Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Воскресенье выдалось теплым и солнечным, что предвещало погожее лето. Десмонд, успевший привыкнуть к ласковому солнцу Испании, особенно любил это время года. Каноник сообщил Десмонду, что поручает ему, как викарию, читать десятичасовую мессу, а он возьмет на себя восьмичасовую вместо обычной десятичасовой. Такое перераспределение обязанностей несколько озадачило Десмонда. Но в чем здесь дело, уже за завтраком объяснил сам каноник.

– Я хочу представить тебя старой леди в самом выгодном свете. Для меня крайне важно, чтобы ты ей понравился, – сказал каноник, покосившись на вошедшую в столовую с полным подносом свежих тостов миссис О’Брайен, и, помолчав, добавил: – А почему это так важно, если Господу будет угодно, ты и сам в свое время узнаешь.

Подобные приготовления не слишком понравились Десмонду. Он вовсе не собирался быть марионеткой в руках каноника и помогать тому в осуществлении каких-то непонятных замыслов, а потому решил игнорировать почетное место, неважно, занятое или пустое, на передней скамье.

Когда отзвенели десятичасовые колокола, Десмонд, уже успевший надеть облачение и получить одобрительный кивок Майкла, в сопровождении четырех алтарников, одетых в монашеские рясы, прошел к алтарю, намеренно опустив взгляд. И хотя за всю мессу он так и не поднял глаз, к своему немалому раздражению, в течение всей службы он чувствовал на себе чей-то пристальный, пронизывающий, изучающий взгляд.

После чтения отрывка из Евангелия на кафедру взошел каноник, чтобы прочесть проповедь, а Десмонд занял место между алтарниками справа от алтаря. И только тогда позволил себе бросить взгляд в сторону отгороженного места на передней скамье. И тут же вздрогнул от удивления, причем вздрогнул так явно, что алтарные мальчики уставились на него в полном недоумении.

На скамье он увидел элегантную молодую женщину в сером чесучовом костюме и соломенной шляпке с прямыми полями, небрежно сидящей на ее каштановых волосах; с ледяным спокойствием, совершенно не таясь, она рассматривала Десмонда. Поймав взгляд ее холодных серых глаз, которые она и не подумала отвести, Десмонд не выдержал и смущенно отвернулся. Это, конечно, была не сама госпожа Донован – возможно, ее дочь или богатая родственница, – но демонстративное, невежливое любопытство, которое та проявила к его особе, Десмонд счел вызывающим и даже оскорбительным.

К этому времени каноник уже закончил проповедь, которая оказалась короче обычного, и под пение церковного гимна по кругу пустили корзиночку для пожертвований. Краешком глаза Десмонд заметил, что расфуфыренная нахалка в шикарной одежде не пожертвовала даже серебряного шестипенсовика.

После того как отзвучал гимн, Десмонд вернулся к алтарю и продолжил службу. Он не рассчитывал, что та женщина пойдет к причастию. Но тут он ошибся, так как она подошла к алтарю, хотя и самой последней, и когда он положил ей на язык гостию[483]483
  Гостия или облатка (от лат. hostia – «жертва») – евхаристический хлеб в католицизме латинского обряда, а также англиканстве и ряде других протестантских церквей. Используется во время литургии для таинства Евхаристии.


[Закрыть], то с облегчением заметил, что глаза у нее были закрыты.

Вскоре месса закончилась. Последний гимн – и Десмонд прошел в ризницу. Прочитав благодарственную молитву, он поспешил вернуться в дом священника, чтобы съесть второй завтрак и, если удастся, получить разъяснения по поводу загадочной женщины.

Ростбиф к воскресному ланчу еще не был готов, но миссис О’Брайен поставила перед Десмондом кофе и подогретые ячменные лепешки, чтобы он перекусил на скорую руку.

– Каноник! – воскликнул Десмонд, залпом выпив кофе. – Кто эта заносчивая молодая особа, сидевшая на месте, отведенном для госпожи Донован?

Каноник обменялся многозначительными взглядами с миссис О’Брайен, которая как раз принесла свежезаваренный кофе.

– Ты что, имеешь в виду ту красивую, хорошо одетую женщину в шикарной шляпке?

– Именно. Это, вероятно, ее дочь?

– А может, внучка?

– Вполне может быть! Выглядит она очень молодо.

– Десмонд, – произнес каноник, бросив осуждающий взгляд на миссис О’Брайен. – Мы вовсе не собирались над тобой насмехаться. Но наша шутка, пожалуй, зашла слишком далеко. Ты представлял себе госпожу Донован старухой, чем здорово нас позабавил. Сегодня утром на почетном месте сидела госпожа Донован собственной персоной.

Десмонд аж подпрыгнул от удивления.

– Вы шутите! Ей ведь не больше двадцати четырех – двадцати пяти лет!

– Прибавь еще десяток, и узнаешь возраст мадам. Она привлекательная женщина в полном расцвете сил. И молодая душой. Кстати сказать, она заботится о себе, а потому действительно молодо выглядит.

– И она правда глава, хозяйка… всего…

– Если тебе доведется узнать историю госпожи Донован, если ей когда-нибудь захочется с тобой поделиться, ибо, будучи ее исповедником, я не вправе ничего рассказывать тебе, ты поймешь, что при ее железной воле она вполне способна управлять бизнесом и полностью его контролировать, так же как и все остальное.

– Ну, в этом я не сомневаюсь. Вы бы только видели, как она на меня смотрела!

– Не горячись, приятель. Мне почему-то думается, что ты пришелся ей по душе. Когда мы с ней болтали после мессы, она пригласила тебя на чай – в четверг, в «Маунт-Вернон».

– Значит, она плохо воспитана, если приглашает меня через посредника.

– Повторяю, не горячись, приятель. Спорим, что письменное приглашение привезет Патрик – ее дворецкий, – когда придет в церковь. А теперь успокойся и жди. Посмотрим, кто из нас окажется прав.

Предсказание каноника полностью оправдалось. В тот же вечер, в половине седьмого, Десмонд уже вскрывал запечатанный конверт и разворачивал лист тончайшей бумаги ручной работы, в верхней части которого прописными буквами было напечатано: «Маунт-Вернон, Килбаррак».

Записка гласила:

«Дорогой отец Фицджеральд!

Не могли бы вы зайти ко мне на чай в ближайший вторник, в четыре часа, если вам, конечно, позволят ваши служебные обязанности.

Искренне ваша,

Джеральдина Донован».

«Какая наглость! – пробормотал Десмонд. – Какая вопиющая, чертовская наглость! Не могли бы вы зайти. Я ей докажу, что я ей не лакей».

На дворе все еще стояла хорошая погода, вторник выдался солнечным, с легким морским ветерком, который подгонял просвечивающие на солнце пушистые облачка. Все утро Десмонд был занят по горло и после второго завтрака решил отдохнуть. Он лег на кровать прямо в нижнем белье и так и лежал, не сводя глаз с циферблата часов, и не потому, что боялся оказаться непунктуальным, а потому, что был твердо намерен прийти с опозданием на навязанную ему встречу в «Маунт-Вернон».

Он немного вздремнул, полежал еще с полчаса, а потом встал, побрился, умылся и причесался. Затем надел чистую рубашку, воротничок и чудесный легкий костюм от Карачини. Результат его вполне удовлетворил, даже более чем, и, когда часы показали ровно четыре, он неторопливо двинулся в сторону «Маунт-Вернон».

Когда он прошел через внушительные ворота и стал подниматься по широкой подъездной дорожке, на часах было уже половина пятого. Но Десмонд даже не прибавил шагу. Отсюда дом уже был хорошо виден – чудесный особняк в георгианском стиле, с типичным для ирландских поместий портиком с колоннами. Но этот дом отличался особым совершенством, свидетельствующим о постоянном и тщательном уходе, что выгодно отличало «Маунт-Вернон» от полуразвалившихся особняков Зеленого острова[484]484
  Зеленый остров – неофициальное название Ирландии.


[Закрыть] в псевдоисторическом стиле. Длинный ряд сдвоенных окон ослеплял своим блеском, рамы были недавно покрашены, так же как и украшенная сверкающей медью дверь и безупречная покатая крыша, завершала ансамбль резная каменная терраса с балюстрадой – словом, картинка, достойная обложки журнала «Кантри лайф».

Десмонд поднялся по ступенькам и позвонил в звонок. Дверь ему открыл слуга, конечно, не во фраке, но в камзоле и ливрее. Слуга проводил гостя в просторный холл с мраморным полом, покрытым ковром «керманлавар»[485]485
  Ковры «керман» – ковры, изготавливаемые в одноименном городе южной Персии. Стиль «лавар» – это сад, дерево жизни, ваза и множество цветочных узоров.


[Закрыть] с цветочным узором, который Десмонд, оценив толщину ворса, безошибочно датировал семнадцатым веком. На стене над уставленным серебром столиком в стиле «чиппендейл» висел портрет пожилого человека кисти Лавери[486]486
  Джон Лавери (1856–1941) – ирландский и шотландский художник, мастер портретной и пейзажной живописи.


[Закрыть], а противоположную стену украшал портрет женщины в затейливом платье работы того же художника. В дальнем конце холла виднелась красивая широкая лестница со статуей, возможно греческой, на площадке, а из самого холла вправо и влево вели два широких прохода.

Проследовав за слугой направо, Десмонд не мог не заметить через полуоткрытую дверь большую библиотеку, заставленную книжными полками.

Слуга провел Десмонда в просторное, украшенное куполом помещение в конце коридора, которое когда-то служило оранжереей, а теперь было с большим вкусом ловко переделано в гостиную, именуемую в Ирландии салоном. Здесь паркет также был устлан выцветшими от времени старинными коврами – персидскими или китайскими. У одной стены стоял открытый рояль, у другой – обитые шелком диванчики и кресла, повсюду в художественном беспорядке были расставлены вазы с цветами, залитыми мягкими лучами апрельского солнца, словом, обстановка в стиле «рококо», способная сразить наповал посетителя, попавшего сюда впервые.

В дальнем конце гостиной за столиком в стиле «буль» с книгой в руках сидела стройная, элегантная женщина лет тридцати. У нее было бледное ухоженное лицо с тонкими, правильными чертами, которое даже сейчас, в минуту отдыха, сохраняло сосредоточенное выражение, и коротко стриженные, что очень ее молодило, прекрасные каштановые волосы. Одета она была просто, но изысканно – в темно-серый шелковый костюм без излишеств, украшенный потрясающим шелковым, алым с серым, восточным шарфом.

Десмонд, действительно сраженный наповал, отдал шляпу слуге и остался стоять у дверей, выпрямившись и опустив руки по швам. Так, замерев, он простоял достаточно долго, тихо радуясь про себя, что его опоздание явно вывело ее из себя, чего он, собственно, и добивался.

Наконец, так и не сумев заставить Десмонда совершить хоть какую-нибудь промашку, она подняла глаза, но осталась сидеть. Она молча рассматривала его – критически и не слишком дружелюбно, не преминув отметить про себя великолепный римский покрой его костюма, который, и этого она не могла не признать, еще больше подчеркивал красоту молодого человека.

– Итак, вы и есть наш новый викарий? – холодно поинтересовалась она.

– Полагаю, что так, мадам, – ответил Десмонд, не сдвинувшись с места.

– Я слышала, что для плейбоя вы неплохо управляетесь с младенцами.

– Мадам, я был бы счастлив, если это самое плохое, что вы про меня слышали.

– Поскольку в городе вас любовно зовут отцом Десмондом, – сдержанно улыбнулась она, – можно и мне вас так называть?

– Мадам, я не смею рассчитывать на такую степень доверия при первом знакомстве, но надеюсь в дальнейшем заслужить вашу любовь.

Почувствовав, что подобный обмен любезностями ничем хорошим для нее не кончится, дама сказала:

– Садитесь, пожалуйста.

Что Десмонд и сделал – легко, непринужденно и без лишней суеты. Она же не сводила с него пристального взгляда холодных серых глаз.

– По крайней мере, вы хотя бы отличаетесь от вашего предшественника, – заметила госпожа Донован. – Я как-то пригласила его на чай. Только раз. Но мне и одного раза хватило. Он сидел на краешке стула, поджав губы и словно язык проглотив со страху, а руки у него дрожали так, что чай выплескивался из чашки.

– По крайней мере, он хотя бы не был плейбоем, мадам.

– Нет, не был. Хороший, трудолюбивый пастырь и при этом невыносимо скучный. Я была счастлива, когда ему дали собственный приход. Могу я предложить вам чашку чаю?

– Я пришел в надежде, что меня угостят вашим знаменитым чаем, – улыбнулся своей неотразимой улыбкой Десмонд. – И рад, что вы меня не разочаровали.

Она потянула за шнур звонка рядом со стулом и отложила книгу – прекрасно переплетенное издание «О подражании Христу», – обронив:

– Я получила Фому Кемпийского[487]487
  Фома Кемпийский (1380–1471) – католический монах; считается наиболее вероятным автором знаменитого трактата «О подражании Христу».


[Закрыть] от вашего отца. Которого я хорошо знала и любила.

– Благодарю вас, мадам. За своего отца и от себя лично.

В эту минуту принесли чай. Слуга осторожно поставил тяжелый серебряный поднос со старинным сервизом марки «Споуд»[488]488
  «Споуд» – марка тонкого фарфора, названная по имени основателя фирмы Дж. Споуда.


[Закрыть] и трехъярусной вазой для пирожных.

– Спасибо, Патрик, – произнесла мадам, а когда Патрик вышел, поклонившись и бесшумно закрыв за собой двери, добавила: – Ирландские слуги, если их как следует вышколить, лучшие в мире, святой отец. Но если этого не сделать и распустить их, они сразу становятся худшими в мире. Запомните мои слова. Они еще пригодятся вам при общении с прислугой в доме священника.

– Нашу добрейшую миссис О’Брайен испортить невозможно. Скорее она испортит нас.

– Я вовсе не желаю, чтобы меня портили, – отрезала мадам, которая, похоже, восприняла слова Десмонда как мягкий упрек в свой адрес. – Или чтобы меня окружали одни лизоблюды. Патрик – мой дворецкий и одновременно шофер, его жена Бриджит – замечательная кухарка, ей помогает на кухне деревенская девушка Морин. А сын одного из арендаторов три раза в неделю приходит ухаживать за моим скромным садом.

Десмонд никак не прокомментировал полученную информацию, словно хотел показать, что дама слишком много говорит и это дурной тон.

В результате ей ничего не оставалось, кроме как заняться подносом с чаем.

– Сливки? Сахар?

В ответ Десмонд только покачал головой. Тогда она протянула ему чашку чистого чая – горячего, ароматного и очень вкусного. Внимательно проследив, как он с видом знатока осторожно отхлебнул чай, она вопросительно подняла брови.

– Мадам, ирландский чай всегда хорош, но этот, словно манна небесная, должно быть, послан Небесами.

– Нет, вовсе не Небесами. Он доставлен прямо с особой цейлонской плантации. Что будете есть?

Десмонд взял два тончайших, восхитительных на вкус сэндвича с водяным крессом и отставил тарелку.

– Как? А торт?! Бриджит не переживет, если вы не попробуете хоть кусочек. Я-то думала, что все викарии обожают пирожные и торты.

– Не только викарии, но и клир в целом, – улыбнулся Десмонд, послушно взяв кусок роскошного домашнего торта, и весьма остроумно рассказал забавную историю об отце Бошампе и шоколадном торте.

Однако госпожа Донован, вовремя вспомнив, что собиралась проявить строгость к молодому священнику, даже не улыбнулась.

– Мне не нравится, когда высмеивают доброго пастыря. Однажды я слышала проповедь вашего отца Бошампа. Она меня просто потрясла.

– В Уинтоне, мадам?

– Да. Я как-то была там проездом.

Десмонд сидел, не в силах произнести ни слова, – его вдруг захлестнуло какое-то странное чувство, необъяснимое ощущение того, что когда-то, давным-давно, он уже видел мельком эту замечательную женщину, которая теперь сидела рядом с ним и предлагала ему вторую чашку чаю.

– Я с нетерпением жду, что вы поделитесь со мной своими кошмарными впечатлениями о Килбарраке. После Рима вы, должно быть, испытали настоящий шок.

– Ничего подобного, мадам. Я ведь ирландец, впрочем, как и вы, сударыня. Что действительно меня потрясло и заставило испытать несказанную радость, так это воистину прекрасная, просто великолепная церковь, где мне, скромному рабу Божию, дозволено служить нашему Создателю. И здесь я не могу удержаться, чтобы не сказать о неожиданном удовольствии получить приглашение на чашку чая в согретом Божией благодатью доме дарительницы этой изумительной церкви.

– К чему столько слов, отец Десмонд?!

– Да, когда меня что-то трогает до глубины души, я сразу глупею и начинаю говорить слишком много. Словом, я не просто люблю, а обожаю эту церковь и благословляю ее дарительницу.

– Я тоже люблю свою церковь, отец Десмонд. Только это и держит меня в ирландской глуши. Это, да еще мой дом, который я тоже люблю. После смерти мужа мне пришлось стать деловой женщиной, а в Дублине у меня головной офис с многочисленным персоналом. И волей-неволей приходится туда ездить. Однако, так как у меня есть своя выделенная телефонная линия, я стараюсь принимать решения здесь и выбираться в Дублин как можно реже. – Тут она замолчала, а потом спросила: – Но почему мне приходится говорить одной?

– Потому что я вас внимательно слушаю, мадам. Возможно, до вас дошли странные истории о моем пребывании в Риме. В них нет ни капли правды. Я просто старался быть вежливым. И мне было скучно. Но какое счастье оказаться на родине, в обществе ирландской леди, столь очаровательной и утонченной, столь благородной и – о боже! – дорогая госпожа Донован, вы должны остановить меня… Я пришел сюда, исполненный решимости быть с вами таким же невежливым, как и вы со мной тогда, в воскресенье, в церкви. Но я получил такое удовольствие от общения с вами, что и сам теперь не знаю, что говорю. – С этими словами Десмонд решительно поднялся и произнес: – А сейчас мне пора идти… Вечером у меня молитва на благословение, а наш добрейший каноник требует от меня пунктуальности.

– Тогда в следующий раз вы должны прийти пораньше, – тепло улыбнулась мадам Донован, тоже поднявшись. – Я провожу вас.

Она на секунду задержалась рядом с ним в мощеном портике. На небе уже показались первые звезды.

– Ну разве не божественно? – выдохнула она. – Божественный вечер. Если вы опаздываете, Патрик может вас подвезти.

– Спасибо, но не стоит, мадам. Я с удовольствием прогуляюсь.

– Есть короткий путь до церкви через лес. Как-нибудь я вам покажу. Доброй ночи, Десмонд, – протянула ему свою нежную теплую руку мадам Донован.

– Доброй ночи, дорогая госпожа Донован.

Она смотрела, как он энергично шагает по подъездной дорожке, и вдруг ей почему-то ужасно захотелось, чтобы он оглянулся.

И он действительно оглянулся.

Когда Десмонд скрылся за высокими воротами, она прошла к себе в комнату и посмотрела на себя, возбужденную и разгоряченную, в зеркало. Ей понравилось то, что она там увидела, и она улыбнулась, но затем отпрянула от зеркала и громко сказала:

– Не будь дурой, Джерри! Ну пожалуйста!

В результате Десмонд, не имевший привычки ходить пешком, на целых шесть минут опоздал на службу. Однако, когда он вернулся после службы в дом священника, каноник, весьма строгий в вопросах пунктуальности, сделал вид, что не заметил проступка викария. За ужином каноник с видом победителя взмахнул салфеткой, аккуратно заткнул ее себе за воротничок и улыбнулся.

– Ну что, приятель, хорошо провел время в гостях у ее милости?

– Замечательно, каноник. Хотя, боюсь, пробыл там чуть дольше положенного.

– Да будет тебе, пустяки какие! А скажи, она… словом, как думаешь, ты ей понравился?

– Сперва она, конечно, попыталась вставить мне несколько шпилек, но потом стала сама доброта. Так что мы с ней отлично поладили.

– Я знал, что ты сможешь. Я знал, что ты сможешь, – довольно хмыкнул каноник и, взяв разделочный нож, вонзил его в хрустящую корочку аппетитной бараньей ноги. – Все идет отлично, дружище Десмонд.

Следующие несколько дней от мадам Донован не было ни слуху ни духу. В воскресенье каноник решил сам отслужить десятичасовую мессу, так как это позволяло ему обрушивать громы и молнии на головы большего числа прихожан. Естественно, Десмонду пришлось служить восьмичасовую, к которой ходило гораздо меньше народу.

И когда в воскресенье утром он подошел к алтарю, то не мог не заметить, что почетное место на передней скамье занято мадам Донован, обычно приходившей в церковь в одиннадцать часов. На сей раз на ней были короткое черное кашемировое пальто в стиле «милитари» с широким воротником и накладными карманами, плиссированная юбка, шелковые чулки и туфли с простроченными швами, а на голове – низко надвинутая на лоб шикарная шляпка «колокол». В таком виде она казалась лет на десять моложе, и сказать, что она выглядела элегантно, – значит не сказать ничего. В любой из модных парижских церквей она, несомненно, привлекла бы к себе восхищенные взгляды.

Во время службы Десмонд ни разу не взглянул на нее, но когда подошло время причастия, она преклонила колени перед алтарем и, когда он положил в ее полуоткрытый рот освященную облатку, их глаза встретились, словно между ними произошло некое духовное общение – сладостное и трогательное.

Еще в ризнице Десмонд заметил, что возле церкви до сих пор стоит «ландолет»[489]489
  «Ландолет» – легковой автомобиль с кузовом ладно и  с открывающимся над задними сиденьями верхом.


[Закрыть] с закрытым верхом, и, когда он наконец вышел, госпожа Донован, уже проявляя некоторое нетерпение, ждала его у машины.

– Я сегодня уезжаю в Дублин. Срочное дело, требующее моего присутствия. Не могли бы вы сообщить об этом канонику? Я буду, как обычно, в отеле «Шелбурн». Задержусь дней на десять или около того, – сказала она и неожиданно улыбнулась, показав ровные белые зубки. – Кстати, разведка донесла, что вы здорово промокли во время последнего обхода прихожан. У вас что, нет плаща?

– В Риме этот предмет гардероба не требуется, – рассмеялся Десмонд, продемонстрировав такие же идеальные зубы. – У меня есть приходской зонтик, огромный купол которого во время дождя с завидным постоянством выворачивает.

– Вам просто необходим плащ, – со смехом произнесла мадам Донован. – Тут вам не Рим, и в Килбарраке эта вещь требуется постоянно. А теперь au revoir[490]490
  Au revoir – до свидания (фр.).


[Закрыть]! – сказала она и протянула Десмонду руку.

После причастия он мог позволить себе только слегка пожать ее пальцы. Но когда автомобиль скрылся из виду, Десмонд опустился на колени и помолился о ее благополучном путешествии по забитой транспортом дороге. И о ее скорейшем возвращении.

Следующие несколько дней жизнь текла своим чередом, хотя Десмонд все острее ощущал отсутствие своего нового друга. Однако в четверг он получил материальное свидетельство того, что госпожа Донован о нем не забыла, в виде роскошного плаща, доставленного службой срочной доставки. Плащ фирмы «Берберри» был спокойного серого цвета и прекрасно сидел на Десмонде, что подтвердил во время примерки каноник, выжидательно смотревший на своего викария.

– Прямо как на тебя сшито, приятель. Очень красивый, а серый цвет – именно то, что и подобает священнику. – Каноник одобрительно погладил тонкий непромокаемый габардин, явно довольный таким знаком внимания со стороны госпожи Донован. – Десмонд, похоже, ты ей действительно понравился. И если будешь вести себя осмотрительно, может, она и прислушается к тебе, когда ты ненароком заговоришь про алтарную преграду.

Однако Десмонд счел за благо промолчать. Он уже решил про себя, что, несмотря на давление каноника, в таком деликатном деле надо вести себя сдержанно и осторожно.

Через шесть дней обитатели дома священника узнали о возвращении госпожи Донован. Оба, и каноник, и Десмонд, получили приглашение по телефону прийти в ближайшее воскресенье к ней на ланч.

Каноник был чрезвычайно доволен, но ответил, что, к величайшему сожалению, прийти не сможет и будет только викарий.

– Десмонд, мадам хочет видеть именно тебя, к тому же ты прекрасно знаешь, что после воскресного обеда я люблю хорошенько вздремнуть.

Итак, Десмонд в одиночестве отправился в «Маунт-Вернон», надев в знак признательности чудесный новый плащ, но на сей раз решив обойтись без шляпы. Подойдя к дому, он обнаружил госпожу Донован, прогуливающуюся по террасе и одетую самым неформальным образом: на ней была розовая блузка, серая льняная юбка и простая соломенная шляпка, завязанная под подбородком. Увидев Десмонда, она с улыбкой воздела руки к небу.

– Боже мой! Неужели пошел дождь?

– Мадам, погода здесь ни при чем. Я просто хотел дать вам возможность полюбоваться своим чудесным подарком.

– Я и любуюсь. Но посмотрели бы вы на себя со стороны! Вы сейчас меньше всего похожи на священника. Вы – самый настоящий юный фавн, переодетый для рекламы «Берберри». А теперь немедленно снимайте плащ!

Что Десмонд и сделал, сдержанно поблагодарив госпожу Донован. Забрав плащ, она перекинула его через одну руку и предложила Десмонду другую.

– Ну, а теперь нам придется хотя бы минут десять погулять, иначе Бриджит подаст все полусырым.

– Вы отсутствовали дольше, чем я предполагал, – проронил Десмонд.

– Надо было уладить маленькую неприятность, – ответила та и, поймав вопросительный взгляд Десмонда, добавила: – Какие-то предприимчивые япошки из Токио, успевшие наладить производство контрафактного шотландского виски и продающие его под фальшивыми шотландскими марками типа «Найленд флинг» и «Спорран», обратили свой взор уже и на ирландский виски. И стали выпускать свою отраву в бутылках, точь-в-точь как наши, практически с такой же этикеткой, под маркой «Маунтин крим». – Она сделала паузу и продолжила: – Конечно, их товар и рядом не стоял с первоклассным выдержанным солодовым виски, но подобная путаница наносит нам немалый урон.

– Вы что, подали на них иск в суд?

– Где?! В Токио? Боже правый, ну конечно же, нет. У меня и без них полно судебных тяжб. Нет, я просто-напросто уведомила всех наших агентов, дилеров и оптовиков, что если поймаю их на продаже японского виски, на меня они больше работать не будут. И уже накануне отъезда из Дублина нас буквально завалили верноподданническими телеграммами и письмами. – Она вдруг резко сменила тему, спросив: – Вы, наверное, успели проголодаться, пока шли пешком?

– Умираю с голоду!

– Мне, конечно, следовало вас предупредить, что здесь вы не получите такого вкусного обеда, как у миссис О’Брайен. Что у нее сегодня запланировано?

– Полагаю, вареная свинина с луковым соусом.

– Да уж, после такого обеда добрейший каноник будет храпеть вовсю! Десмонд, я восхищаюсь каноником и ценю его, но иногда он ведет себя как самый настоящий стяжатель. Ведь я подарила эту прекрасную церковь не ему лично, – сказала она и, понизив голос, добавила: – А Господу нашему Иисусу Христу за то, что не оставил меня в годы испытаний и невзгод.

Десмонд с минуту помолчал, а потом смиренно сказал:

– Я хотел бы надеяться, что вы поймете, моя дорогая, дражайшая госпожа Донован, что я никогда – нет, никогда – не принял бы ваше любезное приглашение, если бы имел тайное намерение осквернить нашу дружбу желанием извлечь из нее какую-то выгоду – для церкви или еще для чего-нибудь.

Она сжала ему руку и, повернувшись, посмотрела ему в глаза.

– Я знаю, Десмонд. Я поняла это с первой минуты, как вас увидела.

Мелодичные звуки гонга нарушили тишину, которая воцарилась после этих признаний и говорила о внезапно возникшей трогательной близости.

– Ну вот, нас уже зовет мой пунктуальный Патрик, – вздохнула мадам Донован, а когда они вошли в дом, сказала: – Тут есть ванная комната. Столовая дальше по коридору. Я присоединюсь к вам через минуту.

Столовая была обставлена отполированной до блеска мебелью «чиппендейл». Большой обеденный стол почему-то не был накрыт, зато у окна стоял освещенный солнцем, элегантно накрытый на две персоны небольшой приставной столик.

– Разве здесь не уютнее? – спросила вошедшая в комнату госпожа Донован. – Я всегда ем здесь, если обстоятельства позволяют.

Они сели за стол. Госпожа Донован все еще была в своей очаровательной соломенной шляпке.

– Мадам, – вырвалось у Десмонда. – Я, конечно, понимаю, что должен осторожно выбирать слова, но не могу не сказать, что просто влюбился в вашу прелестную шляпку. Это настоящая летняя шляпка для воскресных прогулок в Боулдерз-Лок. Мне очень хотелось бы пригласить вас на прогулку по реке.

– Вы что, собираетесь грести? В вашем-то «Берберри»?

– Нет, но я могу смотреть, как вы лежите на корме, откинувшись на подушки и опустив прекрасную руку в прохладную, прозрачную воду, в то время как наша лодка проплывает под склонившимися над рекой плакучими ивами.

Она улыбнулась счастливой улыбкой и заглянула ему в глаза, но сразу же взяла себя в руки и отвернулась.

– Предупреждаю вас, Десмонд, сегодня вы ничего здесь не получите, кроме рыбы. Причем рыба эта еще не далее как в шесть утра плавала в море.

Патрик как раз подавал суп в бульонных чашках из тончайшего дрезденского фарфора.

– Мое почтение, ваше преподобие. Это суп-пюре из омара, – шепнул он на ухо Десмонду.

Густой суп из омара, украшенный клешнями, подавался с тертым сыром и шариком густых сливок.

– Ну что? Хотите добавки? Если вы будете, то и я не откажусь. Обед у нас сегодня довольно скромный.

– С удовольствием. Суп просто восхитительный.

После второй порции супа в комнате наступила тишина, так как Патрик как раз начал осторожно открывать покрытую плесенью бутылку.

– Осторожно, Патрик, только не смешивай!

– Может быть, мадам сама попробует?

– Нет, – отмахнулась она и добавила: – Все должно быть, как полагается. Это вино слишком долго ждало, пока мы его попробуем.

Патрик разлил по бокалам прозрачное янтарное вино. Десмонд пригубил вино и с уважением посмотрел на сидящую напротив него хозяйку. Это было старое выдержанное шабли с медовым ароматом.

– Да, – улыбнулась она. – Ужасно хорошее вино. И очень редкое. Поэтому мы должны допить бутылку.

В это время подали второе блюдо. Жареное филе камбалы с анчоусами и пюре из ирландского картофеля.

– Ешьте, не стесняйтесь. Предупреждаю, кроме фруктового салата, больше ничего не будет.

Свежая рыба, поджаренная с обеих сторон. Нет, устоять было попросту невозможно. И Десмонд, естественно, не стал отказываться, когда блюдо начали разносить по второму кругу. Впрочем, так же, как и госпожа Донован.

А затем последовал холодный компот из свежих фруктов, который подали в старинных серебряных чашах для причастия.

– Кофе подадут в гостиной.

Сев на большой диван лицом к окну, они с удовольствием выпили крепкий черный «мокко». Десмонд, захваченный врасплох приступом блаженной эйфории, чувствовал, что не может отвести глаз от госпожи Донован.

– И что же дальше? – улыбнулась она. – Вы что, решили взять пример с нашего достопочтенного каноника?

– Вы меня оскорбляете, мадам… Неужели я могу забыть о вас?

– Мы можем сидеть на разных концах дивана. Что будет удобно и вполне невинно. Кажется, это называется «лицом к лицу».

– Скажите, мадам, вам хочется спать?

– Решительно нет.

– Тогда я хотел бы, с вашего позволения, чтобы вы помогли мне прояснить один вопрос, который мучает меня с той минуты, как я вас увидел.

– Да? – с сомнением в голосе прошептала она, подумав: «Надеюсь, под воздействием шабли он не позволит себе ничего лишнего, такого, что может только все испортить».

– Моя дорогая мадам, со времени нашей первой встречи в «Маунт-Вернон» меня не покидает ощущение, что я уже видел и слышал ваш голос раньше. И теперь после двух блаженных часов, что провел с вами наедине, я не могу не сказать, как сильно вы напоминаете мне Джеральдину Мур, которая несколько лет назад в Уинтоне своим потрясающим исполнением партии Лючии в опере Доницетти «Лючия ди Ламмермур» заставила меня аплодировать так, что я чуть было не отбил себе ладони. – И, помолчав, Десмонд добавил: – И потом, этот чудный портрет в холле… в образе Лючии…

Она, казалось, слегка смутилась, но потом взяла себя в руки и улыбнулась.

– А, Доницетти… Он умеет трогать душевные струны. Но, мой дорогой Десмонд, я полагала, будто все в Ирландии, включая вас, знают, что до замужества я была Джеральдиной Мур и четыре года работала с Д’Ойли Картом и Карлом Роса. Да, припоминаю, я исполняла партию Лючии на тех гастролях. А еще, как мне кажется, партию Тоски.