Текст книги "Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Юрий Перов,Сергей Устинов,Юрий Кларов,Валериан Скворцов,Николай Оганесов,Геннадий Якушин,Лев Константинов,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 67 (всего у книги 248 страниц)

Глава ХIV

– Итак, первый этап операции практически завершен. Пока все идет нормально…

Полковник Коломиец редко когда поздравлял своих подчиненных с успехом. И сейчас он суховато подвел итоги: сделана большая и сложная работа, а впереди – самое трудное. Но по тону, по тому, как с удовольствием, не торопясь произносил полковник слова, Мария чувствовала, что он доволен. Когда полковник нервничал, он говорил резко, отрывистыми, рублеными фразами. Мария, как и все товарищи, работавшие под командованием Коломийца, знала его стиль и уже в начале беседы могла определить настроение полковника.

Когда Коломийцу говорили, что эта его манера не особенно соответствует характеру выполняемой работы, так как приоткрывает его мысли и настроение, полковник обычно отвечал:

– А это только в плохих повестях чекисты не улыбнутся, не пошутят, все знают наперед и противника видят насквозь. Лица у них обязательно «непроницаемые и чуть усталые», веки «припухли от постоянного недосыпания», походка «энергичная, отражающая сильный характер». Вот и пусть живут такие чекисты на страницах романов. А мы люди обычные…

Полковник был убежден, что после разгрома краевого провода Рена империалистические разведки и направляемые ими националистические банды не оставят их область в покое.

– Мы должны быть готовы к новым схваткам. Не исключено, что изменится тактика борьбы, будут применены новые методы. Но наш край будет интересовать врагов: трудно им смириться с мыслью, что агентура, насаждавшаяся здесь десятилетиями, вырвана с корнем.

Полковник в свое время настоял, чтобы Мария с окончанием операции против Рена не расконспирировалась, оставалась в тени.

И когда стало известно, что на «земли» вновь собираются «гости», Коломиец, предлагая дерзкий план их встречи, отвел важную роль в его осуществлении своей ученице. Кое-кто сомневался, сможет ли Мария после многих месяцев предельного напряжения, жизни в постоянной, ни на секунду не ослабевающей опасности вновь включиться в операцию. А вдруг сдадут нервы, вдруг ошибется в мелочи, не рассчитает силы? Многие «вдруг» подстерегают разведчика… В одном мнение у всех совпадало: борьба с бандитами, участие в разгроме краевого провода Рена обогатили Марию опытом, вооружили знанием врагов. Когда-то робкая девушка, пришедшая в органы государственной безопасности по путевке комсомола, стала стойким, испытанным солдатом тайной войны.

– Сомнения не лишены оснований, – согласился Коломиец. – Но в общем-то надо посоветоваться с самой Марией, что она скажет?

И когда Марии предложили принять участие в новой операции, полковник внимательно смотрел, как она воспримет перспективу снова на месяцы окунуться в самую гущу схватки. Он не любил людей, которые в ответ на любые приказания отвечают бодро «есть!» и потом только начинают размышлять.

Мария попросила несколько дней на то, чтобы все обдумать и взвесить. Это понравилось полковнику, всегда в своей беспокойной и точной работе помнившему народную мудрость: семь раз отмерь…

– Не торопитесь, – сказал он Марии, – время у вас в запасе есть.

Мария попросила послать ее ненадолго в какой-нибудь город, где ее бы никто не знал и она бы ни с кем знакома не была. Объяснила:

– Хочу походить в театры, в музеи. Хочу побродить по улицам и паркам, не оглядываясь, не думая о том, что кто-то вдруг опознает.

Ей предоставили краткосрочный отпуск и возможность поехать в Москву. В столице она провела десять дней – ярких, заполненных до отказа новыми впечатлениями.

Сразу же после приезда она пошла на Красную площадь. Мария была впервые в Москве, и ее не покидало чувство приподнятой взволнованности – так встречаются с мудрым другом, со своею судьбой, с мечтой.

Такой себе и представляла она Красную площадь: строгой, светлой и очень родной. Было предвечерье, брусчатка площади матово блестела под мягким светом фонарей. Сказочно темнели в синеве витые купола собора Василия Блаженного. Чеканя шаг, сменился караул у Мавзолея. Марии все здесь было знакомо до мельчайших деталей по книгам, кинофильмам, фотографиям.

Мария Григорьевна Шевчук, капитан государственной безопасности, пришла сюда со своими думами, сомнениями, колебаниями. В двадцать пять лет ей уже известны были и накал схватки, и радость победы, и горечь утрат. Она знала, что самым жестоким испытанием для человека является бессилие – на твоих глазах гибнут хорошие люди, и помочь им нельзя. Она не раз делала выбор между жизнью и смертью и, не колеблясь, шла на верную гибель, если этого требовали интересы Родины. Ей пока везло – она выходила из огня живой. Она хорошо знала, что может погибнуть, так и не познав по-настоящему жизнь, потому что пока ей приходилось иметь дело с самыми затененными ее сторонами. И если бы она вдруг разоткровенничалась (что само по себе было невозможно, но вдруг…) и рассказала бы кому-нибудь о прожитом за последние годы, вряд ли бы ей поверили: «Начиталась взбалмошная девица приключенческих повестей».

Переход от жизни в лесу, в бункере Рена, в окружении бандитов, к площадям и улицам столицы был таким резким, что первое время Марии казалось: это сон, который может внезапно развеяться, исчезнуть. Но где бы она ни была – в Третьяковке, в Большом театре, у себя в номере на девятом этаже гостиницы «Москва», – она постоянно в мыслях возвращалась к событиям последних месяцев. Виделись ей родные леса такими, какими запомнились они в дни разгрома Рена. Казалось тогда, что и автоматные очереди на поляне со схроном, и гулкие взрывы гранат – это уже последние испытания, за которыми стоит мирная тишина. Зубчатые седые ели, молчаливые и спокойные, будут стоять на страже этой тишины. И не прошьет больше очередь синее небо, не вопьются пули в облака, никто не упадет, истерзанный свинцом, в снег, который так быстро пламенеет, орошенный кровью. «Кровь людская – не водица», – говорят старые люди. А сколько ее было пролито головорезами!

И Мария радовалась, что выстрелы и эхо от них. поглотали леса, что они не раскатились по земле, как на то надеялись бандиты.

Однажды ей вдруг ужасно захотелось домой. Она шла по улице Горького к Красной площади. Навстречу катился людской поток: женщины, дети, мужчины, старики… Поток был разноязыким и разноплеменным. Мария различила гортанную восточную речь, рубленые фразы прибалтийцев. Был конец дня, час «пик». Люди спешили по своим делам, они ничего не знали о схватках в западноукраинских лесах. В газетах о них не писали. И хорошо, что люди здесь ничего не знали об этом; война для них закончилась, и пусть у них будет спокойная жизнь, по которой все так стосковались за долгие годы.

А у кремлевской стены – голубые ели. Из каких краев сюда попали, красавицы? Такие же елочки встречаются и в ровенских лесах… Мария видела бандитский бункер, на люке которого росла елка. Было жаль, когда разнесло ее взрывом гранаты.

Мария ничем не выделялась в московской толпе. Первый день в столице она с удовольствием потратила на магазины. В своей чекистской работе ей не раз приходилось менять одежду, делала она это умело и привычно, а тут вдруг засмущалась, нерешительно перебирая платья. Ей показалось странным, что выбирает она одежду не для того, чтобы походить на сельскую учительницу, и не для того, чтобы стать избалованной профессорской дочкой «оттуда», а просто так – для себя, для своего удовольствия. И единственный критерий в этом выборе: к лицу ей обновка или нет.

И когда в ресторане, где ужинала, с нею заговорил случайный сосед по столику, она поймала себя на том, что торопливо перебирает варианты: кто он, откуда, с какой стати набивается в знакомые?

А она была просто красивой, и молодой человек, естественно, начал за нею ухаживать – неловко, зато очень энергично.

Парень оказался из Закарпатья, Мария это сразу определила по акценту, по характерным словечкам, которые только там и употребляют, смягчая согласные, растягивая мягко и ласково окончания слов.

Мария представилась киевлянкой, приехавшей в столицу в научную командировку. Она на ходу сочиняла «легенду»: учится в Киевском университете, в аспирантуре, ее специальность – творчество Леси Украинки. С удовольствием и с полным знанием дела рассказала случайному соседу о детстве Леси – Ларисы Петровны Косач, о том, как будущая поэтесса с малых лет приобщалась к родникам народного творчества, записывала в Колодяжном и окрестных селах щедривки, свадебные песни, колядки, веснянки. Мария сознательно употребила в своем рассказе несколько определений, которые охот: но использовали националистические идеологи: самосознание, национальный дух, самобытность… Как сосед отреагирует?

Парень, он оказался секретарем райкома комсомола и приехал в Москву на какой-то семинар, морщился, а потом неожиданно спросил:

– Как думаете вы, знаток Леси, за что Иван Франко назвал эту больную, слабую девушку едва ли не единственным мужчиной во всей современной ему соборной Украине?

Мария удивленно приподняла бровь: парень смело лез в спор по, казалось бы, далеким от его практической работы темам.

– Я вам отвечу, – сказала Мария, – словами самой Леси:

 
Вставайте, живые, в ком дума восстала!
Пора для работы настала.
 
 
Гони предрассветную сонь,
Зажги предрассветный огонь,
Покуда заря не взыграла!
 

Говорить о Лесе Украинке, любимой поэтессе, было для Марии большим удовольствием, и она охотно поддерживала разговор. Тем более когда потом зашел он о вещах, ей очень близких. Петро Климчук, так звали парня, с горечью рассказал о том, сколько вреда причинили западноукраинским селам бандеровцы. «Вам, киевлянке, – сказал он, – трудно даже представить, что они творили совсем недавно в лесных селах…»

Мария удивленно восклицала: «Не может быть!..», «Кто бы мог подумать!..», произносила какие-то слова, которые подчеркивали ее полную неосведомленность в том, что так волновало Петра.

Это был ее первый разговор о бандеровцах не с националистами и не с коллегами по работе, и ее очень интересовало, как расставляет Петро интонации в своем рассказе, нет ли в его словах страха.

Парень ей понравился. Он напомнил те времена, когда сама она была секретарем райкома комсомолае дни и ночи проводила в поездках по селам, объединяла парней и девчат глухих деревень в комсомольские организации.

– Когда мы увидимся? – спросил Петро.

– Не знаю. Я завтра, очевидно, уеду…

– Дайте адрес, я напишу вам.

– Зачем?

– Разве обязательно должна быть причина? Мне хочется вам написать – и все…

– Вот вам листок, запишите свой адрес – лучше напишу вам я…

Они попрощались, и Мария подумала, что вот есть же девчата, которые могут назначить свидание, оставить свой адрес, переписываться и встречаться с парнями.

Она была лишена этих, таких естественных для обычных людей, маленьких радостей. Тот же Петро, к примеру… Почему бы им снова не встретиться? Говорит, неженатый… А хлопец симпатичный, глаза у него хорошие, взгляд не прячет. Она его спросила, откуда он в таких деталях знает творчество Леси Украинки. Оказалось, два года назад закончил филологический, специальность – украинская литература, хотел быть учителем в школе, но ЦК ЛКСМУ направил на комсомольскую работу в западные области.

Мария уже давно привыкла делить людей на две главные категории: настоящих и «так себе». Этот был настоящий, и ей стало немного грустно, оттого что больше не суждено с ним встретиться.

Поздно вечером у нее в номере раздался телефонный звонок – вызывала междугородная.

– Как ты там? – спросил Коломиец.

Мария радостно крикнула в трубку:

– Здравствуйте, товарищ…

– Максим Федорович, – поспешно перебил Коломиец, очевидно опасаясь, что девушка обратится к нему по званию. – В Третьяковке была?

– А как же? И в Большом на «Лебедином озере», и во МХАТе!

– Вижу, время не теряешь, – добродушно сказал Коломиец.

– Спасибо вам, Максим Федорович! Я будто в другой мир попала…

– Представляю.

Они поговорили несколько минут. Мария торопливо делилась московскими впечатлениями.

– Не размякла под спокойным небом? – неожиданно спросил полковник.

Мария поняла, что он имеет в виду.

– Наоборот, сил у меня прибавилось, – ответила уверенно.

– Слушай внимательно, – сказал вдруг Коломиец, – есть возможность отправить тебя на учебу… по специальности… Соглашайся, заслужила.

Мария даже привстала с кресла – настолько неожиданным показалось ей предложение Коломийца.

– Товарищ…

– Максим Федорович…

– Максим Федорович, категорически возражаю, – резко сказала она, – когда нужно возвратиться?

– Завтра. Билет тебе заказали. Ждем.

– Все?

– Да. Иного решения мы от тебя не ждали. Встретим.

Глава XV

– Ты должна заменить меня, – втолковывала Ганна Лесе, – мне отсюда не выбраться – это ясно. Легенда оказалась тухлой. Я провалилась, но задание должно быть выполнено.

Даже после обмена паролями Ганна не сразу окончательно поверила Лесе. Ей казалось, что это слишком невероятно – попасть в одну камеру с курьером Рена. Но она уже немного пожила на свете и знала – бывают и не такие случайности. Жизнь словно в насмешку иногда может по своей воле так перетасовать карты, что остается только удивляться. Случайностям она, опытный курьер, привыкла доверять больше, нежели так называемой логике событий, где в цепи каждый факт плотно втыкается в предназначенное ему гнездо. Такая логика достаточно легко строится опытными людьми.

Особенно насторожил Ганну странный совет Леси рассказать все следователю.

– Ты тогда всерьез рекомендовала мне… покаяться?

Леся глянула на нее так, будто впервые видела:

– Понимай как хочешь.

– А все-таки?

– Я ведь не знаю, о чем ты со следователями беседы ведешь…

– Понятно, – с облегчением сказала Ганна.

Леся, очевидно, ей не очень верила, опасалась предательства. Что же, это было вполне понятно в той ситуации, в которую обе они попали.

– Еще требуется доказать, что ты – это ты, – будто угадывая мысли Ганны, сказала Леся, – кроме пароля, должна быть еще одна вещица…

– Голубая косынка с черной каймой… – уточнила Ганна, – ее отобрали вместе с другими вещами. Я не могла предположить, что она понадобится мне здесь, в тюрьме. А что ты делала после ликвидации краевого провода? – в свою очередь, будто мимоходом, поинтересовалась она.

– Краевой провод не уничтожен, – поправила ее Леся, – Рен погиб – это верно. Но с его смертью борьба не прекратилась. Руководство краевым проводом, как и было предусмотрено в таком случае, взял на себя Бес.

– Референт службы безпеки?

– Он самый.

Девушки говорили шепотом, голова к голове, чтобы до минимума свести опасность быть подслушанными.

– Что все-таки спасло тебя?

– В последний год Рен приказал перейти мне на легальное. Воспользовалась я своими подлинными документами. «Липа», даже если она и выглядит добротнее оригиналов, рано или поздно подведет – я в этом не раз убеждалась. К счастью, не на своем опыте. Приехала в родное село, откуда уходила не к Рену – упаси бог, не такая дурочка, – уезжала в Каменец, к родственникам. Я у них действительно несколько раз объявлялась, меня там видели и запомнили. Стала учительницей – диплом у меня есть. Все было бы хорошо, но один человек знал, что у меня был жених – офицер СС. Сообщил куда следует. Так я попала сюда. Но убеждена, что все обойдется. Почему? Погибли почти все, с кем я была связана. Остались два – три человека, они пока на воле. Вот и невозможно ничего доказать. Чекисты что-то чувствуют, но докопаться, к счастью, не могут.

– Повезло тебе!

– Везет дуракам, а я не из их числа. – Это сказала та Леся, которую Ганна хорошо узнала за тоскливые дни заключения, – гордая, самоуверенная, энергичная дивчина.

– Когда Рен погиб, я долго об этом не знала. Все ждала от проводника весточки. Напрасно…

– Бес тебя в лицо знает? – спросила Ганна.

– Нет. Связь между ним и Реном держал другой курьер.

– А если бы понадобилось, ты бы могла выйти на Беса?

– Попыталась бы, конечно, но вряд ли бы что получилось. Референт законспирировался так, что его с собаками не найдешь.

– Я расскажу, как разыскать Беса и что надо делать…

Ганну тревожило, что ей не удастся передать Бесу сигнал тревоги – взяли ее внезапно, когда она чувствовала себя в безопасности. Как неопытного, сопливого щенка схватили за шкуру, выволокли на свет божий и подняли над землей – только лапками в воздухе перебирает. Это счастье, что встретилась Леся. Дивчина пойдет по ее курьерской тропе дальше. Может быть, еще не все потеряно. Конечно, Крук или Боркун могут временно приостановить операцию, но это будет означать провал многих надежд.

Понадобилось немало дней, чтобы Леся усвоила суть задания, запомнила все, что ей могло пригодиться.

– Когда тебя выпустят? – интересовалась все время Ганна.

– Откуда я знаю? Я б отсюда на крыльях улетела. Будем надеяться, что скоро.

Ганна старалась не терять времени даром. Она вела инструктаж Леси тщательно, продуманно, по схеме, заимствованной у Мудрого.

Главная задача – отыскать Беса и сообщить ему о судьбе Ганны. Вытащить ее отсюда не удастся – это ясно. Поэтому не стоит тратить силы. Лучше использовать их для намеченной операции. Бес поможет Лесе избавиться от прошлого. У него подготовлен для Ганны комплект абсолютно настоящих, не «липовых», документов. Леся может ими воспользоваться. Когда она уйдет от своего прошлого, убедится, что осела крепко, тогда надо приступить – очень осторожно – к поиску нужных людей, созданию небольшой, но сильной группы. После выполнения этой задачи поручить Бесу сообщить за кордон о готовности к операции.

Леся слушала, кивала. Да, она все поняла. Хорошо, сделает так, как требует Ганна. Нет, ей непонятно, что это значит: сообщить о готовности к операции. К какой операции? Бес знает о ней?

– Ему известно только, что операция предстоит особо важная. Не больше этого…

– Тогда он мне не поверит…

– Почему?

– Представь: к тебе приходит неизвестная девица, предъявляет пароль и взамен требует назвать такие вещи, которые дозволено знать только особо доверенным. Кто она такая? Курьер закордонного провода? Нет. Известна ли она лично Бесу? Нет. Кто ее знает из доверенных людей? Рен? Но он погиб… Ах, сидела вместе с курьером в одной камере? Ясно, ясно… Два слова на ушко охраннику, и… приказала девица долго жить…

– Пожалуй, ты права.

– Что бы ты сделала с подозрительной особой, требующей связи, явок, людей? Что бы ты сделала с такой незваной гостьей?

– Ликвидировала бы, – жестко сказала Ганна.

– А я погибать не хочу…

– Тогда где же выход?

– Я должна знать столько же, сколько и ты. Тогда я пойду к Бесу спокойно и сумею доказать, что я – твой человек. Референт – не хлопчисько, он и не в таких переплетах бывал. Первая его мысль будет о том, что тебя перехватили чекисты и на него вышел подставной курьер.

Ганна признала, что Леся права. Она хорошо знала, что подполье ОУН держится на принципе недоверия; кто бы к тебе ни пришел – не верь ему, проведи через все возможные испытания, просей через три решета.

– Хорошо, я посвящу тебя в детали будущей акции. Думаю, это требуется для пользы дела. Так получилось, что без твоей помощи она все равно вряд ли состоится…

На это ушло еще несколько дней. Ганна, поверив Лесе, много и откровенно говорила о себе, о своих друзьях, оставшихся за кордоном. Необходимость долгое время молчать вызвала неожиданную реакцию: надо было выговориться, выплеснуть все, что накипело на душе.

Леся оказалась и старательной ученицей, и внимательной слушательницей. Она умела неназойливо подчеркнуть интерес к рассказам Ганны, с неподдельным увлечением расспрашивала о подробностях ее опасных рейсов, кое-что поведала подруге о себе.

Естественно, Ганна обходила те детали, которые касались центра, направившего ее сюда, взаимоотношений с Мудрым, Круком, Боркуном. Молчала она и о том, кто ее родственники там, за кордоном. Говорила больше о тех, кто погиб, кому ее откровенность уже не могла повредить. Новая «легенда», придуманная на ходу, была простенькой: с пятнадцати лет – активный член организации националистов, «члонкиня»[55], курьер надрайонного провода. Рейсы на «земли», выполнение разовых специальных поручений. Круглая сирота – одна во всем свете, как былинка в поле.

Даже раскрывая смысл будущей акции, Ганна почти не рисковала – к ее началу Лесю многократно проверят Бес и СБ центрального провода.

Если что-то вызовет у коллег подозрения – девушку просто уберут, в СБ работают люди решительные. Но появился шанс на то, что операция все же состоится в срок. Этим пренебречь было нельзя.

Ганна верила, что чутье ее не подводит. Случайно увиденное у следователя «дело», знание пароля, близость к Рену – все это убеждало ее в том, что Леся свой человек.

А в перерывах между доверительными разговорами были допросы, вызовы к следователю, изнурительная тяжесть бессонных ночей.

Наконец пришел такой день, когда Лесе сказали!

– Чайка, с вещами на выход.

Леся попрощалась с Ганной, подхватила заранее собранный узелок.

– Прощай, Ганна. Свет широкий – свидимся.

– Не забывай меня, подружка. – Ганна готова была расплакаться.