Текст книги "Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Юрий Перов,Сергей Устинов,Юрий Кларов,Валериан Скворцов,Николай Оганесов,Геннадий Якушин,Лев Константинов,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 248 страниц)

Кто хозяин в зеленом гае?

Через несколько дней снова собрались комсомольцы. На этот раз в хате у Надийки Михайлюк. Пришли десять человек. Ждали еще Олеся Гнатюка, запаздывал хлопец, а почему – никто не знал. Двенадцатым на учете стоял Данила Бондарчук. Его отправили в госпиталь в областной город.

В углу сидел инструктор райкома комсомола Иван Нечай. Инструктор хмурился, нетерпеливо постукивал пальцами по столу.

Надийка скрутила жгутом газету, принялась старательно протирать стекло лампы.

– Закрой сначала ставни, – недовольно проворчал Степан Костюк.

– Боишься? – бросил насмешливо Нечай.

Костюк вспыхнул.

– Голову не хочу задарма потерять.

– Ладно вам, хлопцы, – примирительно вмешалась Падпека. Она вышла из хаты, звякнула про-гонычами, вгоняя их в гнезда. Ставни захлопнулись.

Вместе с Надийкой в хату вошли Лесь и новенькая дивчина, заведующая школой. Она смущенно осматривалась, щурилась от света.

– Вот еще одного товарища привел, – сказал Лесь, – Мария Шевчук, вчителька.

– Знаем, – отозвались хлопцы и девчата: в селе всегда и все знают, кто приехал и кто уехал.

– Добрый вечир вам, – поздоровалась учительница сразу со всеми. Она сняла цветастую косынку, легонько тронула ладонями волосы. Зарделась под любопытными взглядами парней, чуть повела плечом: ну и смотрите, раз смотрится – вот я, вся перед вами… Какая есть, прошу любить и жаловать.

Красивая дивчина, статная. Прическа у нее новомодная, короткая, как на фотографиях у актрис. Брови стрелками летят от переносицы. А глаза темные, как угольки-жаринки. Такая не одного хлопца присушит.

– Комсомолка? – строго спросил Нечай.

– Да, – ответила Мария. – Вот только на учет не успела встать, школу принимала, не до этого было.

– Идите сюда, садитесь, – гостеприимно пригласила Надийка, освобождая место на скамейке рядом с собой.

Нечай открыл собрание. Как представитель райкома, он на время заменил секретаря. Иван машинально, двумя пальцами под ремень, расправил гимнастерку, вышел на середину горницы.

– На учете в организации состоит двенадцать комсомольцев. Данила Бондарчук тяжело ранен бандеровцами и находится в госпитале. Остальные присутствуют. Какие будут предложения?

– Давай начинай, – солидно пробасил Костюк.

– Кому поручим вести собрание?

– Ты и веди – чего уж там.

– Добре, – кивнул головой Нечай. – Только вначале я хотел предложить вот что. Среди нас находится новый товарищ, Мария Григорьевна Шевчук. Пусть расскажет свою биографию – в коллектив ведь принимаем, а время тревожное, в тех, кто рядом, должны быть уверены.

– Какая там у меня биография. – Мария усмехнулась доброжелательно и чуть снисходительно. – Ну, родилась… училась… выросла… теперь вот сама учу детей…

– Нет, так не пойдет, – строго прервал ее Нечай. – Мы имеем право знать о вас больше. И это не праздное любопытство, учтите.

– Я понимаю, – Мария Григорьевна чуть развела руки в стороны, будто сказала: вы, конечно, право такое имеете, но что же поделаешь, если рассказывать-то нечего.

– Родители мои живут в Полтавской области. Отец работает в колхозе конюхом. В том селе и я жила все время. В комсомол в школе вступала. Во время воины отец партизанил, в армию его не взяли из-за болезни. После школы поступила в педагогический институт, училась неплохо, выполняла разные комсомольские поручения: была пионервожатой, комсоргом группы. Как учебу закончила, получила назначение во Львовскую область, учительствовала там недолго, вскоре меня перевели в ваше село. Взысканий не имела. Вот, кажется, и все…

– Замужем? – шутливо поинтересовался Костюк.

– Нет, – смущенно засмеялась Мария. – Не успела…

Иван неодобрительно посмотрел на Костюка: дело серьезное, а он шутки шутить вздумал.

– Еще вопросы будут? Или приступим к прениям?

Была у Ивана странность: приклеилась к нему канцелярско-заседательская терминология. Доля инструктора райкома комсомола известная – командировки, собрания да заседания.

– А що воно таке – прения? – удивленно спросил Костюк.

– Обсуждать ту чи иную проблему.

– Ишь ты, проблему… А я думал, Марию Григорьевну.

– Да бросьте вы дивчину мучить, – вмешалась Надийка. – Понятно ведь, кого зря заведовать школой не пришлют.

Нечай сказал, что, поскольку все ясно, Мария Григорьевна Шевчук принимается на учет в организацию, а он, когда будет в районе, все официально оформит.

– Спасибо вам, – как-то очень по-простому поблагодарила Мария. И неизвестно, кому адресовалось это «спасибо»: то ли Нечаю, избавлявшему ее от хлопот – в район путь неблизкий, то ли хлопцам, доброжелательно принявшим ее в свою комсомольскую организацию.

– Ну, а теперь, товарищи комсомольцы, давайте советоваться, – вновь поднялся Нечай. – Сдается мне, что неправильную позицию заняли мы в вопросах борьбы с националистическими бандитами. Прячемся больше, выжидаем, пока другие с бандюгами воюют, а они нас по одному выбивают. Не годится так! Конечно, каждый помогает как может, в этом отношении я ничего плохого сказать не хочу. Но получилось так, что мы как бы в подполье ушли, вот даже собрание свое втайне от всех проводим. А ведь при своей власти, народной, живем, на своей земле. Кто в конце концов хозяин в Зеленом Гае? В селе не чувствуется комсомольского влияния, и молодежь к нам мало тянется, потому что не знает, чем мы занимаемся. Двенадцать комсомольцев большая сила, если они вместе действуют. Верно я говорю?

– Так-то оно так… – протянул Лесь Гнатюк. – Нам и самим надоело прятаться. А вот что ты предлагаешь?

– Сейчас вопрос стоит так, – Нечай решительно рубанул рукой, – или они нас, или мы их. Только должен сказать, в любом случае бандам конец, и придет он скорее, если каждый выйдет с ними на бой. Хватит, долго терпели! Поэтому райком комсомола предлагает вам организовать комсомольско-молодежный истребительный отряд. Ведь есть еще в селе, кроме комсомольцев, парни, что не побоятся взяться за винтовки?

Хлопцы задумались, задымили цигарками, и клубы сизого дыма волнами поплыли вокруг лампы. То, что предлагал Нечай от имени райкома комсомола, было заманчиво и ответственно. Истребительные отряды создавались из коммунистов и комсомольцев на освобожденных от оккупантов землях. Они охраняли порядок, вылавливали укрывшихся в тайниках полицаев, других предателей, оказывали помощь в борьбе с бандами, расплодившимися во время оккупации.

– Слышал я про такие отряды, – будто размышляя вслух, проговорил Лесь. – Рассказывали люди, в некоторых селах они здорово бандитов пощипали. Пора, наверное, и нам. Сколько там тех бандитов? Жменька, горсточка. Вся их сила на том и держится, что страх стараются на селянина нагнать, назад, в ярмо загнать: пошел на место, быдло! А селянин, который и от пилсудчиков горя хлебнул и от фашистов с полицаями, по их мнению, должен всего бояться. Только не те теперь люди, что раньше. Советская власть помогла им на ноги встать…

– Вот, вот, – подхватил Нечай. – Так кому, как не нам, банды выводить под корень?

– Ты нас не уговаривай, – прервал Нечая Костюк. – Мы и до этого вроде не очень отсиживались. Хоть одна облава обходилась без комсомольцев? Но отряд нам нужен, чтобы бандиты нас боялись, а не мы их. Правильно ставишь вопрос: в Зеленом Гае мы хозяева. И хлопцы есть надежные: Степан Пилипчук демобилизовался из армии, тракторист Шмыгельский в отряд вступит, не откажется и Роман Дацюк, тот, что на ферме животноводческой работает. Оружие надо… А то пока на всех нас три винтовки выдали.

– Оружие будет. Я советовался, с кем положено, обещали на первых порах выделить и инструктора.

– Вот это мне нравится! – возбужденно вскочил Лесь. – Погоняем бандитов!

– Тю ты, оглашенный, напугал, – засмеялась Надийка. – Нас-то в отряд примете?

– Обязательно, сердце мое, – сверкнул белозубой улыбкой Лесь. – Я без тебя никуда… – пошутил парень.

Комсомольцы заулыбались: ни для кого не являлась секретом явная симпатия Леся к русокосой Надийке.

– Значит, я буду докладывать от вашего имени в райкоме о создании истребительного отряда, – подвел итоги Нечай.

Иван напомнил, что теперь всерьез надо браться за воспитательную работу с молодежью. Посоветовал каждому подумать, что он может лично сделать.

– Кажется мне, что нужно нам к хлопцам и девчатам идти, а не заседать, как в подполье. Всю работу в клуб перенесем – там и собрания проводить будем, вечера, лекции. Приглашать следует как можно больше людей, пусть все видят, что комсомольцы хорошее дело делают, не запугал их выстрел в Данилу. Пустует клуб? Знаю, на днях третий заведующий сбежал, значит, нечего на приезжих надеяться, своего назначим…

Нечай говорил горячо, чувствовалось, что не раз и не два продумал все, и комсомольцы соглашались с ним: конечно, не дело оглядываться по сторонам, знали же, на что идут, когда в комсомол вступали. Недаром бандиты расклеивали листовки, запугивали молодежь: «Кто заяву в комсомол напишет, тот сам себе смерть пропишет». Читали это, не испугались, так нечего на полдороге останавливаться.

– Делать надо только все по-умному, – перебил Нечая осторожный Костюк. – На бандитский нож никому напарываться неохота.

Нечай согласно кивнул и продолжал:

– Предлагаю на будущей неделе, не откладывая, провести в клубе первое собрание молодежи, чтоб потянулась она на огонек, на живое слово. Лесь играет на баяне? Пусть приходит с баяном в клуб, а не одну Надийку привораживает. Лекцию можно прочесть. Самая грамотная – Мария Григорьевна, ей и слово.

– Ой, хлопцы, какой же из меня лектор! – растерялась Мария. – Народу будет много, собьюсь, запутаюсь, только испорчу все…

Все собрание она просидела рядом с Надийкой. Молча улыбалась порывистости Леся, серьезно слушала Нечая. И трудно было понять, что думает новенькая о тревожных делах зеленогайских комсомольцев, как относится к важным решениям, которые они приняли. Впрочем, на нее особенного внимания не обращали, понимали: нужно дивчине осмотреться, познакомиться со всеми как следует, а уж тогда и спрос другой.

– Тема есть, – настаивал Нечай. – Расскажите всем про комсомол. Как возник, к чему стремится, как строит свою работу. Это всем интересно. Конечно, если не хотите – дело ваше. Только советую подумать…

В тоне, каким были сказаны эти слова, явственно ощущался холодок.

– Хорошо, – как-то очень поспешно согласилась Мария. И зачастила скороговоркой, будто оправдываясь: – Вы не подумайте чего-нибудь такого… Просто боюсь провалиться с лекцией… А так я не против…

Дальше Нечай сказал, что, поскольку секретарь комсомольской организации выбыл из строя на неопределенное время, райком решил провести перевыборы. Все согласились: организация не может быть без головы, это ясно. Вот только есть ли замена Даниле Бондарчуку? Нет ему замены. Такого хлопца потеряли! Лежит теперь в областном городе, в госпитале – хоть и вынули врачи бандитские пули, а неизвестно, когда на ноги встанет. Данила партизанил, войну прошел, ни один осколок не царапнул. А тут у родной хаты…

– Эх, – горестно вздохнул Лесь, – без Данилы тяжко будет!.. Бандюги проклятые! Когда все это кончится? – резко повернулся он к Ивану. – Ты в районе сидишь, все знаешь…

– Когда всех бандитов переловим.

– Переловим… – процедил сквозь зубы Степан. – Пока Стафийчуку вольготно живется. Он за нами гоняется. А мы по ночам собираемся, от своих и чужих прячемся…

– Но, но! – посуровел Нечай. – Без паники! Должен понимать: идет классовая борьба, а в любом бою хуже нет, когда паникуют…

Степан только рукой махнул да вздохнул тяжело.

И снова тишина. Думают комсомольцы: кого секретарем? Ошибиться нельзя, нет в селе пока партийной организации, и секретарь комсомола после председателя сельского Совета второй в нем человек. О решении собрания завтра же узнают в лесу, есть у бандитов в селе кое-кто. И новости в лес порой доходят даже быстрее, чем в райцентр. А как узнают в банде – беречься надо комсомольскому секретарю, ой как беречься.

Но не это пугает. Другое тревожит: кто может заменить Данилу? Перед ним и старшие шапки снимали. Лучше Данилы никто крыши на домах не ставил. И песни лучше его никто не пел.

– Надийку в секретари, – предложил вполголоса Лесь.

– Что вы, хлопцы! – засмущалась девушка.

– Надийку в секретари. Правильно! – поддержал Леся Степан.

Девушка совсем растерялась. Опустила голову, торопливо расплетала и заплетала косу. А когда голосовали, Надия вдруг почувствовала чей-то пристальный взгляд. Чуть повернула голову – новенькая смотрит, заведующая школой. А поняла, что Надийка заметила ее взгляд, сразу отвела глаза. Странная какая-то, чего испугалась?

– Единогласно, – окинул всех взглядом Нечай. И очень официально сказал: – Поздравляю вас, товарищ Михайлюк!

* * *

Здравствуй, дорогой Данила! Сообщаем, что вместо тебя избрали секретарем Надийку Михайлюкову. Опыта, конечно, у нее нет, как у тебя, зато характер подходящий, даром что тихая. Надеемся, справится. Дела же нам предстоят серьезные. Надо отомстить за тебя – банду будем выжигать из леса. Решили мы сформировать комсомольский истребительный отряд. Бюро райкома комсомола, учитывая наше положение, командировало к нам Нечая надолго. Он и в Зеленый Гай переселился. Новая учительница школы Мария Григорьевна Шевчук – комсомолка. Так что как было нас двенадцать, так и осталось… Выздоравливай, брате, поправляйся, очень тебя всем нам не хватает.

С комсомольским приветом ребята.

Товарищ Бондарчук! Вопрос стоит остро – укрепить организацию, подготовить ее к решительному бою. Не сомневайся, жизнь проголосует за нашу резолюцию.

Нечай.

Поклон от Стася

Тонко звякнуло стекло. Мария открыла глаза, прислушалась. Стук повторился. Девушка вскочила с кровати, вдоль стены подошла к окну.

– Принес поклон от Стафийчука… – глухо донеслось до Марии.

Отодвинула засов, посторонилась. Ночной гость грузно – половицы жалобно скрипнули – прошел к окну, задернул занавеску.

Зажигая лампу, Мария приказала:

– Отвернись, оденусь.

Посланец Стафийчука восхищенно присвистнул:

– Ну и девка! Не случайно, видно, проводник[64] у тебя ночью прятался…

Мария промолчала. Она бесшумно передвигалась по комнате, наводила на скорую руку порядок – гостя сегодня не ждала.

Узкие темные брюки плотно обтягивали стройные ноги девушки. Поверх белой блузки накинута кожаная безрукавка-кептарь, отороченная мехом и расшитая красной шелковой ниткой. Красного же цвета и мягкие полусапожки. Таких красивых девчат хлопец видел только на сцене Львовского театра, когда однажды ходил в город на связь. В селе девушки брюк не носили. Пусть бы попробовала какая пройти улицей в брючках, из каждого двора на нее бы пальцем показывали, а иные так и плюнули бы вслед – тьфу, нечистая сила!

– Ну говори…

Мария сказала это равнодушно, будто каждую ночь ходили к ней гости из леса. Пришелец удивленно на нее посмотрел. Был это ладный, широкоплечий парень в старом ватнике, обтянувшем плечи, в огромных кирзовых сапогах, от которых на полу сразу остались грязные следы. В руках он держал немецкий «шмайсер» и небольшой пакет.

– А еще он тебе вот что передал, – хлопец протянул пакет.

Мария разрезала шпагат: националистические журналы, листовки, воззвания к населению. Листовки и журналы были отпечатаны, видать, в зарубежной типографии на хорошей бумаге, воззвания размножены на ротаторе.

Девушка сгребла в кучу всю эту продукцию и сунула в печку.

– Молодец, – одобрил посыльный, – добра схованка, не найдут.

– Нечего будет искать… – Мария подожгла листовки.

– Сдурела? – вскочил бандеровец и схватился за автомат. – Да ты знаешь, сколько людей жизнью рискуют, доставляя нам это? З-за кордона путь дальний, да через облавы…

– Не знаю и знать не хочу! – повысила голос Мария. – А если у меня найдут ваши паперы? Об этом Стафийчук подумал?

Огонь торопливо свертывал в черные ломкие трубочки страницы, тихо потрескивал пеплом. Мария кочергой перемешала золу.

– Клята дивка, – никак не мог успокоиться бандеровец. – Взяла – и в огонь… Что я Стафийчуку скажу?

– Ну, ты, выбирай выражения! – Мария не скрывала, как ей не нравятся и этот ночной визит и посылка из леса. – А Стафийчуку расскажи, что видел.

Бандеровец отложил автомат. На его лице было недоумение, он явно не знал, что же делать дальше.

– Как звать-то? – спросила Мария.

Вспышка раздражения прошла, хотя голос ее был недовольный.

– Остапом, – нехотя ответил парень.

– Устал, наверно? – подобрела Мария. И сама себе ответила: – И чего спрашиваю? Не близко…

– Два десятка километров протопал, – согласился Остап. – Да и если бы по дороге, то еще полбеды, а то стежками…

– Сними ватник, повечеряешь. На рассвете уйдешь.

– Я б и дольше остался, – неуклюже пошутил Остап.

Взгляд его воровато нырнул в глубокий вырез блузки, крутыми бугорками вздыбившейся на груди. Ему нестерпимо захотелось притронуться к ним, вдохнуть забытые запахи домашнего уюта, тепла, женского тела.

Мария перехватила его взгляд, резко сказала:

– Не про тебя, хлопче… – Но слова эти не прозвучали оскорбительно, скорее как дружелюбное предупреждение.

Остап вздохнул, совсем по-домашнему поставил в угол автомат, так ставит косу крестьянин, пришедший домой с сенокоса, снял шапку, и на глаза надвинулась густая копна нечесаных, слежавшихся волос. Хлопец стянул ватник. Мария увидела темную от грязи рубашку, расшитую когда-то радужным узором. Такие сорочки обычно вышивались девчатами хлопцам в подарок. Теперь праздничная сорочка поблекла, от неумелой мужской стирки пожелтела и была завязана не веселым шнурочком с кисточкой, а куском шпагата.

– Растопи печку, – сказала Мария. – Или отвык уже от этого?

Остап умело разложил заготовленную растопку. Девушка поставила на плиту ведро, стала собирать на стол. Сдвинула в сторону тетради, учебники, принесла глечик с молоком, завернутое в чистую холстину сало.

В окно громко постучали. Остап резко выпрямился и мягко, чего никак нельзя было ожидать от его большого, неуклюжего тела, метнулся в угол к автомату. В том, как он чуть наклонился вперед, вскинув к плечу автомат, проскользнуло что-то от зверя, привыкшего к постоянной опасности.

Встревожилась и Мария. Торопливо смахнула со стола посуду. Прикинула, не будет ли видно из окна затаившегося Остапа. И только после этого отдернула занавеску.

– Не спите, Мария Григорьевна? – По голосу она узнала Леся Гнатюка. В расплывчатом, сером полумраке угадывались еще две тени.

– К урокам готовлюсь, – спокойно ответила Мария и, отложив в сторону тетрадку, взяла из стопы другую.

Оттуда, из темноты, хорошо было видно и ее и комнату, кроме ближнего угла.

– Не пустите воды напиться? – спросил Лесь.

– Негоже, когда хлопец к девушке ночью заходит, – после паузы сказала Мария. – Что люди скажут? А водички вынесу…

Через неплотно прикрытую дверь Остап слышал, как Мария выговаривает хлопцам за то, что они блукают ночью, и как те перебрасываются с нею шутками, рассказывают, что подстерегали связника из леса, да безрезультатно, а то бы они его встретили… Наконец Лесь попрощался, и Мария возвратилась. Остап шагнул к ней, злобно прохрипел:

– И нашим и вашим служишь?

Мария не испугалась, не отпрянула от автомата. Устало сказала:

– Учительница я, понятно тебе? Детей учу. Вот женишься ты, и твой сын придет ко мне в класс, его буду грамоте обучать…

– На моей свадьбе вороны веселиться будут, – мрачно ругнулся Остап.

– Нельзя так шутить, – выговорила Мария и, наливая горячую воду в миску, скомандовала: – А теперь раздевайся до пояса – мойся, а то запаршивел весь. Да не стесняйся и не бойся – хлопцы по домам пошли…

…Она и Стафийчуку сказала, когда тот вошел в ее комнату: «Учительница я». Стафийчук устало опустился на табуретку, непослушными пальцами достал сигарету.

– Испугалась? – спросил он и, посмотрев на ее безвольно опустившиеся плечи, утвердительно сказал сам себе: «Испугалась». Это успокоило, он привык, что его появление вызывает страх, и знал по опыту: тот, кто боится, становится послушным и покорным.

Но учительница вдруг выпрямилась, резко ответила:

– Мне нечего бояться – зла никому не сделала…

– Ого, да ты, оказывается, с характером!.. – Прикурил от лампы и осмотрелся.

Комната была еще мало обжитой, чувствовалось, что в нее только вселились. Под дубовой лавой, сбитой на века, широкой и устойчивой, лежали чемоданы. Для одежды вбиты гвозди. Посуда громоздилась на табуретке. Но окно уже укрылось веселенькими ситцевыми занавесками, такими же, как и на спинках никелированной кровати, к стене прилажена полка с книгами, портрет Шевченко. На столе фотография мужчины средних лет в гуцулке.

– Кто?

– Знакомый один.

Стафийчук взял в руки фотографию: широкий лоб с ранними залысинами, жилистая шея – тесно ей в узком воротничке гуцулки, равнодушные глаза.

– Где-то я его видел… Нет, не вспомню…

Ужинали молча – говорить было не о чем. Стафийчук ел неторопливо, аккуратно. Пистолет положил на край стола, все время поглядывал на окно, прислушивался к скрипу старого ясеня. Потом начал задавать вопросы, быстрые, резкие, как на допросе:

– Давно приехала?

– В воскресенье.

– Зачем?

– Детей учить.

– Чему?

– Чему меня учили.

– Чему тебя учили?

– Многому, – наивно сказала она, – математике, географии, литературе…

– Я не про то. Сам учитель – знаю. Любви к Украине в том институте тебя учили? К свободной и вольной?..

– Да, – кивнула головой Мария. И спросила сама: – Ну какой ты учитель? Оружие учителя – знания, а не вот это… – указала на пистолет.

Стафийчук встрепенулся и запальчиво сказал:

– Если хочешь знать, я литературу преподавал. Ты тоже?

– Нет, я математик.

Пока Мария мыла посуду, Стафийчук подошел к полке, посмотрел книги.

– «История ВКП(б)», – прочитал он вслух и раздраженно бросил: – Может, ты еще и коммунистка?

– Нет, комсомолка.

– Одно и то же.

– Я с Восточной. У нас вся молодь – комсомольцы, – не то объяснила, не то возразила Мария.

– Читаешь не те книжки. Я тебе передам такие, которые написаны настоящими украинцами. А то дуже ты пропахла восточным москальским духом…

– Подойди понюхай, – внезапно рассердилась Мария; она насмешливо уперла руки в бока и не отводила взгляд, хотя Стафийчук грозно хмурил брови. – Звать только не знаю как тебя, бывший учитель, а то я бы тебе сказала…

– Стасем называй. А що маеш сказаты?

– Пришел в чужую хату и командуешь… Учителем себя называешь, а за стол сел, шапку не снял. Я тебя не спрашивала, кто ты, когда в дом ввалился, не устраивай и мне допросы…

Мария осерчала не на шутку. В запальчивости сыпала словами, незаметно для себя перешла на местный диалект. Стась спросил:

– Говоришь, с Восточной? По выговору – западнянка.

– Работала после института под Львовом.

– Наших там встречала?

Стась оживился. Вопрос, почему его спасла от облавы эта дивчина, комсомолка, заведующая советской школой, не давал ему покоя. Он усиленно пытался найти ответ, но не находил и оттого не знал, как вести себя дальше в этой хате, где читают «Историю ВКП(б)».

– Разные попадались, – насмешливо ответила Мария. И снова сердито нахмурилась. – Опять допрашиваешь… друже Стась?

Это «друже» – обращение украинских националистов – прозвучало столь неожиданно для Стафийчука, что он даже привстал, хотел снова что-то спросить, но Мария не дала ему и рта раскрыть. Резко сказала:

– Давай договоримся: я тебя в гости не звала, вежливой быть не обязана. Если что не по нраву: вот бог, – она кивнула в сторону пустого угла, – а вот порог, – и ткнула пальцем на дверь.

– Не будем ссориться, – примирительно согласился и Стафийчук. – А нашу литературу я все-таки тебе пришлю.

Он думал о том, что хорошо бы эту решительную, с таким добрым легальным положением дивчину привлечь на свою сторону. Можно было бы и отсидеться у нее, как сегодня, и жилье использовать для тайных встреч связников – кто заподозрит заведующую школой? Поэтому и не стал допытываться, кто да что, но про себя решил: как только вернется в лес, сразу же поручит своим эсбековцам[65] навести о ней справки.

На прощанье Стафийчук протянул девушке руку, бодро сказал: «Ненька Украина не забудет твоей услуги». Мария усмехнулась, неопределенно ответила: «Будем надеяться…»

…И вот теперь от него пришел Остап.

– Стась велел передать, если понадобится что-нибудь от наших – повесь половик проветривать на старый ясень.

Это означало, что и Мария и ее дом теперь будут под постоянным наблюдением тех, кто в селе связан с бандеровцами. Кого?

– Что передать Стасю?

– Скажи: я прошу оставить меня в покое, – резко бросила учительница.

– Как же, так он тебя и оставит… – пробормотал парень уже за дверью.