Текст книги "Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Юрий Перов,Сергей Устинов,Юрий Кларов,Валериан Скворцов,Николай Оганесов,Геннадий Якушин,Лев Константинов,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 106 (всего у книги 248 страниц)

Зеленая ракета

Ива разрешила Роману попрощаться перед уходом на задание с женой и дочкой, только попросила особенно не задерживаться.

– Завтра же и возвращусь, – заверил Роман. Он ушел, когда стемнело: автомат повесил на грудь и тщательно проверил пистолет.

Ива видела, как он собирался, и что-то ей не понравилось в той сосредоточенности, с которой Чуприна покинул хату лесника. Так не уходят, если намерены вернуться…

Предчувствие не обмануло ее. Роман не пришел к назначенному сроку, он не появился и в следующую ночь. Тщательно разработанный план полетел кувырком. Ива и так и сяк прикидывала, куда мог деться Чуприна, и не могла прийти к определенному выводу. Роман мог попасть в облаву, нарваться на случайную пулю, отправиться к Рену, если заподозрил неладное, явиться в ближайшее отделение милиции – вдруг решил выйти из лесу? – наконец, заболеть. Вариантов было много, как тропинок в лесу.

Старик Хмара ворчал:

– Ну, вот и допрыгались. Схватили Чуприну, наверное, сейчас рассказывает, как к моей хате проще пройти.

– Не нойте, – властно прикрикнула Ива на лесника, – и без вас тошно. Сегодня ночью все узнаю…

Она действительно к вечеру тоже ушла. Прощаясь, приказала:

– Если к утру меня не будет, уходите к Рену.

Мыкола принялся чистить автомат, поминая недобрым словом всех святых, которые его, непутевого, спутали с бандеровцами.

Когда рассвело, Ива постучала легонько в окно хаты Хмары. Она устало сбросила запорошенный снегом кожушок, с трудом стянула валенки.

– Все в порядке, – сказала Хмаре. – Заболел Роман, потому и исчез. Отлеживается у Евы. Завтра будет здесь. – Ива, ехидно улыбнувшись, добавила: – Наконец-то вы от меня избавитесь – завтра ночью отправимся мы с Романом в дальний путь…

Она не стала ужинать, ушла в свою боковушку, предупредив, чтоб не будили: хочет отоспаться. Ей действительно надо было отдохнуть – происшедшие за эти дни события потребовали немало сил и выдержки.

Роман Чуприна, как только добрался до Зеленого Гая, сразу же послал Еву к Малеванному. «Передай лейтенанту, – втолковывал он жене, – что мне нужно с ним встретиться немедленно. Понимаешь, очень срочно…»

Чуприна твердо решил: придет Малеванный, и он ему скажет, что пора заканчивать эту затянувшуюся игру, сколько бы веревочке ни виться, а все равно конец будет. Да, он ошибся. Да, его ошибки оплачены дорогой ценой. И поскольку платили другие, то Чуприна готов встать перед людьми: «Карайте меня и судите так, как я того заслужил».

Дальнейшая борьба действительно бессмысленна. Замахнулись трезубом[105] на солнце.

И ни жарко от этого солнышку, ни холодно.

Не хочет больше Чуприна возвращаться в лес, к Рену.

Лучше к стенке.

И с этой курьершей не хочет идти – от таких осатанелых вся беда. Пусть идут чекисты к хате Хмары и забирают ее. И еще, если требуется, Роман сам выведет их к логову Рена.

Против кого сражались? Против народа, вот против кого. Сколько их было, тех, кто поднимал руку на народ? Петлюра… Скоропадский… Махно… Тютюнник… Всех не перечесть. По-разному кончили, а судьба у всех предателей одна: ненависть и презрение.

«Вот придет Малеванный, скажу: „Веди, как дурного бычка, на веревочке туда, куда всех нас водите… Будь что будет, все равно конец, рано или поздно…“»

Однако лейтенант Малеванный почему-то не очень торопился одобрить решение Романа. Он приехал сразу же, как только получил весточку от Евы. И твердо сказал Роману:

– Погоди, не пори горячку. Мне надо посоветоваться кое с кем. Если решил окончательно порвать с лесом – дело доброе. Но сделать его надо умеючи.

Договорились, что встретятся на следующую ночь в лесу – Малеванный просил строго соблюдать все правила конспирации. Роман еще подивился тому, что сообщение о важной курьерше на лейтенанта не произвело заметного впечатления.

С трудом дождавшись ночи, Чуприна пошел на приметную лесную поляну, где встретился с Малеванным в первый раз.

Лейтенант опаздывал, и Роман уселся на пень, прикрыл лицо воротником от сырого ветра, гнавшего впереди себя колючие снежинки. Автомат он положил на колени – решил сдаваться лейтенанту с оружием. «А добрый бы из Малеванного товарищ получился. С таким не страшно и через огонь», – подумал с симпатией.

То ли ветер заглушил звуки, то ли необычные мысли притупили лесное чутье Романа, но не услышал он шагов, не заметил, как от края поляны, оттуда, где встали вековые дубы, отделился человек и пошел по снежной, прикатанной ветром целине.

Снег был мокрый – не скрипел под валенками.

Гуляла поземка по поляне, человек шел, подняв воротник, уткнувшись подбородком в овчину полушубка, отворачиваясь от ветра.

Поляна была в деревьях, как в кольце. С одного края разрезала это кольцо просека, и врывался ветер в нее, будто в трубу печную. Темнел в конце просеки кусок неба.

Человек подошел вплотную к Роману, остановился. Сидел Чуприна на пне большой, нахохлившейся птицей, втянул голову в плечи, сгорбился.

– Вечир добрый, Романе, – услышал неожиданно совсем рядом.

Через мгновение был на ногах, уткнул ствол автомата в грудь пришельцу.

– Выследила?

– Погоди! – крикнула Ива. – Не стреляй, одна я, успеешь еще. Пришла к тебе с приветом…

– От кого?

– Велел кланяться лейтенант Малеванный…

Чуприна не нажал на спусковой крючок, но и не опустил автомат. Он быстро прикинул, что в лесу один на один ему нетрудно справиться с Ивой – к утру и снегом ее заметет, пролежит до весны. Первая его мысль была: попал лейтенант в западню. Но нет, Малеванный не из тех, кто предает товарищей. Тогда откуда здесь взялась курьерша? Сам Рен говорил, что Ива прошла огонь и воду, ей закордонное руководство доверяет полностью. Фанатичка, особо доверенный курьер… Такие идут до конца… Тогда, значит, тянулись за ним хвостом эсбековцы, когда встречался с чекистом. Как же он не заметил?

Роман прикидывал: выследили, захватили лейтенанта, когда шел на встречу, и послали Иву – может, что-нибудь выпытает. Пулю ей в лоб, чтоб не шкодила больше, не посылала на убийства… Только раньше попробовать надо – вдруг скажет что-нибудь о Малеванном и еще можно выручить хлопца? Что спасать придется от своих, об этом как-то не подумалось. А то лучше отвести ее к чекистам – пташка закордонная. Скажут чекисты спасибо…

– Соображаешь, как меня в райотдел спровадить, – прочитала его мысли Ива. – Не ломай голову напрасно.

– Куда дели Малеванного? – заорал, не сдерживая больше душившей его ярости, Роман. – Замордовали хлопца, падаль закордонная? Отвечай! Не поведу тебя к чекистам, у них законность очень соблюдают! Становись под дуб, молись богу, если не разучилась…

Роман сыпал проклятиями и ругательствами, выбирая такие, что ранят побольнее.

– Охолонь, хлопче! – отвела безбоязненно ствол автомата Ива. – Прежде чем лаяться, послушай… Не найдется у тебя сигареты?

– Ты ж не курила, – хмуро ответил Роман.

– Чудак чудачина! И сейчас не курю. Это Малеванный велел спросить: не найдется у тебя сигареты?

– Предпочитаю самосад, – по-прежнему ничего не понимая, ответил на первую фразу пароля Роман.

– Крепкий?

– Кому как, а для меня в самый раз.

– Ну вот, а ты сразу «становись под дуб», – устало поддразнила Ива хлопца.

– Так ты…

– Не будь чересчур любопытным. Об этом пароле с лейтенантом договаривался? Об этом… Остановимся в своем знакомстве пока на достигнутом…

Малеванный предупреждал, что вместо него может прийти другой человек. Мало что случится… Вот только курьера Иву никак не ожидал встретить Роман.

Они стали плечом к плечу – пурга в спину, – Чуприна почувствовал на лице легкое дыхание Ивы. Снег выбелил ей брови, таял на густых ресницах.

Небо было недобрым, размалевал его ветер густой завирюхой.

Был у них странный разговор.

– Мне Малеванный сказал: хочешь выходить из лесу?

– Так решил.

– Хочу просить тебя, Роман, не торопись с этим.

– Ты в своем уме? Я дважды себе дорогу не выбираю.

– Знаю, хлопчина ты крепкий, сама убедилась. Но не свернул ли ты на самую легкую стежку?

– Ночами не спал, пока решился. В конце той «легкой» стежки – смерть. Приговор никто не отменял. Да и кто ты такая, чтобы отговаривать от единственного правильного шага в моей жизни?

– Повернись лицом к ветру! Чуешь? Чем пахнет ветер? Весной! Придет апрель, почернеет земля, выползут из зимних берлог «боевики», пошлет их Рен убивать…

– Как мне тебя называть: Ива или по-другому?

– Скажу, не торопись. Все скажу. Ты ведь слышал, как снаряжал меня Рен за кордон. Сообщил, сколько бандитов осталось, и планы свои на весну раскрыл – усилить геррор.

– Рен такой: отрубят руки – зубами будет кусаться.

– Мало осталось лесных твоих родичей, не обижайся, Ромцю, а много могут горя принести.

– Не все выполнят приказ Рена. Некоторые за зиму поумнели, хотят тикать из лесов.

– Кто-то выполнит. Снова сироты, снова пожары…

– Так что ты хочешь от меня? Я не иуда, изменой жизнь не покупаю!

И тогда сказала Ива, будто ножом в сердце ударила:

– Да, ты однажды изменил! Украину предал ворогам ее заклятым! Так подними оружие против тех, кто обманул тебя, против врагов своей Отчизны!

– Вот ты как меня…

– А ты думал, уговаривать стану? А люди пусть гибнут? Что нам с того, не твоя сестра и не моя, не наши дети? Нет, Роман, не так ты про честь думаешь! Мне моя гордость не меньше твоей дорога, а надеваю вашу шкуру и в вашу стаю забираюсь, чтобы не лилась кровь, чтобы не пострадала Родина от рук бандитов! Сказал, выбрал уже дорогу… Так иди до конца, не останавливайся. Мужчиной будь!

– Не агитируй, не на комсомольских зборах. Ведь, наверное, комсомолка?

– Ошибся, коммунистка!

– Ого! Спроваджу тебя к Рену, вот будет подарочек нечаянный!

– Йой, Ромцю, ну що за глупство? Ты в свою душу заглянь, другим стал за эти дни, навек от бандитов отвернулся. – Ива спросила:

– Помнишь, как погибла группа Дубровника?

– Сам там был.

– Ты живым ведь тогда ушел… – вела свое Ива.

– Только чудом и спасся. До сих пор удивляюсь… – Романа явно заинтересовал неожиданный поворот разговора, он выжидающе смотрел на девушку.

– Благодари Малеванного, что землю топчешь.

– Так он…

– Да. Узнал тебя на автобусной остановке, фотография твоя есть, еще со времен оккупации. Вот и провалился бездарно Дубровник. Правда, и курьер наделал ошибок, решил, что он умнее всех, захотел в «герои» выбиться. А может, и по каким другим причинам напал на группу Малеванного – сейчас не узнаешь. Только Малеванного не проведешь, увидел тебя, узнал. А кто с тобой мог быть, как не бандиты? Потому и засел в крайней хате, откуда все ваши маневры как на ладони видел. Знаешь, какой приказ он отдал?

– Какой? – Роман никак не мог свернуть самокрутку, ветер рвал из дрожащих пальцев квадратик бумаги.

– Приказал Малеванный: «Не захотят сдаваться, дойдет дело до стрельбы, смотрите не зацепите того чубатого, что в стеганке. То мой крестник». Потому и ушел ты живым. Никаких чудес, так-то, Ромцю…

Где-то очень далеко, там, где за серой пеленой снега спряталось село, поднялась в небо красная ракета. Ива проводила взглядом оранжевый, размытый пургой комочек огня.

– Как по вашим правилам вы поступаете, если видите в небе ракету? – спросила у Романа девушка.

– Обычно обходим то место. Мы ракетами не пользуемся, ходим в темноте. А раз ракета – значит там «ястребки» хороводятся…

– Добре, – почему-то обрадовалась Ива и сунула руку за отворот кожушка.

Роман отпрыгнул в сторону, потянул затвор автомата.

– Оставь. Ни к чему мне в тебя стрелять. И не пистолет у меня, а ракетница. Договорилась со своими, если забеспокоятся, пусть сигналят, я отвечу, ваши обычаи мы тоже знаем.

Ива переломила ракетницу, достала из кармана два заряда.

– Зеленая ракета – «все в порядке», красная – «прощайте, товарищи»… Какую выбирать?

Роман ответил не сразу. Вот и наступил тот момент, когда надо решать окончательно: или – или… Он, наконец, скрутил цигарку, прикрылся полой ватника, прикурил.

– Зеленую. Кажы, що бажаеш од мене?

Улетел в небо зеленый комочек, описал дугу, погас.

– Ну, що робыты? Вирю Мальованому, а раз прыйшла од нього, то й тоби вирю…

– Тебе придется возвратиться к Хмаре. Завтра же. Потому что должны мы с тобой уйти в тот рейс, в который посылает нас Рен…

– Все шуточки шутишь? – всерьез обиделся Роман.

– Сейчас не до шуток.

– А почему не пришел Малеванный?

– Потому, что не ему, а мне требуется твоя помощь. Впрочем, давай по порядку…

Двое в бункере

Роман возвратился на базу Репа недели через полторы и доложил: все в полном порядке, курьершу провел до самого кордона, верные люди сообщили, что на ту сторону перешла благополучно. «Ну-ну», – неопределенно протянул Рен. И распорядился, чтоб Чуприна никуда с базы не отлучался, может понадобиться. Роман молча ушел в свой бункер, два дня отсыпался, почти не появлялся у проводника. Его очень обеспокоило, что Рен даже не поинтересовался подробностями трудного перехода к кордону. За эти годы он хорошо изучил проводника и сразу понял, что того беспокоят какие-то подозрения.

Рен и в самом деле почуял опасность. Трудно сказать, по каким признакам. Правду говорят, у старого волка нюх особый. А вроде бы все было спокойно, «боевка» занималась будничными делами: кто латал одежду, кто чистил оружие, кто лениво перебрасывался в карты.

Рен с утра неприкаянно бродил по бункеру, порой о чем-то задумывался и тогда стоял неподвижно, подпирая головой низкий накат. Когда на проводника находило такое настроение, в его бункер боялись соваться. А тут Рен сам вызвал двух «боевиков» и приказал проверить, хорошо ли заминирован схрон с архивом краевого провода.

Архив накапливался несколько лет. В металлических патронных ящиках хранились донесения от сотников и проводников, рапорты самого Рена центральному проводу, протоколы совещаний его штаба, копии приказов, записи бесед с разными людьми. Рен во всем любил порядок: когда кого повышал в звании, расстреливал или награждал – все фиксировал в документах.

Бумаги эти представляли определенную ценность. По ним можно было проследить действия краевого провода за значительный отрезок времени, выявить важные связи. Кроме того, они, по сути, являлись грозным обвинением: в рапортах сотников и военно-полевой жандармерии националистов подробно перечислялись все акции против населения. На большинстве приказов и рапортов значилось вместо названия территории стандартное «місце постою», но в тексте встречались наименования сел, лесов, речек, дорог, и по ним можно было определить зоны действия банд. Правда, они уже не существовали, однако в тех местах еще скрывались уцелевшие «боевики».

Рен собирался вывезти свой архив за кордон, – когда придет на то время, чтобы сказать там: вот оно, подтверждение моей борьбы…

«Боевики» возвратились растерянные.

– Друже проводник, в минах вывернуты взрыватели, – переминаясь с ноги на ногу, доложили Рену.

– Заминируйте снова, – внешне спокойно распорядился проводник. – Ящики откройте, рядом поставьте канистры с бензином. Чтоб дотла сгорело все после взрыва.

«Неужели Роман предал? – росло у Рена подозрение. – Он минировал схрон с архивами… Он знает, как и обезвредить мины».

Велел позвать Чуприну. Пока искали Романа, проверил пистолет, еще один сунул в задний карман брюк.

Роман влез в бункер заспанный – подняли с нар.

– Кажется, Роман, приходит нам конец, – проводник был очень встревожен. – Надо менять базу связи, курьеров – все менять, если хотим остаться живыми.

Говорил, а сам испытующе поглядывал на адъютанта.

– Нелегко это зимой, – после короткого размышления сказал Роман. – Будем, как медведи-шатуны, по лесам мотаться. А что стряслось? Вроде бы ниоткуда тревожных сигналов не поступало…

«Сказать про архив или нет? – колебался Рен. – Нет, пока не скажу».

– Вот то-то и оно… Не могут чекисты оставить нас в покое. Они даром хлеб не едят. Откуда, почему такое затишье? Будто и нет нас на белом свете. Не к добру. Значит, собираются с силами, чтоб ударить смертельно.

– Так и наши не активничают, – продолжал сомневаться Роман. – Может, потому и тишина? Мы их не трогаем, они нас тоже?

– Глянь, Романе, мени в очи, – негромко приказал Рен.

Чуприна поднял голову. Было у него в неясном свете коптилки лицо как из меди; отливала светлым литым металлом присушенная, прокаленная зимним студеным ветром кожа. Он не моргнул даже тогда, когда проводник медленно опустил руку в карман.

– Был я тебе отцом…

Рен внимательно всматривался в голубые глаза Романа, будто искал в их глубине то, что подтвердило бы его неясные сомнения, навеянные сегодняшним днем подозрения.

Роман смотрел на него без ненависти – равнодушно, чуть озабоченно.

– Помнишь слова Тараса Бульбы? И крикнул он сыну Андрею…

– Изменил Андрей Украине…

– …Крикнул сыну Андрею: я тебя породил, я тебя и убью!

– Это на вас одиночество так действует. Сидите в бункере безвылазно. Слышал я, будто в одиночку люди с ума сходят, – дерзко сказал Роман.

– Щенок! – загремел проводник. – Языком измену заметаешь? А у самого очи застыли, как из гипса вылепленные!

«Вот и конец, – горестно подумалось Роману, – недолго ждать довелось». И еще обрывками, обгоняя друг друга, понеслись другие мысли: не оставит Рен в покое Еву и дочку, пошлет своих головорезов, за-катуют.

У Рена рука твердая. Он не знает жалости. Отравлена его дурная кровь ненавистью.

А там, над толстым накатом бревен, опускается в леса солнце. Низкое вечернее небо навалилось на сосны. Сегодня оно спокойное: желто-оранжевый диск солнца, идут медленно бесконечные облака. Стынет на ночь глядя лес. Наверное, именно сейчас двинулись в путь оперативные группы. Если бы протянуть несколько часов…

В бункере душно. Воздух плотный, стоялый, пропитанный потом, запахами пищи, ружейной смазки, лежалой одежды. Роману хочется разрезать воздух на куски, как студень, и выбросить через круглый люк наружу. У Рена рука в кармане – там пистолет. Он всегда был предусмотрительным, Рен, даже когда подобрал оборвыша, сунул ему кость: жри и помни, чье мясо лопаешь…

У Рена рука в кармане. Хорошо стреляет Реи. Стоит Роману потянуться к рукоятке «парабеллума», торчащего за широким солдатским поясом – нажмет Рен на спусковой крючок, опрокинет Романа пуля, останется Настуся сиротой, а Ева – молодой вдовой. А предупреждала ведь Ива, чтобы ни на секунду не ослаблял внимания, Рен опытный и хитрый зверь.

– Руки за спину, – приказал проводник.

Роман стоял, чуть расставив ноги, зорко следил за каждым движением проводника. Он нехотя выполнил приказание, всем своим видом показывая, как его возмущают непонятные подозрения.

– Кто вывинтил взрыватели?

– Какие взрыватели? Спал я. Кому приказали, у того и спрашивайте.

– Пообещали тебе жизнь сохранить эмгебисты? В обмен на архивы? Или на меня? Может, ты и Дубровника под пулю подвел?

– Жизнью своей не торгую! – презрительно процедил Чуприна. – Сами отучили беречь свое життя и чужое!

Рен вырвал из-за Романового пияса «парабеллум», швырнул его в дальний угол.

– Шагай из бункера!

Проводник взял автомат, щелкнул предохранителем, повесил на грудь.

Вход в бункер – круглый металлический люк, вроде тех, что на канализационных колодцах. Закрывается массивной крышкой. Когда крышкой не пользуются, на ней растет разлапистый куст, маскирует вход. Его можно сдвинуть в сторону или, наоборот, «посадить» точно на чугунную плиту, прибросать снегом, и первая же метель заметет, запорошит все следы.

Сейчас люк отброшен – лагерь глубоко в лесах, и каждый, кто попытается к нему подобраться, напорется на мину еще на дальних подступах. Они стерегут логово – эти деревянные коробочки, прикрытые снегом, – лучше всяких часовых. Но и охранение тоже выставлено: на высоких соснах устроены несколько гнезд для наблюдателей.

Чтобы выбраться из бункера, надо подняться по лесенке, как в погребе, протиснуться в узкую круглую дыру.

– Давай, давай! – подтолкнул проводник Романа автоматом.

Интересно, куда поведет? К схрону с архивами? Зачем? Тогда подальше от бункера – дальним эхом откликнется в соснах автоматная очередь, станет одним жильцом меньше на белом свете? Но если отойдут от лагеря, сразу увидит Рен разрытый снег, свежеприсыпанные ямки – там, где были мины. Еще днем, как и договаривался с Ивой, расчистил Роман тропу, повывинчивал взрыватели у чертовых игрушек. По этой тропе скоро пройдут оперативные группы.

Роман поднялся по ступенькам лесенки, услышал сзади тяжелое дыхание Рена. Не бережется проводник, ой не бережется. Уверен, что сломил тогда, в далеком селе, Романа, навеки поселил в его душе веру в свое могущество. И страх… А может, думает, что сын на батька руку не поднимет? Хватило у Андрея сил лишь на то, чтобы принять Тарасов удар… Только Андрей действительно изменник был, променял Украину на паненку, и карал его Тарас не одной отцовской волей – именем родины…

Ива говорила: будешь колебаться – погибнешь. Как только выберутся из бункера, дальше что ни шаг – все к смерти. Потом соберет Рен «боевиков», ткнет автоматом в распростертого на снегу Романа, сурово скажет: «Дурную траву с поля…» И добавит что-нибудь вроде: «Сына не пожалел – был он мне как сын…» И будут хлопцы покорно бродить за Ре-ном по лесам – никому неохота вот так падать в снег. А по бандеровским схронам пойдет гулять еще одна легенда о «железном Рене», не знающем, что такое жалость. Из всего умеет извлекать выгоду хозяйственный Рен.

Роман подтянулся на руках, выбросил тело из люка. Солнце уже почти село, еще несколько минут, и наступит темнота. Потом придет Малеванный. Он будет идти по тропе, которую приготовил для него Роман. А на стежке тон снова будут мины. Жаль, погибнет такой хороший парень…

Голова Рена показалась из бункера. Отяжелел проводник, квадратные плечи с трудом протискиваются в отверстие.

Роман решился. Он ударил ногой по подпорке, удерживающей массивную крышку. Литая из чугуна плита опустилась на голову проводника. Роман открыл ее и прыгнул в бункер. Проводник, оглушенный, лежал у лесенки, разбросав руки. Роман вырвал из безжизненных рук автомат, пистолет, оттащил тело в сторону.

Послышались голоса – к бункеру шли. Роман даже знал кто: те двое, которых посылал Рен заминировать схрон с архивами. Выполнили приказ проводника и теперь шли доложить. Заглянут в бункер – все: пришибленного Рена спрятать некуда. Роман высунулся из бункера.

– Все в порядке, хлопцы? – спросил спокойно.

– Сделали! А где проводник?

– Отдыхать лег. Велел не тревожить.

– Или он сдурел, или ты! По лагерю чекистская зараза шляется, взрыватели повывинчивали, а он почивать вздумал. Нашел время! – Высокий бандеровец, Роман его хорошо знал, впрочем, как и всех в этом лагере, решительно направился к бункеру. – Пусти к Рену!

– Стой! – все еще надеясь, что они отвяжутся, крикнул Роман. – Сам доложу!

– А иди ты, хлопче, к… – люто выругался высокий. – И мы язык не проглотили…

Они были уже метров за десять.

– Стреляю! – предупредил Роман.

– Он воно що! – понимающе процедил бандеровец. И внезапно упал в снег, срывая автомат с плеча.

Роман нажал на спусковой крючок первым…