Текст книги "Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"
Автор книги: Николай Леонов
Соавторы: Юрий Перов,Сергей Устинов,Юрий Кларов,Валериан Скворцов,Николай Оганесов,Геннадий Якушин,Лев Константинов,Николай Псурцев
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 202 (всего у книги 248 страниц)
Над Москвой клубило грозовые облака лето 1938 года. Мирное – как пишут о нем иные мемуаристы. Довоенное – как о нем говорят в народе.
Впрочем, тут сто́ит, очевидно, привести факты истории, отражающие суть того переломного времени века.
Итак, совершим небольшой экскурс к бурным событиям тех лет.
В 1935 году фашистская Италия напала на Абиссинию и поработила ее. Удар был нанесен и по интересам Англии: перекрылись пути «владычицы морей» из Европы в Индию, в Азию. Годом позже фашистские страны – Германия и Италия – под предлогом борьбы с «красными» ввели свои воинские части в Испанию и, расположившись в тылу у Франции, перехватили морские коммуникации Англии и Франции к их колониальным владениям в Африке и Азии. В 1938 году фашистская Германия насильственно захватила Австрию. Этим германские фашисты не только проложили себе путь в районе Дуная на юг Европейского континента, но и вообще обнаружили свое стремление к гегемонии в Западной Европе...
Таковы были события на Западе. А на Востоке?
В 1937 году японская военщина захватила Пекин и Шанхай, вторглась в Центральный Китай, осуществляя план по захвату и подчинению себе всей страны. Таким образом, по интересам Англии и США, которые вели выгодную для себя торговлю с Китаем, Япония нанесла серьезный удар.
То есть новая империалистическая война на деле уже началась. Началась втихомолку, без какого-либо объявления. Государства и народы как-то незаметно вползали в ее орбиту. В разных концах мира предприняли военные действия три агрессивных государства – фашистские правящие круги Германии, Италии, Японии; война шла на громадном пространстве – от Гибралтара до Шанхая, и более полумиллиарда жителей планеты участвовало в ней.
Об этом сказано в докладе 6 ноября 1938 года на торжественном заседании в Москве, посвященном XXI годовщине Октябрьской революции.
Однако, следуя хронике нашего повествования, до ноября еще надо было дожить. А когда идет война, то нет никаких гарантий, что в живых останешься именно ты. Особенно если у тебя одна из тех, не подлежащих огласке профессий, которая даже в мирные дни вынуждает жить и действовать, руководствуясь законами военного времени.
Именно такая профессия была у человека, сидевшего в летнее утро 1938 года за двухтумбовым письменным столом в тихом кабинете с окнами, выходящими в тенистый арбатский двор.
Перед человеком лежала выборка из донесений с пограничных застав о провокационных действиях японо-маньчжурской солдатни на дальневосточной границе.
Человек, изучавший сводку, отложил карандаш, устало сжал пальцами лицо. Затем, глядя в окно на темнеющее сиреневой тушью небо, снова пододвинул к себе бумаги и, отрешенно постукивая пальцами по крышке стола, принялся насвистывать мелодию марша из кинофильма «Если завтра война».
В 1938 году этот фильм был новинкой экрана. С аншлагами и неизменным успехом демонстрировался он по всей стране. И марш, прозвучавший в нем, побил в том году все рекорды по популярности.
Если завтра война, если враг нападет,
Если темная сила нагрянет... —
звучали над мирной трудовой страной суровые слова.
Тихо, еле слышно насвистывал человек мелодию популярного марша. Мелодия была тревожная, да и сводка не настраивала на безмятежный лад.
Донесения со всей очевидностью свидетельствовали: японская военщина с откровенной наглостью провоцирует конфликт за конфликтом, а это, вне всяких сомнений, могло означать лишь одно: осложнения на советско-маньчжурской границе возникают отнюдь не спонтанно, каждое из них – выверенное звено в длинной цепи заранее спланированных действий.
Человек с рубиновыми ромбами на петлицах откинулся на гнутую спинку стула. Потер ребром ладони тонкую переносицу. Усмешка, одновременно хмурая и ироничная, скользнула по его лицу – сухому, горбоносому, типично кавказского профиля...
Два месяца назад благовещенский радиоцентр принял от Командора шифровку первой срочности:
«Дракон сообщает, что командование Квантунской армии ввело запрет на пролет гражданских самолетов над железнодорожной станцией Бинфан и ее окрестностями. Район Бинфан, находящийся к югу от Харбина, объявлен запретной зоной третьей степени секретности. Подробности через неделю при очередном сеансе связи».
Эта короткая радиошифровка говорила сама за себя: раз появилась новая запретная зона, к тому же строжайше засекреченная, следовательно, японцы создают какой-то новый, несомненно военного назначения, объект.
Руководство Центра крайне интересовали подробности, которые Командор намеревался сообщить через неделю. Однако неделя прошла, наступило время сеанса, а Командор не вышел в эфир. Оставалось надеяться, что все прояснится во время следующего сеанса, но и он завершился тем же – Командор не вышел на связь с Благовещенском. Тщетно вслушивался в эфир радист.
А потом по каналам Наркомата иностранных дел – через советское генеральное консульство в Харбине – в дом на Арбате поступил номер газеты «Харбинское время». Из набранной мелким шрифтом заметки в рубрике «Местные происшествия» все стало ясно.
«В камере предварительного заключения сыскной полиции повесился Павел Летувет, старший буфетчик трактира «Зарубежье», арестованный по подозрению в незаконной торговле спиртными напитками», —
не вдаваясь в комментарии, сообщал анонимный хроникер. И невдомек ему было, что эти его три строчки – эпитафия Командору.
О том, что старший буфетчик трактира «Зарубежье» Павел Летувет и есть Командор, знали всего лишь несколько человек. Причем только здесь, в доме на Арбате, а больше нигде и никто в целом мире.
Еще одна трагически оборванная судьба мужественного человека. Конечно же, не просто так Командор ушел из жизни. Газетная версия всего лишь опус халтурщика-хроникера, рассчитанный на простофиль. Истинные причины куда сложнее. И в общем они понятны: редко кому удается изо дня в день ходить по лезвию ножа и ни разу не оступиться. Вот и Командор, вероятно, на чем-то споткнулся. И ему накинули на шею петлю...
«Значит, прямых улик против него не имелось – были только какие-то подозрения, и, по-видимому, довольно смутные, – рассуждал тогда начальник разведуправления. – То есть... будем надеяться, что Дракон пока вне всяких подозрений, а стало быть, и вне опасности... Ведь в противном случае японцы не стали бы убирать Командора».
И он был совершенно прав в своих умозаключениях. Ликвидировав Командора, японцы собственными руками оборвали бы единственную ниточку, которая могла вывести их на Дракона, поскольку радиосвязь с Центром Дракон поддерживал исключительно через Командора.
«Но ведь и Дракон лишился теперь возможности оперативно выходить на связь, – размышлял начальник разведуправления. – Не сомневаюсь, что он прибегнет к услугам связного. Так что раньше ли, позже ли, но мы все равно будем знать, зачем понадобилось японцам закрывать доступ в район Бинфана. Однако...»
Однако донесение разведчика, так же как и заключение врача о болезни, всегда тем ценнее, чем раньше оно получено. Это во-первых. А во-вторых, полагаться лишь на связных – значит искушать судьбу. Для радиограммы граница не преграда, хотя и ее можно перехватить. Но вот когда схватят связного, это куда опаснее для дела.
«Итак, – думал начальник разведуправления, – Дракону никак нельзя без радиста. Но кого же послать на замену Командору в Харбин? Сергея?»
Сергей был резервным радистом, с недавнего времени обосновавшимся в Шанхае. Вообще-то на Сергея имелись особые виды: планировалось, что его рация по мере надобности будет использоваться для радиоконтактов со штабом китайской Красной армии. Но для того чтобы переправить в Харбин радиста из Москвы, потребовалось бы как минимум три недели. А когда за противником нужен глаз да глаз, три недели – срок недопустимо долгий. Так что кандидатура Сергея оказалась в конечном счете единственно приемлемой.
В Шанхае легальным прикрытием служила Сергею работа в китайском филиале одной весьма солидной берлинской фирмы. Директор филиала герр Вальтер – не из идейных побуждений, а по соображениям чисто коммерческого свойства – время от времени оказывал Центру добрые услуги. Когда Сергей, разумеется из Берлина, год назад написал в Шанхай, что он не прочь бы послужить верой и правдой делу процветания германской коммерции на китайской земле, то директор, конечно не без подсказки, любезно ответил, что такое предложение весьма своевременно, так как именно тогда в филиале открылась вакансия – должность разъездного торгового агента, а потому добро пожаловать в Шанхай!..
И вот теперь от директора филиала потребовалась новая и, разумеется, небезвозмездная услуга: устроить Сергея в Харбине на родственном предприятии – в известной фирме «Кунст и Альбертс».
Ноги, натертые грубыми башмаками из яловой кожи, горели. Вот уже третий день бродил Сергей по грязным и пыльным улицам Харбина и в своих хождениях, напоминавших со стороны бесцельное фланирование человека, не занятого никаким делом, старался не слишком отдаляться от набережной Сунгари – на этот счет у него имелись вполне конкретные соображения.
На улицах было пустынно. На широкой булыжной мостовой, покато спускающейся к реке, лежали тени от бревенчатых, большей частью пятистенных домов с высокими глухими заборами, за которые не проникнешь, пока на лай гремящего цепью дворового пса не выйдет хозяин и не отопрет калитку, откинув крюк и оттянув железный засов. Если на секунду забыться, можно вообразить, что ты не в Харбине, а в Хабаровске, Благовещенске или вообще где-нибудь в самом сердце Сибири.
Не оглядываясь по сторонам, Сергей пересек набережную и со скучающим видом облокотился на низкий парапет. Река, разделяющая город надвое, бесшумно катила свои маслянистые воды. Маленький паровой буксир, жирно дымя и вздымая мутную воду неутомимыми плицами, волок за собой нескладную пузатую баржу. Буксир выбивался из сил, но – хотя и крайне медленно – приближался, преодолевая течение, к Сунгарийскому железнодорожному мосту.
«Колосс на каменных быках», – с уважением подумал Сергей, глядя на монументальную громадину, составленную из переплетений железа, ажурной узорчатостью резко выделяющуюся на фоне неба.
Вдалеке чернели едва приметные контуры сопок.
На сопках маньчжурских
Спит много русских —
Это герои спят... —
зазвучали у него в памяти слова старинного вальса, и почудилось вдруг, будто он слышит голос Марты.
Плачет, плачет мать-старушка,
Плачет молодая жена... —
тихо-тихо пела Марта и подыгрывала себе на пианино, легко касаясь тонкими пальцами клавиш. Перед глазами мимолетным фрагментом возник на миг профиль жены, нежная кожа виска, белокурый завиток локона... И снова – река и чернеющий над ней мост. Реальность сегодняшнего дня. Унылая, чужая, опасная.
Сергей невольно поежился. Вдруг если и с ним стрясется непоправимое? Марта не скоро узнает, какими судьбами занесло ее мужа летом 1938 года под это подпертое дикими сопками, обманчиво-мирное маньчжурское небо, на берег далекой желтой реки с грязными, размытыми берегами. Марта убеждена, что он работает радистом на полярной станции где-то по соседству с Тикси. Оттуда, из края северных сияний, которых он и в глаза не видел, к Марте, регулярно, раз в две недели, приходят его радиограммы.
Инструкция Центра гласила: выходить на набережную через три четверти часа на десять минут. По нечетным дням – с тринадцати до шестнадцати, по четным – с четырнадцати до семнадцати ноль-ноль. Просто выходить – и точка. Регулярно, изо дня в день, в течение недели.
Число было четное, время приближалось к семнадцати, и десятая минута истекала. Все формальности были скрупулезно соблюдены.
Сергей еще раз окинул беглым взглядом набережную, переместил из одного угла губ в другой сигарету и, легонько подбрасывая на ладони никелированную зажигалку, двинулся в сторону бульвара, который выводил на привокзальную площадь. Вокруг нее раскинулся новый город.
На подходе к бульвару к нему привязался замурзанный китайчонок – маленький оборвыш с забавной косичкой, перетянутой на затылке цветной тесемкой.
– Шанго, господин! – теребил он Сергея за рукав. – Деньга давай: папу-маму хунхузы убили! – клянчил с подвыванием и жалобно шмыгал носом.
То, что китайчонок обратился к нему по-русски, вовсе не удивило и уж, конечно, нисколько не насторожило Сергея.
Выросший на месте жалкого китайского поселка, Харбин своим расцветом был обязан строительству Китайско-Восточной железной дороги, и большая русская колония, сложившаяся в этом маньчжурском городе еще на исходе прошлого века, увеличивалась год от года за счет машинистов, кочегаров, рабочих депо, инженеров-путейцев, чиновников, торговцев, офицеров все разрастающегося гарнизона, а также за счет шулеров, проституток и авантюристов всех мастей и калибров. После революции в Харбине осело великое множество выбитых из Советской России белогвардейцев и белоказаков с чадами и домочадцами.
Так что русская речь здесь была столь же обиходной, как английская в Гонконге или французская в Сайгоне...
Сергей сунул руку в карман.
«Мелочь – не деньги, зато широкий жест – не мелочь», – вспомнил он любимую присказку герра Вальтера, своего шанхайского благодетеля, и уже хотел было осчастливить китайчонка парой маньчжурских гоби, но, обернувшись, увидел только верткую спину и быстро мелькающие пятки улепетывающего попрошайки.
Сергей настороженно встрепенулся и в тот же миг узрел: по мостовой, стремительно приближаясь, катил по направлению к бульвару желтый мотоцикл с коляской.
«Служба безопасности движения», – определил Сергей и, успокоившись, сделал шаг к бровке тротуара с видом человека, который замешкался при переходе через дорогу и теперь уважительно пережидает, покуда не проедет патрульный. То ли благосклонно восприняв оказанный ему знак внимания, то ли имея какие-либо собственные соображения, полицейский притормозил напротив Сергея и, мельком взглянув на него, приподнял руку в перчатке в жесте некоего приветствия, одновременно означавшем – «проходи».
Коротко кивнув в ответ, Сергей пересек мостовую, дошел до угла и свернул в первую попавшуюся улочку.
Через открытую форточку в кабинет веяло озоном и влагой только что угомонившейся грозы. На письменном столе начальника разведуправления громоздились разноцветные папки и кипы бумаг, а за столом, оперев подбородок на длинные, крепко сцепленные пальцы, сидел хозяин просторного кабинета – сухой, с аскетически впалыми щеками человек. Светлые, зачесанные назад волосы с уже различимой сединой, резкие морщины. Рубиновая эмаль ромбиков на петлицах.
Начальник управления слушал доклад:
– Последнее донесение Дракона. Связной передал его лично из рук в руки капитану Никанорову, нашему представителю при штабе армии. Суть донесения в следующем. В Японии, как вы знаете, на протяжении уже довольно длительного времени под эгидой военного министерства проводятся исследования по созданию бактериологического оружия самых разных видов... – Человек со шпалами на петлицах запнулся.
Начальник разведуправления кивнул, с откровенным интересом ожидая следующих слов. Из документов ему было известно, что еще два с лишним года назад императором Японии был подписан не подлежащий огласке указ об организации двух тайных бактериологических центров, находящихся в прямом ведении военного министерства и лично начальника генерального штаба.
Информатор, черпавший сведения из источника, близкого к генштабу сухопутных войск Японии, сообщал тогда из Токио в Москву:
«Как считают военные, дело это крайне щекотливое: оно может вызвать бурю негодования в прогрессивных кругах японской общественности и привести к серьезным осложнениям во взаимоотношениях Японии с другими государствами. Однако ошибется тот, кто из сказанного выше сделает вывод, что японский генералитет, взвесив все «за» и «против», избрал выход, для здравомыслящих людей единственно возможный: поставить крест на всей этой чудовищной затее.
Отнюдь нет. Японские генералы одержимы этой идеей и не собираются прислушиваться к голосу разума. Свой выбор они остановили на варианте, который им кажется наиболее приемлемым в своей тактике: натянуть на весь комплекс данных работ оболочку непроницаемой секретности, а сами лаборатории смерти упрятать в какой-нибудь богом забытой местности, где они никому не будут бросаться в глаза.. Уже утвержден план размещения основной базы на маньчжурской территории.
По соображениям военных, Маньчжурия удобна с трех точек зрения: во-первых, в условиях оккупационного режима, когда без пропуска и спецразрешения шагу не ступишь, проще соблюсти секретность; во-вторых, такая дислокация бактериологических центров предохраняет население самой Японии от угрозы эпидемии. И наконец, третий аргумент, на котором высшие чины генералитета делают особый акцент: если маньчжурский вариант принять за окончательный, то «боеприпасы» будут изготовляться вблизи границы с Советским Союзом, то есть в случае войны они окажутся, что называется, под рукой...»
Так информировала зашифрованная депеша, поступившая из Токио в самом начале 1936 года. К несчастью, стенографист, поставлявший токийскому «корреспонденту» информацию из генштаба, вскоре погиб в автомобильной катастрофе, и потому до конца так и не удалось выяснить, на каком варианте остановили в итоге свой выбор военный министр и генштаб. Скорее всего выбор пришелся на Маньчжоу-Го. Но где, в каких именно географических точках Маньчжурии разместились лаборатории, готовящие смертоносную начинку для будущих бактериологических бомб и снарядов? Этого пока в разведуправлении не знали. И начальник ждал информации о размещении и строительстве лабораторий как первоочередной.
– ...Дракон сумел установить, – продолжал между тем человек со шпалами на петлицах, – что в двадцати пяти километрах к югу от Харбина, в районе станции Бинфан, как раз и базируется один из бактериологических центров.
– Один. А второй? – спросил начальник разведуправления.
– В донесении упоминается, что место базирования второго – окрестности Чанчуня. Однако Дракон предупреждает: данные эти нуждаются в проверке, а перепроверить их лично у него нет возможности.
– Ясно, – вздохнул начальник разведуправления, машинально вытащив из коробки очередную папиросу. – Продолжайте, я слушаю.
– Из донесения Дракона следует, – зазвучал ровный бесстрастный голос, – что в степи под Бинфаном вырос целый городок: ориентировочно в нем около трех тысяч жителей. Главным образом это научно-технический и обслуживающий персонал центра – бактериологи, химики, врачи, ветеринары, лаборанты, а также, естественно, военные. Ученые живут в полной изоляции от внешнего мира. Исследовательские работы ведутся в лабораториях, оснащенных новейшим оборудованием и всей необходимой аппаратурой, а для экспериментов на открытом воздухе имеются специальные полигоны. Кроме полигонов, при центре имеется аэродром. Самолеты, которые на нем базируются, используются исключительно в научных целях...
– В «научных»... – язвительно буркнул начальник разведуправления.
– В целях, которые японцы именуют научными, – невозмутимо уточнил собеседник. – Существует и еще одна немаловажная подробность, – продолжил он. – Дома в центре городка, а это, как выявил Дракон, не что иное, как лабораторные корпуса, поставлены так, что из них образуется четырехугольник. Стены, обращенные в сторону внутреннего двора, глухие. За ними, как за каменной оградой, прячется тюрьма. Дракон высказывает предположение, что тюрьма эта нечто вроде вивария для заключенных, которые используются в качестве подопытных кроликов. Но это, повторяю, пока лишь догадки. Уличить японцев в изуверских экспериментах над людьми можно только с фактами в руках, а на сегодняшний день ни явными уликами, ни свидетельскими показаниями мы не располагаем...
– Необходимо, чтобы в нашем распоряжении было и то и другое, – проговорил начальник разведуправления. – Кто возглавляет этот рассадник заразы, установлено?
– Да. Во главе его – генерал Сиро Исии. По профессии – бактериолог, имеет звание доктора медицинских наук. По отзывам тех, кому приходилось с ним сталкиваться, преуспевающий карьерист от науки. Сами посудите: три года назад был всего лишь майором, а теперь у него чин генерал-майора и солидная должность в штабе Квантунской армии.
Настойчиво и требовательно зазвучал зуммер. Человек с ромбами на петлицах, подняв телефонную трубку, назвал свою фамилию.
По мере того как он вслушивался в то, что звучало на другом конце провода, брови его сдвигались, а неулыбчивое лицо мрачнело, становилось отчужденным и усталым.
Положив трубку, он, не говоря ни слова, поднялся из-за письменного стола. Сунув пальцы под ремень, машинально оправил длинную гимнастерку, быстрыми шагами подошел к окну.
– Вот как дело закрутилось, – обронил на ходу. – Значительные силы Квантунской армии под прикрытием артиллерии перешли советскую границу и ведут наступление на высоты, расположенные в районе озера Хасан. – И уперся лбом в холодное стекло высокого окна.
Вымытое обильным дождем московское небо лучилось какой-то радостной, ясной синевой, и трудно было даже представить, что где-то там, на Дальнем Востоке, который не для всякого дальний, рвутся снаряды, льется кровь и гибнут люди.