Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Теперь, когда Финлей снова впрягся в прежние свои обязанности, все шло легко, как по маслу. С наступлением хорошей погоды бремя забот о пациентах из Андерстонской больницы ослабло: благодатное солнечное тепло сильно сократило количество кашляющих и простуженных больных, которыми в зимние месяцы без продыха занимался Финлей. Теперь он мог бросить взгляд на возвышенности, где промокшие вересковые пустоши уже не блестели, покрытые изморозью, а постепенно высыхали под солнцем.

Соседний дом, стоявший во всей своей красе, был безмолвен, его единственным обитателем была экономка, тень которой, бесшумно двигающуюся за занавешенными окнами, иногда замечала Джанет. Шикарной черной машины нигде не было видно, из чего Джанет сделала вывод, что ее владелица отбыла в каком-то неизвестном направлении. Грейс больше не упоминалась в разговорах доктора Финлея и доктора Камерона, – видимо, эта тема утратила свою актуальность. И хотя Финлей внимательно высматривал Боба на Гиелстон-роуд, мальчика уже давно там не было, – вероятно, сдавал свой первый экзамен в университете в Глазго.

После беседы с секретарем городского совета Финлей предстал перед всем советом и честно и откровенно изложил свою позицию, начав с самой первой встречи с Грейс на балу выпускников. Он заявил под присягой, что не имел ни малейшего представления о намерении адвоката Грейс оформить покупку дома на его имя. Спокойное достоинство, с которым он держался, и несомненная правдивость ответов на все вопросы, заданные советом, были настолько убедительны, что последний вынес решение столь же твердое, сколь и единодушное. После консультации с городским советом его секретарь обратился к Финлею с такими словами:

– Доктор Финлей, я уполномочен сообщить вам, что совет единогласно вынес твердое решение, которое с данного момента вступает в силу. У членов совета нет никаких сомнений в том, что дом был оформлен на вас без вашего ведома или согласия. Хотя таковое действие было задумано исключительно для того, чтобы, введя в заблуждение совет, заставить его легально продать дом по цене, соизмеримой с уважением, которое питают к вам все члены совета – да и вообще все в Таннохбрэ, – тем не менее эта цена остается действительной и законной. У вас есть возможность не только купить для себя этот дом по выгодной цене, но и – обратите внимание на это – законное право воспрепятствовать любому лицу в покупке данной недвижимости.

На лице Финлея отобразилось выражение такой изумленной невинности, что члены совета наградили его продолжительными аплодисментами. Когда собрание наконец закончилось, секретарь совета обнял Финлея за плечи и повел в маленькую боковую комнату:

– Мой дорогой Финлей, вы настолько любимы в нашем обществе, что я хотел бы, чтобы вы знали, как все мы рады, что это явно преступное использование вашего имени без вашего ведома или согласия не только отразится на правонарушителях, но и приведет к законному и положительному результату в вашу пользу. Это историческое здание, примыкающее к дому, где вы проживаете в настоящее время, может быть приобретено вами, с учетом всех ремонтных работ, изменений и улучшений, за сумму, размер которой обусловлен сочувствием городского совета вам как лицу, которому был нанесен моральный ущерб. Эта привилегия будет оставаться в силе в течение трех лет, и цена, по которой вы можете приобрести полностью отремонтированный дом, является той ценой, которая была установлена за старую, не отремонтированную недвижимость. – Прежде чем Финлей успел оправиться от потрясения, вызванного этим великолепным, неожиданным и непрошеным подарком, и что-то ответить, как секретарь продолжил: – Совет делает этот жест добровольно и с благодарностью за огромную услугу, которую вы оказываете нашему обществу с первых дней вашей работы в качестве квалифицированного врача. – Затем тихим голосом, интимным и дружелюбным, добавил: – Пойдемте ко мне в кабинет, дорогой, и примем по глоточку «Гленлоха» за ваше славное будущее.

Естественно, Финлей был в восторге от своего приобретения и часто, когда никто не видел, тихонько посещал этот дом, чтобы полюбоваться прекрасной мебелью, которая столь же неожиданно стала его собственной. И постепенно в его голове оформился вопрос: что ему делать с этим сокровищем? Если бы он был женат, такого вопроса не возникло бы. Какой чудесный и подходящий подарок для любимой женщины! Увы, такой женщины не было. Похоже, судьба оказалась к нему немилостива, и он обречен так и прожить холостяком.

Тогда что же ему делать с этим домом? Добрый доктор Камерон, несколько обиженный тем, что к его ассистенту отнеслись с таким пиететом, не упускал случая поязвить на сей счет:

– И когда же ты переедешь в свой великолепный новый дом, Финлей?

Или:

– А не было ли мысли подать объявление в местную газету: «Красивый и знатный джентльмен, с большим меблированным домом, желает жениться. Прилагайте к заявке фотографию и резюме».

Хотя Финлей снисходительно относился к подобным репликам, они подвигли его на мысль, что этот дом вместо красивой игрушки должен стать местом, которое можно использовать для хороших и полезных дел. Он сел и написал длинное письмо своей знакомой старшей медсестре из детской больницы, объяснив свою цель и попросив ее наведаться к нему в новый дом.

Старшая медсестра тотчас приехала и, к удивлению и замешательству Финлея, оказалась совсем не той озабоченной матушкой, которую он хорошо знал. Она не была ни седой, ни окостеневшей в коленных суставах, ни явно затянутой в корсет. Когда она явилась и без улыбки протянула ему руку в знак приветствия, он увидел, что она молодая, высокая и гибкая, с аккуратными ступнями и стройными икрами ног. Как будто всего этого было недостаточно, чтобы обезоружить его, она была к тому же категорически и без вопросов очень красивой женщиной.

– Хотя мы никогда не встречались, я полагаю, что вы доктор Финлей. Я мисс Лейн, новая старшая медсестра в детской больнице, и я с благодарностью принимаю предложение предоставить ваш дом и сад для восстановления наших выздоравливающих детей, только, разумеется, если будут проведены некоторые предварительные мероприятия.

– Какие, например? – спросил Финлей.

Она улыбнулась спокойной, снисходительной улыбкой:

– Чтобы приспособить красивый частный дом для нужд маленьких детей, требуется кое-что сделать. Могу ли я теперь, с вашего позволения, осмотреть его?

Финлей тут же встал и, не говоря ни слова, прошел через прекрасный сад к своему дому и распахнул дверь.

Она элегантно вошла, как человек, привыкший к роскоши, и в сопровождении молчаливого Финлея внимательно осмотрела дом и его обстановку.

– Вы, конечно, знаете, что у вас здесь, доктор? – мягко спросила она, внимательно разглядывая ковры в большой столовой.

– Конечно, – коротко ответил Финлей. – Восточный антиквариат.

Она заметно вздрогнула:

– Ради бога, не употребляйте эти ужасные слова, которые включают в себя весь мусор, продаваемый на Шепард-маркет. Вот, например, – она указала на элегантный ковер с красивым цветочным рисунком, – это великолепный керманский ковер с цветочным узором девятого века, с тысячами стежков на одном шестидюймовом квадрате. Ведь крестьянка могла посвятить всю свою жизнь созданию этого благородного предмета искусства. Этот ковер, как и другие, не менее замечательные, нужно убрать, а вместо них покрыть пол циновками из кокосового волокна.

– Это действительно необходимо, сестра?

– Это в ваших же интересах, доктор Финлей, иначе бог знает что станет с вашими бесценными коврами, когда в доме будут грязные и часто страдающие недержанием маленькие дети!

Финлей промолчал. Этот аспект своей филантропии он совершенно не учел. Тем временем старшая медсестра продолжала:

– Я также настоятельно советую вам убрать все хрупкие предметы. Эти прекрасные тарелки Канси[255]255
  Канси – маньчжурский император из династии Цин, годы его правления (1662–1723) называют золотым веком Китайской империи.


[Закрыть] на буфете следует сохранить, как и великолепную вазу Цяньлун[256]256
  Цяньлун – маньчжурский император империи Цин (годы правления 1736–1795).


[Закрыть] и чашу Мин. Эти заманчивые яркие предметы сразу же привлекут детей, которые либо полезут за ними, чтобы опрокинуть, либо будут бросать в них камни.

Финлей помолчал, а потом саркастически заметил:

– Вы так много знаете об антиквариате, мадам. Должно быть, какое-то время вы работали в лавке старьевщика.

– К сожалению, нет, доктор Финлей. Те немногие знания, которыми я обладаю, достались мне от моего дорогого отца, профессора востоковедения в Оксфордском университете, я часто сопровождала его в поездках на Восток.

– Он должен был оставить вас там, мадам. Один из этих шейхов устроил бы вам то, чего вы по праву заслуживаете, – хорошую встряску и все, что за ней последует.

– Еще не родился мужчина, который устроил бы мне встряску.

– В самом деле, мадам? – спросил Финлей, положив руки ей на плечи и легонько встряхнув.

Он тут же оказался распластанным на полу, чему сам удивился.

– Мне следовало бы сказать вам, доктор, что, когда я училась в Гёртон-колледже, я прошла специальный курс самообороны, что позволяет мне справиться с любым нападением – ну вот как с вами.

Все еще находясь в своем позорном положении, Финлей от души рассмеялся, как будто над отличной шуткой, после чего без всякого предупреждения он прыжком снова оказался на ногах, а его руки крепко сжали ее талию. Затем она лишилась опоры и плавно опустилась спиной на керманский ковер, с накинутой на голову юбкой, в наибелейших, благодаря искусству прачки, панталонах и с красивыми стройными ногами. Чтобы убедиться в обездвиженности дамы, Финлей уселся ей на живот и пробормотал:

– Как насчет мужчины, мадам? И что там с Гёртоном?

В этот самый момент раздался стук в дверь и вошла Джанет с подносом.

– Я думала, вы захотите кофе, сэр, для себя и вашей гостьи.

– Спасибо, Джанет. Можешь подавать.

– Пожалуйста, без сахара, Джанет, – прозвучала откуда-то из-под Финлея просьба.

При этих словах Финлей встал и, взяв жертву за обе руки, поставил на ноги и бережно усадил в кресло в стиле Людовика XVI.

– Не надо об этом никому рассказывать, Джанет, – попросил Финлей, принимая чашку. – Мисс Лейн как раз показывала мне упражнения, которым научилась в колледже.

– Мне привиделось, сэр, – сказала Джанет, уходя, – что леди показывала вам больше чем свои упражнения.

– Ну а теперь, когда мы сели и пришли в себя, могу ли я узнать, дорогая сестра, нравится ли вам кофе?

– Восхитительный. Я выпью еще чашечку, если наглец и грубиян угостит.

– Конечно, мисс Лейн, – ответил Финлей, наливая ей кофе. – Полагаю, вы Элис Лейн, если мне когда-нибудь будет позволено обращаться к вам по имени?

– Можете уже начинать, доктор Финлей. По правде говоря, я пришла сюда настолько пресыщенной всяческими похвалами в ваш адрес – газетными и прочими, – что решила преподать вам урок. Вместо этого вы преподали его мне.

– Ах, глупости, Элис! Мне и в голову не пришло бы вести себя грубо с такой очаровательной дамой, как вы, занимающейся столь важным и полезным делом. Теперь я готов сказать вам прямо и твердо, что вы можете делать здесь все, что считаете нужным для своих малышей. Ваши условия принимаются заранее. Ну почему, черт возьми, я должен вести себя как надутый домовладелец, если дом оказался у меня лишь благодаря серии случайностей, из-за доброй воли и благорасположенности ко мне городского совета?!

Элис, казалось, хотела что-то сказать, но вместо этого улыбнулась и пожала ему руку.

– Итак, – продолжал Финлей, – могу я считать вас своим близким другом?

Она улыбнулась еще шире и, не отпуская его руки, снова пожала ее:

– Как я могу сказать «нет» джентльмену, который видел меня в панталонах?

Союз между Финлеем и новой старшей медсестрой стремительно креп. Все ковры и драгоценный фарфор хранились под замком в маленькой боковой комнате, когда-то предназначавшейся для консультаций пациентов. На красивых полированных дубовых полах лежали кокосовые циновки, а в большой гостиной было расставлено с полдюжины больничных коек для детей, которые еще не могли ходить.

– Вас все устраивает, сестра? – спросил Финлей, когда они вместе закончили осмотр.

– Лучше и не бывает, доктор, – ответила она.

Затем в прекрасный солнечный день «скорая помощь» начала курсировать между Бартон-Хиллз и новым домом для выздоравливающих. Одновременно дом осадила толпа фотографов, от которых было не отбиться. Фотографировалось все и вся, внутри и снаружи переоборудованного дома. Финлей был сфотографирован без пиджака, в рубашке, выносящим детей из машины «скорой помощи». На одном совершенно чудесном снимке он был запечатлен с маленькой девочкой-инвалидом лет пяти на руках в тот момент, когда девочка, болтая ножками в железных протезах, подняла голову, чтобы поцеловать его в щеку.

Эта фотография стала «гвоздем» для прессы. Она появилась во всех шотландских газетах, затем в лондонских ежедневных газетах и, наконец, попала в иллюстрированные журналы «Сфера» и «Скетч». К фотографии прилагался трогательный рассказ о молодом шотландском докторе, который пожертвовал своим великолепным домом ради самой достойной из всех благотворительных целей – лечения и ухода за детьми-инвалидами. Но это было еще не все: как-то один маститый журналист, известный своей язвительной способностью очернять богатых и знаменитых, без всякого предупреждения явился в дом, где Финлей, по пояс раздетый, купал детей, по двое, среди брызг, пара, мыльной пены и всеобщего веселья. То, что увидел этот журналист, заставило его остаться не только на весь день, но и на всю неделю. А вернувшись в Лондон, он написал проникновенную статью, озаглавленную «Мой выбор Человека года».

Хотя она осталась непрочитанной ни Финлеем, ни старшей медсестрой, эффект от нее был внушительный. Отель «Каледония» стал заполняться гостями, главной целью которых было посетить или хотя бы мельком увидеть этого молодого врача из горной страны, образцового шотландца, который предоставил свой прекрасный дом для ухода за детьми-инвалидами: он-де лично их кормил, купал, носил, массировал и тренировал с помощью молодой и исключительно красивой медсестры.

Воспользовавшись этим наплывом, Финлей установил на воротах большой ящик для сбора пожертвований с двумя простыми словами: «ДЛЯ ДЕТЕЙ».

– Как же нам подсобил этот журналист, – заметил Финлей своей медсестре на кухне за чаем – редкий момент за весь день, когда они оставались наедине. – А то, знаешь, у меня скоро кончатся деньги.

– Твои собственные деньги?

– Разумеется, почему бы и нет? Это мое шоу! Прости, дорогая Элис, наше шоу.

Она на мгновение задумалась:

– Интересно, сколько нам подали эти добрые люди? Небось фунтов двадцать?

– Ты шутишь, детка! Эти наши самые щедрые посетители дали, в общем, больше пятисот фунтов!

– Это ты, конечно, шутишь?

– Пойдем со мной в банк, и сама все увидишь.

Рука об руку они отправились в город, оставив Джанет присматривать за детьми. Финлей крепко держал в правой руке старинный черный саквояж, теперь уже свободный от инструментов, но еще более тяжелый, чем прежде. Когда они шли по Черч-стрит, все взгляды были устремлены на них – добропорядочные бюргеры Таннохбрэ просто останавливались и глазели.

– Послушай, Финлей, пожалуй, это чересчур! Давай пойдем по более тихой дороге.

– Ни в коем случае. В следующий раз я понесу деньги в нашей коробке для сбора пожертвований.

В банке Финлей вежливо спросил, можно ли им встретиться с управляющим, и почти сразу же их провели в святая святых оного, где уважаемых клиентов с величайшей сердечностью приветствовал сам мистер Фергюсон.

– Входите, входите и присаживайтесь. Я знаю вас обоих, но если бы и не знал, мне достаточно было бы глянуть в «Геральд». Там о вас много чего – и фотографий, и прочего.

– Благодарю вас, сэр, за любезный прием. И возможно, вы знаете причину нашего визита. Сборы для нашего детского дома поступали так быстро, что я хотел бы положить все, что у нас есть, на новый счет, открытый специально для нашего заведения, то есть именно для детей.

– Ну тогда давайте сначала посмотрим, что у вас здесь. – Взяв у Финлея саквояж, он высыпал его содержимое на стол, быстро пересчитал банкноты и монеты, потом с улыбкой посмотрел на Финлея. – Молодой человек, вы гораздо богаче, чем я думал. Что вы хотите сделать с этой значительной суммой?

– Положить на счет нашего заведения, сэр, исключительно для детей.

– Что вы, любезный! У вас здесь больше пятисот фунтов. И ни пенни для себя самого, занятого всем этим, или для вашей дамы, которая вам помогает?

Финлей переглянулся с Элис:

– Мы хотим, чтобы все это пошло на благо, пользу и комфорт детей.

– И на хорошую еду, которую они получают, – добавила Элис.

Мистер Фергюсон откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на них обоих:

– Но ведь по здравому смыслу, по общей справедливости каждый из вас имеет право на разумное жалованье? А вы, Финлей, – на деньги за то, что у вас арендуют дом с участком.

– Мы с мисс Лейн решили предоставить наши услуги бесплатно для благого дела. По той же причине я не хочу ни пенни за сдачу в аренду своего дома.

Управляющий снова помолчал и наконец сказал:

– Если бы мы, то есть наш банк, сделали специальное пожертвование в размере ста фунтов, как бы вы его использовали?

– Сэр, я бы купил специальный аппарат, чтобы вылечить маленькую девочку. Она не может ходить и носит на ногах протезы, от которых никогда не избавится. Только подумайте об этом, сэр, каково это – быть на всю жизнь парализованным. Сейчас я делаю ей специальный массаж и электротерапию. Если бы у меня был этот аппарат, я думаю, он побудил бы ее сделать то, чего она никогда не делала, – попытаться самой ходить.

– Финлей, я прослежу, чтобы сто фунтов сегодня же были переведены на ваш собственный счет. И возможно, позже вы позволите мне навестить вас, чтобы увидеть этот аппарат в действии.

– Непременно приходите, сэр, – тут же ответил Финлей. – Просто дайте мне несколько недель, чтобы начать лечение.

Управляющий благоразумно выждал три месяца, прежде чем нанести обещанный визит, и был сердечно рад увиденному. Пока дети шумно играли в другой части сада, маленькая девочка училась ходить. Держась за алюминиевые ручки какого-то устройства на резиновых колесиках, она, подбадриваемая Финлеем, медленно продвигала вперед этот маленький аппарат.

– Хорошо, хорошо, девочка! Согни правое колено, еще, еще! Молодец, девочка. А теперь посиди, отдохни.

Девочка скользнула обратно на сиденье аппарата и повернулась к Финлею с легкой улыбкой, видеть которую было отрадно.

– Теперь, дорогая, – сказал Финлей, – тебе будет приятно услышать, что ты самостоятельно прошла двадцать ярдов. А сейчас давай немножко пройдемся вместе – ты и я. Потом после чудесной горячей ванны сделаем тебе массаж на пятнадцать минут, чтобы укрепить мышцы.

Оставшись незамеченным в тени, управляющий увидел, как Финлей снял девочку с сиденья и осторожно поставил на ноги. Затем, крепко держа ее за руку, он прошел с ней еще двадцать ярдов, на мгновение отпустив ее руку, так что она действительно несколько шагов сделала без посторонней помощи. С торжествующей улыбкой Финлей понес ее в дом.

Управляющий решил не объявляться. Увиденное тронуло его до глубины души – по его щекам текли слезы, почти ослепляя его, когда он повернулся и отправился обратно в мир коммерции – в свой банк.

Прошло лето, наступила осень, и дети занялись уборкой опавшей листвы с подъездного пути и садовых дорожек. В ранних сумерках, на радость неугомонным сердцам малышей, зажигались костры. Кое-кто из детей уже настолько окреп, что вскоре должен был вернуться в приют в Мюрхеде – возможно, чтобы отправиться по своим домам, если там им будет лучше. Во всяком случае, дом доктора Финлея предназначался только для теплой погоды. Зимой, без надлежащего отопления, его следовало закрыть до весны. И теперь, когда у Финлея появилось свободное время, он был готов больше помогать своему настрадавшемуся коллеге. Присутствие ужасного аппендикса на каминной полке в кабинете способствовало омоложению доктора Камерона, который без видимых усилий пережил период затишья. Но теперь, когда впереди маячила зима, Финлей понял, что должен вернуться к своим обычным обязанностям и снова взвалить на плечи работу потяжелее.

В один из таких вечеров, когда туман начал рассеиваться и Финлей задумчиво шагал по аллее между голыми деревьями, за его спиной раздались легкие шаги, и не успел он обернуться, как в его руку легла теплая знакомая рука и успокаивающий голос произнес:

– У вас такой печальный вид, сэр, я почувствовала, что должна побыть с вами.

– Не называй меня «сэр», иначе я впаду в глубокую и необратимую меланхолию.

– Это печальное время года. Полагаю, мы скоро закрываемся на зиму? – Она шла в ногу с ним. – И ты потеряешь всех своих милых детей.

– И их мать! Увы, я буду скучать по тебе, Элис.

– Да, дорогой доктор Финлей, эта вынужденная разлука – такая тоска. Я так любила быть с тобой – из-за твоего веселого общества и, – она поколебалась, – из-за тебя самого.

– Загадочно, как всегда.

– Ну ты знаешь, о чем я. О твоей способности быть с женщиной веселым и счастливым без желания… опрокинуть ее на спину.

– Разве я не проделал это в тот же день, как только ты появилась?

– О, это было чудесно! Ни за что на свете не отказалась бы от такой восхитительной шалости.

– Да, было весело, вначале. – Он помолчал. – Ты позволишь мне навестить тебя, когда вернешься к себе домой в Сассекс?

Наступило молчание, несколько затянувшееся. Затем она спокойно сказала:

– Финлей, я вынуждена сообщить тебе печальную правду. Я провожу зиму с отцом и… молодым человеком из гвардейской бригады, у которого есть дом в Амальфи, унаследованный от матери. – Затем она как бы между прочим добавила: – Собственно говоря, он мой жених.

Последовало еще более продолжительное и напряженное молчание, после чего Финлей тихо произнес:

– Я рад за тебя. После тяжелой работы здесь, с которой ты прекрасно справлялась, это именно то, что тебе нужно: отдых, солнце и общение с людьми твоего круга.

Они продолжали расхаживать взад и вперед под деревьями, но молча. В какой-то момент она осмелилась взглянуть на него. Его челюсти были сжаты, губы растянуты в улыбке, но щека была мокрой от слез.

– Люди твоего склада не посылают открытки с картинками, но я буду думать о тебе, как ты загораешь на берегу синего моря и бросаешься в набегающую волну вместе со своим другом.

– Благодарю за искренние добрые пожелания. Я не забуду ни их, ни тебя. Как ты знаешь, это мой последний день здесь. Такси заказано на завтрашнее утро. Может, сейчас и попрощаемся?

Повернувшись, она протянула к нему руки. С больно бьющимся сердцем он крепко обнял ее, не касаясь губ, просто прижимая к себе, молча, как будто они уже были одним целым.

Наконец он отпустил ее:

– Благодарю от всего сердца за помощь и чудесное общение. Не будем писать друг другу. Пусть наше расставание сейчас будет ясным, полным и окончательным. Я знаю, что ты слишком хороша для меня, простого человека с простыми манерами, далеко не аристократа, тогда как ты рождена и воспитана в благородной среде, с самых ранних лет привыкла к изысканному обществу и обязана выйти замуж за человека своего круга. Так что прощай, душа моя!

Прежде чем она успела ответить, он повернулся и пошел к дому, где в своей комнате бросился в кресло и закрыл глаза. Одна только мысль утешала его: что она тоже плакала, когда они прощались. Только через несколько часов после расставания с Эллис он наконец встал с кресла и лег в постель.

На следующее утро ему захотелось побыть с маленькой девочкой, которая теперь так хорошо управлялась со своим аппаратом, что с его помощью могла легко в одиночку совершать прогулки по территории сада.

И действительно, когда он вышел в сад, она стояла там, опершись на «велосипед», как она назвала это устройство, и ждала Финлея.

– Я слышал о тебе хорошие новости, милая. Ты сделала целый круг сама.

– Два круга, доктор. И без остановки.

– Замечательно! Ты хорошо потрудилась. А теперь подойди и поцелуй своего старого доктора. – С этими словами он снял ее с аппарата и усадил к себе на колени. Получив поцелуй, он продолжил: – Кстати, как твое настоящее имя, милая? Я не могу все время называть тебя просто «девочка», у тебя должно быть имя.

– Не думаю, что у меня настоящее имя, сэр. Меня просто называли «малявка». Ну вроде как «убирайся к черту с дороги, малявка».

Финлей на мгновение задумался, массируя ноги ребенка, потом сказал:

– Я хочу дать тебе имя.

– О, как это здорово, сэр! Никогда не думала, что мне так повезет.

– Ну что ж, отныне ты будешь Терезой. – Финлей выбрал имя своей любимой святой.

– Тереза! – воскликнула малышка. – Красивое имя, классное!

– Очень классное.

– О сэр, давайте я пойду в самый конец сада, а вы меня позовете.

Она сделала шаг к своему аппарату и припала к рулю. Через минуту она уже скрылась за деревьями в конце сада. Затем Финлей вскочил на ноги и во всю мощь своих легких крикнул:

– Тереза!

Тут же раздался радостный ответный крик – девочка очень быстро вернулась и обняла колени Финлея:

– О, это чудесно, сэр. Иметь имя! Не могли бы мы еще раз так сделать?

К восторгу ребенка, игра была успешно повторена.

– Теперь я смогу рассказать другим детям, кто я! – воскликнула она.

– Тогда слушай, Тереза, – серьезно сказал Финлей. – Твоя маленькая рулевая машинка очень хорошо сделала свое дело, и сейчас мы переходим к следующему заданию. Сегодня ты разучишь небольшой танец под названием «Дудка моряка». Он очень простой и поможет укрепить твои ноги. Давай-ка я тебе покажу.

Напевая мотив песенки, Финлей исполнил несколько простых па, к большому удовольствию своей маленькой спутницы.

– А теперь ты попробуй, Тереза.

Поддерживая ее за руки, он показал ей движения, которые она и в самом деле быстро ухватила. Наконец, на середине танца, он отпустил ее ручонки, так что она исполнила нужные па без поддержки.

– Ты быстро научилась, Тереза! – Он посадил ее к себе на колени. – И я рад, потому что хочу гордиться тобой, когда мы поедем к мистеру Фергюсону на чай в субботу днем.

– Господи боже, сэр! Меня и правда пригласили?

– Еще какая правда, девочка. Помнишь, это ведь мистер Фергюсон подарил тебе «велосипед»? Вот почему я хочу, чтобы ты немного потанцевала для него.

– О да, сэр, я буду очень-очень много тренироваться.

Субботний день выдался чудесным, и Финлей пожалел, что его малышка одета в не слишком подходящее для чаепития платье. И хотя ее старое серое платье было достаточно неприглядным, это ничего не значило по сравнению с сиянием ее маленького личика, на котором было написано ожидание чуда. Поскольку по субботам в Таннохбрэ всегда было трудно припарковаться, Финлей заказал такси. Когда он помог ей сесть на заднее сиденье рядом с собой, она пришла в полнейший восторг:

– Только подумайте, доктор Финлей, Тереза впервые в жизни села в такси. И едет на свое первое чаепитие.

Поскольку банк в субботу был закрыт, мистер Фергюсон и его жена, красивая дородная женщина, ждали их наверху, в большом просторном доме. И с каким теплом приняли они Финлея и его маленькую спутницу! В гостиной был накрыт стол для великолепного чаепития с прекрасным тортом из мороженого, засахаренными фруктами и печеньем.

Финлей с удовольствием отметил, как хорошо ведет себя Тереза и как быстро Фергюсон и его жена прониклись к ней всем сердцем.

– Мне очень жаль, миссис Фергюсон, что я не нашел подходящего платья для малышки, но, видите ли, я не очень-то разбираюсь в таких вещах.

– Не волнуйтесь, доктор, – сказала миссис Фергюсон. – Полагаю, у меня есть как раз то, что подойдет девочке. Пойдем со мной, Тереза, мы поищем для тебя красивое платье.

Взглянув на Финлея, который ответил ей ободряющей улыбкой, Тереза вместе с миссис Фергюсон вышла из комнаты.

– Несколько лет назад мы с женой пережили страшное горе – потеряли нашу маленькую дочку. Она стояла на тротуаре, когда вдруг прямо на нее с дороги на большой скорости свернул пьяный водитель… В общем, жена настояла на том, чтобы сохранить все дочкины вещи, ее одежду, книги, игрушки – все.

Финлей промолчал. Что тут можно было сказать? И уже с нехорошим предчувствием он подумал о том, что вполне могло его ожидать. И действительно, в этот момент открылась дверь и вошла Тереза, одетая в красивое белое шелковое платье с широкой юбкой, в шелковые чулки и изящные лакированные туфельки. Ее волосы были зачесаны назад и завязаны серебристой лентой, а тонкую шею украшало серебряное ожерелье с аметистами. Она посмотрела на Финлея, смущенно осознавая, как изменилась ее внешность, затем обняла его и крепко поцеловала:

– О, доктор Финлей, вам нравится, как я теперь выгляжу? А под платьем я даже еще красивее в том, что миссис Фергюсон называет моим «нижним бельем». Хотите посмотреть?

– Если миссис Фергюсон нравится, дорогая, то и мне тоже.

– Теперь я не называю ее миссис Фергюсон. Ей нравится, когда я называю ее «мама». А сейчас я спущусь вниз и покажу новую себя Норе, кухарке.

Когда она ушла, Фергюсон молча посмотрел на Финлея:

– Мой дорогой, мой дорогой Финлей, эта маленькая девочка объяснила ситуацию лучше, чем я когда-либо смог бы. Вам будет тяжело, я знаю. Вы спасли ее от страшной болезни. Вы любите ее, как свою собственную дочь. И все же, Финлей, не лучше ли ей жить в уютном доме с матерью, любящей матерью, которая будет заботиться о ней и воспитывать ее как родную дочь? Только женщина может правильно ухаживать за маленькой девочкой, пока та не войдет в зрелую пору девичества. Разве вы не чувствуете, что, какой бы ни была ваша жертва, было бы разумно отпустить Терезу к нам, как будто она наше дитя?

Финлей наклонился вперед и поднес руку ко лбу. «Да, – подумал он, – ради моей малышки я должен отпустить ее».

– Да, – наконец произнес он. – Я понимаю все ваши доводы. И я согласен. Я должен согласиться. – Он помолчал. – Лучше мне не оставаться на этот маленький праздник. Тереза не будет скучать по мне. Лучше так. Я счастлив, что ей повезло, потому что знаю: вы, сэр, и ваша жена сделаете все возможное, чтобы девочка была счастлива.

Финлей уже собрался уходить, когда Фергюсон встал и пожал ему руку:

– Мы никогда, никогда не забудем, дорогой Финлей, что без вас наша прекрасная маленькая дочь осталась бы беспомощной, безнадежной калекой.

Финлей шел домой медленно, в настроении, граничащем с отчаянием. «Что со мной не так, – с горечью думал он, – почему я обречен на такие испытания? Я теряю единственную женщину, которую когда-либо любил, и теперь, по весьма уважительным причинам, я должен отказаться от почти своего, самого дорогого мне ребенка».