Текст книги ""Фантастика 2025-59". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Кристина Римшайте

Соавторы: Дина Сдобберг,Никита Семин,Михаил Воронцов,Дэйв Макара,Родион Вишняков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 164 (всего у книги 335 страниц)

Глава 34

Только после ухода мужа, я ощутила, что в моей жизни начался закат. Ещё ощутимее это чувство становилось от того, что происходило вокруг. Военные конфликты вспыхивали повсюду, и между бывшими союзниками, и внутри наши границ. Рушилось всё, что казалось незыблемым. Рушилось государство, погребая под собой сотни и тысячи жизней тех, кто верил в это самое государство.

Вставало производство, разрывались связи поставок и товарооборота, теряли финансирование жизненно важные для страны отрасли. Законы переставали действовать, армия из элиты превратилась в позорище. А спорт стал конвейерной фабрикой кадров для криминала. Денежная реформа, окончившаяся в результате таким обвалом рубля, что проще было сказать, что рубль просто перестал существовать.

Танки в Москве, война на Кавказе, бандитская вольница по всей стране, обесценивание всего, за что наши родители погибали, а наше поколение щедро жертвовало своей жизнью ради восстановления из послевоенных руин и процветания. Мы верили, что передадим детям и внукам огромную, богатую и сильную страну. Но уже мы сами видели, как превращают итог нашей жизни в ржавый, изломанный остов.

С девяносто четвёртого я каждый день смотрела все выпуски новостей, ожидая страшной новости о приказе о вводе дополнительных войск в Чечню. Я ждала и боялась услышать о Псковской дивизии ВДВ, где офицером служил Миша.

Репортажи из Чечни слились в одну страшную картину. А я не могла перестать их смотреть, боясь, что сын скроет от меня своё участие.

В тот день был большой репортаж из какого-то госпиталя, и я внимательно вглядывающаяся в экран, заметила, что на столе за врачом, бодро рассказывающем о том, как всё хорошо, и что раненные бойцы идут на поправку, высокой кучкой лежат военные билеты. Все в крови. Как жена военного я знала, что военники носятся во внутреннем кармане гимнастёрки, под бушлатами и бронежилетами. И состояние этих военных билетов красноречиво опровергало ложь врача.

Экран телевизора погас. А эта залитая кровью кучка документов стояла перед глазами. Звонок телефона заставил испуганно вздрогнуть. Звонил Миша, как много лет назад сообщая о том, что отправляется в горячую точку.

– Мам, ты чего? Ты плачешь что ли? – спрашивал он. – Зря я позвонил.

– Нет, Миш, всё хорошо. И ничего не зря, – каждый вздох почему-то давался с трудом. – Ты должен был мне об этом сказать! Мы тебя ждём. Я и Аля.

Пообещав обязательно обнять за него Алю, я повесила трубку. И почувствовала, как просто упала вдоль тела рука, а сама я начала заваливаться на бок, потому что перестала ощущать одну ногу.

– Бабушка! – подскочила ко мне из кухни Аля. – Ты чего? Плохо? Болит?

С ужасом я понимала, что губы и язык онемели и не слушаются. Мимо пронеслась Ксана. Почти сразу появилась Полина и следом Рита.

– Тише, сейчас фельдшер из медчасти придёт, – успокаивала меня Полина. – За ним Ксана побежала.

– В пинки пригонит, она у нас такая. – Добавила Рита, вызывая скорую.

И фельдшер, и скорая появились очень быстро. Да и подруги, обе медики, помощь начали оказывать сразу. Старое, измученное тревогами и страхом, сердце не выдержало. Я оказалась на несколько месяцев прикованной к кровати. И всё это время, кроме переживаний за Мишу, у меня были ещё две постоянные темы для размышлений. Незаметно для меня, но неоспоримо, Аля выросла. Не важно, что в сентябре только тринадцать лет стукнет. Мы никогда не учили её, что когда она станет взрослой, то должна будет заботиться о нас. Но для неё это оказалось само собой разумеющимся. Она убиралась во всей квартире, готовила есть. Прибегала домой через лес, потому что так она дома была на два часа раньше. Пока я не начала потихоньку подниматься хотя бы в туалет, убирала за мной. Помогала мыться. Сама следила за приёмом лекарств, делала мне уколы и массаж от пролежней. Уколы они с Ксаной навострились ставить на курсах подготовки, что проводили в медчасти для детей. А как проминать мышцы её научила наш фельдшер.

А вот куда менее радостными и более тревожными были мысли о том, что я, как и все люди, могу внезапно умереть. Опека оформлена на меня, и в случае чего, девочка может оказаться в детском доме.

Такие мысли посещали не только меня. С этим же разговором пришёл и Костя. Восстановить родительские права сына и снохи было проще всего. Но нужно было уговорить саму Алю. Когда Костя озвучил ей наш с ним план, Аля встретила его в штыки и резко отказала.

– И зачем мне это счастье? Я не из тех, кто радуется, что его обосрали, заявляя, что это к деньгам, – сложила она руки на груди.

– Так надо, – сказал ей Костя, проигнорировав резкие выражения.

– Кому? Мне нет. Я если что, на кухне, – внучка развернулась и ушла.

Уговаривать её пришлось мне и долго, подробно объясняя, зачем это надо и для чего.

– То есть, это как бы гарантия, что я не попаду в детдом, и ты перестанешь переживать? – хмурилась внучка.

– Да, – ответила я.

– Мне ведь придётся с ними жить? – уточняла Аля.

– Недолго, опека будет проверять только в первый год, – объясняла я.

– Недолго? Бабушка, пять лет! У нас в стране, между прочим, столько дают за преступления средней тяжести! А тут ещё и с этой, – Аля очень серьёзно была намерена становиться прокурором во взрослой жизни.

А вот мать она терпела, но не принимала. Я опасалась, что с этим будут большие проблемы, но даже не представляла насколько.

– Рит, Ксана ничего про Алю не рассказывает? – спрашивала я уже спустя полгода, после возвращения Али к родителям.

Её радостная улыбка и заверения, что всё нормально, меня не обманывали. Но иного ответа от неё я и не надеялась получить. Внучка похоже решила меня не волновать, и ради моего спокойствия умолчала бы даже о серьёзных проблемах.

– Ксана. Про Алю. – Хмыкнула Рита. – Сама-то поняла, что спросила?

Зато потом новости посыпались, как из решета. Сначала, в конце мая девяносто седьмого Аля вдруг устроилась на работу. Разнорабочей, а позже уборщицей на завод.

– Мам, я приеду, и сам башку ему сверну! – рычал в трубку Миша, к счастью вернувшийся из Чечни уже в сентябре девяносто шестого. – Ну, явно Алька не просто так за тряпку взялась. Тринадцать лет! У нас что? Война и трудовой фронт?

Сама Аля объяснила своё решение тем, что раз она получает зарплату, и сама платит свою часть коммунальных платежей и даёт на продукты, помимо выполнения перечня работы по дому, то она имеет право голоса и с ней придётся считаться. Лучше всего проговорившись о проблемах в семье сына.

А потом посыпалось. Участие в поисковых отрядах, давние занятия и соревнования по борьбе. Аля и борьба у меня вообще не складывались. Внучка принесла своё кимоно и пояс. Да и одевалась она так, что я уже и не помнила её в платьях. И вдруг, внезапный отъезд внучки в монастырь к Тосе.

В историю, что Аля соскучилась по Тосе я не поверила, да и что надо помочь двум старушкам, Тосе и Курико, тоже. А вскоре состоялись два случайных разговора, которые и приоткрыли для меня эту тайну.

Сначала я встретила на улице во время прогулки нашего участкового. Он спросил про Алю, как идёт перевоспитание. Я не подала виду, что удивлена.

– Да хорошо идёт, – улыбнулась я.

– Ну и отлично! А то девочка, и дерётся, как будто с малолетки только выпустили. Да и честно сказать, наша же девочка, своя. Я каждый раз, что привод оформлял, сердце кровью обливалось, – признался он.

– Ну, прямо дерётся, – усмехнулась я, внутренне холодея.

– Да вы даже не представляете как! – вывалил на меня ворох подробностей участковый.

А спустя пару дней, во время моей ежевечерней прогулки по главной дороге части, ко мне подошла Нина, мама одного из одноклассников Али.

– Дина Тимофеевна, мне очень неловко… Но и молчать больше я не могу. И так пару месяцев себя уговариваю, – заметно волнуясь начала Нина. – Понимаете, мой отчим был очень жестоким человеком. И побои в семье были делом привычным. Бил он нас, маму и нас с сестрой, всём, что попадалось под руку. А тут Дима рассказал, что Аля ходит перед физкультурой переодеваться в туалет, а не со всеми вместе в раздевалке. Но девочки случайно заметили, что у неё синяки по ногам и спине полосами. И все думают, что это из-за тренировок. Насмотрелись фильмов про своих каратистов. Но знаете… У меня, судя по описанию, такие же синяки были. Только не от тренировок, а от ремня и резинового шланга, которым воду в стиральную машину наливали. Простите… Я может, лезу куда не надо…

– Спасибо, Нина. И вам не нужно было сомневаться, – погладила я по плечу взволнованную женщину. – Лично я, очень вам благодарна, за ваше решение.

Вечером я позвонила сыну и попросила прийти. После частичной парализации я ходила, опираясь на палочку. Хорошую такую, сделанную от души, нашими столярами.

Глава 35

– Мам, что случилось? – спросил Костя, заходя в квартиру.

– Сейчас, – ответила я, со всей имеющейся силой перетянув его по плечам своей палкой. – Нужно срочно воспитательные долги отдать!

– Ма, ты чего? – отскочил от меня.

– Как это чего? – притворно удивилась я. – Я тут ознакомилась с прогрессивной педагогической методикой. Оказывается, детей надо бить! И так, что синяки прям были. А тебя, скотину двухметровую, пальцем ни разу не тронули! Вы кроме шлепков полотенцем за все свои художества ни разу не получили! Вот и навëрстываю упущение! Руки как, не болят?

– А если по-другому никак? – спросил сын. – Если огрызается, капризничает, если велят что-то сделать, а в ответ, а почему я должна это делать? Вечно пакостит, не слушается, велишь убраться, приходишь, а она даже тряпку не намочила. Костю затравила. Что жирный, что неповоротливый, что мамин прихвостень. Мам, ты знаешь, почему Ольга так трясëтся над младшим сыном. А дочь именно по этому и бьёт! Всегда, в самое больное место. Язвит. Ольга сына Барсиком зовёт, дочь во всеуслышание заявляет, что Барсик это странная кличка для моржа. Дома из-за неё постоянный перманентный скандал! И ведь она не затыкается. Ввалишь ей ремня, через час, когда Ольга предлагает чаю попить с булочками или бутербродами, Алька смеётся, мол да, а то второй подбородок воротничком на грудь пока ещё не ложится. Ты знаешь, что твоя замечательная внучка вытворяет?

– Ты про уличные драки? – знания об этом сын от меня не ожидал.

Разговор был тяжёлым. Аля, крепко-накрепко запомнив, что мне нельзя волноваться, скрывала слишком многое. И от всех И ситуация со временем только накалялась. Если в первый год определённым сдерживающим фактором были проверки опеки, то сейчас Костя уже обратился за помощью к Тосе.

– Потому что, что ещё с ней делать я не знаю. К Ахату отправить и замуж выдать? Так она меня с другом насмерть поссорит и себе навредит уже так, что дальше некуда. Голову вообще не включает. Драки, разборки, приводы. Моего примера видно недостаточно. Там и переломы и всё на свете. – Закончил сын. – И по хорошему, там уже статья.

– По хорошему, сынок, ты привезёшь внучку от Тоси домой! И ты, вместе со своей женой, будете держаться от девочки подальше. Жить Аля вернётся ко мне. Я помню, что это моя внучка и моя родная кровь, а не бесплатная рабсила, на которую можно повесить и огород, и уборку с готовкой дома, необходимость нянькаться с твоим младшим сыном, и ещё вынудить пойти работать. Мне интересно, тебя не коробило от того, что твоя дочь фактически платит за то, чтобы жить в твоём доме?

– Она хочет самостоятельности, требует, чтобы мы спрашивали её мнения. И она уверена, что мы обязаны относится к ней как к взрослой. Ничего страшного, если она поймёт, что быть взрослой это трудно и сложно, и совсем неплохо, если все эти сложности берёт на себя кто-то другой. Да, решает за тебя, но и все твои проблемы и сложности тоже решает этот кто-то. – Не согласился со мной Костя.

– Главное, чтобы ты и твоя семья не стали главной проблемой и сложностью для Али. А то ведь она её решит. Молча, резко и жёстко. – Предупредила я.

– Мам, она упёртая! Она притворяется, никогда не поймёшь, что у неё на уме. Да, она никогда не жалуется, никому. Но она и никогда не уступит, даже ради своего блага. Она у нас как-то восемь с лишним часов простояла в углу, но не пошла просить прощения. Ни разу ни подошла! Всё и всегда должно быть по её! – возмущался Костя.

– Это называется, сынок, умение ставить цель, обладание чёткими моральными ориентирами и принципами и наличие характера. – Рубила я. – А ещё способность сохранять верность себе вне зависимости от цены. И мне горько от того, что ты этого не понимаешь. Воспитывали ведь вас одинаково. Всех вас, троих сыновей и внучку. Но воля, характер и стойкость, вдруг отросли у девочки!

– Это твёрдолобость и упёртость! Мам, ты реально думаешь, что она сможет выжить, не научившись уступать, подчиняться и лавировать? – вздохнул Костя.

Но вот ехать пришлось не за Алей, а на похороны моей старшей сестры, Анны. Я не видела внучку несколько месяцев. А увидев, усмехнулась. Время у Тоси с Курико Лисёнок провела не зря. А может сыграл свою роль возраст. Всё-таки пятнадцать. Уже считай девушка. Курико смогла за очень недолгий срок сделать невозможное. Аля перестала агрессивно ввязываться в любой спор с отцом. По крайней мере, она больше не смотрела на соперника в упор, зло прищурив глаза. Она едва заметно улыбалась и опускала взгляд вниз, пряча его за ресницами.

– Что-то не так, мам. Совсем не так, – делился со мной сын уже в первый вечер. – Я нутром чую… Словно в узком коридоре должен пройти мимо бойца с заточкой. Вот и она такая же.

– Кицунэ, как и любое дитя, была подобна солнцу, – прозвучал за нашими спинами голос Курико. – А теперь она взрослеет.

– И перестала всем светить? – насмешливо хмыкнул сын.

– Почему? Просто свет может быть разным. Вы знаете, во время извержения вулкана, никто не жалуется на темноту. Значит света достаточно. – С хорошо слышимой гордостью и ехидством ответила ему Курико. – Ну, или желающие пожаловаться не выживают.

А вскоре, почти сразу за Аней ушла и Тося. В день её похорон закончился и путь её Тени, как мы звали между собой Курико.

– Простите, сëстры. Но я пока не могу. Мне нужно дотянуть девочку хотя бы до восемнадцати. – Тихо произнесла я над могилой Тоси перед отъездом.

Правда приехала я сразу в больницу. Две таких поездки сильно меня подкосили. И Игорь слышать ничего не захотел, уложил меня в ведомственную клинику на профилактику инфаркта. На его сторону встала и Аля. Она жила на два дома. Будни у отца, из-за близости школы, работы и более удобной дороги до спортклуба, а выходные и каникулы у меня. Компанию ей составлял алабай, быстро превращающийся из умилительного пухлого комочка в крупного и опасного зверя. Дарс не терпел повышенных тонов рядом с хозяйкой, и сыну со снохой пришлось учиться ругаться шёпотом. Про замахи и вовсе пришлось забыть. Сноха чуть не осталась без руки, рискнув попытаться дать Але пощёчину.

Жизнь вроде вошла в ровную колею. Да и нашу страну отпускала проклятая лихорадка. На лето к нам приехал Миша. И не один. Яне было тридцать два, у неё был сын Паша от первого брака. Любопытный и озорной семилетний мальчишка. Паша заливался, когда видел как здоровенный алабай осторожно толкает лапой заснувшего и потому переставшего мурлыкать Баюна.

– Наконец и ты собрался меня снохой порадовать? – спросила я сына, пока Яна крутилась вокруг Али, укладывая той косу вокруг головы.

– Ну, а почему нет? Мне хорошо с ними, и они меня приняли. Со всеми моими загонами. Сейчас вот приеду, документы в порядок приведу, и можно жениться будет. – Обнял меня Мишка. – А то я как тогда в госпитале сделал наполовину, так и живу. С двумя фамилиями.

– Я очень за тебя рада, – улыбалась я. – Паша на тебя всё время оборачивается, взглядом ищет.

– Ага, и на сестрёнку мы его маму вместе уговариваем, – засмеялся сын.

Но этим планам не суждено было сбыться. И документы он привести в порядок не успел. Началась вторая Чеченская. И десантники Псковской дивизии были направлены туда почти сразу.

Двадцать девятого февраля двухтысячного года, в день своего рождения, хоть я его и не отмечала из-за даты гибели папы, я не могла найти себе места. Словно воздуха не хватало. К вечеру первого марта я уже точно ощущала, что случилась беда. И когда по телевизору прозвучали новости о бое в Аргунском ущелье, я уже всё поняла. Как когда-то его отец, Миша и его сослуживцы упёрлись и не пропустили врага. Заплатив самую высокую цену. И те ребята, что стояли на проклятой высоте, ставшей легендарной. И те, что прорывались на помощь с соседних высот. И те, пятнадцать мальчишек, что прорвались и купили своей жизнью ещё два часа боя. И те, кто бил с других позиций, отвлекая на себя хоть немного сил боевиков. Вся страна узнала, что наша армия ещё жива. И офицеры, настоящие офицеры, ещё есть.

Две недели спустя, мы были на похоронах Михаила и его сослуживцев. Погиб и его друг и сослуживец ещё по Афганистану, Марк. Его жена и дочка просто сливались по цвету с воском поминальных свечей.

– Вот, имён-то гораздо больше, чем объявили. Опять скрывают потери, – ехидно шептались за спиной.

– А почему вся слава только шестой роте, там и другие отличились, – зло неслось с другой стороны.

– Не верю, не верю. Рыжик мой, – рыдала рядом чья-то мама, а с фотографии рядом с гробом улыбался ярко рыжий молодой парень. – Может, как с Колей, ошиблись? Ой, а кому же тогда такое горе?

Как я позже узнала, вызвавший огонь на себя лейтенант Романов.

И Костя, с почерневшим лицом, что-то шепчущий, низко наклонясь к гробу брата. Боевики старательно стреляли даже погибшим десантникам в лицо, то ли из мести, то ли чтобы сложнее было опознать. Мишу опознали по шраму, полученному в Афгане.

По приезду домой, я вообще запретила упоминать день моего рождения. Слишком много бед рядом с этой датой.

– А вы что, так с медалями и орденами и похоронили? – удивилась сноха. – Я ещё на похоронах свёкра не поняла этого. Зачем? Документы же остались, а это как ниточка…

– Я тебе больше скажу, дедушку хоронили еще и с нашими с бабушкой фотографиями, – перебила её Аля. – Он их при жизни носил, и мы решили, что и в последний путь с ними. И? Тебе вообще не стоит переживать ни за медали, ни за ордена. Тебя они не касаются! И уж точно не тебе решать, как с ними поступать.

Ссору снохи и внучки прервала я. И снова, на долгие пять месяцев я оказалась прикована к постели. А внучка снова меня выхаживала, наплевав на выпускной класс, выпускные и вступительные экзамены, поездку с одноклассниками в Питер и вовсе отменила. Я долго удивлялась как она вообще смогла сдать.

Поэтому почувствовав холодок в затылке и знакомое щемление в груди, я уже поняла. В этот раз Старуха с косой точно придёт всерьёз.

– Что, Баюн, проводишь меня? – гладила я громко мурлыкающего кота и смотрела на ещё спящую перед праздничной суетой часть.

Глава 36

Осознание, что настал мой последний день, пришло быстро. Но не принесло ни страха, ни сожалений. Лёгкая грусть, что придётся прощаться. Воспоминания, и без того наполняющие квартиру. И благодарность к судьбе, что дала дожить до преклонных лет, позволила довести внучку до порога взрослой жизни. Подержать на руках первого правнука. Полгода назад Игорь стал дедом, Света назвала мальчика Владом в память о семейной легенде.

– Родится дочь, назову Хюррем. Ну, чтобы все семейные легенды уважить, – смеялась Аля.

– Вот увидишь, у нас с тобой ни одной девчонки не будет, будем мужиков рожать, – отвечала ей Света.

Старшая внучка выросла хохотушкой, очень напоминая по характеру Игоря. Такого большого, опасного с виду, и такого добродушного на самом деле. Даже первый, очень ранний, но неудачный брак её не испортил. Мужа она выставила вон через четыре месяца после свадьбы. И даже знание о беременности, её решения не изменило.

– Мне волноваться вредно, а от этого мужа одни нервы, грязь по всей квартире и звонки о непонятных долгах. – Фыркала Света. – Попутал парень мальца, это бабушка у меня педагог, а я учусь в политехе, специализация двигатели внутреннего сгорания. Могу только гаечным ключом отоварить!

– А ты думаешь, что словарём Даля по затылку получить не больно что ли? – хохотала Аля.

У меня был длинный путь, и мне не было стыдно за то, как я его прошла. И до последнего дня моя жизнь была наполнена смыслом. Я достала альбом с самыми старыми фотографиями. Их немного, но каждая из них для меня важна.

– Я выросла, папа. – Провела пальцами по пожелтевшей фотографии отца. – Уже и состарилась. Но после меня остаются те, кто о тебе знает и помнит.

Почти до вечера я рассматривала фотографии, словно заново перелистывала свою жизнь. Вот одна из последних страниц. Это внучкины фотографии, из Лондона. Совсем другая, и одновременно так похожая на серьёзную малышку с короткой стрижкой на ранних фотографиях.

Баюн потëрся о мою руку крупной головой и направился к окну, соскочив с дивана. Тяжело поднявшись, подошла к окну и я. Без пяти семь. Моргнув, погасли все фонари в части. А потом, ровно в девятнадцать ноль-ноль, как было заведено ещё при Гене, часть вспыхнула разноцветными гирляндами.

Сердце щемило уже около часа, и я вызвала скорую. Слишком хорошо я узнавала эти ощущения. Внизу под окнами стояла машина младшего сына. Видно приехали прямо перед зажиганием гирлянд. Костя и Аля, приехавшие за мной, вышли из машины. Следом подъехала скорая. Внучка резко подняла голову к окну и пулей сорвалась в подъезд. Словно почувствовала, что это ко мне.

Стук металлических набоек на шпильках был слышен на весь подъезд. Частый на лестничных площадках и семь ударов на ступеньках. Каждый пролёт ровно пятнадцать ступенек, значит бежит через одну. Поворот ключа.

– Внимание, внимание, на горизонте буря обнимания, – произнесла я, гладя мурчащего кота.

– Бабушка! – скидывает короткую дублёнку, влетая в комнату, Аля. – Что?

– Бабушка это кто, предмет одушевлëнный значит вопрос «кто», – шучу я.

Приехавшие фельдшеры сразу сообщили о необходимости госпитализации. Я не спорила. Аля тут же начала собирать сумку. И только я заметила, как во всеобщей суете вовнутрь сумки пробрался Баюн. Недолгий спор возник только в чистой палате на одного пациента. Конечно, платная. Я даже не удивилась. Как и любезности медсестёр, побеспокоенных прямо перед новым годом.

– Я останусь здесь. Ты что, одна собралась встречать Новый год? – спорила Аля.

– Ну, одна точно нет, – осторожно скосила я глаза под кровать, где словно специально для Али, блеснули кошачьи глаза. – А вот тебе точно здесь делать нечего. Мне сейчас поставят капельницу, лекарства дадут. И я буду спать. А завтра вы уже приедете. Привезёшь мне пирожное-полоску и лимонад? Кстати! Совсем забыла, я же не приготовила тебе подарка. Возьми.

Я сняла с ушей тяжёлые золотые серьги.

– Бабушка, это же тебе дедушка подарил, – странно было бы, если Аля нашла у меня какую-то вещь, о которой ничего не знала бы.

– Да, на рождение твоего папы. Справедливо, если они будут у тебя. А Свете отдай мой браслет. Ей он сейчас как раз будет в пору. – Улыбалась я. – Вот кольца не отдам.

– Пусть ещё попробует кто-нибудь принять, – усмехнулась внучка. – Я оказывается умею так хорошо руки ломать. Да, пап?

– Забыли, проехали, – не стал комментировать Костя.

Аля знала, что на внутренней стороне кольца есть гравировка. Две сплетённые руки. Точно такая же была на кольце Гены. Символ того, что мы вместе. Не смотря ни на что.

Проводив сына и внучку, дождалась окончания капельницы, заверила медсестру, что как только, если что, то сразу нажму на кнопку вызова. И наконец-то осталась одна. Баюн, словно только и дожидался, когда все уйдут, запрыгнул ко мне на кровать. Вытянулся вдоль тела, как давно привык, положил голову на плечо и замурчал. Отчего-то показавшаяся сейчас очень тяжёлой кошачья лапа протянувшись легла поперёк груди.

Жест привычный, уже почти десять лет я так засыпала. Но сейчас лапа кота мешала сделать вдох, а когти вдруг так больно вонзились в грудь… Я прочувствовала эту боль до самого позвоночника, мгновенный жар и всё. Странная, удивительная лёгкость, уже давно незнакомая моему старому телу насторожила. Ровно до того мгновения, как я оглянулась назад.

Видеть себя со стороны было очень странно. Спокойствие, хотя я и понимала, что меня уже нет среди живых, было ещё более странным. Я потратила лишь несколько секунд, чтобы посмотреть на саму себя. Я помнила боль и жар внутри в последние секунды, но на моём лице застыла улыбка. А рядом навсегда уснул верный кот.

Больше я времени не теряла, я точно знала где я сейчас хотела бы быть.

В доме сына шли последние приготовления к праздникам. Света укачивала Влада, Игорь и Костя с младшими сыновьями были у костра. Ирина тихо сидела в углу у стола, выкладывая тонко порезанную колбасу на тарелки. Ольга крутилась рядом, у неё закипали термобигуди. А Аля чуть нахмурившись толкла картошку с такой злостью, что казалось столешница, на которойстряла кастрюля, сейчас хрустнет. И вдруг замерла.

– Аля? – заволновалась Ирина. – Ты чего? Голова закружилась?

– Бабушка… – еле шевеля плохо слушающамися губами произнесла внучка. – Бабушки больше нет.

– Ты сдурела? Ты чего несёшь? – завизжала Ольга.

– Оль, подожди. Ты же видишь как она побледнела ни с того, ни с сего. – Остановила младшую сноху Ирина. – Алён, с чего ты так решила?

– Просто стало очень холодно, – тëрла грудь внучка. – Я просто знаю…

– Просто она хочет испортить мне праздник! – никак не приходила в себя Ольга.

Я не выдержала и обняла внучку. Пусть она вряд ли почувствует.

– Ты справишься, – шепнула я. – Я знаю.

– Аль, – позвала внучку Ирина.

– Всё хорошо, тёть Ир. – Язвительно хмыкнула Аля. – Многое вынес русский народ. Пережил и чуму, и войну, и холеру…

– Аля! – округлила глаза Ирина. – Вот ты язва!

– Дурная наследственность по женской линии, – пожала плечами внучка улыбаясь.

Вот только улыбка была неживой и неискренней. Она всю ночь, как приклеенная, была на лице у внучки. И исчезла только утром, когда по приезду в больницу их не пустили в палату, а попросили пройти в кабинет врача. Аля скромно села в коридоре.

– Во сколько? – только и спросила она у вышедших с белыми лицами родителей.

– В одиннадцать, точнее между восемью и одиннадцатью. – Со страхом произнесла сноха, странно глядя на дочь.

– А Баюн где? – повернула внучка голову к медсестре.

– Баюн это кот? Чёрный такой? – залепетала та. – Я зашла, а он лежит рядом с вашей бабушкой, я не знала…

– Кот где? – устало спросила Аля.

Медсестра принесла какую-то коробку.

– Вот, выкинуть хотела. Непонятно же откуда взялся, – отдала она коробку с Баюном Але.

– Вот чудная, – перешептывались две санитарки. – У бабки и цепочка на шее, и медальон, и кольцо. А она не про золото, а про кота дохлого, которого непонятно как протащили в больницу.

– Да в шоке девка, бывает так, – ответила вторая. – А за золото в такие моменты нормальные люди не думают. У них горе. Они бы и с себя всё отдали, лишь бы изменить случившееся.

– Она знала, она всё знала, она вчера точно по времени сказала, – быстро шептала сноха.

– Оль, отстань! – вдруг осадил её Костя.

И непонятно, чего больше испугалась Ольга. То ли того, что внучка почувствовала мой уход, то ли вот этого резкого ответа.

Неизвестность пугала, и хотелось побыть с ними, точно узнать, что у близких и любимых всё будет хорошо. Но я уже чувствовала, что меня тянет куда-то, и противостоять этому давлению было невозможно, хотя я и пыталась, выгадывая последние секунды.

Странное ощущение, что ты состоишь из сотен частиц, и каждая помнит, думает, чувствует, куда-то стремится. Это движение было прервано сильной болью в спине и затылке, словно я упала с большой высоты. Сознание угасало, выхватывая тёмное дерево вокруг, голоса, и уходящее чувство злости, ярости и страха. Чужого страха.