Текст книги ""Фантастика 2025-59". Компиляция. Книги 1-29 (СИ)"

Автор книги: Кристина Римшайте

Генка их всех развернул к казарме. Выстроив личный состав двух рот, он предложил высказаться желающим. Выступил тот самый бывший курсант.

– Вы прекрасно знаете, кто во всём этом виноват, и с вашего позволения над солдатами в вашей части просто издеваются две… – поняв, что кажется зашёл слишком далеко, парень резко замолчал.

– Продолжайте, – улыбнулся ему Генка, той самой улыбочкой, которую знающие люди побаивались. – Две почти шестилетние малышки. У меня к вам всем один вопрос, товарищи солдаты. Вы ко мне жаловаться шли как к дедушке или как к командиру части?

Отвечать никто не спешил. Похоже почуяли подвох.

– Я продолжу за вас. Как дедушка я спрошу, а с чего это вы решили, что вам позволено издеваться над теми, кто в этой части родился и живёт? С чего вам пришла в голову мысль, что кто бы то ни было может себе позволить поднимать руку на детей в этой части? – строго и без эмоций спрашивал муж. – Ну? Я жду ответа.

– Я так понимаю, что это моё упущение. Раз у нас солдаты не осознают поступки порочащие звание советского солдата. Значит, придётся вам увеличить занятия по партийно-воспитательной работе. – «Обрадовал» всех замполит.

– А если вы всё же, шли ко мне как к командиру, то я просто глубоко разочарован. Это какой же уровень подготовки у солдат в вверенной мне части, если две девчонки, одной из которых шесть только в сентябре, а второй и вовсе в январе, смогли полностью деморализовать и лишить боеспособности две полных роты артиллерии? – продолжал Генка. – А если это не две просто озорные шестилетки, а диверсионная группа врага? Как исполняется устав несения службы, если у вас в расположение кто угодно заходит и что угодно делает? Открытый доступ к системам связи и электроснабжения, к личным вещам… И каждый раз для вас все проделки, повторяю, детей детсадовского возраста, оказывались сюрпризом. Отсюда я делаю вывод, что окажись вы в условиях реальных боевых действий, у меня на следующий день после вашего размещения было бы две роты трупов! Готовьтесь ребята, я через четыре месяца передаю часть новому командиру. И с такой подготовкой личного состава, я это сделать не могу. Так что будем навёрстывать. Денно и нощно. Всё понятно?

– А я просто срежу довольствие. Раз не выполняете показатели и такие нарушения, то будьте любезны без поощрительных и премиальных, – ласково улыбался солдатам наш начфин. – В сентябре стрельбы, станете лучшими по округу, будем считать, что вы исправились и тогда вернём.

– Внучки где? – уже совсем другим голосом спросил Гена у дежурного.

– Да они пока диверсию устраивали, сами все облились. Сейчас в пожарной роте, им там вещи утюгами сушат в каптëрке. – Доложил еле сдерживающий улыбку парень.

– Вот, пойду за вас заступаться, двух соплюшек уговаривать целую казарму мужиков не обижать. – Насмешливо высказался Генка. – И знаете, что самое показательное в этой истории? Что жаловаться прибежали ни они, а вы.

Девчонок тоже ждал разбор полётов, только уже дома и в присутствии трёх комплектов дедушек и бабушек.

– Вы взрослые, серьёзные девочки! А что устроили? Аля, Ксана! Это порча имущества части, а нам за это отчитываться, – выговаривал Вайнир.

– Мы об этом не подумали, – виновато опустили головы внучки.

– Вот с завтрашнего утра и начнём думалку тренировать, что можно делать, а чего не стоит, – пообещал им Генка. – Вы лучше расскажите, яйца куда дели?

– В казарме попрятали. – Вздохнула Аля.

– Вонища от них? – догадался Генка.

– Мы взяли иголки, которые большие, нагрели кончики и в одной точке крутили, пока в скорлупе дырочка не появлялась. А потом туда уколом молока чуть-чуть влили. И спрятали в расположении. – Рассказали внучки.

– И сколько яиц вы спрятали? – удивилась Рита.

– Все десять! Ксана пока скорлупу прокалывала ни одно ни треснуло! – с гордостью похвалилась Алька.

– Ну, похоже хирург растёт. – Засмеялась Полина.

Через неделю после этого, Генка позвал меня к окну. Каждое утро он поднимал обеих девочек, наскоро умывал холодной водой, и вместе с ними бежал устраивать ранний подъём артиллеристам. Почти целый день проходил в занятиях, и Аля с Ксаной присутствовали на всех.

– Чтобы поняли, насколько непростое дело солдатская служба, и в следующий раз думали, стоит ли так жестоко мстить или можно проявить немного великодушия и понимания, – объяснил им обеим Гена.

А тут мы наблюдали, как к девочкам, сидящим на качелях, подошёл зачинщик всей этой войны. Что-то он там говорил, чего мы естественно не слышали, но судя по тому, что он протянул девочкам руку для рукопожатия, это были мирные переговоры.

– Капитуляция принята, – хмыкнул Генка после того, как девочки переглянулись и по очереди пожали протянутую руку.

Дорогие друзья) перед следующими главами возьму день передышки. Нужно собраться с мыслями и силами. Отдохну пока среди змей халифата)

Глава 32

Восемьдесят девятый год был последним, который Гена провожал, как командир части. Ещё в начале декабря прошли все проверки. Фактически, муж просто сторожил место до приезда нового командира.

Ни я, ни Гена, уже ни на что в части повлиять не могли. А то, что начало происходить, просто настораживало. Мир дрожал, словно под влиянием отголосков землетрясения. Уже где-то ощутимо трясло, уже шли заметные трещины там, где казалось давно и навечно всё было спаяно в монолит. Но к нас, за высокие стены войсковой части стратегического назначения, долетало лишь эхо. И даже оно было тревожным.

Хоть дел части Генка уже не касался, но утаить что-то от него в части, которую он выпестовал, выстроил и сделал образцовой, было невозможно. Новый командир был из «кабинетных», дослужиться до высоких должностей и погон умудрился ни разу и близко не находясь к реальным боевым действиям. Осматривался он недолго, уже через пару месяцев полезло наружу гнилое и вороватое нутро.

Первым делом он свернул с огромным трудом выбитую возможность для солдат-срочников получать полное среднее образование. Очень многие и по разным причинам отказывались от продолжения обучения после восьмого класса. Генка же всегда считал, что армия, это дорога в жизнь. Уже почти тридцать лет к нам в часть ездили учителя с уроками и заданиями раз в неделю, а раз в несколько месяцев был срез знаний. Каждый год из солдат, желающих окончить среднее образование, набирались огромные классы. И за два года парни получали ещё и аттестат, с которым потом многие поступали в военное училище и институты, которых в близлежащем городе было целых три. Было у нас и больше десятка случаев, когда солдаты учились на заочном отделении.

Саша Малышев, один из любимых «нянь» Альки, ездил два раза в год на сессии в Москву. Помню, как лично ходила за него просить, чтобы приняли. Парень был талантлив, горел ракетостроением. Но в его небольшом северном посёлке о возможности, чтобы поехать учиться, да ещё и в Москву, никто даже не предполагал. А сколько солдат, окончив «армейскую» школу шли в военные училища и возвращались в нашу же часть, но уже офицерами!

Эту сторону жизни нашей части Генка тщательно оберегал, для него это было важной составляющей его долга перед самим собой и Родиной. Он считал, что так помогает вставать на ноги новому поколению. Тем, кто сохранит и преумножит… И вот это первым делом пошло под запрет и отмену.

– Геннадий Михайлович, вы уже не офицер, и не командир части. Всё, наслаждайтесь отдыхом на пенсии. – Зло поджал губы новый командир, когда мы с Геной встретили его на улице, и муж, не сдержавшись начал задавать вопросы. – Это вас жена, чиновник от партии покрывала, поэтому вам и не задавали неприятные вопросы. А так, по факту, у вас посторонние люди, регулярно приходят в часть, выписываются пропуска, солдаты отсутствуют в части.

– Что значит «покрывала»? – удивилась я. – Не было такого. Да таких разговоров даже и не было.

– Потому что смысла их начинать не было, – с неозвученным, но явно витавшим в воздухе обращением «старая дура» ответил мне новый командир.

– А договор с совхозом тоже ради восстановления дисциплины разорвали? – не обращал ни на что внимания Гена. – Вместо мяса, овощей, свежей молочки с какого-то непонятного склада чуть ли не с соседней области везут почти просроченные продукты солдатам и в детский сад. Вы как это принимаете? Это уже не под дисциплинарку, это под трибунал пойдёте. Я сейчас может и не командир части, но офицером быть не перестану, даже если придётся заново родиться! И звание своё я заслужил не задницу протирая по кабинетам.

– Да неужели? – оскалился вдруг командир. – А знаете, Геннадий Михайлович, я вот думаю, а не пора ли вам квартиру, что вы получили как командир и отец троих детей, а ваша жена, как высокопоставленный член партии, вернуть?

– По выходу на пенсию я имею право проживать в части, – отмахнулся от угрозы Генка.

– Вот именно. Проживать в части, вот и будете проживать в малогабаритах, – кивнул он в сторону бараков, в которых мы жили, когда только приехали в часть. – Сменили должность, будьте любезны, сдать и должностное жильё. Как положено!

– Да неужели? – мы и не заметили, как к нам подошёл Костя.

Тёмные брюки с такой острой стрелочкой, что казалось, что об неё можно порезаться. Спортивных штанов или джинсы он в принципе не признавал. Тëмно-синий свитер с высоким горлом и сшитый на заказ кожаный плащ чёрного цвета. Обручальное кольцо, печатка и часы. Браслет давно другой, а сами часы те самые, заработанные одним далёким летом.

– А бумагу с инструкцией на этот случай покажешь? Пока тебя самого не сменили, – Костя говорил спокойно, едва заметно улыбаясь.

Но у меня мороз пошёл по коже от его взгляда и тона.

– Вы кто вообще такой и что вы себе позволяете? Это угроза? Я командир части… – почувствовал что-то такое и новый начальник.

– Да все вы командиры, пока в чужих руках обсераться не начинаете, – лениво и очень нехорошо усмехнулся Костя. – А на экскурсиях в Туменских оврагах и не такие терялись. Пока никого не нашли.

– Это что было? – спросил сына мрачно хмурясь Гена, когда новый командир почти сбежал.

– Рыкнул на падальщика, – пожал плечами Костя. – Нет у него такой возможности, взять и выселить вас. Только если обманув. А я дал понять, что лучше не надо.

И подобные моменты были лишь первыми из многих и многих других. К удивлению, началась вырубка леса на большом участке прямо по границе с частью. С ещё большим удивлением мы узнали, что там идёт стройка. И в качестве строителей там солдаты, а строится особняк для командира. При этом ежегодный ремонт в части отменился, хотя каждый год согласовывали комиссию, которая обходила с проверкой каждый склад, каждую постройку. В части даже не побелили бетонные основы под клумбы, бордюры и колонны клуба, штаба и медчасти.

Генка бушевал, но сделать ничего не мог. По ведомствам и министерствам места занимали непонятно откуда и как появившиеся люди.

– Пап, ну если командующий ВДВ теперь Грачёв, то чего ты хочешь? – возмущался Мишка по телефону. – Я учился с ним в одно время, как он погоны получил загадка.

Генка всё чаще хмурился и молча смотрел в окно.

В девяносто первом у нас появилась привычка включать новости только с утра. Чтобы к вечеру хоть немного успокоиться. К счастью, Эдик Елизаров смог добиться служебной проверки, и нового командира сняли с должности за растрату. И не просто сняли. Он был уволен в запас с понижением в звании. Для тех, кто хоть немного понимал, подобная запись фактически была маяком, что человек почти сел. Часть, сначала временно, а потом на постоянной основе передали молодому майору, приехавшему лет восемь назад из Ашхабада. Генка возлагал на него большие надежды и именно его готовил на своё место. Так что новый командир стал частым гостем у нас дома.

От него мы и узнавали подробности происходящего.

– Как так? Финансирование срезали почти на сорок процентов! – возмущался наш бывший начфин.

Но на какое-то время удалось поймать обманчивый баланс. Но это был тревожный покой. Когда вроде всё хорошо, но даже отпуск через два месяца боишься планировать. В таком состоянии мы прожили два года. Вроде уже на пенсии, а всё равно вся жизнь крутилась вокруг дел части. Хотя постепенно в нашу жизнь стали приходить и другие увлечения.

Гена пристрастился сидеть летом на берегу небольшой, но рыбной речушки, до которой нужно было ещё два километра идти пешком.

– Вот думал в детстве так нарыбачился, что и за даром не надо, и с доплатой не пойду. А в старости что-то потянуло, – смеялся он двадцать пятого июля девяносто третьего года.

– Вы сегодня надолго? – спросила я, кивнув на уже ждущего у двери Баюна.

Наш кот преданно и верно ходил на рыбалку с Генкой, получая свою часть улова.

– Да нет, что-то в висках ноет. Сейчас в сарай зайдем, вторую удочку возьму. И часа три посидим. Может голова пройдёт, а нет, так раньше придём. – Обнял меня Генка перед уходом.

А через полчаса я услышала, как кот дерёт когтями дверь и истошно орёт.

– Баюн? – удивилась я такому поведению кота. Но Баюн в дом не пошёл, а отбежал к лестнице. Я догадалась, что он меня зовёт. Не передеваясь, я побежала за котом.

– Дина? Что случилось? – спросила меня Полина, встретив у подъезда.

– Не знаю, кот вон прибежал и зовёт за собой, – ответила я.

– Погоди-ка, – встал со скамейки её муж. – Вместе пойдём. Не ладно что-то похоже.

Глава 33

Наш сарай мало походил на сараи в привычном понимании. Скотину мы давно не держали. Полы Гена давно сменил. Там внизу была залитая бетоном основа, на которой лежал керамзит, и сверху доска. В погреб, где хранились овощи и закрутки на зиму, вела прочная и широкая лестница. Здесь был обязательный для Гены порядок. Инструменты, ведра, банки, всякие болтики, гвоздики, лопаты. Отдельно лежали старые комплекты постельного белья. Как говорил муж, на ветошь.

Здесь, на всегда чисто выметенном полу, на растеленном старом пододеяльнике Гена и прилёг. Видно голова сильно закружилась или резко усилилась боль, на которую он жаловался с утра.

Где-то в душе, так глубоко, что и сама я этих закоулков не знала, родилось понимание произошедшего. Но сердце, пламенно и яростно, отрицало саму мысль об этом. Володя Елизаров присел рядом с Геной, поднял голову, взглянул на меня, и опустив взгляд отрицательно покачал головой.

– Почему? – только и смогла произнести я.

Этот вопрос бился в голове почти весь день. Я смутно понимала, что происходит вокруг. Старательно удерживая себя на каких-то необходимых делах. Милиция, врачи…

– Никаких признаков насильственной смерти. – Опустил голову наш участковый, передавая мне копию протокола осмотра. – Врачи говорят кровоизлияние… Но ведь крепкий ещё и молодой…

– Мы с Геной двадцать восьмого года рождения, – зачем-то сказала я. – Я даже старше на несколько месяцев.

Наш участковый, совсем молодой парень. Из тех, кто и родился, и вырос в части. У него вся жизнь прошла при командовании Генки. Для них мой муж был и силой, и властью. Такой своеобразной постоянной величиной. И таких в части было очень много.

– Дина Тимофеевна, может в штаб? – спросил меня Генкин приемник. – Многие захотят прийти, проститься.

– Пусть приходят. Это его дом, и он будет здесь, – не согласилась я.

– Дина, может Аля лучше у нас побудет? – тихо спросила Рита.

Они с мужем сегодня возили девочек в зоопарк, и новости узнали только вернувшись. Я в этот момент стояла перед шкафом, думая, чтобы выбрал для последнего пути сам Гена.

– Я никуда не пойду! – внучка с Баюном на руках стояла, прижавшись к дверному косяку.

– Спасибо, Рит. Видишь? – ответила я.

– Да, – кивнула Рита. – Упрямая. Тяжело, но может и правда она должна быть здесь.

Я всхлипнула, хотя умудрялась держаться. А может дело было в уколе, что сделал мне врач, приехавший с Игорем. Я не позволила забрать мужа в морг, не позволила чужим людям готовить его к прощанию. Как заведено было у нас в деревне, обмывала сама, холодной водой.

– Вот, – хмурая Аля подошла к шкафу и дёрнула за вешалку, обмотанную белой простынëй.

– Да, – обняла её я. – Иначе я его и не представляю.

Парадная форма, алые погоны с тремя полосами золотого галуна и тремя золотыми звёздами, скрещенные пушки на петлицах. Награды, заслуженные Генкой за его долгую службу. Мундир был в идеальном порядке. Впрочем, форма для Гены была не просто одеждой. Поэтому и висела она сейчас наглаженная, начищенная, завëрнутая в простынь, чтобы не пылилась и не выгорала. Уже перед тем, как надевать китель, я по наитию сунула руку во внутренний карман. Небольшой кожаный кошелёк из двух переворачивающихся половин. Я таких давно уже не видела, думала, что их и делать перестали из-за неудобства. Генка вот сохранил. Правда использовал, как обложку для двух фотографий. На одной он сам с внучкой на плечах. С тех самых, первых в жизни внучки, учений. А вторая была сделана сорок лет назад, двадцать пятого июня, в день нашего выпуска и нашей свадьбы. Я тогда сильно волновалась, что из-за того, что мы два часа ждали, когда будет готово это «моментальное» фото, опоздаем на поезд.

Я думала, что та фотография давно потерялась с нашими переездами и жизненными перипетиями. И ведь не сказал за столько лет!

Все разошлись, и уже никто не смел тревожить наш дом до завтрашнего утра. Я сидела в зале, рядом с гробом мужа и держала его за руку. Молча разглядывая черты лица. Те, кто его видел сегодня, тихо шептались, что словно помолодел и улыбается во сне. Я не замечала, хоть и смотрела не отводя взгляда. Но видела совсем другие картины, события и время.

Рыжего долговязого и улыбчивого мальчишку, помогавшего нам, когда мы с отцом приехали в Лопатино.

Язвительного одноклассника, приятеля по дракам, хмурого соседа, взрослого не по возрасту, помогавшего нам в войну. Столько страниц в моей жизни было накрепко связаны с Генкой.

Резкий грохот словно заставил меня очнуться.

– Гроза, – произнесла Аля. – Утром было солнце, а потом весь день собиралась и вечер.

К десяти годам она начала меняться. Ещё сильнее похудела, вытянулись ноги и руки, удлинилась шея. Сейчас они с подружкой напоминали двух журавлят. А вот привычки не изменились. Аля сидела на подоконнике, положив подбородок на согнутые колени. Напротив неё сидел Баюн. Света я не включала, и каждая вспышка молнии очерчивала их силуэты.

– Знаешь, – глядя в окно произнесла внучка. – А наши предки считали молнию и гром, то есть грозу, знаком бога Перуна, покровителя воинов. Всполохи огня, гром, от которого дрожит земля под ногами… Похоже на залп артиллерийского орудия. Как будто Перун сам был артиллеристом. И гроза эта не просто так. Дедушку встречает.

– Вряд ли, – вспомнила я давнюю историю. – Твой дедушка к славянам себя не относил. Мама его была из Шамаханских выселок, поселение, куда ещё при царях переехали в поисках мирной жизни люди из шамаханского ханства. Вообще-то правильно говорить Ширванское, но звали все по столице, городу Шемаха. А вот отец…

Я долго рассказывала. Почему-то начала со своей семьи, со своей бабушки, с дедушки, которого не видел даже мой отец. О папе, о переезде в Лопатино. О первом знакомстве с Генкой и его братьями.

– Валашское княжество было отдельным государством. До тех времён, когда от одного упоминания турок, в Европе начинались истерики, было уже рукой подать. Отец Влада Цепеша заключил договор с турками, в залог своей верности он отправил двоих своих сыновей к османскому двору. Вместе с ними была отправлена дань. Дерево, серебро и мальчики в возрасте до десяти лет для службы в янычарских отрядах. Из них султан собирался вырастить преданных ему воинов, основу своей армии. Отец Влада не ценил жизнь своих младших сыновей. Он неоднократно нарушал договор, и даже участвовал в военных столкновениях с турками на стороне венгров. Влада обучали военному мастерству, владеть клинком он научился раньше, чем овладел грамотой. И рос он в казармах янычар. Говорят, что его склоняли принять другую веру. В том числе и пытками. Да и ребёнку постоянно жить в тех условиях… Неудивительно, что у него был такой сложный характер. Но когда он узнал, что его отца и старшего брата убили, он бежал. Вместе с ним бежали и несколько мальчиков-валашцев, что остались верны ему, тому кого считали сыном своего правителя. Один из них, всё время старался держаться так, чтобы закрывать собой Влада. В жизни валашского господаря было много всего, но верных людей он ценил. Тот мальчик стал сотником в его личной охране. И после долгих лет войн с Венгрией, с другими претендентами на валашский престол и турками, Влад доверил своему сотнику охрану дальней башни, в которой жила его жена. По одним источникам, она была валашской боярышней, но кто, сказать не могут. Другие утверждают, что она была одной из Батори, в родстве с которыми Басарабы и так давно состояли. Она должна была вот-вот родить. Кто-то свидетельствует, что ребёнок родился мёртвым. Кто-то говорит, что был в младенчестве пострижен в монахи, чтобы не мог претендовать на престол. Ведь тогда Влад уже погиб, как уверены в семье Гены, от рук предателей бояр. И эти заговорщики, поддерживаемые венграми, устроили настоящую охоту за родственниками и приближёнными Влада. В любом случае, судьба того младенца не известна. Понимая, какая судьба его ждёт, сотник Цепеша бежал в Московию. На Руси тогда служивым и мастеровым из Европы при переселении выдавали из казны деньги на живот. То есть на то, чтобы обжиться. Вот Сотник с совсем малолетним сыном, почти младенцем и пришли служить на Русь. С тех пор и служат.

– А откуда ребёнок взялся? И где жена? – удивилась Аля.

– Да кто же знает? Там в истории самого Влада не разберёшься что к чему. Утверждают, что он был обласкан султаном, и тот даже давал ему войска. А тут сотник, – пожала плечами я.

– И опять турки? – приподняла бровь внучка в Генкином жесте. – Мдааа, мать у меня начальник карьера, отец экскаваторщик, а чуть копни и вот тебе. Претензии аж к Османской империи.

Проговорили мы до утра. Я пересказывала нашу с Геной жизнь. Без утайки, без умалчиваний, мол внучка маленькая ещё. Я говорила и говорила, глядя в темноту и держа мужа за руку.

– Твой дедушка как-то сказал, что он офицер. И что он всё равно выбрал бы этот путь, даже если придётся заново родиться. А я могу сказать, что я его жена. И, прожив с ним целую жизнь, осталась бы ею, сколько бы раз не рождалась. – Вытерла я щёки. – Когда ты вырастешь, то возможно услышишь многое о нас. Найдутся и те, кто осудит меня за то, что вернулась, что приняла его сына от другой. Аня и Тося ведь Мишу так и не приняли, и племянником не считают. И в тот момент, вспомни то, что я сейчас тебе сказала. Я ничего не потеряла, я любила и была окружена заботой и вниманием любящего меня мужа. Я получила в дар ещё одного сына. И к сожалению, я только сейчас понимаю, насколько я была женщиной. Но смогла я ею быть только потому, что рядом был мой мужчина.

– И как же теперь быть? – спросила Аля.

– Не знаю, Лисёнок. Скоро прощаться… А я не смогу. Никогда не смогу его отпустить, – заплакала я.

– И я тогда не отпущу, – соскочила с подоконника и обняла меня внучка. – Пусть теперь сидит на тучке и ждёт нас, да?