Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Энн сделала долгий горестный вдох. Итак, вот до чего дошло. Подсознательно она с самого начала понимала, что своенравие Люси и мягкотелость Джо никогда не станут хорошим сочетанием. Она решительно взяла себя в руки.

– Послушай меня, Джо, – твердо начала она. – В том, что ты мне рассказал, ничего хорошего нет. Но сдаваться не стоит. Ты должен собраться с духом. Если повезет, то может оказаться, что все не так плохо, как тебе представлялось. А теперь скажи, чем собираешься заняться?

– Я всегда могу водить машину, – мрачно ответил он. – Страховая компания поговаривает о том, чтобы прихватить наш бизнес – во всяком случае, то, что от него осталось. – Он удрученно замолчал. – Наверное, я мог бы работать там.

– Первоклассная идея, – поспешила сказать Энн. – Если ты покажешь, что чего-то стоишь, в конце концов сможешь получить достойную должность.

Он поднял глаза:

– Ты имеешь в виду поступиться своим самолюбием и остаться с ними?

– Почему бы и нет, Джо? – бодрым тоном заговорила она, незаметно возвращая ему чувство самоуважения. – Думаю, они ухватятся за возможность заполучить такого механика, как ты, человека, который так хорошо разбирается в практической стороне дела.

– Да, – отозвался он не без гордости. – Они никогда не найдут лучшего механика, чем я.

– Тогда давай, Джо, – с энтузиазмом продолжала Энн. – Покажи им, на что ты способен. И Люси тоже покажи. Так ты сможешь вернуть ее.

Он выпрямился в кресле, его глаза засветились надеждой.

– Ты думаешь, я все еще могу чего-то добиться?

– Конечно, Джо!

Наступила тишина. Джо был теперь совершенно трезв. Он повернулся к Энн, и на глаза ему снова навернулись искренние слезы.

– Ты хорошая, Энн. Ты даешь человеку новое сердце. Я чувствовал, что мне поможет встреча с тобой. Так оно и случилось. Я брошу пить. И хотя мне противно пресмыкаться перед этой проклятой компанией, я останусь там. Я докажу тебе, что еще не побежден.

– Это главное, Джо.

Он медленно встал, расправил плечи, и она проводила его до внешних ворот. Там он остановился и крепко пожал ей руку. Он пообещал поддерживать с ней связь, писать Люси, делать все возможное, чтобы все исправить. Затем Джо повернулся на каблуках и решительно зашагал по улице.

Энн смотрела, как его силуэт растворяется в темноте. Она ни словом не обмолвилась ему о собственной беде. Но теперь случившееся нахлынуло на нее с удвоенной силой. Чуть погодя, добравшись наконец до своей комнаты, она обнаружила записку с просьбой незамедлительно явиться к главной медсестре.

Энн никогда не рассказывала, что произошло на той встрече поздним вечером.

Ключевое достоинство мисс Ист состояло в умении реально смотреть на вещи. Ни четкое представление о случившемся, ни твердое убеждение в невиновности Энн (которое она, впрочем, старалась не показывать) никак не повлияли на ее решение. Мисс Ист не хотела публичного скандала. А миссис Боули устроила бы публичный скандал, если бы Энн продолжала работать в госпитале. Поэтому оставалось только одно – Энн должна была уйти.

Прежде чем вынести приговор, мисс Ист прочитала Энн язвительную лекцию о том, как глупо рассчитывать на порядочность любого мужчины, сделала несколько едких замечаний по поводу расхожих заблуждений, что медсестры якобы уводят чужих мужей, и, наконец, смягчила удар, сообщив Энн, что, если она поклянется хранить тайну, ей вместо позорного увольнения будет дана возможность уйти по собственному желанию.

Говорить что-то в свое оправдание было бесполезно. Энн поняла, что должна подчиниться. На следующее утро весь госпиталь потрясла ошеломляющая новость о том, что медсестра Ли через месяц увольняется.

На Энн сразу же обрушился шквал вопросов. Но она хранила молчание. Даже Норе и Гленни не могла открыться. Уныние охватило счастливую троицу. Энн дала понять, что уезжает по семейным обстоятельствам. Но это не удовлетворило ее подруг.

Энн ходила потрясенная и подавленная – во второй раз ее карьеру постиг сокрушительный удар, и снова она ни в чем не была виновата. Какое-то время в ней еще теплилась надежда, что Боули может рассказать правду. Но достойный презрения Мэтт, не на шутку испугавшись, принял решение залечь на дно. И вскоре последняя надежда Энн умерла.

После этой истории она не встречалась с доктором Прескоттом целую неделю. Как-то раз он прошел мимо нее в коридоре с таким видом, словно ее не существует.

Но затем в очередную среду ей пришлось заступить на дежурство в его операционной. После операции контакт, которого она так боялась, был неизбежен. Когда она помогала Прескотту снять халат в маленьком подсобном помещении, где он мыл руки, он, не глядя на нее, заметил тем ледяным тоном, которым особенно искусно владел:

– Мне сообщили, что вы удаляетесь в другие сферы.

Все ее существо содрогнулось от его тона.

– Да, сэр, – с таким же холодом постаралась ответить она.

– Куда вы собираетесь?

– Думаю, в Лондон. Видите ли… моя сестра… по семейным обстоятельствам… – Энн растерянно запнулась и опустила глаза.

В его молчании было полно сарказма. Он взял полотенце, которое она протянула ему, и начал вытирать руки, тщательно осматривая каждый палец. Затем, как и подобает хирургу, он вскрыл самую суть ее душевной смуты.

– Меня не особенно волнуют россказни миссис Боули, – холодно сказал он. – Но, насколько понимаю, я должен поблагодарить вас за участие в моих планах.

Она прикусила губу, донельзя уязвленная этим упоминанием о ее неприятностях, о ее жалких попытках заручиться поддержкой Боули для новой клиники.

Прескотт безжалостно продолжал:

– Мне, без сомнения, лестна ваша забота. Но я хочу, чтобы вы поняли, что я никому не позволяю вмешиваться в мои дела. И меньше всего – медсестрам.

– Мне очень жаль, – прошептала она.

– Не сомневаюсь, – ответил он с той же холодной и резкой иронией. – Но я сожалею больше, чем вы. Ваша простота и наивность фактически лишили меня всех шансов организовать свою клинику в Манчестере. Должен поблагодарить вас за эту медвежью услугу.

Энн было нечего сказать. Сдерживая слезы, она просто опустила голову. Повисло молчание.

По-прежнему не глядя на нее, он заключил:

– Я не знаю, каковы ваши планы. Честно говоря, у меня нет никакого желания это знать. Но полагаю, что, покидая в данной ситуации «Хеппертон», вы можете столкнуться с определенными трудностями в поисках подходящей должности. А мне не хотелось бы, чтобы ваша работа здесь осталась неоцененной. Если вы передадите это письмо медсестре Трафальгарской больницы в Лондоне, она устроит ваши дела надлежащим образом. До свидания, сестра Ли.

С разбитым сердцем Энн приняла незапечатанный конверт, который он протянул ей. Руку он ей не пожал, и она ничего не сказала – лишь повернулась и с мучительным чувством поражения медленно вышла из помещения.

Когда Энн направлялась к палате «С», ее остановила операционная сестра Карр:

– Что случилось, Ли? – В вопросе медсестры сквозило скорее естественное, чем злонамеренное любопытство. – Прескотт отругал тебя?

Энн покачала головой.

– Ну, – сказала медсестра, – у тебя такой вид, словно отругал! Сегодня он был явно не в себе, чему, кстати, не стоит удивляться. Если его тут все устраивало, то он, видно, очень расстроен, оттого что уходит.

– Уходит! – испуганно воскликнула Энн.

– А ты разве не знала? Я узнала об этом пару часов назад. Слышала, как Прескотт и старина Синклер разговаривали перед началом операции. Боули окончательно отказался давать деньги. «Меня уже тошнит от этих препятствий, – сказал Прескотт Синклеру. – Здесь у меня и через сто лет не будет ни шанса на успех. Я перенесу борьбу на другой фронт».

Энн растерянно уставилась на медсестру Карр. Ей были не совсем понятны мотивы, стоявшие за решением Прескотта отказаться от работы в Манчестере. И все же инстинкт ей подсказывал, что пусть и отчасти, но без ее неудачного вмешательства тут не обошлось. Она молча повернулась и, ничего не видя перед собой, двинулась прочь.

Вернувшись в палату «С», она попыталась уединиться на кухне при палате и обнаружила, что держит в руке письмо, которое ей дали. Машинально она прочла его. Это была великолепная рекомендация на должность старшей медсестры, ныне вакантную в Трафальгарской больнице в Лондоне.

Измотанная Энн больше не могла подавлять свои эмоции. Чувствуя, что ее жизнь превратилась в какой-то безнадежно запутанный клубок, она не выдержала и разрыдалась так, как будто ее сердце готово было разорваться.

Морозный зимний день в Лондоне. Серое небо, нависшее над бурлящим городом, гудки и грохот транспорта, автобусы, набирающие пассажиров, мчащиеся такси, миллионы куда-то спешащих горожан. Для Энн, отправившейся из Трафальгарской больницы на встречу с Люси, огромный мегаполис еще не утратил своего очарования, своей мощи, – она всем своим существом ощущала его как поле битвы, где ей, медсестре, еще предстоит сыграть отведенную роль.

Переход в Трафальгарскую больницу был теперь свершившимся фактом. Главная медсестра Мелвилл, высокая, аристократичного вида женщина, была близкой подругой матери доктора Прескотта. С того момента как Элис Мелвилл, надев очки в роговой оправе, сосредоточилась на письме Прескотта, Энн могла считать себя принятой на работу.

Современная Трафальгарская больница представляла собой огромный научное учреждение для оказания помощи горожанам, какие бы несчастья и болезни ни привели их сюда. Энн еще не настроилась на ритм этого маховика и не вполне приспособилась к изменившемуся окружению. Поскольку она всей душой тяготела к хирургии, для нее было своего рода разочарованием обнаружить, что ее палата, «Болингброк», была предназначена для консервативного лечения. Тем не менее ее шеф, доктор Верни, был дружелюбен, сотрудники доброжелательны, и боль из-за ее отъезда из Манчестера стала затихать.

Тем не менее, когда она быстро шла по Риджент-стрит в направлении «Черной кошки», тихой чайной, где они с Люси договорились встретиться, на лице Энн читалось какое-то беспокойство. Однако при виде сестры она тут же посветлела и ускорила шаги, чтобы заключить в горячие объятия родного человека.

– Ну! – слегка задыхаясь, воскликнула Энн. – Я так рада, что ты здесь. У меня было ужасное предчувствие, что мы снова можем не встретиться. Такое было бы разочарование…

– В прошлый раз так получилось не по моей вине, – с легким оттенком раздражения ответила Люси. – Мне просто пришлось взять на себя еще одно дежурство.

– Конечно, моя дорогая, – примирительно сказала Энн.

Сестры зашли в «Черную кошку», заказали чай и тосты и сели напротив друг друга за узкий столик.

Люси несколько изменилась с тех пор, как была королевой своего маленького пригородного владения в Масвелл-Хилле. Возможно, она стала немного жестче, с чуть более вызывающим отношением к миру. Она была ярче накрашена и одета элегантнее прежнего.

– Ты что-нибудь слышала о Джо? – Первый вопрос Энн прозвучал вполне тактично.

Люси покачала головой, затем сказала:

– О, полагаю, что да – в некотором роде. Он продолжает просить меня вернуться к нему. На самом деле, Энн, меня сводит с ума даже мысль об этом. После всего, что у нас было или могло быть, он водит автобус, как обычный шофер. Только из-за его глупости я лишилась моего прекрасного дома и мебели. Я не могу его простить. Я не вернусь к нему. Я не создана для брака – во всяком случае, для такого. Я предпочитаю полагаться только на себя. И мне довольно хорошо там, где я теперь.

Наступила тишина. Хотя Энн могла бы многое сказать в оправдание Джо, она промолчала. Ибо Люси в этих последних нескольких словах затронула вопрос, который действительно беспокоил ее сестру.

– Как раз об этом я и должна с тобой поговорить, Люси, – медленно и нерешительно начала Энн. – Прости, дорогая, но я не… я не думаю, что тебе так уж хорошо там, где ты теперь.

– Опять ты за свое, – сказала Люси.

– Но я должна, Люси. Я не в восторге оттого, что ты находишься в этом интернате. У него не слишком хорошая репутация.

– О, ради бога, заткнись. Только потому, что «Ролгрейв» – частный интернат, а не мерзкое государственное учреждение, ты чернишь его – и меня тоже. Скажу тебе начистоту: когда Джо подвел меня, я решила сама добиться всего, что в моих силах. В «Ролгрейве» старая мамаша Салливан платит медсестрам в три раза больше, чем получаешь ты, наша униформа из настоящего шелка, еда изумительная, а некоторые пациенты – сливки общества. Кстати, всю эту неделю я присматривала за Айрин Даллас, кинозвездой. Ты наверняка слышала о ней! Она говорит, что хочет взять меня с собой в Калифорнию. Говорю же, что у медсестры в «Ролгрейве» есть прекрасные шансы – самые разные. Но что толку от разговоров! Тебе не по нутру частные интернаты.

– Это неправда, Люси, – твердо ответила Энн. – Но у меня есть свои причины ненавидеть «Ролгрейв».

Энн замолчала, боясь рассердить Люси. Однако и молчание выдавало ее озабоченность. «Ролгрейв», роскошное заведение в самом сердце Мейфэра, откуда в основном и поступали клиенты, был одним из самых скандально известных интернатов в Лондоне. Миссис Салливан, владелица заведения, относилась к своим медсестрам с расточительной щедростью – на самом деле ни на каких других условиях она не смогла бы нанять персонал, но таковой в основном состоял из сомнительных личностей и всякого рода чудиков. Интернат был в черном списке и представлял собой одно из тех мест, где за определенную плату проводились сомнительные хирургические вмешательства, где богатство позволяло делать операции, запрещенные законом, где невротики и истеричные женщины получали требуемые успокоительные средства, в которых официальное учреждение отказало бы им. С тех пор как Энн узнала всю эту подноготную новой работы Люси, она жила в постоянном страхе за свою сестру.

– Люси, – со всей своей искренностью сказала она, – брось «Ролгрейв» и переходи в Трафальгар. Там есть для тебя вакансия. Помнишь, на какие великие дела мы с тобой замахивались. Теперь у нас есть шанс, Люси. У нас обеих были и взлеты, и падения, но сейчас мы в Лондоне, в самом центре событий. На прошлой неделе я ходила в офис профсоюза медсестер, виделась с секретарем, мисс Гладстон, получила кучу информации. Мы можем многое сделать, Люси, если будем работать вместе.

Люси вертела в руках чайную ложку. Постепенно ее губы сжимались в суровую, упрямую линию.

– Благодарю за такую любезность, Энн, – сказала она наконец. – Но я смотрю на вещи не так, как ты. Я знаю, что ты стремишься улучшить условия для медсестер. Но это произойдет примерно через две тысячи лет, когда мы обе уже умрем. Куча пользы для нас! А я хочу что-то получить от этой жизни сейчас. Если ты постоянно занята обычным уходом за больными, ты топчешься на месте. Я уже попробовала это. С другой стороны, если у тебя хватает ума, работа медсестрой позволяет довольно интересно проводить время. И мне кажется, это единственное, что важно, поскольку мир таков, каков он есть.

Повисла пауза. Энн сделала последнюю попытку повлиять на сестру:

– Я не хочу, чтобы ты думала, будто я несу вздор, но я умоляю тебя бросить «Ролгрейв».

Люси выразительно покачала головой в знак протеста.

– Прости, – натянуто ответила она. – Но это просто невозможно.

Решимость в тоне Люси говорила сама за себя. Энн по опыту знала, что дальнейшее давление на сестру чревато ссорой.

Главная медсестра Мелвилл только что закончила еженедельный осмотр палаты «Болингброк». Было утро следующего дня, и под ее проницательным взором палата сияла безупречной чистотой. Мисс Мелвилл была довольна. Она глянула в сторону Энн, идущей рядом, с искренним одобрением отметив идеальную белую униформу, безупречные манжеты, аккуратные волосы и изящные руки ее новой старшей медсестры.

– Отличное начало, сестра, – сказала она. – Я должна быть благодарна доктору Прескотту, что он прислал вас ко мне. Кстати, полагаю, вы не слышали о его направлении в клинику Святого Мартина для нервнобольных.

У Энн от неожиданности екнуло сердце, но она тихо ответила:

– Я понятия не имела, что он в Лондоне.

– Я так и думала, что вам это неизвестно. – Главная снисходительно улыбнулась. – Но уверяю вас, его приезд вызвал настоящий ажиотаж. Он снял дом на Уимпол-стрит и в следующем месяце должен прочитать доклад о хирургии мозжечка перед Обществом Листера[211]211
  Джозеф Листер (1827–1912) – крупнейший английский хирург и ученый, основоположник хирургической антисептики.


[Закрыть]. Доктор Верни говорил мне, что это будет большое событие. Я очень рада. Я знаю Боба Прескотта с тех пор, как он был маленьким мальчиком.

Энн молчала. Она чувствовала странный подъем оттого, что Прескотт находится в Лондоне, возобновляя штурм поставленной перед собой цели, не испугавшись дезертирства Боули. Она поймала себя на желании, чтобы мисс Мелвилл продолжала говорить о нем. Но та, вновь приняв официальный вид, уже вернулась к делам палаты.

– Мне жаль, что ваша сестра не смогла перейти сюда, как вы предлагали, – сказала она. – Тем не менее я заполнила вакансию. Ваша новая медсестра завтра заступит на дежурство.

– Очень хорошо, мисс Мелвилл.

Энн ничего не оставалось, кроме как согласиться. До этого у нее еще теплилась слабая надежда, что она сможет убедить Люси присоединиться к ней. Если нет – из «Хеппертона» могли бы приехать Нора или Гленни. Но теперь, конечно, было поздно.

Весь этот день, занимаясь своими делами, Энн чувствовала, что на сердце у нее легче, чем в предыдущие дни. Несмотря на то что в последний раз Прескотт был холоден с ней, между ними оставалась какая-то скрытая связь, единство цели и устремлений, что заставляло ее желать ему успеха. Она была убеждена, что это не имело ничего общего ни с глупым чувством привязанности, ни с болезненным проявлением зависимости.

Мысль о Прескотте придавала импульс ее собственным идеалам. В этот же вечер, закончив дежурство, она поспешила в дом медсестер и, надев пальто поверх униформы, быстро зашагала в сторону Кингсуэй, где села на автобус до офиса профсоюза медсестер на Музеум-сквер. Сам офис был закрыт, но в крошечной квартирке наверху, где жила ее новая подруга, секретарша мисс Гладстон, Энн ждал теплый прием.

– Привет, Ли, – сказала мисс Гладстон. – Я надеялась, что ты зайдешь. Налей себе кофе – он на плите. И там в пакете есть булочка, если тебе захочется перекусить.

Сьюзен Гладстон была невысокой, седовласой, небрежно одетой женщиной лет шестидесяти, с усталым, насмешливым, упрямым выражением лица – женщиной, которую мало заботила ее внешность, а еще меньше – комфорт. Все ее существование было посвящено делу.

– Взгляни-ка на это, Ли, – продолжила она, когда Энн села, и передала ей номер «Ивнинг таймс» с заметкой, обведенной синим карандашом. – Отличное чтение для зимнего вечера.

Энн прочитала текст. В нем сжато, бесстрастно рассказывалось о том, что пожилая женщина по фамилии Робертсон, которая жила одна в квартире в Бейсуотере, покончила с собой, отравившись газом. В конце коротко значилось: «Женщина, по-видимому оставшаяся без работы, являлась, как было установлено, медсестрой».

– Она работала медсестрой, – тихо подтвердила мисс Гладстон, когда Энн подняла глаза. – Целых сорок лет. Я знала ее. Она обратилась за помощью в профсоюз. Мы сделали все, что могли. Этого оказалось недостаточно.

– Какой ужас, – отозвалась Энн, ее глаза расширились от сострадания.

– Да, это ужасно, – мрачно произнесла мисс Гладстон. – И к сожалению, она не единственная такая. У меня здесь список пожилых медсестер, которые всю жизнь добросовестно работали по специальности и у которых под старость нет ни пенни. Заметь, не по их вине. Просто потому, что у них никогда не было зарплаты на уровне прожиточного минимума. Когда они стареют и больше не могут найти работу, их просто выбрасывают на свалку.

– Это несправедливо, – сказала Энн. – Условия найма нечестные.

– Десятки тысяч трудолюбивых женщин никогда не работали на честных условиях. Я могу показать письма медсестер со всех уголков страны – в них и протест, и мольба, явные письменные свидетельства надувательств и издевательств. У меня от этого кровь в венах закипает! Мы не организованы должным образом, Ли. У нас должен быть сильный профсоюз.

– Этого недостаточно, – сказала Энн. – Нужно, чтобы нас поддержало общественное мнение. Если бы только удалось расшевелить народ этой страны, показать все злоупотребления в отношении медсестер, мы бы все исправили.

Сьюзен Гладстон энергично закивала.

– Несомненно, настало время для реформ, – медленно продолжала Энн. – Работники других профессий получают лучшие условия, восьмичасовой рабочий день, оплачиваемые отпуска. Почему бедные медсестры должны оставаться в стороне? Их работа такая же тяжелая и гораздо более опасная, чем у большинства других. Почему же они не заслуживают достойной заработной платы?

– Действительно, почему? – с горечью повторила мисс Гладстон. – Просто какой-то предрассудок, своего рода надувательство, нас годами преследуют традиции Флоренс Найтингейл[212]212
  До Крымской войны основоположница современного сестринского дела Флоренс Найтингейл (1820–1910) безвозмездно работала в небольшой лондонской клинике для женщин благородного происхождения.


[Закрыть]. Этот образ взбивающей пациентам подушки щедрой леди, которая занимается лишь умильной благотворительностью! Позволю себе заметить, что большинство умильных благотворительниц, с которыми я сталкивалась, были чертовски плохими медсестрами. – Мисс Гладстон громко высморкалась. – Хорошо бы нам начать большую кампанию, встряхнуть людей. В конце концов, именно они извлекают выгоду из нашей работы. Проклятье, в этой самой газете, где сообщается о самоубийстве бедняжки Робертсон, напечатан призыв к медсестрам отправиться в Южный Уэльс, чтобы помочь при эпидемии спинномозговой лихорадки[213]213
  То есть менингококкового менингита.


[Закрыть], которая только что там разразилась. О, черт возьми! Как же я ненавижу вот так поддаваться эмоциям! Ты, наверное, думаешь, что на старости лет такое просто невозможно. – Она внезапно улыбнулась. – Во всяком случае, я рада, что ты видела меня в таком состоянии, когда я готова все разнести к чертям собачьим. Я бы хотела, чтобы ты поучаствовала в этом деле, Ли. Ты так кстати оказалась в Трафальгаре, теперь мы многое можем сделать в твое свободное время. Все добровольно, конечно. У нас нет ни пенни. Но у тебя есть шанс горы свернуть.

– Вот почему я здесь, – тихо сказала Энн. – Даже если я сверну не горы, а лишь пару кротовых кучек.

Беседа двух женщин в маленькой, неприбранной комнате была долгой. Энн прониклась большой симпатией и уважением к воинственной миниатюрной секретарше. И почувствовала, что ей предлагают дружбу на равных. Когда наконец, уходя, Энн пожелала хозяйке квартиры спокойной ночи, она уже знала, что безоговорочно связала свою судьбу со Сьюзен Гладстон.

Вернувшись в Трафальгар, она не пошла на ужин, а сразу отправилась в свою комнату. Подсознательно Энн обнаружила, что связывает утренние новости от мисс Мелвилл со своим решением, принятым этим вечером. Она подумала о Прескотте: «Он идет своим путем, а я своим». В эту ночь она спала крепко.

На следующее утро, когда она заступила на дежурство в своей палате, практикантка сообщила ей, что прибыла новая медсестра.