Текст книги "Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Юрий Перов,Сергей Устинов,Юрий Кларов,Валериан Скворцов,Николай Оганесов,Геннадий Якушин,Лев Константинов,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 81 (всего у книги 248 страниц)

Глава XL

– У вас отличная подготовка, – вынужден был признать Мудрый.

– Меня учил Рен.

– Все равно ваши специальные знания заслуживают самой высокой оценки.

– Десяток лет борьбы бесследно не проходят. Моими университетами были леса.

– Немного высокопарно…

– Нет. В лесах мы вроде бы проходили естественный отбор: выживали сильные, слабые погибали.

Мудрый это знал. Хилому, колеблющемуся, неумелому не место в лесу. Погибнет в первой же облаве. А не погибнет от пули, то свои затравят. Трудно лесовику, но в сто раз труднее курьеру. Идет курьер всякий раз новыми тропами, стерегут его опасности, предугадать каждую невозможно. Еще вчера, к примеру, работала «тропа» бесперебойно, а сегодня на ней – засада… Курьер должен уметь все: идти в лесу по звездам, спать на голой земле, часами лежать не дыша, стрелять навскидку, с точностью до миллиметра всаживая пулю в цель; курьер должен проходить там, где никто не пройдет. И еще он не имеет права верить кому бы то ни было: отцу, родному брату, давнему другу, спутнику, с которым вышел на «тропу».

Курьер – это волк-одиночка, на которого всегда идет охота.

Мудрый готовил Чайку в обратную дорогу. Для начала устроил что-то вроде экзамена. Пригласил ее в подвал коттеджа – он был оборудован под тир – пятьдесят метров бетонного коридора, лампочки в сетках, у дальней стены – мишени. Мишени подсвечивались неярким светом, в подвале было почти темно.

– Какое оружие любишь?

– Стреляла из всякого. – «Вальтер»?

– В лесах я ходила с «парабеллумом». Он хоть и неудобный для кармана, зато в руке хорошо лежит.

– Верно. Держи «парабель».

Мудрый достал из несгораемого ящика пистолет, подал не глядя Лесе. Девушка почти лениво протянула руку, и «парабеллум» лег рубчатой рукоятью в ладонь.

– Можно?

– Давай.

Обойму она расстреляла почти мгновенно. Стреляла Леся с тем азартом, по которому сразу можно отметить опытного стрелка.

– В белый свет как в копеечку, – пробормотал Мудрый.

Но когда подошли к мишени, он тихо присвистнул – пули вышибли ее центр.

– А из автомата?

– Рен хвалил, когда стреляла.

– Попробуешь?

– С радостью, соскучилась по оружию.

Она взяла немецкий «шмайссер» и с явным удовольствием потянула затвор. С оружием в руках она сразу преобразилась – в маленькой ее фигурке проступила решительность, и походка у нее стала иной – осторожной, мягкой, бесшумной.

Мудрый оставил свет только у мишеней.

– Хорошо в темноте, – удовлетворенно сказала Леся.

Мудрый наблюдал за каждым ее движением, он достаточно хорошо знал требования боевых уставов Советской Армии, диктовавших четкие и ясные приемы обращения с оружием. Он смотрел, как Леся взяла автомат и как приготовилась к стрельбе. Если человека когда-то обучали стрельбе по определенной системе, то он будет придерживаться ее всю жизнь, потому что старшины и сержанты добиваются полного автоматизма в движениях.

Леся обращалась с автоматом так, как лесовики, не служившие в регулярных частях. Идя к огневому рубежу, она перебросила ремень через плечо, автомат зажала под рукой.

– Короткий ремень, – деловито пожаловалась Мудрому.

Да, автомат должен лежать почти у бедра, так удобно быстро изготовиться к стрельбе, на ходу, не срывая оружия с плеча, – в коротких внезапных стычках несколько секунд стоят жизни.

– Хороша, чертовка, – вынужден был признать Мудрый, – наших, лесных кровей.

Он ни на минуту не прекращал проверку Леси – последовательно, методично, шаг за шагом. Говорят, американцы изобрели «детектор лжи». Нет, ему такая техника не нужна, у него есть глаза и уши, и они зарегистрируют не хуже хитроумной машины любой лживый жест, любой отголосок страха и неуверенности в голосе. Проваливаются обычно на мелочах, на том, что в той, настоящей жизни человека было очень незначительным и обычным.

Наставники из гестапо в свое время учили Мудрого:

– Смотрите на человека долго и с разных точек, и рано или поздно вы увидите в нем то, что он от вас хотел бы скрыть.

Кадровые военные, стреляя из пистолета, левую руку убирают за спину, делают полуоборот корпусом, правая рука чуть согнута. Так требуют наставления. Чайка, выйдя к рубежу, просто вскинула пистолет и нажала на спусковой крючок, не очень заботясь о стойке для стрельбы. Значит, обучали ее обращению с оружием не по наставлениям.

Автоматная очередь прозвучала резко, отрывисто. За нею вторая. С шумом посыпались гильзы, остро запахло порохом.

Пули впивались в мишень, и даже отсюда Мудрому было видно, что они ложатся точно – мишень, как живой человек, пошатнулась под очередью.

– Молодчина! – перекричал он эхо выстрелов и сам потянулся к автомату. Так же, как Леся, он нажал на спусковой крючок привычно и чуть небрежно.

– Тоже ничего, – одобрила Леся.

Несколько дней они работали с картой. Мудрый определял маршрут, и Леся «шла» по нему километр за километром, преодолевая препятствия, вводимые в условный рейс эсбековцем.

– А как у тебя с рацией? – спросил Мудрый.

– Работаю на немецкой, – сказала Леся, – у Рена в штабе была такая. Но знаю только практическую часть, теории меня никто не обучал.

Иногда Мудрый приводил к ней инструкторов, и те ускоренно натаскивали ее по другим специальным предметам.

– Талантливая девочка, – хвалили инструкторы Лесю.

Один из них, коротышка Гай, преподносил Лесе приемы установления контактов с помощниками и связниками.

– Чтобы сообщить кому-то о своем прибытии, не обязательно встречаться с этим человеком. Достаточно, например, воткнуть в условленном месте обыкновенную канцелярскую кнопку. Кнопка может появиться на афише кинотеатра или на доске объявлений где-нибудь в центре.

– Плохо, – сказала Леся.

– Почему?

– Афиши часто меняются, а где гарантия, что нужный человек увидит сигнал в тот же день? Лучше уж в таких случаях пользоваться более стабильным «экраном», стеной какого-нибудь дома или приметным деревом.

– Отлично, – восхитился Гай. В годы войны он служил в гестапо, может быть, поэтому считался в окружении Мудрого мастером своего дела.

После нескольких встреч с Лесей Гай сказал Мудрому:

– Друже референт, эта девушка подает большие надежды.

– Она опытный курьер, – согласился Мудрый.

– Нет, Чайка – талантливый агент, у нее природный дар. Ее талант не отшлифован, но попади она мне в руки несколько лет назад, когда наши возможности еще не были так скудны, из нее могла бы получиться «звезда» первой величины.

– Однако Чайке многого не хватает. – Мудрый стремился быть предельно объективным. – Характер у нее неуравновешенный, к жесткой дисциплине, к ограничениям не привыкла.

– Леса…

– И они. Но не только они. Все предыдущие годы она была курьером – смелым, находчивым, но всего лишь курьером. Разведкой Чайка не занималась, у нее нет в этом опыта.

– Дело наживное…

– И сейчас нужны именно курьеры, которые умели бы пробраться к нам и возвратиться обратно на «земли».

– Понимаю, понимаю…

Коротышка Гай моргал белесыми ресницами, вяло тянул слова. Его манера вести разговор – ленивое без: различие – могла ввести в заблуждение кого угодно, но только не Мудрого. Гаю явно приглянулась курьер-девица, и он прощупывал возможности ее вербовки для той разведки, на которую работал. Мудрый предполагал, что Гай сотрудничает с людьми Гелена.

– Пане Гай, я вам не советую… – сказал он.

– О чем вы?

– Не советую переманивать людей, нужных ОУН, вам же дороже обойдется.

– Угрожаете? – Когда Гай улыбался, он походил на карпа, хватающего разинутым ртом воздух.

– Предупреждаю. Ну заработаете вы сотни марок, а доверие у нас окончательно потеряете.

– Почему «окончательно»? Разве у вас есть основания в чем-то упрекнуть меня?

– Конечно, иначе я не стал бы разговаривать на эту тему.

– Я запомню ваше дружеское предупреждение.

– От и добре. Возвратимся к Чайке. Вы – человек опытный, как думаете, можно ее отправлять обратно?

– А у вас есть сомнения?

– У меня нет.

– Чайка – прекрасно подготовленный курьер. – Признаться, это меня и смущает.

– Почему?

– Не готовилли ее еще кто-нибудь, помимо нас?

– Ах вот оно что? Скажу вам, друже Мудрый, что «почерк» Чайки в области специальной подготовки совпадает с нашим, а не с чекистским.

– Да, я тоже внимательно к ней присматривался все это время.

– А такие вещи не вырабатываются по приказу. Они формируются долгое время, шаг за шагом, почти незаметно для агента. И еще обратили вы внимание на ее речь? Она говорит как человек, не привыкший к дисциплине. Словом, есть тысячи деталей, которые мне говорят: она училась не в школах НКВД, а в сотнях УПА.

– Прекрасно, – думая о чем-то своем, откликнулся Мудрый.

Он так же дотошно беседовал и с другими инструкторами, «работавшими» с Чайкой. Спрашивал, проверял, перепроверял. Требовал подтверждений тому, что Чайка готова к рейсу. В сотый раз перечитывал записи «бесед» с нею.

Он должен был отдать приказ о возвращении Чайки на «земли» и не решался это сделать. Торопили сроки – операцию надо было завершать. Время идет, его не остановить, не притормозить. Лютую злобу вызывали сообщения из Советского Союза: страна настойчиво ликвидировала военные разрушения, уверенно перестраивала экономику на мирный лад.

Референт СБ считал, что операция, задуманная его службой, бросит тень на Советскую Украину. Хоть небольшую, но тень.

Мудрый колебался, придумывал все новые и новые проверки для Чайки. Надо было принимать какое-то решение, а референт все откладывал его со дня на день. Завтра… Наступало «завтра», и Мудрый вдруг приходил к мысли, что надо еще посоветоваться с Круком, с Боркуном. Завтра-Референт с тоской думал, что вот он и постарел, сдал, нет в нем былой решительности, стал бояться риска.

Неожиданно сама Леся помогла прийти к определенному решению.

– Вы очень устали, друже Мудрый, – как-то заметила она. Слова прозвучали с сочувствием: девушка ясно давала понять, что видит большой объем работы, которую выполняет референт СБ.

– В последнее время приходится нелегко, – чуть откровеннее, чем полагалось бы, ответил Мудрый.

– Не скрою, – сказала Леся, – там, на Украине, думают, что за кордоном собрались предатели и трусы.

– Осторожнее в словах! – помрачнел Мудрый.

– А чего? – наивничала Леся. – Многие считают, что за кордон сбежали те, кто боится борьбы, дрожит за свою шкуру. Представьте себе сотника, которого гоняют облавами по лесам, как волка. Он по-человечески жить давно перестал, одичал, озверел. Давно бы сдался – самолеты над лесами разбрасывают листовки об амнистии. Повторяю, он сдался бы, но боится – слишком много крови пролил, все прошлое у него обожжено пожарами. И знает ведь, имейте это в виду, что прихлопнут его не сегодня, так завтра. А где-то там, за кордоном, в безопасности, в сытости, находятся люди, которые считают, что они борцы и вожди…

– Психология обывателя…

– Может быть, может быть… Я говорю только то, что знаю. Теперь, наверное, нетрудно представить, что думает сотник о вас и таких, как вы?

– Недальновидных, примитивно мыслящих – единицы, – сказал Мудрый.

Мелькнула мысль, что не следовало бы ему вообще ввязываться в этот спор, ни к чему он. Курьер не должен рассуждать, курьер должен безоговорочно исполнять приказы.

– Их действительно единицы, – охотно подтвердила Леся. – Потому что в лесах Украины нет больше сотен и сотников. Сложили они оружие. Или погибли, как Рен.

– Не слишком ли далеко вы зашли? – спросил Мудрый. Помимо его желания в тоне прозвучала угроза.

– Нет.

– Как же вы будете идти в обратный рейс с такими настроениями?

– Хочу обратиться к вам и к вашему руководству с просьбой, – очевидно, подчеркивая важность того, что собиралась сказать, Леся сделала длинную паузу. – Хочу просить вас, – повторила она, – разрешить мне остаться здесь, за кордоном. Не сомневаюсь, что опыт и преданность идеям борьбы помогут мне стать для закордонного центра полезным человеком.

Мудрый ожидал всего – только не этого. Пока он раздумывал, стоит ли выпускать Чайку, у той созревало намерение остаться здесь, под крылышком у закордонного провода. У Леси семьи нет, по лесам она намыкалась.

– Я не буду в тягость, – рассуждала вслух Леся. – Многое знаю, и эти знания вам пригодятся. На первый случаи деньги, спасибо вам, у меня есть.

Мудрый чертыхнулся – послушался, старый дурень, майора Стронга, открыл счет на имя Чайки. Действительно, какое-то время проживет безбедно – сумма немаленькая.

Стронг рекомендовал деньгами покрепче привязать девушку к ОУН.

Привязали – к Западу.

– Ты хорошо все обдумала? – осторожно спросил референт СБ. Он понимал, что сейчас важно не озлобить Лесю, не оттолкнуть.

– В последнее время много на эту тему размышляла, – призналась Леся. – Перебирала разные варианты. Этот для меня – лучший.

– А как же Злата? Если ты не вернешься, что с нею станется?

– Я всю жизнь о других заботилась – пора и о себе.

– Злата и ваша боевка, все, кто верит тебе, ждут твоего возвращения, погибнут.

– Пошлите другого курьера, – настаивала Леся. – Безвыходных положений не бывает.

Мудрый, вроде бы соглашаясь, покивал головой: так-то оно так, можно и другого курьера послать… Только надо ли на ходу менять канву операции?

– Новый курьер не знает ваших условий, ему понадобится время, чтобы разыскать Злату, сработаться с нею. Кто знает, не провалит ли твоих товарищей – по неумению?

– Все может быть, – соглашалась Леся. – Только вы и меня поймите: идут год за годом – в тревоге, в постоянной опасности, в ожидании ареста или смерти. Не день, не два живу я так – долгие годы. И время уже гнет меня к земле, вчера глянула в зеркало – морщины. Жизнь уже ушла, а я еще и не жила, – только мыкалась по лесам, бродила рейсами. Все чего-то дожидалась, надеялась. Рен обещал: «Еще немного повоюем, уйдем за кордон». Где сейчас Рен? Ждать, ждать, ждать… Сколько можно?

– Не будем сейчас решать, – сказал Мудрый. – Хочу только сказать следующее. Останешься здесь – ждет тебя унылая, бесцветная, убогая жизнь. Денег, которые у тебя есть, хватит на несколько месяцев. А дальше? В глазах руководства закордонного провода ты будешь выглядеть почти дезертиром: мы, конечно, пошлем на «земли» другого курьера, операция состоится, она не может не состояться, но это потребует от нас колоссального напряжения сил. Ты давала присягу? А раз так, то давно уже не вправе распоряжаться собой. Твоя жизнь тебе не принадлежит – знаешь это. Напоминаю, чтобы ты могла прийти к единственно правильному решению…

Глава XLI

– Сегодня прощальный вечер, – напомнил Мудрый. – Соберется несколько человек, чтобы пожелать тебе не очень трудной дороги.

– Не надо, – попросила Леся. – Уж если требуется возвращаться, то лучше, чтобы об этом знало как можно меньше людей.

– Те, кто придет, знают о тебе все, даже то, что ты хотела бы скрыть.

Мудрый, когда Леся сказала, что вернется на Украину, явно обрадовался, но постарался радость скрыть. Только суховато кивнул: другого решения, мол, и не ожидал. Он резко ускорил подготовку к рейсу. Вновь встретился со Стронгом, доложил, что курьер может отправиться в обратный путь. Майор резко выговорил Мудрому за затягивание операции.

– Хотелось получше прощупать Чайку, господин майор. Чтобы не случилось осечки.

– Но сейчас-то вы убеждены, что она не «подкидыш»?

– Мы уверены, что это преданный нашим идеям человек.

– Тогда не тяните. В любом деле потеря времени – это утрата инициативы, лишние расходы, черт возьми!

– Так точно!

С некоторых пор Мудрый предпочитал абсолютно во всем соглашаться с майором Стронгом.

Уже был выработан маршрут рейса, подготовлены документы, экипировка. Мудрый придирчиво, в сто первый раз, инструктировал Лесю, снова и снова отрабатывая каждый предстоящий шаг. Он был суровым экзаменатором, Мудрый, но на все его вопросы Леся отвечала четко, ясно. Чувствовалось, что она хорошо подготовлена и сумеет действовать в самых сложных ситуациях. Леся, со своей стороны, относилась к наставлениям Мудрого подчеркнуто серьезно. Это Мудрому нравилось – значит, понимает, что предстоит.

Идея организовать прощальный вечер принадлежала Круку. Он любил в нужные моменты подчеркнуть, что лично вникает во все детали работы подчиненных ему служб, и свою значимость – одного из руководителей провода. Крук хотел быть популярным.

Мудрый, наоборот, не терпел парадных мероприятий. По его мнению, агенты должны были уходить на ту сторону в полной тишине, так, чтобы об этом никто и не догадывался. Но переубедить Крука не удалось.

– Пора отказываться от устаревших методов работы, – небрежно, свысока сказал Крук. – К вашему сведению, нам сейчас реклама просто необходима. Пусть знают, кому положено, что мы не сидим сложа руки, действуем.

Какой-то смысл в этом был, и Мудрый скрепя сердце согласился.

– И вот еще что: подготовьте Чайке парадный мундир сотника, – приказал Крук. – Ей это будет приятно.

– У нас нет женского офицерского мундира, – засомневался Мудрый. – Мужской – пожалуйста…

– Так пошейте. – Крука удивляла неповоротливость всегда исполнительного референта.

– Будет сделано.

И хотя Мудрому показалось все это выдумкой, но приказ требовалось выполнить. Он прислал к Лесе портного снять мерку.

– Зачем? – удивилась девушка. – Под венец не собираюсь, на бал никто не приглашал.

– Так надо. – Мудрый играл в таинственность.

– А, понимаю, – насмешливо протянула Леся, – чтоб было легче гроб заказать? Так?

Мудрый только головой качал: до чего ж острый язычок у дивчины, ты ей слово – она тебе десять.

Наконец наступил день прощания. В назначенное время Леся спустилась со своего «чердака», как она шутила, в холл. Ее ожидал Шпак, выглядевший весьма торжественно в полученном при распределении заокеанских подарков почти новом двубортном костюме, в накрахмаленной до синевы сорочке. Пестрый галстук, завязанный микроскопическим узлом, был не в тон костюму, но это уже мелочи.

– Вы выглядите как новенький доллар, – сказала Леся.

Шпак хотел было поблагодарить, но передумал: слова Леси можно было принять за комплимент, но в тоне чуть заметно слышалась ирония.

– Не опоздаем?

– Нет, успеем.

Они долго петляли по городу – узкие улочки были набиты автомашинами, велосипедистами, пешеходами. Бледно врезалась в небо неоновая реклама. Жались к стенам домов какие-то люди-тени.

Может быть, потому, что жить в этом городе осталось недолго, Леся с особой остротой всматривалась в мир, который ей предстояло покинуть. Он кинематографичной лентой надвигался на маленький, юркий автомобиль Шпака. Лента была пестрой, яркой, составленной из тысяч красок вечернего города. Город, в котором вряд ли суждено ей побывать когда-нибудь вторично.

Они ехали очень долго. Леся заметила, что некоторые улицы пересекли дважды.

– Кончайте эту волынку, – раздраженно попросила Леся Шпака, – что вы крутитесь по этим вонючим закоулкам, как вошь на овчине?

– Фу, как грубо! – удивился Шпак.

– А с вами иначе нельзя, – раздражаясь, Леся не особенно старалась подбирать выражения.

– Не сердитесь, Леся. Я человек маленький. Мудрый велел ехать этим маршрутом – вот и кручу баранку.

– Куда хоть мы едем?

– Я знаю только адрес. А что там такое – не моего ума дело.

– Бараны, – сквозь зубы процедила Леся.

– Что вы сказали?

– Говорю: если послать вас к чертовой матери, но так, чтоб это звучало как приказ, так вы, пожалуй, и пойдете…

Шпак рассмеялся.

– Ага. Наше дело – приказы выполнять.

Леся чувствовала себя неспокойно, ей не нравилась эта путаная езда, единственная цель которой – оторваться от наблюдения, если оно было, и замести следы. Леси не опасались – от нее не «прятали» путь, которым они добирались до указанного адреса. Это могло означать либо что ее окончательно признали своей, не остерегались, либо то, что у нее не будет возможности кому бы то ни было рассказать об этой поездке.

Машина нырнула в длинный тоннель – мелькнули тусклым пунктиром лампочки под сводом.

– Мы от кого-то прячемся?

– С чего вы взяли? – смех Шпака был искусственным.

– Я не гимназистка. Отрываться от наблюдения училась много лет назад.

– В последнее время вы стали очень подозрительной.

– А я всю жизнь такая – никому не верю.

Шпак разговаривал неохотно, с паузами, делая вид, что ему сложно и машину вести, и говорить. И в конце концов Леся оставила попытки что-либо у него выведать – не станет Шпак рисковать головой и карьерой. Для таких, как он, приказ выше всяких там сантиментов.

Машина вырвалась на пустынные улицы. Исчезла реклама, редкие фонари и не пытались бороться с темнотой, упавшей на окраину города.

Осталась позади и городская окраина. Шпак гнал теперь машину по автостраде! с огромной скоростью, напряженно сжав руль. Минут через двадцать стремительной езды они догнали автомашину, трижды просигналившую им фарами. Шпак пристроился к ней в хвост – ехали теперь медленно, так как свернули на проселочную дорогу.

Встали темной стеной деревья – начинался лес. Шпак каменно сидел за рулем, повторяя все маневры впереди идущей машины. Стучали по ветровому стеклу ветки низко склонившихся деревьев – дорогой пользовались мало. Машину мягко покачивало на ухабах, Лесю прижимало к Шпаку, а ей хотелось отодвинуться от него, забиться в угол, стать маленькой и незаметной.

Наконец они остановились на маленькой полянке – ее вырвал из темноты свет автомобильных фар.

– Выходите, – сказал Шпак. В голосе его звучало то безразличие, которое явно свидетельствовало о тщательно скрываемом волнении.

Леся вышла, зябко кутаясь в плащ. В лесу было сыро, тоскливо шуршал палый лист. Высоко в бездонной темноте неба покачивались голые ветви и, сталкиваясь, скрипуче жаловались на непогоду.

«Значит, это произойдет здесь», – подумалось Лесе, и она сделала шаг туда, где уже ее ждали пассажиры передней машины. Их было трое, они стояли посреди поляны, пряча сигареты в кулаках.

– Погасить фары! – резко приказал один из них, и поляна, как тонущий корабль, погрузилась во мрак.

– Вы догадываетесь, Чайка, зачем вас сюда привезли? – спросил тот, кто приказал вырубить свет.

– Значит, так было надо, – спокойно ответила Леся.

– Вы разоблачены, товарищ Чайка, – слово «товарищ» прозвучало издевательски. – Мы привезли вас сюда, чтобы привести в исполнение приговор провода.

– Не понимаю, – искренне сказала Леся.

– По законам нашей борьбы предательство карается смертью, – высокопарно не произнес – продекламировал тот, кто был здесь старшим.

Судя по всему, это Боркун, догадалась Леся. Злата говорила: «Ты его узнаешь по голосу. Гундосит, как сельский дьячок».

– Я это знаю, – ответила она.

А если прыгнуть в темноту, за деревья, попытаться увильнуть от пуль? Она в темном плаще, сольется с лесом – пусть ищут…

– Нами установлено, что вы являетесь агентом НКВД. В результате вашего предательства погибла верная дочь народа нашего Злата Гуляйвитер и ее соратники…

Голос Боркуна глушил шум леса, но Леся отчетливо слышала каждое слово.

– Каким образом провалилась Злата? Кто ее предал? – спросила Леся.

– Вы! – драматично повысил голос Боркун. – Ее смерть на вашей совести.

– Скотина! – крикнула Леся. – Ублюдок, крыса, бежавшая с Украины! – Она уже не сдерживалась, гнев пересилил здравый смысл. – Кто ты такой, чтобы выдрючиваться в этом вонючем лесу передо мной? Кто? Назови свое имя, чтобы я могла в аду тебя найти и попросить чертей под твой котел побольше дров положить!

Шпак, стоявший на два шага сзади Леси, тихо хихикнул. Она услышала этот смешок, он показался ей странным и непонятным.

Леся сыпала отборной руганью, она не сдерживала себя, и слова катились по ночному лесу глухо, исчезая в его чаще не сразу, а лишь коснувшись каждого, кто стоял на поляне.

– Эх, был бы у меня автомат! – с горечью сказала Леся.

– Ну и что? – спросил Боркун.

– Положила б я вас рядочком и закапывать не стала б! Потому что среди законов, на которые вы ссылаетесь, есть и такой: оскорбление смывается кровью!

– Переходите к делу! – посоветовал Боркуну один из его спутников.

Боркун достал из кармана сложенный вчетверо листок, развернул. Ему подсветили фонариком, и Боркун, повышая голос до истеричного крика, зачитал приказ провода о том, что курьер Леся Чайка за измену ОУН приговаривается к смертной казни. В приказе были слова о величии национальных идей, происках чекистов, особой ответственности, возложенной историей на тех, кто снова поднимает знамя УПА. Приговор надлежало привести в исполнение немедленно, после оглашения приказа.

Леся увидела в руках спутников Боркуна пистолеты. Ей стало очень тоскливо: вот и закончился курьерский рейс, и никто никогда не узнает, как прошли последние минуты ее жизни. Лес приглушит выстрелы, упадет она на чужую землю, не попрощавшись с Родиной.

«Слава героям!» – закончил чтение Боркун.

И наступила тишина. Трое стояли против Леси, выжидая, что она скажет.

– Украине я не изменяла, – проговорила Чайка и отвернулась, чтобы не видеть тех, кто готовился ее убить.

Ей стало холодно, и она плотнее запахнула плащ, поправила косынку на голове. И подумала, что после выстрелов холод ей уже, наверное, не будет страшен и кончится промозглая сырость этого враждебного, хмурого леса.

Пошел мелкий дождь, и Леся отметила, что время для расправы выбрано очень хорошо – дождь смоет все следы. Впрочем, ее и искать никто не будет: она пришла в страну нелегально, она вообще не существует для властей этой страны. В лучшем случае через какое-то время здешние газеты сообщат, что в лесу найден труп неизвестной, убитой выстрелами в упор.

Леся почувствовала, как на нее наваливается огромная усталость, – хотелось опуститься на землю и не шевелиться.

– Скоты, – громко сказала она, – попались бы вы мне в ровенских лесах…

Лучше было не молчать, потому что усталость вдруг стала сменяться отчаянием – очень не хотелось умирать.

Скорее бы все кончилось!..

– Ваше последнее слово? – спросил Боркун торжественно.

– Слава Украине! – крикнула Леся.

– И это все?

– Для меня это больше, чем все!

– Значит, вы признаете обвинения в измене?

– Не морочьте мне голову, – махнула рукой Леся. – Ничего я не признаю. Получили приказ убить меня – так убивайте.

Безразличие, с которым она сказала это, удивило Боркуна и его спутников. Девушка не упала на колени, не молила о пощаде, не кричала, чтобы ее выслушали…

– У вас есть шанс, – сказал Боркун. – Мы оставим вам жизнь, если вы расскажете все, что знаете: связи, явки, назовете своих помощников.

– Я все это уже рассказала Мудрому, – не поняла Леся Боркуна.

– Не считайте нас идиотами! – заорал Боркун. – Вы – агент НКВД, это доказано.

– А-а, идите вы к дьяволу! – Голос Леси в шуме дождя был почти не слышен.

Трое подошли к Лесе ближе, почти вплотную.

– Вы должны застрелиться, – сказал Боркун. – Мы сейчас дадим вам пистолет с одним патроном. Нажмите на спусковой крючок.

– Обычное самоубийство? – догадалась Леся. – И никто не ищет, не ведет следствие? Неизвестная покончила с собой?

– Да, – подтвердил Боркун. И посчитал возможным объяснить: – Нам не нужны неприятности.

Спутник Боркуна тщательно протер свой пистолет носовым платком, уничтожая отпечатки пальцев. Он и протянул его Лесе в платке – холодно отсвечивала сталь.

Леся взяла пистолет, вскинула руку. Боркун чуть отшатнулся, и Леся подумала, что он тоже боится смерти, боится, как бы она не всадила эту единственную пулю ему в грудь.

Умирать всем страшно…

А если представить, что это просто путешествие в неизвестность? Что-то там, по ту сторону границы между жизнью и смертью, должно ведь быть?

Лес и дождь – это не так уж и плохо. Пусть идет все время дождь…

Леся распахнула плащ, приставила ствол к груди. Конечно, лучше сразу умереть…

Сухо щелкнул боек. Леся шагнула вперед; она приказала так себе – упасть лицом вниз, чтобы попрощаться с землей.

Спутники Боркуна подскочили к ней, вырвали пистолет, повели к машине. Она еще не понимала, что ничего не произошло, только казалось странным, что все идет дождь и капли падают на глаза, на губы.

Ее усадили в машину Шпака, Боркун плюхнулся на заднее сиденье.

Машины, круто скрипнув тормозами, врезались в темень леса. Ярко вспыхнули фары, и лес стал почти нарядным в косых струях дождя, закрывший ветвями землю от холодного неба. И сосны вокруг показались Лесе такими же, как на Ровешцине, дождь украсил их низками жемчуга. Ветер стих, и стояли они неподвижно.

Леся нажала на кнопку ящичка – упала крышка. Она достала плоскую фляжку – заметила по прежним поездкам, что держит Шпак всегда при себе шнапс.

Аккуратно отвинтила колпачок, сделала два-три глотка.

– Ну и ну… – покачал головой Шпак.

Леся прижалась к стеклу машины. Глаза у нее были сухими и колючими. Машина вырвалась на шоссе и, будто пришпоренная, рванулась по умытому дождем асфальту.

Безразлично смотрела Леся, как мелькают в глубине ночи редкие огоньки, – здесь рано ложились спать. Пестрыми яркими островками плыли в темноте бензоколонки, придорожные ресторанчики. Дождь реденько протянул нити, серебрившиеся в свете фар, от неба к земле.

– Гей, Боркун, – сказала чуть хрипловато Леся, – ты на «земли» не собираешься?

– То тайна, – солидно прогундосил Боркун. – А что?

– Прикидываю, как я смогу с тобой рассчитаться. Здесь уже не удастся…

Шпак покачал головой, а Боркун нарочно весело рассмеялся, пробормотал:

– Ну, дивчина…

– Друже сотник, – резко сказала Леся.

– Что? – не понял Боркун.

– Для тебя я – сотник!

– Хе, – засмеялся Боркун, – у меня чин поважнее…

– А ты мне не представлялся.

– Случая не было.

– Потому ты для меня – никто, – упрямо сказала Леся. И непримиримо, как любому ворогу, бросила: – За мной долг. Не волнуйся: расплачусь.

– Ладно, – будто и не замечая угрозы в тоне Леси, ответил Боркун, – скоро остынешь. На сердитых воду возят.

Машины, только чуть сбавив скорость, выкатили на знакомую Лесе улицу – здесь, в коттедже, она жила много дней. Охранник нажал на кнопку, плавно распахнулись ворота.

Боркун глянул на часы.

– Десять минут на то, чтобы привести себя в порядок, – бросил Лесе. – Скоро приедет Крук.

– А все-таки ты мне на Украине лучше не попадайся, – непримиримо сказала Леся. – Мои хлопцы инсценировками не занимаются – они просто стреляют.

– Не злись, друже сотник, – предупреждение Леси пошло впрок. – У каждого из нас своя служба…

В комнате Лесе бросились в глаза две вещи. На видном месте на столе лежало извещение о том, что на ее имя в банк перечислена крупная сумма. А на спинке стула повисла отлично сшитая форма сотника УПА. На кителе отливали золотым и серебряным светом знаки отличия. Были даже пилотка с трезубом и широкий офицерский ремень, отвисший под тяжестью пистолета.

Леся быстро переоделась – форма оказалась ей впору.

Подошла к зеркалу, терпеливо пристроила на прическу пилотку – чуть наискось, на три пальца от левой брови. Трезуб был приколот по центру, это не устроило девушку, так носили звездочки в Советской Армии. Она пришпилила эмблему на левую сторону пилотки – как Рен. Правда, Рен носил не пилотку, а смушковую мазепинку, но, очевидно, те, кто готовил форму для Леси, несколько ее «модернизировали» на чужеземный лад – цвет хаки, накладные карманы френча, брюки, наконец, офицерская пилотка, сшитая по иностранному образцу.