Текст книги "Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Юрий Перов,Сергей Устинов,Юрий Кларов,Валериан Скворцов,Николай Оганесов,Геннадий Якушин,Лев Константинов,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 132 (всего у книги 248 страниц)

3

Солнце, так и не пробившись сквозь затянувшую небо пелену, незаметно скатилось за горизонт. Где-то далеко на западе его отраженные лучи еще боролись с темнотой, отчего над морем стояло слабое фиолетовое свечение, но с каждой минутой свечение это становилось все слабее, и на город огромным беззвездным куполом уже опустился вечер.

Две недели назад приблизительно в это время Кузнецов вышел на залитую электрическим светом Приморскую и двинулся через дорогу к гостинице. Он не знал, что это будет его последний рабочий день. А может, знал? Может, не было никаких сообщников и мы зря ищем? Что, если он был одновременно и автором, и единственным исполнителем операции по ограблению «Лотоса»?

Тот вечер начался для Кузнецова, как и множество других вечеров. По крайней мере так казалось вначале. В ресторан он пришел без опоздания. Сослуживцы утверждают, что он был спокоен, собран и, как обычно, немногословен.

В этот вечер с ним говорили работники валютного бара, официанты, администратор, но ничего странного, настораживающего в его поведении они не заметили.

В двадцать один тридцать к гостинице подъехала инкассаторская машина. Инкассатор прошел в холл и, как обычно, начал принимать деньги в сберегательной кассе. Примерно в это же время Кузнецов сложил выручку в парусиновые мешочки: в один валюту, в другой – советские деньги – и в двадцать один сорок, сказав, что идет сдавать выручку, стал подниматься по винтовой лестнице в вестибюль.

Это последний из достоверно известных нам фактов. Здесь, на лестнице, его след обрывался.

Существовало несколько вариантов концовки того фатального вечера. И теперь, стоя на углу, в двух шагах от «Лотоса», я пробовал определить, какой из них ближе к истине.

Если бы это удалось, мою миссию можно было бы считать законченной. Я мог сворачивать дела и с чистой совестью готовиться к вселению в свою изолированную гостиничного типа квартиру с персональным душем, санузлом и двухконфорной газовой плитой. Впрочем, душ мне сейчас был явно противопоказан, а плита вообще без надобности – готовить я все равно не умел. Ну, эту-то проблему, положим, решить можно, а вот как быть с Кузнецовым? Тайна его смерти продолжала оставаться за семью печатями.

Шеф прав: мы действительно блуждали в тумане и, точно брегелевские слепцы, беспомощно разводили руками, пытаясь на ощупь выбрать правильное направление. Понятно, что используемый нами метод проб и ошибок не отличался совершенством, но пока это была единственная доступная нам система поиска.

Я свернул на Приморскую.

В сквере, у древней пушки, слонялась очередная группа туристов. Не знающие усталости, они густо облепили смотровую площадку и безостановочно щелкали своими фотовспышками, обращая в бегство расположившиеся на лавках парочки.

На крыше гостиницы, отбрасывая в темноту сполохи света, загорался и гас гигантский рекламный куб.

«Играем в «Спринт»! Играем в «Спринт»!» – мигала неоновая надпись, призывая прохожих испытать судьбу.

Тротуары были запружены народом. Экзотическими цветами выделялись в толпе воздушные наряды женщин, щегольские, преимущественно светлых тонов костюмы мужчин. Попадались и дети, веселые, загорелые, принаряженные под стать взрослым. Это была особая – курортная – публика, и настроение здесь царило тоже особое. Шарканье ног, нестройный гул голосов мешались с обрывками музыки, смеха, и чудилось, что с минуты на минуту грянут литавры, запоют трубы и начнется всеобщий праздник с карнавальным шествием, ослепительными фейерверками, танцами до утра. Праздник, к которому может присоединиться каждый, стоит лишь захотеть…

Когда мысли заняты одним и тем же человеком, надо быть готовым к любым неожиданностям. Мне вдруг померещилось, что в общем людском потоке мелькнула знакомая фигура. На этот раз то был не Герась, а сам Кузнецов. Подтянутый, коренастый, он шагал по противоположной стороне улицы в новенькой японской куртке, узких, в обтяжку, джинсах с бляхой на заднем кармане, в надраенных до зеркального блеска полусапожках.

Впечатление было до того сильным, что на миг я поверил в невозможное и чуть не бросился следом. К счастью, мужчина обернулся. Это привело меня в чувство, и тут же, не сходя с места, я дал себе слово при первом же удобном случае сходить в поликлинику и записаться на прием к психиатру. Видно, я все-таки не отошел после осечки с Герасем. А тут еще шум, музыка, перемигивание электрических гирлянд. От всего этого с непривычки кружилась голова.

Я задержался у аптечного киоска, чтобы приобрести зубную щетку, и с покупкой в руке кратчайшим путем устремился к вожделенной тишине своего временного убежища.

Между тем мнимая встреча с Кузнецовым оказалась не последней. Предстояла еще одна и тоже из категории необъяснимых.

Ни о чем не подозревая, я свернул на ведущую к дому дорожку. Не успел сделать и трех шагов, как от темной массы беседки отделилась тень. Мне навстречу вышел плотный небольшого роста человек. Опираясь на костыли, между которыми свисали тесно прижатые друг к другу ноги, он бесшумно и очень быстро прошел мимо, совсем как привидение, с той лишь разницей, что привидения, насколько мне известно, не имеют запаха, а от него исходил слабый запах табака и бензина.

Мы разминулись, и я не успел хорошенько разглядеть лицо. Заметил лишь длинные, расчесанные на прямой пробор волосы и короткую рыжеватую бороду, покрывавшую щеки и подбородок незнакомца.

Я оторопело стоял на обочине дорожки. Надо было оглянуться, посмотреть вслед, но что-то помешало мне это сделать. Собственно говоря, не что-то, а вполне конкретное чувство, уверенность, что, обернувшись, наверняка натолкнусь на встречный, устремленный на меня взгляд.

Будь я кинорежиссером, непременно снял бы эту немую сцену под струнный квартет Бетховена. Есть там очень близкое по настроению место: несколько мощных отрывистых тактов, внезапно сменяющихся зыбкой и тревожной основной темой сонаты. Жаль только, мажорный финал сюда никак не монтировался. Когда я все-таки рискнул оглянуться, на дорожке было уже пусто.

Рыжебородый, если, конечно, он и впрямь не выходец с того света, не мог уйти далеко – слишком мало прошло времени, и, не отдавая себе отчета, зачем это делаю, я ринулся на улицу. Но и там мужчины на костылях тоже не было.

Не знаю, какой диагноз поставят мне в поликлинике, но, боюсь, что в нем не обойдется без упоминания о мании преследования. По оперативным данным, после пятнадцатого ни одна живая душа не появлялась на Приморской, и вдруг целое нашествие! Чудно: еще вчера я сетовал на застой в событиях – прожитый день оказался перенасыщен ими.

Поднявшись по ступенькам, я первым делом проверил метку – крошечный, втиснутый в дверной зазор камешек. Он был на месте. Стало быть, на неприкосновенность жилища в мое отсутствие никто не покушался. И на том спасибо.

Я зажег свет. Включил телевизор. Прилег на диван.

Физическая усталость и недомогание, а попросту болезнь буквально придавили меня к постели. Тело ныло, как будто по нему весь день били палками. Нащупав на тумбочке упакованный в фольгу аспирин, я вытряхнул на ладонь таблетку и запил ее остатками чая. Есть не хотелось, несмотря на то, что весь мой дневной рацион состоял из нескольких стаканов фруктового сока.

По телевизору шел концерт покойного Джо Дассена, но звук оказался выключен, а вставать было лень. Рядом со стаканом лежала записка, которую, уходя, оставил для Нины. Я машинально перечитал ее, взял ручку и принялся выводить каракули на обратной стороне листа.

В путанице штрихов и закорючек появился чей-то ястребиный профиль, девушка в чрезмерно коротенькой юбке, силуэт человека, опирающегося на костыли. Ниже рука сама собой вывела прямоугольник, и без всякого усилия с моей стороны на рисунке стали возникать очертания гостиничного вестибюля и придуманные на ходу символы. Буквой В обозначился главный вход. Буквой З – закрытые под замок запасные выходы. Р – валютный бар и ресторан. С – сберкасса, Л – лестница на верхние этажи, М – мусоросборник. Остальные надписи я внес полностью и стрелкой указал маршрут, по которому должен был пройти Кузнецов вечером пятнадцатого сентября.

Получилось не очень аккуратно, зато похоже.

Однако чем дольше всматривался в рисунок, тем меньше делалось сходство. Буквы приняли вид загадочных иероглифов, спираль лестницы, ведущая в бар, обернулась неясным математическим символом, и хотя в вычерченной схеме не содержалось абсолютно ничего нового, она показалась сложной головоломкой, разобраться в которой мне явно не под силу.

Снова тайны! Хватит, сыт по горло, пропади они пропадом!

Я смял лист, бросил его в пепельницу, но спустя минуту рассудил, что лучше не оставлять рисунок, и поднес к нему зажженную спичку. Огонь перекинулся на бумагу. Она вздрогнула в язычках пламени, подернулась дымком, съежилась и застыла черным комком пепла.

Меня охватила глубокая апатия ко всему, что имело отношение к делу. Будь что будет, в конце концов имею я право на отдых!

Я поднялся с дивана и выбросил оставшийся после «кремации» пепел в раковину, пустил воду. Потом выключил свет и прибавил громкость.

Концерт окончился. Крутили какую-то слащавую мелодраму из жизни автогонщиков. Молодой герой с внешностью супермена и интеллектом говорящего попугая, преодолевая несуществующие трудности, уводил жену у своего менее удачливого коллеги. Для полного счастья ему недоставало заполучить «Гран-при» на каких-то заграничных авторалли, но, надо полагать, в финале он его обязательно добудет.

Кое-как раздевшись, я влез под одеяло и, скрестив под затылком руки, уставился в потолок. В этой позе я пролежал около часа.

Фильм успел завершиться полным триумфом автогонщика. Закончилась и программа «Время». Я не спал и не бодрствовал, а лежал неподвижно, как мумия из древнеегипетского захоронения, и тихая печаль витала над моим дерматиновым саркофагом. В медицине, если мне не изменяет память, такое состояние называют каталепсией – со мной и впрямь творилось что-то странное: я точно раздвоился. Одна моя половина, окаменев, продолжала покоиться на диване, в то время как другая легко и свободно маневрировала в пространстве. Невесомый, я парил над рощицей у спуска к морю, бродил по пустынному пляжу, взбирался на холм, откуда видны были верхние этажи санатория имени Буденного, опять возвращался в гостиницу и плутал лабиринтами коридоров.

Эти странствия до того меня увлекли, что я не услышал шагов во дворе, скрипа ступенек, не заметил, как в дом вошла Нина.

– Вы не спите? – спросила она с порога.

Ее голос спугнул подвижную часть моего «я» и вернул к действительности, в мир, где, слава богу, не все замыкалось на преступниках, похищенных тысячах и исчезнувших на дне морском купальщиках.

– Володя, вы спите? – спросила она погромче. Похоже, ей не терпелось услышать живой человеческий голос.

– Вроде нет.

Мне показалось, что, услышав отклик, Нина облегченно вздохнула. Я даже подумал: уж не для того ли меня пустили в дом, чтобы было с кем перекинуться словечком – какой-никакой, а все ж живая душа.

– А почему вы молчите?

– Задумался, – ответил я, и это была чистая правда.

Нина прошла в спальню. Включила свет. Задернула за собой портьеру. Я слышал, как она отворила шифоньер, и, обратившись в слух, настороженно ждал – заметит она следы обыска или нет.

– И о чем же вы думали, если не секрет? – послышалось из-за портьеры.

Кажется, пронесло – не заметила.

– Так, о разном.

– И все-таки?

– Да вот лежу и гадаю, почему у вас свидание сорвалось.

Мой намек не имел успеха.

– Ужинать будете? – спросила она.

– Нет, спасибо.

– А температуру мерили?

– Мерил, – соврал я.

– Высокая?

Вопрос с подвохом: скажи я, что нормальная, и могу в два счета очутиться на улице, под открытым небом, на жесткой скрипучей раскладушке, – я не забыл, на каких условиях был оставлен в доме. Нет, лучше не рисковать.

– Высокая. Я только что аспирин выпил.

Нина вышла из комнаты. На ней был легкий ситцевый халат, войлочные тапки с клетчатым верхом. Волосы она распустила, и они обтекали плечи точь-в-точь как у Марыли Родович на последнем Сопотском фестивале.

– Так с чего вы взяли, что у меня сорвалось свидание? – поинтересовалась она и, подойдя к двери, набросила на нее цепочку.

Я облегченно вздохнул: диван, к которому успел привыкнуть, оставался за мной.

– Это совсем несложно: если вы с работы, то пришли слишком поздно, а если со свидания, то, пожалуй, рановато. Что, угадал?

Нина достала из кармашка халата сигареты, зажигалку и закурила, присев к столу.

– Вас, вижу, очень интересует, где я задержалась?

– Интересует, – сказал я. – Еще как.

– А почему, собственно?

Нет лучшего способа обескуражить собеседника, чем задать прямой вопрос, особенно когда ему есть что скрывать. Нина, по-видимому, знала это правило.

– Ну, я волновался, ждал. И потом, когда идешь на свидание, нелишне…

– Вы ошиблись. – Она стряхнула пепел, и по тому, как она это сделала, было видно, что курильщик из нее некудышный. – Я на работе задержалась. Переучет у нас.

– Вы, значит, в магазине работаете?

– Нет, я библиотекарь, – сказала она и вышла на кухню.

Вскоре оттуда донесся запах разогреваемого молока.

При мысли, что его готовят для меня, я содрогнулся – с детства не переношу молоко, особенно кипяченое. Однако спорить с женщиной, да еще если она задалась целью поставить вас на ноги, дело не только бесполезное, но и небезопасное. Я знал это по опыту общения с матерью, и Нина, ясное дело, вряд ли была исключением.

– Мне с детства противопоказано все молочное, – предупредил я, с тоской глядя, как она размешивает в стакане столовую ложку меда.

– Пожалуйста, без капризов, – подтвердила она мои худшие опасения.

– Неужто у вас совсем нет жалости!

– Пейте. – Нина подала мне стакан и стояла над душой до тех пор, пока последняя капля этого отвратительного пойла не перешла в мой организм. Не оценив проявленного мной мужества, она взяла стакан и отнесла его на кухню.

– Посидите со мной, – попросил я, когда, выключив свет и прихватив с собой книгу, она направилась к себе в спальню.

Нина в нерешительности остановилась, потом зажгла настольную лампу и присела. Свет мягким пятном лег на ковер, оставляя неосвещенными углы комнаты.

– Устали? – спросил я.

– Немного.

– Спать, наверно, хотите?

– Нет, рано еще. Я раньше двенадцати не ложусь.

– Бессонница?

Она неопределенно пожала плечами:

– Привычка. – Немного помедлив, спросила: – Скажите, а вас действительно зовут Володя?

– Конечно. А почему вы спрашиваете?

– Да так…

Меня кольнуло сомнение: что, если она все же заметила следы обыска и сейчас об этом скажет? Но даже если так и было, Нина предпочла обойти этот скользкий вопрос.

– Просто вспомнила место из книжки, что вы читали. Про короля, который переоделся, чтобы его не узнали.

– И что же?

– Ничего… Так вы серьезно решили переезжать?

– Серьезно.

Я думал, наш разговор только завязывается, но Нина посмотрела на часы.

– Уже поздно, – сказала она, – постарайтесь уснуть.

– Посидите еще, до двенадцати далеко.

Она промолчала, но книжку отложила.

Момент подходящий, располагающий к откровенности. Может, спросить у нее про Герася? Про Тофика? Сказать, к примеру, что они приходили, пока она была на работе. Нет, опасно, сейчас любой вопрос как шаг по минному полю.

– Это кто? – Я показал на фотографию, стоявшую на книжной полке. – Брат?

Нина отрицательно покачала головой.

– Знакомый?

– Нет, это муж.

Или у меня начисто пропал слух, или она говорила слишком тихо. Так тихо, что я скорей догадался, чем услышал ответ.

– А где он?

– Погиб.

– Погиб?

– Да, несчастный случай.

Мы помолчали. Паузу заполнил пронзительный стрекот цикад. Сдается, со вчерашнего дня их стало еще больше и с каждым часом все прибывало.

– Это случилось две недели назад? – спросил я.

– Кто вам сказал?

– Никто. Просто спрашиваю.

Она потеребила оборку халата, разгладила на коленях складки.

– Да, две недели назад.

– Тогда я, пожалуй, знаю, как это произошло… Не удивляйтесь, фамилия ваша на почтовом ящике написана, а о муже я во вчерашней газете прочел, в разделе происшествий. Фамилии сходятся, инициалы, по-моему, тоже. Сначала думал: случайность… Кузнецов С. В. – правильно? Он, кажется, заплыл дальше, чем положено?

Я увидел, как медленно наполняются влагой ее глаза. В них вдруг отразилось и одиночество, и боль, и тревога, и страх. Я непроизвольно накрыл ладонью лежавшие на коленях руки.

Несколько мгновений она сидела неподвижно. Потом встала.

– Спокойной ночи.

– Я не хотел вас огорчать, поверьте…

– Спокойной ночи, – повторила она и вышла в соседнюю комнату.

Глава 3

1

Говорят, будто голодному человеку мерещатся сплошь изысканные яства, будто в его фантазии рождаются рецепты самых диковинных блюд, о которых не упоминается даже в толстых кулинарных книгах. Может, оно и так, не знаю, только первое, о чем я, проснувшись, подумал – это об обыкновенной горбушке и хорошо прожаренном куске мяса. Главное, рассуждал я, сбрасывая с себя одеяло, чтобы и того и другого было побольше.

С таким настроением одна дорога – на кухню.

Отбивной я там не нашел. Зато обнаружил хлеб, масло, два сваренных вкрутую яйца, колбасу и стакан остывшего чая. На десерт отдельно, в блюдечке, лежали приготовленные для меня таблетки. Целых три штуки.

Первым делом я выбросил таблетки, они были без надобности. Если не считать мучительно сосущую пустоту в желудке, чувствовал я себя превосходно. А вот остальное пришлось как нельзя кстати: мои деньги вместе с вещами лежали в камере хранения, и теперь я вряд ли наскреб бы на приличный завтрак. Разве что на булочку и стакан газировки. К тому же время завтрака давно минуло – мой самозаводящийся пылевлагонепроницаемый хронометр показывал половину двенадцатого.

Я наскоро умылся, обновив вчерашнее свое приобретение, затем поставил на плиту чайник и приступил к трапезе.

Четкой программы на предстоящий день не было. Я сознательно не строил никаких планов, поскольку со вчерашнего дня каждый мой шаг скорее всего контролировался Герасем. Верней, не обязательно им персонально, а теми, кого он прикрывал во время обыска. Для них я – темная лошадка, заезжий коммерсант, подыскивающий партнера для сделки. Следовательно, и вести себя нужно соответственно. Поболтаюсь по городу, наведаюсь на толчок, потрусь у комиссионок. Там видно будет, что и как.

Вскоре от яиц осталась одна скорлупа. В ход пошел третий бутерброд с маслом и последний кружок колбасы. Когда с ним было покончено и я собрался было почаевничать, в дверь постучали.

Я придвинул сахарницу. Повторялась вчерашняя история, но на этот раз у меня не было ни малейшего желания соревноваться в скорости с непрошеным визитером. С какой стати? Захочет – войдет, не захочет – пусть уходит, скатертью дорога. Не силком же его в дом тащить!

Стук повторился.

– Войдите! – крикнул я на всякий случай и высыпал в стакан пятую ложку.

Дверь, как ни странно, отворилась – должно быть, игра в прятки наскучила не одному мне.

– Проходите, – я намеренно громко зазвенел ложкой, наводя пришельца на цель.

Гость поскрипел половицами и направился к кухне. Еще шаг, и он вырос на пороге, заслонив собой весь дверной проем. Мать честная: Герась собственной персоной – прошу любить и жаловать! Воистину легок на помине!

– Салют, – сказал он, шныряя по сторонам заплывшими жиром глазками.

– Салют, – сказал я.

– Как жизнь?

– Течет, как видишь, – ответил я уклончиво. – Зачем пожаловал?

Он покрутил своей усеченной башкой. Спросил, показывая через плечо:

– Ты один?

– Нет, опер под столом прячется. С магнитофоном.

– Чего мелешь?! – недоверчиво покосился он, но не поленился и, присев на корточки, заглянул под стол.

– Ну ладно, хватит! – Я не забыл прием, который он оказал мне в день нашего знакомства, но с тех пор кое-что изменилось. Мы поменялись ролями, и я не отказал себе в удовольствии подчеркнуть это. Конечно, в доступной форме. – Выкладывай, чего надо. И покороче, у меня время не казенное.

Пустая затея: Герась обладал толстой кожей – булавочные уколы на него не действовали. Он втиснул свои пудовые кулаки в карманы шортов, прошелся, обживая пространство, отчего в кухне сразу стало и тесно и неуютно.

– А ты времени зря не терял. – Он показал на оставшуюся неубранной постель. – Неплохо устроился, а?

Меня так и подмывало поставить его на место, но я не мешал ему высказаться, ибо не сомневался, что немного погодя обо всем увиденном и примерно в тех же выражениях он доложит тому, по чьей указке здесь находился.

– Она девочка что надо, аппетитная. Не гляди, что худенькая. – Последовал игривый жест и кивок в мой адрес. – Везет же некоторым…

– Меньше суй нос в чужие постели – повезет и тебе.

Нарывчики на его лице предательски побагровели. Не иначе как я ненароком задел больное место.

– Ты по делу или как?

– Да вот шел мимо, вспомнил про тебя. Дай, думаю, загляну. Ты ж говорил, что у Кузи остановишься.

– Ну заглянул. Дальше что?

Герась пропустил мою реплику мимо ушей.

– Чаи гоняешь?

– А ты против?

– Да нет… Может, угостишь?

– Перебьешься.

Мне не было жалко чая. Да и ему он был ни к чему. Просто шло взаимное прощупывание: он хотел убедиться, что я по-прежнему нуждаюсь в его услугах, а я намеревался внушить, что стремление к контакту с моей стороны не столь уж велико.

– Перебьешься, – повторил я.

– Что-то ты сегодня больно суровый, – насторожился он. – К чему бы это?

– Все к тому же. Давай ближе к делу. А нет – проваливай. Нечего из себя козырного туза корчить.

В компании мальчиков, которыми верховодил на толчке, Герась, понятное дело, привык к более почтительному обращению и теперь, обескураженный холодным приемом, перебирал в уме инструкции, полученные от хозяина. То, что он всего лишь марионетка, действиями которой управляют на расстоянии, уже не вызывало у меня сомнений. Доказательством тому был вчерашний обыск.

– Слушай, – выдавил он после глубокого раздумья, – да ты никак нашел, что искал?

– Не твоя забота. – Важно было не перегнуть палку, она и без того угрожающе потрескивала. – С вами найдешь, только языками трепать умеете.

У него внутри что-то сработало, точно кассовый аппарат выдал чек на покупку, и он малость приободрился:

– Не нашел?

– Я этого не говорил.

Однако Герась предпочитал обходиться без дипломатических тонкостей:

– Не финти, отвечай прямо: нужен тебе покупатель или нет?

– Ну, допустим, нужен.

– А без «допустим»?

– Нужен.

– Тогда собирайся, – тоном, не допускающим возражений, сказал он. – Да поживей. Там разберемся.

* * *

– Одну минуточку, молодые люди! – Давешняя старушка, дремавшая у медицинских весов, завидев нас, встрепенулась и помахала зажатыми в кулачке лотерейными билетами. – Не желаете приобрести? Через неделю тираж!

Герась на ходу выудил из кармана горсть мелочи и остановился, отсчитывая монеты:

– Давай, бабка, авось у тебя рука легкая.

– Легкая, легкая, – согласно закивала старушка, протягивая сложенные веером билеты.

Герась, зажмурившись, вытянул наугад три штуки.

– А ты ж чего, сынок? – спросила она и посмотрела поверх допотопных очков молодыми не по возрасту глазами. – Бери. Или снова торопишься?

– Тороплюсь, бабушка, – сказал я. – В другой раз непременно возьму.

– Пошли, пошли, кончай трепаться. – Герась спрятал билеты в карман. – Опаздываем.

Мы в темпе отмахали три квартала и свернули в безлюдный переулок, полого спускающийся к набережной. Он был нешироким, почти лишенным растительности. В просвете между крайними домами виднелась пепельно-серая полоска моря.

– Далеко еще? – спросил я.

– Уже пришли, – сказал Герась и направился к бару «Страус», вывеска которого висела поперек тротуара.

Он уверенно распахнул тяжелую дверь с медными поперечными полосами, с висевшей на гвозде трафареткой «Закрыто» и пропустил меня вперед.

В прохладном помещении мягко жужжал вентилятор. День стоял пасмурный, и внутри было сумрачно. Даже темно. Свет горел лишь в противоположном от входа углу. Там, на расположенных позади стойки полках, красовались сигаретные блоки, всевозможные вымпелы, пластинки, портреты эстрадных звезд – короче, целый иконостас для молящихся на подобные культовые причиндалы, а вместо лампадки горел розовый фонарь, освещавший многоярусную батарею разнокалиберных бутылок.

Под Герасем взвизгнуло обтянутое кожей сиденье. На этот звук, раздвинув бамбуковую занавеску, вышел худощавый парень в полосатой майке и широченных, усыпанных звездами подтяжках.

– Как дела, Витек? – приветствовал его Герась.

– О'кэй, – односложно ответил тот, пережевывая жевательную резинку.

– Клиента вот привел – наш кадр. Знакомься…

Витек бросил мимолетный взгляд, и я понял, что с этой секунды моя долговязая фигура, лицо, включая форму носа и разрез глаз, прочно отпечатались в его памяти. Что ж, будем считать, знакомство состоялось – я ведь тоже на память не жалуюсь.

– Мы не опоздали?

Бармен вопросу не удивился – надо полагать, знал, зачем мы пришли и кто нам нужен.

– Придется подождать, – сказал он, жестом приглашая меня сесть на высокий, обитый красной кожей табурет. – Вам кофе?

– Да, покрепче, – сказал Герась. – Чтоб с пенкой.

– И бутерброд с ветчиной, – добавил я, различив в полутьме поднос с едой. – Можно два.

Витек, не переставая двигать челюстями, поколдовал над кофеваркой, поставил перед нами чашечки величиной с наперсток, два стакана с водой и блюдце с бутербродами, после чего удалился, прошелестев бамбуковой занавеской.

– Музыку вруби! – крикнул вдогонку Герась.

Витек не откликнулся, но немного погодя из невидимых колонок заструился высокий медоточивый голос Демиса Русоса. Он, как водится, пел о солнце, о море, о неземной любви к красавице Афродите.

– Годится, – одобрил мой спутник и небрежно кинул на стойку пачку с золотым тиснением. – Кури.

Я отказался.

– Это же «Данхил», чудик! – поднял он брови. – Такие в магазине не купишь.

– Не имеет значения. Бросил. – Я принялся за декорированный петрушкой ломтик ветчины.

– Ну как знаешь… – Он спрятал пачку в нагрудный карман. Отхлебнул из чашки. – А погода сегодня ничтяк, не жарко.

Ох уж эти мне светские разговоры! Я попробовал кофе и запил его глотком холодной воды. Получилось очень недурно.

– Так откуда ты, говоришь, приехал? – спросил Герась.

– Говорю, что издалека. А что?

– Да так, любопытно.

– Про летающие тарелки слышал?

– Ну?

– Так вот я оттуда. Прибыл для налаживания контактов с братьями по разуму.

Он осклабился:

– С тобой не соскучишься.

– Очень этому рад, – сказал я, польщенный.

– Надолго к нам?

– Надолго.

– Дело или так, проветриться?

– Дело. Или так, проветриться. Выбирай, что больше нравится.

– Нет, я серьезно.

– Ах, серьезно. Ну, если серьезно, на работу вот думаю устраиваться.

– На работу? – заинтересовался он. – И куда?

За последние дни приходилось столько врать, что для разнообразия я позволил себе сказать правду:

– В милицию.

Он поперхнулся. По-моему, первым его побуждением было бежать сломя голову, однако встроенный в тесную черепную коробку механизм вновь сработал и выдал шпаргалку. Герась тупо уставился в чашку, потом на мой недоеденный бутерброд и наконец вымолвил:

– Ну шуточки у тебя! Меня аж в пот бросило. – Посидел в раздумье. – Черт с тобой, не хочешь – не говори. Мне лично наплевать.

«А кому не наплевать?» – чуть было не спросил я.

– Давай так, – продолжал он, желая, по-видимому, обрести твердую почву под ногами, – давай по существу. Ты говорил, что у тебя есть валюта?

– Говорил.

– Я нашел покупателя, правильно?

– Пока я его не вижу.

– Он подойдет. – Герась посмотрел на «сейку», скрепленную на запястье необъятным по длине браслетом. – Должен подойти. Обещал. Но наперед нам с тобой надо кое-что обсудить.

– Что именно ты хочешь обсудить?

– Я о своей доле. Сколько ты мне отвалишь?

Да, изящным такой подход не назовешь!

– За что? – спросил я.

– Как за что? – оскорбился он. – Ты что ж, воображаешь, что я за красивые глаза стараюсь?

– А ты стараешься?

– Не морочь голову! Гони монету! Иначе…

– Что иначе? – Я облокотился о стойку. – Ты меня за кого принимаешь? За благотворительный комитет? Я даром деньги не плачу.

– Как это даром?

– А так. Где твой покупатель?

– Я же сказал, придет.

– Вот когда придет, тогда и обсуждать будем. Кстати, на который час вы с ним условились?

– На двенадцать.

– На двенадцать?! – искренне возмутился я. – Ты что, издеваешься? Уже час дня!

– Не час, а без четверти, – поправил он. – А если и час. Сказано ждать, значит, будем ждать.

– И до каких пор?

– Хоть до вечера.

Не зная, пригодится мне это или нет, я решил воспользоваться случаем, чтобы набить себе цену. К тому же опоздание вполне могло быть подстроено специально, как и вчерашняя слежка. Если не самим Герасем, то его хозяином.

– Ну нет, ребята, играйте в эти игры без меня. – Я встал.

– Ты куда? – Он встал тоже.

– Неважно. Так серьезные дела не делаются. Заруби себе это на носу и дружку своему передай. А мне здесь больше делать нечего. Пока. Привет семье.

И с чувством оскорбленного достоинства я направился к выходу из бара. По моим расчетам, Герась должен был не мешкая ринуться следом. Но он этого не сделал, во всяком случае, не торопился. Я успел дойти до угла, прежде чем услышал за спиной его учащенное дыхание.

Знать бы, на что ушли эти минуты! На совещание с барменом? С самим хозяином, который все время находился где-то рядом, за бамбуковой занавеской, и подслушивал наш разговор – недаром в помещении была этакая темень. А может, Витек и есть хозяин и ему не понравился наш спор с Герасем?

«Ну-ну, не сгущай краски, – осадил я себя. – Вспомни Русоса. Если бы вас подслушивали, то наверняка выключили бы музыку. Какое ж подслушивание при таком шуме!»

– Слышь, как тебя, подожди… – Герась догнал меня и дернул за рукав рубашки. Физиономия у него при этом была просительная и вроде как виноватая.

– Ну, что еще?

– Дай передохнуть… – Его грудь вздымалась, усиленно поглощая кислород, а глаза в узких, как бойницы, прорезях были беспокойны и трусоваты. – Сейчас… сейчас мы с тобой на тропу пойдем…

– На какую еще тропу?

– На обыкновенную… Маршрут есть такой. Стас по нему курсирует…