Текст книги "Антоллогия советского детектива-40. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Соавторы: Юрий Перов,Сергей Устинов,Юрий Кларов,Валериан Скворцов,Николай Оганесов,Геннадий Якушин,Лев Константинов,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 182 (всего у книги 248 страниц)

– Хотите откровенно?

Мохов осторожно кивнул.

Рогожников чуть наклонился вперед и заговорил быстро, возбужденно, будто накопилось между ними сейчас вот, за эти несколько минут, доверие, настоящее, искреннее, будто он только и ждал такого вот собеседника, все понимающего, такого же, как и он, офицера, хотя и молодого, но много повидавшего, понюхавшего пороха, знавшего смерть, опасность, страх не понаслышке, чувствующего все кривинки души человеческой.

– Так вот, мне даже пайки ветеранские неловко получать, ей-богу. Я солдат, я выполнял свой долг, даже не думая, подвиг ли совершал или просто добросовестно делал свою работу, ведь война – это работа, трудная, опасная, но работа, как Симонов сказал, верно? А питаться вдосталь сейчас молодым надо, они будущее делают.

Он умолк, поднялся рывком, минуту стоял у стола, сложив за спиной руки и слегка вскинув голову, словно что-то на стене рассматривал. Затем заговорил снова, тише, но жестче:

– То, что было со мной на войне, – это мое, оно живет во мне и умрет со мной. Писать в газеты? И так написано более чем достаточно. Мемуары? Не таким уж я был выдающимся полководцем. Выступать перед школьниками? Зовут, все время зовут. Но, право, я говорить совсем не умею перед аудиторией, а тем более перед детьми, теряюсь, да и позабывал уже многое, а выдумывать, приукрашивать, как иные делают, не хочу. Другое дело, когда вот лет пять назад из одного пограничного училища прислал письмо начальник его, попросил поделиться тактическим опытом ведения уличного боя с примерами, конечно, с именами – об этом я писал с радостью и удовольствием. Это опять была работа.

– Я понимаю вас, – тихо сказал Мохов. – Вы очень похожи на моего отца. Он тоже воевал и, говорят, мастерски и рассуждает точь-в-точь как вы.

– Передайте привет, как увидите, – улыбнулся Рогожников.

– Спасибо, обязательно передам.

Через час Мохов сменил Варюхина. За этот час он успел съесть огромный кусок пирога с капустой, выпить два стакана чаю, рассказать Рогожникову несколько интересных историй из своей милицейской практики. Немного позднее приехал Хорев, Пикалов прибыл к вечеру. Лямина нигде не было. Около девяти вечера Мохов взял у Варюхина постановления на обыск и арест Лямина и сказал, чтобы тот шел домой – не дело следователю сидеть в засаде. Варюхин повозражал для приличия, но, явно довольный, уехал. А к одиннадцати появился Лямин.

Дверь он открыть не успел, только вставил ключ и повернул его на один оборот. Мохов, а вслед за ним Пикалов и Хорев быстро вышли из квартиры Рогожникова.

– Не шевелись, Лямин, милиция! – негромко сказал Мохов.

Но Лямину показалось, что голос, раздавшийся за спиной, грохотом прокатился по всем этажам. Он даже не обернулся, так и остался стоять лицом к двери, совершенно не к месту отметив, что дверь старенькая, обшарпанная, запачканная какими-то желтыми пятнами, что нужно ее обить дерматином или поменять вовсе. Потом перед глазами его промелькнула красная книжечка. Это Мохов левой рукой ухватил его за пиджак на локтевом сгибе, а правой показал задержанному удостоверение.

Оглядев комнату, Мохов повернулся к ее хозяину. Лямин сидел на краешке стула, положив стиснутые замком руки меж колен, и отрешенно разглядывал моховские ботинки. Мохов машинально тоже взглянул на ботинки, но, не найдя в них никаких изъянов, усмехнувшись, спросил:

– Догадываешься, Гриша, по какому делу мы сюда пришли?

Не поднимая глаз, Лямин отрицательно покачал головой.

– Пришел в сознание твой дружок. – Мохов уселся на угол стола, потому что больше стульев в комнате не было. – Аристов, надеюсь, ты знаешь, что мы его задержали. Город маленький, всем все известно. Много интересного он нам рассказал и очень часто вспоминал тебя. Догадываешься, в какой связи?

Лямин скривил губы и, откинув голову чуть вбок, медленно пожал плечами. Рыжий, вихрастый, с длинным тяжелым лицом, с круглыми водянистыми глазами, он был похож сейчас на встревоженного пеликана.

Мохов извлек из кармана постановление на обыск, развернул его, поднес к глазам Лямина.

– Ознакомься.

Тот, зыркнув, отвернулся и сказал коротко:

– Произвол.

– Это не произвол, – усмехнулся Мохов. – Это обыск. – Он полуобернулся к сотрудникам. – Позовите понятых и приступайте, ребята.

– Думай, Гриша, думай, – Мохов наклонился, стараясь заглянуть Лямину в глаза. – Думай, пока не поздно.

Вошли Рогожниковы, Мохов улыбнулся им и вдруг подумал: «А ведь Рогожников так и не спросил, за что мы собираемся задерживать Лямина. Действительно, школа!»

– Не надумал? – Он опять повернулся к Лямину. – Ладно, Аристов рассказывал о том, что вы вместе ловили соболей капканами, силками, иногда винтарем баловались.

– Наговор, – отозвался Лямин.

С моховских ботинок он перевел взгляд на окно. Глаза были мутные, пустые.

– Вижу, Гриша, что ты зла себе желаешь. – Мохов закурил. Запахло табаком. Робкий, жидкий дымок потек по комнате, стало уютней. – Вчера звонили ребята из областного розыска, сообщили, что вышли на хату, где Куксов отдыхает, сегодня-завтра возьмут. Он ведь, себя спасая, тебя с потрохами отдаст. Верно? Это первое. Второе. А если мы чего у тебя здесь найдем, принадлежности кой-какие?

– Это ничего не доказывает, что хочу дома, то и держу. – В первый раз за все это время Лямин поднял руку и протер и без того сухие губы.

Мохов заметил, что пальцы у него мелко подрагивают.

– Да, да, конечно, – поспешно согласился Мохов. – Ничего не доказывает. Но как косвенная улика для суда сойдет. Говорю тебе как юрист.

Лямин опять поднес руку к губам. Видимо, это характерный для него жест. Многие люди, когда волнуются, всегда время от времени повторяют свойственный только им жест.

– Хорошо, – после небольшой паузы выдохнул он. – Было, виноват, сознаюсь, готов дать показания.

– Слова не мальчика, но мужа, – одобрил Мохов. – Все запишем, все запротоколируем. А теперь скажи-ка мне: кому ты отдавал шкурки?

Между тем Пикалов сноровисто и умело осматривал комнату, иногда приглашая понятых подойти ближе. Подходил только Рогожников, его жена оставалась на месте у двери и испуганно наблюдала за мужем. Хорев был на кухне.

– Шкурки-то? Куксову, кому же еще, – осторожно, словно ожидая подвоха, ответил Лямин.

– А после его отъезда?

– Оставлял в условном месте и забирал там же деньги.

– Ты все-таки подумай, Гриша. Не хочу давить на тебя, хочу, чтобы ты сам все рассказал. Наш суд принимает это во внимание. Ты знаешь, уже ведь судился раз.

– Мне нечего думать, – Лямин поежился, правая рука опять поползла к губам. – Как сказал, так и было.

– Ну что ты будешь делать! – Мохов с нарочитой досадой всплеснул руками. – Желаешь ты себе зла все-таки, желаешь. Ну посуди сам. Если сейчас все расскажешь откровенно, суд, как говорится, это учтет. Ну а если молчать будешь… Когда мы эту группу накроем, а это дело нескольких дней, пойдешь как соучастник того, которому ты шкурки эти отдавал. А это дело уже государственной важности, десятками тысяч пахнет, чуешь? Особо крупные размеры. Тем более что эксперты наши установили, шкурки, переправляемые твоим покровителем, не из одного нашего района, значит, дело очень серьезное. Так что для тебя оно может пятью-шестью годами обернуться.

Лямин тряхнул головой.

– Почему не верите, почему?! – Голос у него сорвался, перешел на визг. – Судимому веры нет, да?

Мохов вздрогнул на мгновение, ему показалось, что на месте Лямина сидит Юрков.

– Не мели чепухи! – зло бросил он. – Насмотрелся дилетантских детективов. У нас всем людям вера есть. А вот в данном, конкретном случае тебе нет. Чего ты боишься? Он что, запугал тебя? Убьет, сказал, если чего вякнешь? И в тюрьме достанет? Что же вы, как бабы-то, все угроз дурацких боитесь?! Аристов, тот тоже трясся, а потом нашел мужество, все по-честному сказал. Сказал, что даже видел раз этого вашего всемогущего и даже узнать сможет. Соображаешь, так что поверь на слово, достанется тебе на суде…

И вдруг Мохов напрягся, внезапная догадка выплыла откуда-то из-под сознания.

– А я знаю, Гриша, чего ты сейчас больше всего боишься, – усмехнулся он. – Боишься, что этот твой всемогущий покажет, как ты на угнанном автомобиле женщину задавил…

– Не-е-е-ет! – вдруг хрипло и тонко закричал Лямин.

Он закрыл ладонями уши и рухнул ничком на пол. Рогожникова вздернула руки к лицу и отвернулась. Мохов жестом показал Рогожникову, чтобы тот увел жену.

Лямин на коленях подполз к ногам Мохова и, ухватившись за штанину, быстро-быстро заговорил. В голосе были слезы.

– Он, он меня заставил, я не хотел, отказывался, хотел заявить, но он меня напугал, он, он, все он. Он страшный. Его все боятся. Он может все, поймайте его, поймайте. Я помогу. Но я не сам эту… женщину… Он напоил, заставил, он меня всегда под страхом держал. Я расскажу, я все расскажу.

Мохов на мгновение закрыл глаза. Вот и все, дождался.

Он взял Лямина за ворот и подтянул к себе.

– Имя, его имя, – глядя в упор на задержанного, почти выкрикнул он.

– Судов… Судов Леонид Владимирович.

Мохов отпустил Лямина, вздохнул и, невесело усмехнувшись, полез за сигаретами. Пикалов и прибежавший с кухни Хорев с изумлением смотрели на него. На секунду в комнате повисла тяжелая, давящая с непривычки тишина.

– Ну что вы разглядываете меня, будто первый раз видите? – Мохов кивнул оперативникам, глубоко затянулся, слез со стола и, растирая затекшую ногу, сделал несколько шагов по комнате. – Да, это дядя моей жены. И что? Я от этого хуже стал? Не молчите только!

Пикалов неестественно улыбнулся, покрутил головой, одновременно оправдывающе развел руками.

– Ты ничего такого не думай, Паш, – торопливо сказал он. – Просто как-то все неожиданно. Ты знал об этом?

Мохов промолчал. Сунув руки в карманы брюк, он стоял спиной к оперативникам и методично перекатывался с мыска на пятку и обратно.

– Завтра обо всем узнаете, – сказал он уже тихо.

– Ага, – Пикалов качнул головой, согнал с лица дурацкую улыбку, повернулся к Хореву. – Ты что стоишь? Работай, работай!

Сам он подошел к кровати, опустился перед ней на колени и, кряхтя, сунул под кровать голову.

Мохов вернулся к лежащему все еще Лямину, потряс его за плечо.

– Вставай, ты же мужик, в конце концов.

Всхлипывая и отворачивая лицо, Лямин поднялся, сел на стул, пытаясь унять мелкую знобкую дрожь, обхватил себя руками.

– На чем он тебя зацепил? – спросил Мохов, снова устраиваясь на столе.

– Когда вернулся, познакомился с Куксовым в пивном баре на Красноармейской, – после некоторой паузы заговорил Лямин. – Побалакали о том, о сем, понравились вроде друг другу. На следующий день у него дома он познакомил меня с Судовым. Тот, как родной отец, со мной говорил, про детство расспрашивал, про маму, папу, что люблю, что не люблю. Мировым мужиком показался, все понимающим, добрым. На работу, сказал, не устраивайся, повремени, отдохни маленько, я, мол, с милицией все улажу, она, говорит, у меня вся здесь, да и родственник один там работает, это вы, значит. Одел меня, обул, джинсы подарил, куртку кожаную, трусы даже финские подарил. Пять сотен дал, поезжай, говорит, на юга, винца попей, с девочками погуляй, а там видно будет. Я, конечно, первым делом в Сочи, косточки погрел, покупался, все так здорово было. Когда приехал, он меня на работу устроил, работа плевая, сутки вкалываешь, трое отдыхаешь. Что касаемо денег, сказал так, когда будут, тогда и отдашь. Жил я, гулял, горя не знал. Потом как-то он меня встретил и спокойненько так заявил: ну что ж, Гриша, погулял ты вволюшку, пора и делом заниматься. Будешь, говорит, в тайге пушнину добывать, там же выделывать будете. Короче, полный комбинат. Я, конечно, в отказку, не хочу, говорю, опять небо в клетку разглядывать. А он жмет, нехорошо, говорит, старого человека обижать, я вот, мол, сколько тебе хорошего сделал, да и опасности никакой, в крайнем случае штрафом отделаешься. Помогу, говорит, ты же знаешь, какие у меня связи. Вот так стали мы с Шуровым, то есть с Аристовым… это… браконьерничать. Работали мы так…

– Детали потом, – прервал его Мохов.

– Ну да. Платил он мне исправно и прилично, как мне казалось. Но тяжко мне было, два раза чуть не поймали: раз вертолетчик, другой раз участковый километров пять за мной гнался. Короче, устал я, от страха устал. Я ж в конце концов не супермен какой, да и машина моя примелькалась. Для этих дел Судов мне доверенность выписал на «Запорожец» старенький. Сказал ему об этом. Тот говорит, ну что ж, отдохни. Позвал однажды меня в гости к себе. А там девчонка у него сидела, красивая, как смертный грех. Выпили мы, конечно, потанцевали. Я девчонку обнимаю, она отвечает, я, конечно, вне себя от радости, сроду такой не было. Выпили еще. А Судов мне шепчет, давай, мол, веди ее в другую комнату. Я уже совсем захмелел, а пьяный дурной я. Одним словом, привел ее в комнату. Раздевать начал, а она как к родному, а когда раздел уже, она вдруг отбиваться, а я ошалел, руки ей выкручиваю, она кусаться, да больно так, я ей по щекам дал, наверное, сильно, она как заорет. Тут Судов вбегает. Ай-я-яй, говорит. Изнасиловать хотел, иди, Маша, заявляй в милицию. Не терпится мальчишке вновь в зоне побывать. И, приговаривает, посадят тебя, Гриша, посадят. Вон сколько следов на девочке оставил, да и сам весь искусанный, долго разбираться не будут. Ну, я в слезы, на колени, не губите, мол… – Лямин зажмурился и с силой помотал головой. – Даже вспоминать гадко. А он отвечает, ладно, но учти, как чуть что не так, Маня сразу в милицию, а я как свидетель пойду. Что ты меня продашь, не боюсь. Поди докажи, что я к шкуркам отношение имею… Так он меня в полный оборот и взял.

– И ты поддался на эту ловушку? – не удержался Мохов.

– А что мне оставалось, ведь все так правдоподобно было. А потом опять как ни в чем не бывало, все такой же добренький, ласковый. Извинился даже однажды за этот спектакль, сказал, сам пойми, Гриша, это работа, надо же как-то тебя на приколе держать. Я, говорит, человек поумней, посильнее всех вас, мартышек, но мне много не надо, во властелины не рвусь. Живу припеваючи, все у меня имеется, дом, квартира, машина, племянница любимая. Знаете, он все время к месту и не к месту о племяннице говорил, с такой лаской говорил, я прямо думал, вот-вот разрыдается, сю-сю-сю да сю-сю-сю, единственная, мол, моя кровинушка, все для нее одной, все для нее, родненькой. Прямо как примерный папаша, чтоб он сдох!.. И показалось мне, что и вправду он ее любит, на самом деле, а?

– Дальше, – бросил Мохов, а сам подумал: «Любит, без сомнения, и только ее, и только себя, и больше никого. Те, которые в сорок первом к нам заявились, тоже детишек своих любили, вихрастые головки гладили, в голубые глазки целовали, горшочки выносили, сказки на ночь про Рюбецаля и Барбароссу рассказывали, и собачек любили, и кошечек. Однако эта любовь не мешала им тысячи людей в печку отправлять, да и самим иной раз пистолетиками да автоматиками баловаться… Недочеловеки ведь, нелюди… что их жалеть-то… Не то что детишки мои».

– И любовница у меня есть, говорил, верная, – продолжал Лямин. – Когда неверна будет, в порошок сотру, и вами помыкаю как хочу. Радостно мне от того, что все могу. Потом махнул рукой и говорит, да что тебе объяснять, все равно не поймешь. – Лямин помолчал. – Ну вот, а недавно вызывает меня, говорит: помнишь разговор про любовницу? Так вот, неверная она мне оказалась, надо ее проучить. Угонишь машину, я тебе покажу, где она ходит по вечерам, живет она на окраине, там людей мало. Так вот, на машине ты ее и собьешь. А потом я документы тебе справлю, и денька через два исчезнешь из города. Спешить пока некуда. Шуров… в смысле Аристов… не жилец уже, не продаст тебя. А после этого дела, что я по-дружески, по отечески прошу тебя выполнить, отсидеться тебе надо будет на всякий случай, пока поутихнет. Я в истерику, не буду, говорю, не буду. А он снимает трубку и заявляет: ну что, звоню Мане, там срок поболее будет. Одним словом, проинструктировал он меня, выбрал удобный день, водки налил ну и…

– Об этом тоже потом, – сказал Мохов. – Почему Куксов с ним работал?

– У Куксова, как мне думается, уже система со шкурками была отлажена, откуда-то они приходили к нему, не знаю откуда. Видимо, Судов прознал про это и тоже на чем-то взял Куксова, я не могу точно сказать, на чем, но чувствовал, что Куксов ему обязан. А может быть, взял точно так же, как и меня, на девчонке или на левых поездках.

Пока Лямин рассказывал, цвет лица у него менялся. Кожа то бледнела, то розовела, а теперь лицо покрылось крупными красными пятнами. Он опять обхватил голову руками и, всхлипывая, стал раскачиваться. «Истерик, – подумал Мохов, – самый натуральный истерик».

На антресолях Хорев обнаружил капканы, а Пикалов в чемодане под кроватью силки. Находки были занесены в протокол. Пикалов разложил их на столе и позвал Рогожниковых. Мохов тем временем, раздумывая, отошел в глубь комнаты. И это было ошибкой. Потому что едва он отдалился от Лямина на несколько шагов, как тот стремительно сорвался со стула и кинулся к окну. С треском распахнулась рама, звонко, переливисто посыпалось разбитое стекло, Лямин сделал уже шаг в пустоту, когда Мохов в два прыжка преодолел расстояние до окна и ухватил падающего за ногу. Но центр тяжести тела задержанного находился уже за окном, и он, охнув, обвалился вниз. Распластавшись поперек подоконника и карниза, Мохов цепко удерживал ногу, но оказалось, что щуплый на вид Лямин весил весьма прилично и он понемногу стал увлекать Павла за собой. Первым опомнился Хорев. Он рванулся к Мохову, схватил его поперек туловища и, приговаривая вмиг осевшим голосом: «Пашенька, милый, да как же это, Пашенька, держись, держись, пожалуйста», потянул его что есть силы к себе. Вслед за ним метнулся Пикалов, и через несколько секунд они втащили в комнату Мохова и потерявшего сознание Лямина.

Пока Мохов приходил в себя, Хорев суетился вокруг с мокрым полотенцем, а Когда прикладывал его ко лбу, что-то ласково приговаривал. Наконец Мохов заулыбался, взял крепко Хорева за шею и притянул его к себе. И так застыли они, полуобнявшись, на несколько секунд, думая каждый об одном, только им ведомом.

У Рогожниковой от потрясения задергались губы, муж опять отвел ее домой и скоро вернулся.

Через несколько минут Лямин пришел в себя.

Подойдя к нему, Мохов спросил устало:

– Зачем ты так, дурачок?

– Лучше умереть, чем оставшуюся жизнь срок мотать, – кривясь лицом, неохотно отозвался тот.

– Слизняк ты, Лямин! – раздался вдруг глуховатый голос в стороне. – Трусливый слизняк!

Мохов вскинул голову, повернулся резко. Лицо у Рогожникова заострилось, натянутая на скулах кожа побелела. Широко расставив ноги, как на корабле при качке, он стоял неподалеку от Мохова, у двери, и с неприязнью разглядывал задержанного.

– Расплачиваться-то оно, конечно, труднее, страшнее расплачиваться-то, – снова заговорил он. Видно было, что полковник с трудом сдерживает себя. – По себе знаю. Я тоже хотел вот так же с жизнью рассчитаться, когда… В общем, было. Это проще. Ни за что отвечать не надо. Хлоп, и готово. Темно и пусто. И людям в глаза смотреть не надо, и совеститься не надо, и мучиться, и казнить себя не надо. Да еще в последнюю минуту думаешь, ах, какой я смелый. Не смелость это, слышишь, все наоборот совсем… А, чего там… – Рогожников махнул рукой и сразу обмяк как-то, отяжелел, сгорбился, грузно развернулся, шагнул к двери, уже на пороге остановился, спросил через плечо:

– Нам там расписаться где-то надо. Давайте.

Пикалов прихватил протокол обыска и вышел вместе с Рогожниковым.

Лямин плакал, беззвучно, жалко, неестественно скрючившись на кровати. Мохов сидел рядом, глядел на него безучастно и никак не мог сосредоточиться, только повторял про себя: «И ни за что отвечать не надо. Хлоп, и готово, темно и пусто. И ни за что отвечать не надо…» Долго сидел до тех пор, пока встревоженный Хорев не коснулся его плеча:

– Павел Андреевич, Паша… Что ты?

Мохов невидяще уставился на него, сказал, покачивая головой:

– И все это правда, так оно и есть, так и будет всегда… Только так!

– Что будет, что правда? – не понял Хорев.

– Это я так, про себя, – смутился Мохов. – Все нормально, все хорошо.

Он бесцеремонно растолкал Лямина, усадил его, повернул за подбородок к себе мокрое, мятое его лицо, быстро спросил:

– Вы весь товар передали Судову, без остатка?

– Нет, почему весь? Остались еще шкурки, в тайнике, в тайге. Я могу показать место.

– Как обычно происходила передача?

– Я звонил, мы встречались километрах в десяти от города, и я передавал. Все очень просто.

– Значит, так, – сказал Мохов. – Если ты действием поможешь изобличить Судова, это будет еще одним смягчающим вину обстоятельством. Соображаешь?

– Не совсем.

– Ты возьмешь эти шкурки и передашь ему, а мы будем рядом. Теперь соображаешь?

Лямин молчал. Лицо его напряглось, энергично заиграли желваки на скулах.

– Никто не знает, что ты задержан, – видя, что тот не отвечает, продолжал Мохов, – кроме соседей, но мы их предупредим. Ну как?

– Вы думаете, суд это примет во внимание? – наконец спросил Лямин.

Лена встретила его в передней. Сначала она тревожно разглядывала мужа, потом провела рукой по колючей щеке, слабо улыбнулась и осторожно, словно боясь что-то разрушить, положила голову ему на грудь.

– Что бы ни произошло, – тихо сказала она, – я с тобой, слышишь?

Утром пришло сообщение, что в Иркутске задержан Куксов. Мохов прочитал телефонограмму, не выразив при этом ни радости, ни удивления, поднялся к себе в кабинет, вытащил чистый лист бумаги и крупно написал: «Рапорт».