355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Леонов » Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) » Текст книги (страница 90)
Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)
  • Текст добавлен: 17 апреля 2021, 19:00

Текст книги "Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"


Автор книги: Николай Леонов


Соавторы: Юрий Перов,Сергей Устинов,Юрий Кларов,Валериан Скворцов,Николай Оганесов,Геннадий Якушин,Лев Константинов,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 90 (всего у книги 248 страниц)

– В партизанах научился.

– Знаю.

– Откуда?

– На одной земле живем.

Влада задумчиво посмотрела на бескрайнее море камыша, из которого пиками торчали кудлатые сосны, на дальний лес.

– Интересно, какая она, земля? Я ведь и знаю-то лес да хутор. Дальше райцентра нигде не бывала. Читала, что есть большие города и живут там тысячи людей, где-то за морями лежат дальние страны. Чудно устроен мир: огромный он, а человек живет, как в клетке: четыре стены хаты, тын подворья…

– От человека все зависит: для иного вся земля умещается на шматке собственного поля – мое. А другому выпадают на долю дороги бескрайние, бесконечные – человеку простор нужен.

Иван потянулся к лесной ромашке, сорвал ее, воткнул В л аде в косу, пошутил:

– Королевна должна быть в цветах.

Влада благодарно, застенчиво улыбнулась ему, с грустинкой сказала:

– Ну какая я королевна? Полуграмотная дивчина-хуторянка.

И вдруг, доверившись, начала сбивчиво говорить о том, как тоскливо бывает длинными осенними вечерами на хуторе. Стучат ветви в окна, гуляет унылый ветер по лесу, а ты одна и не с кем перекинуться словом – с отцом уже все сотни раз обговорено-переговорено. Одна сидишь в комнате, на полке пять книг перечитанных, а где-то ярко светят огни, смеются люди, ходят друг к другу в гости, веселятся, огорчаются, ссорятся, мирятся, радуются – живут. Сколько в комнате углов? Четыре?.. Нет, пять их, пятый тот самый, который ты никак не найдешь, когда меряешь ее шагами. Особенно тоскливо весной: все цветет, а ты одна и одна…

Нечай не перебивал Владу, боялся неосторожным словом или жестом сломать, нарушить внезапно возникшую уверенность, что ее поймут, не посмеются над откровенностью, не воспользуются беззащитностью. Влада искренне говорила о себе и ни слова об отце, о том, кто бывает на хуторе, о той второй, тайной жизни, свидетельницей которой она была. И все-таки один раз нечаянно обмолвилась.

– Учиться тебе надо, – сказал Нечай.

– Вот и Мария Григорьевна так же говорит, – согласно кивнула Влада.

– Откуда ты знаешь Шевчук? – торопливо спросил Нечай.

Влада поняла, что нечаянно проговорилась, назвала человека, о котором следовало бы ей молчать, и начала путано объяснять:

– Давно я ее видела. Еще когда она в школе работала. Заходила как-то на хутор…

Нечай сделал вид, что поверил.

Пора было собираться домой. Влада озабоченно посмотрела на солнце, прикинула: не меньше шести. Отец будет волноваться, да и дел по хозяйству много – даром что воскресенье. Уже другим путем она подвезла Нечая к берегу, спрятала лодку в осоке. Уток поделили: не поверит Скиба дочке, что за целый день не сшибла ни одного селезня. Остановились, чтобы попрощаться. Влада протянула руку, и Нечай задержал ее в своей руке.

– Придешь еще? – густо покраснев и опустив глаза, тихо спросила девушка. И доверчиво попросила: – Приходи, а?..

– Обязательно, – горячо сказал Нечай.

Условились о следующей встрече. И уже на прощанье, поколебавшись немного, Влада вдруг сказала настойчиво, твердо:

– Никому не говори в следующий раз, что идешь ко мне.

– Почему? – сразу насторожился Нечай.

– За себя боюсь. И за тебя…

И объяснила:

– Те трое, на берегу, тебя искали. Нечего им больше здесь делать. Верь мне, не я в том виновата. Кто-то из села предупредил. Веришь?

– Верю.

Эмиссар центрального провода

Курьер привел в банду Стафийчука пожилого, неторопливого селянина. Он был совсем мирного вида: поношенные, застиранные до белых пятен штаны из «чертовой кожи», сорочка, вышитая крестиком, коротковатый пиджачок, кнут в руках – так и хотелось посмотреть, где же кони, на которых он приехал. Сонные глазки равнодушно взирали на мир.

Со Стафийчуком он поздоровался, как со старым знакомым.

– Ого! – сказал Стась. – Такая честь для нас, друже Розум.

– Добре, добре, – прервал его тот, – про честь потом. Показывай, яку птаху прихватил… – И по-хозяйски, не спрашивая дорогу, пошел к бункеру проводника.

Стафийчук по пути кратко изложил обстоятельства поимки Марии. Из его рассказа выходило, что он чуть ли не нарочно завлек Марию Шевчук на базу, заподозрив в ней чекистку. А Волоцюга лишь подтвердил его неясные подозрения. Закончил Стась по привычке цитатой из библии, немного торжественно: «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы».

– Кажется, именно об этом вы и забыли, – иронически протянул Розум.

За это время Мария осунулась и побледнела, начала отвыкать от яркого света, от свежего воздуха. Кофточка ее почернела от грязи, пришлось спать на голой влажной земле, даже сена не дали. Мария увидела Розума, догадалась, кто он такой, облегченно вздохнула.

– Ну? – спросил Розум.

– Я – Горлинка.

Розум смотрел на нее все так же равнодушно, ни один мускул на лице не дрогнул.

– Горлинки не покидают леса…

– Но иногда залетают в села…

Стафийчук, Дрот, бандеровцы, набившиеся в бункер, напряженно слушали этот иносказательный разговор. Шел обмен паролями, известными только немногим посвященным. Розум смотрел на девушку выжидающе. Она дернула «молнию» на юбке, достала из потайного карманчика фотографию: средних лет мужчина, жилистая шея, равнодушные глаза.

– Кто это? – Розум пристально всмотрелся в фото.

– Так, знакомый…

– Видно, хороший мастер снимал – отличная работа. Не знаете, в какой мастерской?

– Посмотрите, там, кажется, написано.

Розум прочитал золоченую надпись: «Фотоателье Ф. И. Возного».

– Буду во Львове, обязательно сфотографируюсь у этого Возного.

Ответная фраза несколько отличалась от той, которую услышал однажды Василь Малеванный.

– Вряд ли удастся, – четко проговорила Горлинка. – Насколько я знаю, пан Возный давно сменил профессию…

Розум вернул фотографию. Вытянулся – кнут в сторону, руки по швам и даже попытался щелкнуть каблуками стоптанных яловых сапог.

– Послушно выконую ваши наказы, друже Горлинка!

Стафийчук остолбенело смотрел на все происходящее.

– Як же так? Хто ж вона така? Вчителька Мария… Зоряна… Горлинка…

– Приказы человека с такой фотографией и паролем выполняются безоговорочно! – чуть приподнято и взволнованно доложил Розум. И после приличествующей необыкновенному событию паузы холодно спросил у Стафийчука: – Может, и мне вы уже не верите? – В голосе прозвучали жесткие нотки. – Впрочем, служба безопасности займется выяснением причин, по которым вы едва не погубили… эмиссара центрального провода.

Стафийчук ошарашенно молчал.

– Соберите своих людей, Ярмаш, – властно приказала Горлинка.

Стась опрометью выскочил из бункера. Она брезгливо осмотрела свою испачканную, с приставшими комочками земли кофточку, бросила:

– Блакытного сюда.

Привели Остапа. Он испуганно влез в бункер, подталкиваемый Дротом, всячески демонстрировавшим служебное рвение.

– Я не хотел… – переминаясь с ноги на ногу, начал Блакытный, – вы не так меня поняли…

– Я правильно тебя поняла! Вот что: найди-ка, do что мне переодеться. В крайнем случае принеси мужскую сорочку и брюки. Продрогла вся в этой чертовой яме.

Горлинку оставили одну. Натянула одежду, принесенную Остапом, набросила кептарь. Блакытный постарался: у кого-то добыл небольших размеров брюки защитного цвета, вышитую сорочку. В новой одежде она больше походила на гибкого, стройного хлопца. Сняла со стены автомат, выбралась из бункера.

«Боевики» Стафийчука замерли в строю. «Немного», – подумала Горлинка, глядя на жиденькую шеренгу разномастно одетых националистов. Розум отошел немного в сторону, как бы подчеркивая этим свое особое положение.

Прошлась перед строем четким, командирским шагом.

Низкорослый попович стоял на левом фланге. Пристально всматривалась в «боевиков», и те опускали головы, не выдерживая взгляда Горлинки. Это было как затишье перед бурей. А потом разразилась и сама буря.

– Продали Украину? – негромко, но так, чтоб слышали все, сказала Горлинка. – Променяли ее на вонючий самогон, на ворованное у селян сало? Знаете, как вас в селах называют? Бандитами! Весь народ поднялся против вас! Где та идея, за которую вы боретесь? Развеяли над лесами, утопили в крови. Ну ничего, я наведу у вас порядочек…

Она резко повернулась к Стафийчуку.

– Вы, проводник… вы что творите? Кто вас учил так вербовать агентов? Детей убить пригрозили… Ваше счастье, что на меня наткнулись… А если бы это была действительно учительница Шевчук? Вас бы по одному перехватали! Где это видано, чтобы так мешать работать? Из-за ваших дурацких выдумок я и в засаду на кладбище попала. Шла с явки, а ваша дуреха заголосила – удивляюсь, как мне тогда поверили комсомольцы. А еще удивляюсь, почему я вас тогда же в расход не пустила, меньше хлопот бы было.

Среди националистов возник и сразу же исчез тихий шумок: «Если она с проводником так разговаривает, то с нами…» Горлинка всплеснула руками возмущенно, совсем по-женски:

– Так меня провалить!.. Сколько сил было положено, чтобы укрепиться на легальном положении, отвести подозрения! И один дурень пустил все по ветру!

Она ткнула пальцем в бледного Волоцюгу.

– Ты… выйди!

Попович вышел из строя.

– Так, говоришь, опознал меня, да? Была я секретарем комсомола?

– Булы… – трясущимися, побелевшими губами выдавил Волоцюга.

– Именно потому, что я, – на местоимении «я» Горлинка сделала ударение, – была комсомольским секретарем, ты ушел тогда живым из облавы. Но теперь хватит! В нашем деле дурень опаснее врага…

Сняла «шмайсер». Треснула автоматная очередь. Попович упал, руки его судорожно вцепились в траву, затихли.

По следам Влады

Старый Скиба ремонтировал телегу. Он смазывал дегтем колесные втулки, обстукивая ободья. А в голову? лезли тяжелые мысли. Почему изменилась Влада за последнее время? Пропадает где-то часами. Говорит, на охоту ходит, возвращается без дичи. И опять же перед охотой в зеркало смотрится, брови чернит. Не для уток, понятно… Да, выросла дочка. Красавица, статная, такая не одному хлопцу голову заморочит. Только где они, хлопцы? Глушь. Километров за пятьдесят отсюда живет старый друг-приятель, давно его не проведывал. А когда был последний раз, подрастал у того хлопчик. Наверное, уже парубком стал. Надо бы с Владой погостить у них денек – другой, все развлечение для девушки. А там, гляди, может, и выйдет что-нибудь. Хуторок тот ладный, хозяин в нем сидит добрый.

Влада опять позавчера пришла с охоты – стволы у двустволки чистые, ни нагара порохового, ни дымин-ки. Ох, присмотреться надо, неспроста это! По молодости, по неопытности наведет на хутор чекистов, своими руками крышу подпалит. И в воскресенье куда-то ходила и в среду…

Хлопнула дверь. На крыльцо вышла Влада в брюках, в куртке, с ружьем.

– Опять на охоту? – въедливо осведомился Скиба.

– Какая там охота! – раздраженно отмахнулась Влада. – Пойду пройдусь по лесу, а то как в тюрьме – ни людей, ни жизни не вижу.

– Ишь ты, жизни ей надо!.. – закричал Скиба. – Катается как сыр в масле, да еще и жалуется!..

– Тато, не галасуйте! – повысила голос и Влада. – Хватит, не маленькая. Давно бы сбежала отсюда, да вас жалко – совсем одичаете. Только думаю, надо и себя когда-нибудь пожалеть!

Скиба оторопел от неожиданности. Впервые заговорила с ним дочь таким тоном – непримиримым и независимым. А Влада уже хлопнула калиткой.

– Вернусь – ужин приготовлю!..

Скиба посмотрел ей вслед, задумчиво тронул бороду. Гнев не мешал ему рассуждать хладнокровно. Первым делом надо узнать, куда побежала. А там уж он найдет способ унять того, кто напел ей эти несни. И Скиба зашагал по тропинке, которой только что шла Влада. Он не торопился: следы все равно укажут дорожку – на податливой лесной земле четко отпечатывались узорчатые подошвы Владиных са-пожек.

Влада тоже шла не торопясь – до встречи с Нечаем оставалось часа полтора. Остановилась у приметной березы: в ее ветвях свила гнездо лесная птаха, да запоздала с птенцами, и Владе интересно было посмотреть: окрепнут ли у них крылышки – лесной пернатый народ уже сбивается в стаи, скоро на юг тронется, а эти только летать учатся.

Еще задержалась она на минутку у родничка – глянула в воду, как в зеркало, к волосам приколола синий колокольчик. Влада теперь приходила к Нечаю с цветком в косе: раз сам прикрепил ромашку тогда, на озере, значит ему так нравится. Очень хотелось Владе, чтобы было Ивану с ней хорошо, потому что Иван не такой, как другие, он добрый, даром что на вид суровый, и повидал многое, и умный. Хорошо бы пройтись рядом с Иваном зеленогайской улицей. И чтобы был Иван в вышитой ее руками сорочке.

Влада наклонилась к воде, чтобы еще раз взглянуть на себя, и услышала, нет, почувствовала, что кто-то осторожно бредет по тропинке. Она потянулась к ружью, легонько взвела курки. В патронах мелкая дробь, но и ее достаточно, чтобы метров за двадцать выворотить живот наизнанку. Ждала долго, но шорох не повторился. Влада пошла дальше – ружье в руках – не оглядываясь: и так почувствует, если за нею следят. И когда снова скрипнула ветка под неосторожным шагом, девушка больше не сомневалась – кто-то шел следом. Оставалось узнать, кто. Впереди был лесной ручей, достаточно глубокий, чтобы не перейти его вброд. Кладкой через ручей служили несколько досок на наспех сколоченном остове. Если эти доски сбросить в воду, а потом выждать в кустах, времени будет достаточно, чтобы и увидеть преследователя и сразу же уйти вперед, пока ее не заметили.

Так и сделала. Из густого орешника она подсмотрела, как отец, чертыхаясь шепотом, вылавливает доски и – сооружает вновь кладку. Ну что ж, в упрямстве своему отцу она не уступит, жаль, встреча с Иваном не получится…

И Влада пошла такими чащобами, в каких давно не бывала. Она неторопливо отшагала и первый километр, и второй, и пятый, не таясь, не скрываясь, давая Скибе полную возможность убедиться, что дочке полюбились такие вот дальние прогулки и ничего опасного для него, для Скибы, нет, так как выбирает она места пустынные, где никакая встреча ни с кем невозможна. Разве что с хлопцами Стася, но они не в счет, на этот случай твердый уговор: Владу они не трогают, а она ничего о них знать не должна, кроме того, что видит изредка на хуторе. Надо отдать Скибе должное: однажды заявив, что Влада никаких поручений Стася выполнять не будет, он твердо придерживался своего требования. Стась же до поры до времени тоже не настаивал. Он понимал, что в случае необходимости припугнуть Скибу ему не составит особого труда, а Влада пока была не нужна – ее появление в селах сразу бы вызвало разговоры и подозрения. Связником быть не может, для других же целей есть свои люди.

Домой Влада пришла раньше Скибы, разделась, почистилась, приготовила ужин. И когда тот, злой, в болотной тине и сосновых иголках ввалился в хату, наивно всплеснула руками:

– И куда это вы ходили на ночь глядя?

– На луга смотрел, не промокло ли сено после дождей.

Дождя не было уже недели две.

Влада слегка пожурила отца – могла б и сама сходить. Пригласила к столу: молоко и яичница, другого не успела приготовить, сама только что возвратилась. Спокойствие давалось ей нелегко: «А что, если б выследил? Не сносить Ивану головы». И глухая неприязнь к отцу росла, становилась осязаемой.

Правда Ивана Нечая

Вошла в Иванову жизнь чужая прежде девушка и сразу стала частью этой жизни. Ему тоже нелегко было вырваться к Владе – приходилось скрывать эти встречи от комсомольцев. Но Надийка все равно догадалась, вначале иронически посмеивалась, потом забеспокоилась всерьез, предупредила:

– Знаешь ведь, из какого гнезда птаха…

Знал Нечай. Из куркульского гнезда, бандитского. Пока не установлены связи старого Скибы с бандеровцами, не доказаны, но это дело времени. Иван убеждал себя, что ему не следует больше видеть Владу. Но проходило два – три дня, и опять Нечая тянуло в лес к приметной лесной поляне, на которой чаще всего скрещивались их тропинки. «Мало во мне классовой сознательности», – пытался упрекнуть себя Нечай. От упреков легче не становилось, золотые косы не тускнели, а девичьи глаза не переставали сниться по ночам.

– Или приворожила тебя лесная королевна? – сочувственно осведомлялась проницательная Надийка.

Иван и Влада теперь встречались часто, выбирая для этого места где-нибудь посредине между хутором Скибы и Зеленым Гаем, каждый раз новые. На этом особенно настаивала Влада: ей казалось, что, если с Иваном что-нибудь случится, будет виновата только она одна. Вещунья совесть недаром предостерегала девушку. Были у них и серьезные разговоры, были и размолвки. Однажды Нечай, за что-то обидевшись на Владу, резко бросил:

– Ты – ко мне, Скиба – к Стафийчуку? Неплохо устроились.

– Глупый ты, Иван, ой какой же глупый! – оскорбилась Влада. – Ничего не понимаешь…

Обычно Влада очень точно приходила на свидания. А теперь не пришла. Иван строил разные предположения: что случилось? Меж ними был на этот случай уговор: если помешает что-нибудь – приходить на то же место через три дня.

Иван постарался так заполнить эти три дня работой, что некогда было вверх посмотреть. Когда снова встретились, у Влады улыбчиво заискрились глаза.

– Почему не пришла? Я ждал, ждал…

– Правда?

– Все глаза проглядел, – не то в шутку, не то всерьез сказал Нечай.

– Не могла, – покраснев, ответила Влада. И вдруг, решившись, честно призналась: – Отец за мной следил – вот почему.

– Ты меня любишь, Владзя? – неожиданно для себя проговорил Иван.

– Люблю, Иванку.

Влада стояла перед Нечаем – совсем не строптивая королевна лесная, а покорная, робкая, испугавшаяся того, что сказала.

…Сколько раз мечтал Иван о настоящей любви, но никак не предполагал, что придет она к нему золотокосой дочкой хуторянина. Это было неожиданно – мысли сбились, спутались, осталась только одна: Влада любит его… По сиреневому вечернему небосводу к горизонту катилось остывающее солнце. Вели шуршащий лесной разговор березы, черно-белые стволы их расписали лес броскими, яркими красками. Мир – небо, солнце, березы – остался прежним. Двое под этим небом и этим солнцем изменились.

– Ничего я не боюсь с тобой, – шептала Влада, прижавшись к Ивану. – Пойду на край земли, глаза выцарапаю каждому, кто на тебя руку поднимет. И никому, никому тебя не отдам!

Не знала девушка, что пройдет всего несколько дней, и ей придется выбирать между двумя самыми близкими людьми – отцом и любимым. Иван ласково, нежно гладил косы Влады, всматривался в лицо.

– Не жалеешь? – робко спросил Иван.

– Нет, коханый. Разве жалеют, когда со счастьем встречаются?

Хотелось спросить Ивану, как же дальше у них все будет. Не решился. Отчаянный, твердый Иван, которого даже на бюро райкома не раз упрекали в излишней жесткости, странно робел перед девушкой. – Она сама заговорила об этом.

– Хочу уйти я с хутора, Иван. Буду учиться, а нет – работать. Руки у меня не ленивые, ко всякому труду привычные. Разве я не вижу: между нашим хутором и Зеленым Гаем не километры – река глубокая лежит? И разная жизнь на ее берегах. Только боюсь: от одного берега отстану, к другому не пристану…

– Я тебе помогу, Владзя! Сам хотел тебя о том же просить: любишь меня – уходи с хутора. Куда захочешь, в город ли, в Зеленый Гай, но подальше от прошлого. Хочу, чтобы и думала ты, как я, и жила той же жизнью, что и я.

– А примут меня твои друзья-комсомольцы? – Тревога и боль ясно прозвучали в робком вопросе Влады.

– Не знаю, – честно ответил Иван. – Может, сразу и не поверят – чужая ты пока для них. А как. дальше – от тебя и от меня зависит.

Когда уже прощались, она спросила:

– Ты какой цвет любишь? – И объяснила: – Хочу тебе сорочку вышить. Чтобы все девчата видели – есть у тебя коханая – и не морочили тебе голову.

– Не торопись, Влада, не так скоро надену я ту сорочку. За заботу же спасибо.

– Почему?

– Поклялся себе, поклялся Лесю убитому и Даниле израненному пообещал – будет на мне гимнастерка до тех пор, пока хоть один бандит топчет зеленогайскую землю.

Влада в смятении брела по тропинке домой. Ее отец – ворог Ивана. Иван – ворог ее отца. Все смешалось на этой земле, если суженый поднимает оружие на твоего отца. Только разве Иван первым взялся за оружие? Пришел с фронта, мечтал учиться, агрономом стать. Но запылали хаты, полилась кровь – не всем пришлась по душе мечта Ивана и тысяч таких, как он. Насмехался же отец: «Из грязи в князи лезут, голытьба, быдло проклятое…»

Своя правда у Ивана Нечая, и не отступит он от этой большой правды. И ее, Владу, выкинет из сердца и памяти, если она не будет с ним. Значит, надо идти одной дорогой с Иваном, потому что он для нее самый дорогой человек и правда у него большая – правда для всех.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю