Текст книги "Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Юрий Перов,Сергей Устинов,Юрий Кларов,Валериан Скворцов,Николай Оганесов,Геннадий Якушин,Лев Константинов,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 142 (всего у книги 248 страниц)

00 часов 30 минут. В доме по улице Приморской никого нет.

В кухне, накрытый салфеткой, стоял ужин: хлеб, масло, сыр, розетка с вареньем. Вода в чайнике чуть теплая. Стало быть, Нина ушла не так давно, от силы полчаса назад. Но куда? Зачем? И почему не оставила записки? На ум невольно пришли слова Симакова: «Боюсь, Володя, не все так просто, как ты думаешь». Несомненно, он знал больше, чем говорил, возможно, скрывал что-то важное. Но что? И есть ли тут связь?

Искать Нину бесполезно, нужно было запастись терпением и ждать.

Я выключил свет, запер дверь и отправился в беседку.

Нина могла вернуться с минуты на минуту, а могла прийти и под утро, поэтому я устроился с комфортом: нашел в кустах пустое ведро, поставил у скамейки и закинул на него гудевшие от усталости и ушибов ноги. Тело, обретя опору, расслабилось и заныло, будто только теперь вспомнило о полученных ударах. Я вдруг почувствовал себя самым несчастным человеком на свете – брошенным, никому не нужным. Видно, такая у меня судьба: вечно скитаться между домом и улицей, без тепла, без пристанища, без крыши над головой.

Чтобы хоть чем-то себя занять, я вытащил из сумки кассету – последнюю из взятых с собой в «Страус» – и вставил ее в магнитофон. Мне повезло. Батарейки не сели, и пленка оказалась с записью – классический джаз вперемежку с «Арсеналом» Алексея Козлова.

Я скрестил руки на груди и под нервную, с резкой сменой ритмов мелодию стал отсчитывать долгие минуты ожидания.

Незаметно мысли вернули меня на восемь часов назад, к моменту, когда видел Нину в последний раз. Она сказала: «Я сделаю все, как ты просил». Это было за несколько минут до встречи со Стасом, в квартале от «Страуса». Там мы и расстались. На случай если беседа затянется и мне понадобится время, чтобы сменить пленку, я дал ей телефон бара и попросил позвонить туда трижды с промежутками в полчаса.

Первый раз она позвонила в половине шестого. Получается, что остальные два звонка пришлись на шесть и половину седьмого, когда меня там уже не было.

Я пытался представить, что она делала потом, после семи, однако дальше кресла у телевизора и раскрытой книги фантазия не срабатывала.

Почему она не дождалась меня? Что заставило ее выйти из дома?

Кроме самой Нины, об этом знал, пожалуй, только Симаков, но мне от этого не легче. Он много чего знал, да мало что говорил.

Я заново перебрал подробности нашего с ним разговора и удивился, как много в нем темных мест, намеков, неясностей, которые раньше прошли мимо внимания.

Взять те же снимки. Он сказал, что им удалось сфотографировать машину. Но кто в ней сидел? Кто? По всей видимости, я знаю этого человека, скорее всего знаю. Кто же? Я не имел возможности проверить алиби ни одного из своих новых знакомых. Любой из них мог сидеть за рулем. Любой!

Страшно подумать, кого только не подозревал я за минувшие четыре дня! И Стаса, и Герася, и Вадима, и Тофика. Теперь к ним прибавился еще и Витек.

Названная им сумма совпадала со стоимостью похищенной валюты. Чем не улика? Допустим, он пронюхал о пресловутом плане и ему удалось добиться того, чего не смог добиться Стас, – найти общий язык с Кузнецовым. Дальше все разыгралось как по нотам: заручившись согласием, он подогнал машину с тыльной стороны гостиницы, проник в бухгалтерию, впустил туда кассира и вместе с ним смылся в неизвестном направлении, а спустя сутки убрал сообщника. Логично? Вполне.

Ну а если отбросить улику? Если это и не улика вовсе, а случайность наподобие тех, на каких строились прежние мои гипотезы? Сколько их было? Не сосчитать! Они возникали и лопались, точно мыльные пузыри, а в итоге привели к тому, с чего начинал, – к полной неопределенности.

«Подождем до завтра», – сказал Симаков. Завтра уже наступило. Пока оно приносило лишь новые сомнения, по сравнению с которыми прежние казались детской забавой…

Глаза успели привыкнуть к темноте. На сплошном черном фоне проступили еще более черные заросли герани, сухая ветка тутовника, а над ней – остроконечные верхушки кипарисов. На них падал отблеск с горевшей на крыше гостиницы рекламы.

Синий, красный, желтый. Синий, красный, желтый. В сочетании с «Арсеналом» получалось что-то вроде цветомузыки.

Я перенес магнитофон на колени и хотел немного увеличить громкость, чтобы не пропустить сольную партию саксофона из «Опасной игры», как вдруг мелодия оборвалась. Я решил, что заело пленку, но катушки вертелись исправно.

Внезапно в динамике раздался щелчок, и чей-то незнакомый голос произнес с вопросительной интонацией:

«Посмотри, я правильно поставил на паузу?»

«Твоя машина, ты и разбирайся», – послышалось в ответ.

Я буквально остолбенел от неожиданности.

«Тут миллион кнопок… Эта, что ли?»

Тембр резко изменился на более высокий.

«Кстати, ты принес Хендрикса?»

«Нет».

«Почему, я же просил».

«Мало ли чего ты просишь!..»

Голос, подавший последнюю реплику, был мне знаком. Он звучал несколько глуше, очевидно, говоривший находился подальше от микрофона.

Я сидел, весь обратившись в слух, но особой необходимости в этом не было – качество записи было отличным.

«Приличные люди, между прочим, за записи с пласта наличными платят, а не обещаниями».

Это был Витек! Его голос!

Я мысленно взмолился, чтобы тот, кого услышал первым, как можно дольше не нажимал клавишу «пауза». Впрочем, бармен как-то проговорился, что подсунул Кузнецову не совсем исправный магнитофон.

«Ты же в курсе, я на мели. Но я отдам, обязательно отдам. И тебе и ему».

«Слышали, знаем. – Витек явно чувствовал себя хозяином положения. – За твое «отдам» фирменный пласт не купишь, на него и газировки не дадут. Тебе, чтоб с мели сняться, не в «Спринт» играть надо, а машинку для печатанья гознаков завести. Тогда и с долгами расплатишься».

Второй голос принадлежал Сергею – теперь в этом не было ни малейших сомнений!

«Слушай, Виски, ты не забыл, о чем мы говорили?»

«Сколько раз просить, не называй меня Виски!»

«Извини, не буду… Так что – дашь?»

«Опять заладил. Ну откуда у меня такие деньги?»

«Не зажимай. Для тебя это не сумма».

«А ты мне их давал? Это когда чужие – не сумма, а я их не на улице нахожу».

«Да верну я, честное слово, верну. Ты что, не веришь? Мне б только долг Стасу отдать».

«Вот и отдавай. Собери барахлишко и снеси в комок».

«А в чем ходить буду? В трусах?»

«Мне-то что, хоть и в трусах. Иностранцы вон ходят, и ничего».

«Ну одолжи, будь человеком. Два дня осталось!»

«Нет. И не проси».

«Ну почему, Виски? Раньше давал!»

«Я-то давал, а вот чтоб ты возвращал, что-то не припомню. Хватит, я, значит, в дерьме ковыряйся, перед каждым спину гни, пепельницы вытирай, а ты чистеньким ходить будешь? Видал я таких аристократов знаешь где?»

«При чем тут аристократы?»

«А при том! Спрашиваешь, а сам небось в глубине души радуешься, что аристократом назвали. Знаю я тебя. Нет, Кузя, кончился Виски! Нет его. У меня, между прочим, имя имеется и отчество. И бабки ни у кого не клянчу, как некоторые».

«Да не заводись ты».

«А ты не успокаивай. Я-то в порядке. О себе побеспокойся. Думаешь, не знаю, как ты к нам относишься? Спекулянты, фарца, за два цента мать родную продадут – что, неправда? Только поздно хватился. На себя посмотри, сам-то чем лучше? На какие шиши живешь? На заработанные? Как бы не так. На наши и живешь. На мои да на Стасовы. Все отдыхаешь, а как до дела доходит – нос воротишь. Нет, Кузя, – посидел на чужой шее, хватит. Брать научился, учись и отдавать».

«Да пойми ты, не с чего мне отдавать. Не с чего!»

«Как это не с чего? А в мешочках чего носишь? Макароны? Разжевали тебе, в рот положили, а ты и глотать не желаешь. Пользуйся, пока предлагают. У тебя выбора нет».

«Не могу я».

«Почему?»

«Не могу, и все».

«Что, совесть не позволяет?»

«Считай, что совесть».

«Оригинальная она у тебя. Шмотки в долг, значит, позволяет, а как платить, нет ее? Ладно, пошел я, не понять нам друг друга. Только учти: долги с тебя все равно сдерем. Не Стас, так я выжму. Имей в виду…»

00 часов 49 минут. В результате прослушивания кассеты, принадлежавшей покойному, на стороне, помеченной цифрой 1, мной обнаружена запись беседы между Кузнецовым и Витьком.

Я наскоро прокрутил оставшуюся часть пленки, но больше ничего интересного не нашел: обратная сторона была целиком заполнена Челентано и Джанни Моранди. Я вновь перевернул кассету и несколько раз подряд прослушал запись.

Из разговора следовало, что: 1) Сергей встречался с Витьком за два дня до срока, отпущенного ему для принятия решения, то есть тринадцатого сентября; 2) Кузнецов просил в долг деньги и получил отказ; 3) бармен имеет кличку Виски; 4) Виски знал о предложении Стаса и склонял Кузнецова принять это предложение.

Насколько полезны эти сведения и как они стыкуются с теми, что сообщил мне Симаков, я обмозговать не успел.

01 час 15 минут. На Приморскую вернулась Нина.

Сначала я услышал шаги на дорожке, потом неразборчивое восклицание и мужской голос:

– Рассуди, раз его нет ни в больнице, ни в милиции, значит, ничего страшного не произошло. Вспомни, как ты вчера психовала…

Они остановились прямо напротив беседки. Сквозь путаницу виноградных листьев я увидел сгорбленную, опиравшуюся на костыли фигуру Вадима.

– Не паникуй, – продолжал увещевать он. – Ну хочешь, еще раз в «неотложку» смотаемся?

– Нет, поздно уже. Ты езжай, а я подожду, – сказала Нина.

– Куда езжай?! Могу я тебя в таком состоянии одну оставить? – Он еще глубже втянул голову в плечи. – Вот горе… Ты его давно знаешь, может, он выпил лишнего или родственники у него здесь? Зашел проведать и засиделся. Он хотя бы намекнул, куда идет?

– Нет, ты уже спрашивал.

– Ничего не понимаю. Зачем же мы тогда в Якорный ездили, зачем ты в бар ходила?

Значит, они искали меня в «Страусе»?!

Надо было выручать Нину: я втравил ее в эту историю, мне и выкручиваться. Я подхватил сумку и, пошатываясь на затекших ногах, вышел из своего укрытия.

– Не меня случайно ищете, граждане? Вы бы еще всесоюзный розыск объявили…

Нина не двинулась с места, зато Вадим кинулся навстречу:

– Ну ты даешь! Кто ж так делает, старик! Мы из-за тебя полгорода исколесили. Ты бы для разнообразия предупреждал, что ли! – Он хлопнул меня по плечу. – Вчера до полуночи пропадал, сегодня…

– Дело у меня было. Тип один магнитофон обещал достать, а потом на переговорный ходил матери звонить.

– Это не Стас тебе случайно магнитофон обещал? – спросил Вадим.

– Он самый. – Я старался не смотреть туда, где стояла Нина, догадываясь, какого рода чувства она сейчас испытывает. – Ты его знаешь?

– Конечно.

– Думаешь, надует?

– Это уж непременно. Обманывать его профессия, старик. И вообще, дешевка твой Стас. – Вадим сказал это без всякой злости, отчего его слова прозвучали особенно веско. – Дешевка и шизик. Торгаш копеечный. Знаешь, как его фамилия?

– Нет, он как-то не представлялся.

– Маквейчук.

– Ну и что? – удивился я. – Обыкновенная фамилия.

– То-то и оно, что обыкновенная. Как раз это его и не устраивает. Твой дружок спит и видит заграничный паспорт, и чтоб в нем на английский лад значилось – Макковей. И непременно чтоб с двумя «к». Свихнулся на этой почве. Все никак не выберет, что лучше: мистер, сеньор или месье. Шизик, – повторил он. – Не связывался бы ты с ним.

Вадим взглянул на Нину и заторопился:

– Ну, ребята, вы тут разбирайтесь, а я отчаливаю. Не забыли – завтра открытие фестиваля. Придете?

Я не рискнул ответить за обоих, но вопрос был задан, и это была вынуждена сделать Нина.

– Придем, – сказала она.

Я понял, что помилован, и с легким сердцем пошел проводить Вадима к машине.

– Ну, будь, старик, – сказал он, усаживаясь в свою «Каравеллу». – А с магнитофоном не чуди. Магазинов тебе мало? Если что, я помогу. Подберем подходящий. Идет?

– Идет.

Я помог ему поместить костыли на заднее сиденье, и «Каравелла» тронулась с места.

Еще с минуту я обозревал окрестности, но ничего достойного быть отраженным в рапорте не приметил. Разве что швейцара, мирно клевавшего носом у входа в гостиницу, да бесшумно мигавший над его головой магический кубик.

Не стану описывать своего возвращения – это тоже не для отчета. Скажу только, что Нины во дворе уже не было. Дверь в дом была заперта на ключ. Я мысленно пожелал своей хозяйке спокойной ночи и пошел к себе в сарай.

Когда я лег и погасил свет, на меня вдруг нашло необъяснимое чувство. Я впервые почувствовал себя по-настоящему свободным. Мне даже показалось, что это ощущение не покинет меня никогда.

2

Проснулся я поздно, но никаких угрызений совести по этому поводу не испытывал.

Будильник показывал десять, и пусть его точность не внушала особого доверия, проверять по своему непогрешимому «Полету» не хотелось.

За окном вовсю светило солнце, пели птицы, и мир представился мне в эту минуту до удивления простым и понятным. Похоже, пока я спал, кто-то основательно прочистил мне мозги: то, над чем ломал голову минувшей ночью, сейчас, при свете дня, выглядело далеким, надуманным, почти невероятным. Загадочные убийства, сделки, возникающие из тумана фантомы – все это, если и было, вспоминалось скорее как прочитанная накануне книга или сон и никак не вязалось с погожим солнечным утром, с шелестом листьев за отворенным окном, с переполнявшей меня беспричинной радостью.

Вопрос «что такое счастье?» всегда ставил меня в тупик, но сегодня… сегодня я мог бы провести пресс-конференцию на эту тему. Счастье, сказал бы я в короткой вступительной речи, это когда просыпаешься таким вот утром и тебе не надо вскакивать с постели, чтобы бежать сломя голову невесть куда и неизвестно зачем. Счастье, уважаемые дамы и господа, это тишина, это тиканье часов, когда тебе нет до них дела, это солнечные зайчики на стенах и залетевшая с улицы ниточка паутины, а еще ощущение силы, какого ты отродясь не испытывал, ликующая, бьющая через край радость при мысли, что впереди день, отданный в твое полное распоряжение, а за ним целая вереница таких дней, вся жизнь…

Я лежал и думал о будущем. Нужно ли говорить, что оно виделось мне исключительно в розовых тонах. Скоро все закончится. Я переберусь в свою комнату с душем и двухконфорной плитой. Буду жить как нормальный человек, сидеть у окна с видом на… собственно, не так уж важно, куда выходят окна моего будущего жилища – на море, горы или на пальмовую рощу, – важно, чтобы тамошний пейзаж не портили подонки типа Стаса и его подручных. Сейчас само их существование казалось нелепым и противоестественным.

А может, их действительно нет? Может, я и впрямь видел сон – дурной сон, за которым, как водится, наступило пробуждение?

Еще немного, и я бы окончательно в это поверил, но тут взгляд случайно упал на висевшую у двери сумку. Я сам повесил ее на гвоздик и слишком хорошо знал, что в ней, чтобы делать вид, будто меня это не касается. Внутри лежали магнитофон и кассета, и, как ни грустно было расставаться с мечтой о всеобщей гармонии, пришлось срочно опускаться на грешную землю.

Я еще пытался замедлить падение, но это не помогло. Беззаботное настроение улетучивалось как воздух из дырявой велосипедной камеры. В памяти обрывками, а потом со все новыми и новыми подробностями всплыл записанный на пленку разговор, встреча с Витьком, пустынный переулок, накрытый шапкой тумана, и свет фар, бьющий прямо в лицо.

Это были картины другого мира – не того, тихого и уютного, что умещался в габариты изолированной квартиры, а огромного сложного мира, где ни на миг не прекращалась борьба, где еще есть алчность, подлость, жестокость и преступники, увы, пока тоже не перевелись. В этом, реальном, мире розовая краска расходовалась куда экономней, в нем рвались бомбы, умирали дети, выжигали землю продукты ядерного распада, и, хочется нам того или нет, ни одно из его противоречий не обходит нас стороной…

Я перевел взгляд на заросшее виноградом окно, но ощущение покоя больше не возвращалось.

Там, на улице, меня наверняка уже поджидали люди, в существовании которых я имел глупость усомниться. Они, конечно, не сон и не плод воображения, и им наплевать, что я о них думаю. У них свои проблемы: они притаились и стерегут добычу, готовые взять ее любой ценой, пусть даже ценой человеческой жизни.

Не берусь утверждать, но, похоже, меня угораздило попасть сразу между двух огней.

С одной стороны, за мной охотились те (или тот?), кто участвовал в ограблении и кто, по всей видимости, убрал сначала Кузнецова, а за ним и Герася. С другой стороны, каждый мой шаг контролировался тем (или теми?), кто задумал и спланировал ограбление, но не успел его осуществить и теперь подозревает, что я был в сговоре с Сергеем и что деньги находятся у меня. И те и другие одинаково опасны, но самое поразительное, что и тем и другим мог оказаться один и тот же человек, – вот это уж совсем не укладывалось в рассудке. То есть я допускал, что подобный ход давал какие-то особые преимущества преступнику, но в таком случае пришлось бы признать, что мы имеем дело не с человеком, а с выжившим из ума компьютером.

Впрочем, лучше не зарекаться. Не так уж они просты, эти джентльмены из «Страуса». Я и раньше встречался с ними, хотя до сих пор как-то не принимал всерьез. В подъездах и закутках магазинов они выглядят в общем-то безобидно: ну, мелкий спекулянт, ну, сдерет лишку, зато достанет нужную вещь – дело вроде житейское. Но, видно, таково свойство дармового рубля: погоня за ним рано или поздно приводит к насилию.

Истина, быть может, и банальная, вернее, кажется банальной, пока не испытаешь ее на собственной шкуре.

Понадобилось пройти весь путь от «сходняка» до гостиничного холла, чтобы очевидной стала связь между «маленьким бизнесом», которым занимаются эти джентльмены, и двумя зловещими убийствами. Я не оговорился: даже если Кузнецов не был убит, если он погиб в результате несчастного случая или – что, на мой взгляд, совсем маловероятно – сам наложил на себя руки, это ничего не меняет, все равно его смерть была прямым и, пожалуй, закономерным итогом отношений, которые связывали его с компанией из «Страуса». Так же, кстати, как и смерть Герася.

Симаков сказал, что у меня слишком мало шансов установить истину. Наверно, он прав. Я не знал, кто ждал Кузнецова за дверью бухгалтерии, кто пришел с ним на санаторский пляж, кто сидел за рулем автомашины вчера в Якорном. Но у меня скопилась изрядная информация о самом Кузнецове, а это чего-то да стоило. Собранные из разных источников, сведения о нем не во всем совпадали, однако это был уже не тот безликий манекен, с которым я повстречался однажды вечером.

Кто же он? Преступник? Или потерпевший? О чем думал и чего хотел? Что любил и что ненавидел?

Вопросы остались прежние. Иными были ответы.

Было время, когда я считал, что он стал жертвой хорошо организованной банды грабителей. Потом ударился в другую крайность, решив, что мы имеем дело с преступником-одиночкой. И лишь теперь начал понимать, что истина находится где-то посередине. Началось с фотографий из зеленого альбома. Запечатленные на любительских снимках позы, жесты впервые навели меня на мысль о косвенной причастности Кузнецова к делам компании из бара «Страус». Многое прояснила встреча с самим Стасом и магнитофонная запись, в особенности упреки Витька в заключительной части разговора. Им нельзя отказать в справедливости. Не случайно при всей несхожести отношения к покойному все, кто мало-мальски знал Сергея, подчеркивали его увлечение тряпками. Конечно, сами по себе вещи не могут быть опасными, делает их такими наше к ним отношение; и в данном случае правильней говорить не об увлечении – кто ж этим не увлекается? – а о болезненной страсти, в которую со временем переросло у него нормальное и вполне понятное желание красиво и модно одеться. Я где-то читал, что мода – один из способов самоутверждения. Это верно. Плохо только, если это средство единственное.

Несколько дней назад в разговоре со мной Вадим по пальцам перечислил интересы Сергея: жена, музыка, одежда. Тогда я так и не решил, много это или мало. Теперь знаю точно – мало! Можно любить музыку, тряпки, можно играть в «Спринт», если не нашел игры поинтересней, но нельзя втиснуть мир в эти узкие рамки – рано или поздно жизнь все равно их сломает, и тогда обнаружится, что ты не готов принять ее такой, какая она есть, со всем ее добром и злом, хорошим и плохим, простым и сложным.

…Жена, музыка, одежда…

Наверно, так было не всегда. Став владельцем крупной суммы, он и сам не заметил, как постепенно менялась его жизнь. Поощряемый подачками, неограниченным кредитом, который предоставлялся отнюдь не бескорыстно, он потерял способность трезво оценивать происходящее. Нет, преступником он еще не стал – в том смысле, что не спекулировал, не копил и не перепродавал валюту, – но первый шаг был уже сделан. Он стал покупателем! Не просто покупателем, а покупателем-партнером, покупателем-соучастником!

Сколько человек в этой страусиной компании? Пять? Десять? Она явно малочисленна и не продержалась бы и часа без тех самых добровольных партнеров и соучастников, для кого одежда давно перестала быть просто одеждой, а мерилом всех ценностей земных стали штаны с блямбой, кожаное пальто или магнитофон с никелированными цацками на панели. Путь, которым прошел Кузнецов и который следом за ним повторил я, – это путь любого из завсегдатаев «сходняка», а ведь именно среди них вербует Стас свои кадры.

С чего начинается этот путь, сказать трудно, у каждого, наверное, по-разному, но при мысли о Сергее я почему-то представлял день, когда он, заплатив полтинник уличному торговцу, вытянул из пачки лотерейный билет и, отойдя в сторонку, оторвал корешок. Спустя полтора года, зажатый в угол, мечущийся в поисках выхода, он наверняка вспоминал этот день, но и тогда едва ли понимал: можно вытащить счастливый билет, но нет билета, на который выпадает счастье…

И все-таки что произошло вечером пятнадцатого сентября? Что заставило его изменить маршрут и свернуть в заранее открытую дверь бухгалтерии?

Вероломство Стаса? Очередная подачка? Собственные неумеренные аппетиты?

По идее реальным был любой вариант, в том числе и последний, не насильно же втолкнули его в эту проклятую дверь!

Так-то оно так, и все же что-то мешало мне поверить, что он сознательно пошел на преступление: может, отзывы сослуживцев, которые читал в деле, может, спор с Витьком, зафиксированный на пленке. При всех недостатках и слабостях были в характере Сергея качества, отличавшие его от остальной компании. Надолго бы их хватило – неведомо. Со временем он мог превратиться в исправного «посредника» или «диспетчера», но так вышло, что судьба устроила ему испытание, определив совершенно точно час и место, как будто нарочно хотела проверить эти его качества на прочность.

Передо мной в сотый, наверное, раз встал гостиничный вестибюль, шеренга игровых автоматов, лестница, ведущая в бар.

По ней Кузнецов поднялся наверх и свернул влево, в проход между каменными вазонами и перегородкой. Перед ним был отрезок длиной пять-шесть метров – отрезок, на котором он оставался практически невидимым, на котором решилась его судьба…

Чутье подсказывало, что я как никогда близок к разгадке. Не хватало какой-то детали, мелочи, которая поставила бы все на свои места. Досадней всего, что я понятия не имел, где искать эту самую мелочь: в «Лотосе», в таксопарке или на пляже санатория имени Буденного. Зря все-таки я туда не съездил, авось что и выискал бы. Ну ничего – мое время еще не истекло. До открытия фестиваля – а других мероприятий на сегодня не предвиделось – оставалось целых десять часов. Самым разумным было воспользоваться советом начальства и провести день на пляже. А уж на каком именно пляже – решу сам, там видно будет…

Я приподнялся на локте и взял с тумбочки часы. Они показывали половину одиннадцатого.

Мысль о еде вызывала у меня что-то вроде павловского рефлекса, однако на Нинины запасы рассчитывать не приходилось – со вчерашнего дня в холодильнике оставалась только пачка масла да бутылка молока, которое не стал бы пить, даже если б мне угрожала голодная смерть. Делать нечего – придется бежать в магазин.

Откинув простыню, я выбрался из постели и, наскоро одевшись, вышел во двор.

В 10.45 мой рапорт пополнился новой строчкой: