Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Мисс Леннард обменялась взглядами с доктором Хэссоллом и председателем и невольно вздохнула:

– Тогда ничего не поделаешь. Вы должны отвечать за последствия. Вы уволены со своей должности. Вы покинете больницу не позднее завтрашнего дня. Только послужной список спас вас от худшего наказания – лишения сертификата. Некоторые члены комитета хотели, чтобы этот случай был передан на рассмотрение совета медсестер. Но из уважения к вашей предыдущей безупречной работе мы решили замять дело. Вы можете попытаться устроиться в каком-либо другом месте. Это зависит только от вас. Я, конечно, не могу дать вам никаких рекомендаций. Я не желаю больше вас видеть. Прощайте.

Энн невидящими от слез глазами смотрела на главную. То, что эта мудрая и добрая женщина, которая обучала и поощряла ее, чье уважение, как Энн не сомневалась, она заслужила, теперь осуждала ее и испытывала к ней абсолютное презрение, отзывалось в сердце невыносимой болью. Но что можно было сделать? Ничего.

Когда Энн отвернулась, доктор Хэссолл нанес последний удар:

– Нет в мире ничего хуже, чем плохая медсестра. И нет ничего лучше, чем хорошая. Помните об этом, медсестра Ли. Помните всю жизнь.

Выйдя из кабинета, Энн вытерла глаза, затем поспешила к себе. К счастью, она никого не встретила. Держась за сердце и задыхаясь, будто от бега, она добралась до своей комнаты. Ее ждала Люси.

– Энн! – воскликнула Люси. – Что у тебя? Весь день не могла вырваться к тебе. Из-за этой проклятой Холл пришлось дежурить до пяти часов. Скорее! Скажи мне! Что у тебя?

– Ничего. – Энн говорила медленно, как будто откуда-то издалека. – Меня выгнали. Вот и все.

Люси вздохнула с облегчением:

– Только и всего?

Взгляд Энн по-прежнему оставался отстраненным. И все же сквозь болезненный туман эмоций она ощутила эгоизм сестры.

– Разве этого недостаточно? – сказала она.

– О, понимаю, понимаю! – виновато воскликнула Люси. – Но я подумала, что могут завести дело, полицейское расследование – это гораздо хуже. Я была готова к тому, чтобы признаться во всем. Я все думала, что они могут сделать что-то ужасное.

Энн гневно развернулась. Ее вдруг охватила злость – горячая, неистовая злость.

– Ты бы лучше думала как следует этим утром. Тогда бедный ребенок был бы жив. О! Просто ужасно, какой-то кошмарный сон! Я не могу поверить, что все это на самом деле.

Люси напряглась.

– Мне еще не поздно признаться, – жестко заявила она. – Я сделаю это, если надо. Не думай, что я боюсь. Я сейчас же пойду к главной.

– Она тебе не поверит, – сокрушенно сказала Энн. – Подумает, что ты пытаешься меня выгородить.

В маленькой комнате воцарилась тишина, печальная, несчастливая тишина. В мучительной тоске Энн смотрела в окно, Люси упрямо прикусила губу. Затем со словами искреннего раскаяния она бросилась к Энн.

– О, прости, правда прости! – всхлипнула она. – Я не понимаю, как вообще такое случилось. Поразительно, что ты взяла вину на себя. Никогда на такое не решилась бы, никогда, никогда! Я не настолько смелая. И мне никогда бы не выдали сертификат. Для меня это был бы конец. Но ты легко можешь найти другую работу, Энн. И когда сдам экзамен, я перееду к тебе. В любом случае мы бы не остались здесь надолго, правда, Энн? Мы бы не стали гробить наши жизни в такой дыре, как эта? Но конечно, если надо, я все равно признаюсь…

Люси чуть ли не в истерике что-то бормотала, а Энн успокаивала ее, прижав к себе и гладя по голове. Она так любила сестру, что принесенная ради нее жертва стала не просто необходимой, но и неизбежной. Они сидели вместе на краю кровати, глядя в окно, представляя где-то на горизонте свое будущее, тогда как в вечерних сумерках проклевывались далекие городские огни.

– Куда ты поедешь? – прошептала Люси.

Энн уже обдумала это. Она всегда связывала свою судьбу с большим городом. Теперь ей представился такой шанс – пусть неожиданно и в связи с печальными обстоятельствами.

– Я поеду в Манчестер, – сказала она. – Так что не волнуйся. Я быстро найду работу. Там много предложений. Это не так уж далеко от тебя, моя дорогая.

На мгновение воцарилась тишина, затем Энн, поколебавшись, заговорила снова:

– Только вот о чем я хочу тебя попросить, Люси. – В темноте комнаты ее голос звучал угрюмо. – Раз ты считаешь, что я что-то сделала ради тебя, то сделай и ты кое-что ради меня. Обещай никогда больше не быть такой безответственной. Обещай мне, что больше никогда ничего подобного с тобой не случится, что ты полностью осознала свою вину. Обещай мне быть хорошей медсестрой.

– Обещаю, – прошептала Люси, подавляя рыдание.

Когда Люси ушла, Энн стала собирать вещи. Она уже приняла решение уехать завтра на рассвете. Не то чтобы ее так терзало столь суровое увольнение. Но она не перенесет встречи с другими медсестрами в общей палате, их комментариев, соболезнований или нападок. Сейчас лучший выход – разом покончить со всем этим.

И все же было важно сделать еще кое-что. В одиннадцать часов вечера, когда в доме медсестер погасили свет, она спустилась по лестнице, незаметно прокралась через двор к небольшому каменному строению, стоявшему отдельно, как крошечная часовня, вплотную к внешней стене. Это был больничный морг.

Энн бесстрашно вошла внутрь. Там несколько растаявших на глазах мгновений она с застывшим лицом смотрела на то, что теперь хранится в этом безмолвном месте. Она думала о том, как трагична смерть маленького ребенка. Как вдвойне трагична бессмысленная смерть. Ее душа трепетала. Она молилась так, как не молилась еще никогда в жизни: за сестру, за себя, за их будущее, чтобы поодиночке и вместе они могли искупить ужасную ошибку Люси. Затем, странно успокоенная, она вернулась обратно и скользнула в постель.

Наутро, без четверти шесть, у Энн зазвонил будильник. Она встала, быстро оделась и, подхватив свой единственный чемодан, вышла из комнаты. В этот час она не желала никаких высокопарных прощаний. Проходя мимо комнаты сестры, она подсунула записку под дверь. Энн чувствовала, что Люси ее поймет. Затем она спустилась по безлюдной лестнице и в последний раз вышла из ворот больницы.

Моросило. Мягкий мелкий дождик с моря обволакивал сеткой тумана ее волосы и крошечными бусинками прилипал к синей ткани плаща. По дороге в город она ни разу не оглянулась, чтобы не дать воли слезам.

Она прошла с четверть мили, когда громкий автомобильный гудок заставил ее резко остановиться, и тут же подержанный седан свернул вправо по мокрой брусчатке и, выдав из-под колес сноп брызг, затормозил у обочины тротуара рядом с ней. В следующую минуту возле Энн оказался Джо Шанд, невысокий, светловолосый, в грязном комбинезоне, – на его круглом добродушном лице появилось довольно необычное и чуть ли не трогательное выражение заботы.

– Подумал, ты собираешься на шесть тридцать.

Энн уяснила весь подтекст произнесенного с запинками замечания Джо.

– Значит, ты знал, что я уезжаю? – медленно произнесла она.

– Да ведь весь город знает…

Джо спохватился, но было поздно – Энн все поняла. В Шерефорде знали о ее увольнении, – несомненно, люди на улицах передавали слух друг другу.

Энн оставалось лишь проглотить горькую пилюлю. Она прикусила губу.

– Я должна спешить, Джо. Едва успеваю на поезд.

– Нет-нет, – смущенно возразил он. – Вот почему я здесь. Не хочу, чтобы ты тащила этот чемодан. Кроме того, если сядешь на местный поезд в шесть тридцать, тебе придется пятьдесят минут ждать на узловой станции Гримторп. Послушай, Энн! Давай я довезу тебя до узловой. Для меня это пустяки, всего каких-то тридцать миль. И это избавит тебя от стольких хлопот.

Энн всмотрелась в его простое, честное лицо. Он говорил по делу. Его предложение экономило время, избавляло ее от нескольких нежелательных встреч на местном вокзале.

– Спасибо, Джо, – спокойно поблагодарила она его. – Это в твоем духе – все рассчитать.

Минуту спустя они уже ехали в направлении Гримторпа. Джо прекрасно водил машину. Это было его единственное по жизни достижение – превосходное знание механики автомашин и умение ими управлять. Его призвание. Во всем остальном он был неловок и не уверен в себе. И теперь он ехал молча. Глядя на его приятный, но не слишком волевой профиль, Энн заметила, что Джо что-то сильно беспокоит. Забеспокоилась и она. Она знала его с детства. Они с Джо и Люси вместе ходили в школу, вместе искали птичьи гнезда в лесу, вместе пели в церковном хоре, вместе росли. И Джо так часто просил ее выйти за него замуж, что это вечно приводило ее в замешательство.

Они были в пяти милях от города, когда Джо мрачно высказал причину своего беспокойства:

– Энн! Я вообще не могу разобраться в этом деле. Какая-то бессмыслица. То, что они говорят. Амос Грин, например. Он приходил к нам домой прошлым вечером. Я ему не верю. Ради всего святого, Энн, расскажи, что там случилось.

Энн упрямо покачала головой:

– Я не хочу говорить об этом. Все кончено. Я решила забыть прошлое – навсегда.

Для Джо слово Энн было законом. Однако на сей раз он не успокоился.

– Но это чушь, – снова вырвалось у него. – Мне не нравится то, что происходит. Какая-то бессмыслица. Почему ты уезжаешь?

– А почему я должна остаться? – ответила она, запоздало сообразив, что сказала лишнее.

Он тут же воспользовался ее промашкой:

– Потому что я хочу, чтобы ты осталась. Потому что я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Ты нужна мне, Энн. Мы могли бы что-то начать вместе – какое-нибудь доброе и надежное дело. Я мог бы куда-нибудь устроиться, и, кроме того, – Джо покраснел и запнулся от смущения, – я люблю тебя. Пожалуй, я мог бы помочь тебе справиться с теперешними трудностями.

Тронутая такой преданностью, Энн молчала. Вопреки своим намерениям, она испытала чуть ли не искушение бросить все и обрести дом и покой с Джо. И все же что-то удерживало ее от этого, что-то неуловимое, что-то странное и глубокое.

– Не дави на меня сейчас, Джо. – Она попыталась успокоить его. – Ты же видишь, что я расстроена. Давай вернемся к этому в другой раз, если захочешь.

Лицо Джо оживилось, он открыл и закрыл рот, с трудом сдержавшись от реплики. Энн больше чем когда-либо прежде дала ему поводов для надежды. Брякни он что-нибудь не то – и все будет испорчено. Однако он ехал медленнее, чем раньше, продлевая время их общения, и добрался до узловой станции Гримторп всего за четыре минуты до отправления экспресса на юг. Он едва успел купить ей какие-то журналы и газеты в книжном киоске.

– Береги себя, Джо, – сказала Энн. Затем в качестве своего последнего и самого важного напутствия она крикнула: – И позаботься о Люси.

Она помахала ему на прощание из окна купе, и экспресс со свистом скрылся за поворотом.

Поездка в Манчестер была унылой – через суровую индустриальную местность, промокшую и грязную. Среди отвалов шлака и мусора под дождем поднимались над домами высокие дымовые трубы. Тянулись провинциальные городишки – темные и уродливые, побитые непогодой, покрытые копотью.

И все же Энн занимало нечто большее, чем виды за окном и погода. Хотя все произошедшее ошеломило ее, хотя привычный уклад жизни оказался сломан, она, как и говорила Джо, была полна решимости забыть прошлое. Открыв «Зеркало медсестры», она внимательно просмотрела страницы объявлений и нахмурилась. Там не было ничего, ни одной вакансии медсестры для работы в Манчестере. Это был серьезный удар. Требовалось немедленно найти работу – меньше всего хотелось снимать жилье в городе и слоняться без дела, пока что-нибудь не подвернется. Если бы до этого дошло, она вскоре осталась бы без средств к существованию.

Энн с волнением открыла «Кларион», местную манчестерскую ежедневную газету, на странице с объявлениями, и лицо ее мгновенно просветлело. В верхней части первой колонки она прочла: «Медсестры. Крепкие молодые девушки, с опытом или без, требуются в госпиталь „Хеппертон“. Обращаться к мисс Ист, главной медсестре, комитет научных исследований».

Какое счастье, подумала Энн, и сердце ее забилось сильнее, оттого что она случайно оказалась здесь именно сегодня.

Госпиталь «Хеппертон», до которого Энн добралась на дешевом трамвае, находился в южной части города, в рабочем квартале, где простой люд вел ежедневную борьбу за выживание. Уставившись на здание госпиталя, столь не похожего на уютную маленькую шерефордскую больницу, изумленная бесчисленными рядами его окон, Энн почувствовала, как ее охватывает благоговейный трепет. Какое замечательное место! И какой шанс! При таком многолюдье можно получить опыт, настоящий, прекрасный опыт в профессии. Подкрепившись чашкой кофе и булочкой в соседней лавке – она не ела со вчерашнего дня, – Энн направилась к будке привратника и смело попросила о встрече с главной медсестрой. Она заполнила печатный бланк, и ее пропустили внутрь.

Хотя внутри госпиталь был гораздо более древним, чем представляла себе Энн, мисс Ист оказалась отнюдь не пережитком прошлого. Приземистая, коренастая, суетливая женщина лет сорока сразу подняла волну беспокойной, холерической активности. Она не теряла времени даром.

– Тебя зовут Энн Ли. Ты провела три года в графстве Шерефорд. В тамошней больнице, да? Просто получила специальность, а потом уволилась? Укусила руку, которая тебя кормила, да? Я знаю, что такое неблагодарность. Сталкиваюсь с ней всю свою жизнь. Ожидаю ее и знаю, что с ней делать. Где твой сертификат?

Энн протянула документ. Мисс Ист коротко глянула на него.

– Тут все в порядке. Что ж, дам тебе шанс. Представься сестре Джилсон в палате «С» хирургического отделения. Завтра пройдешь медосмотр. И запомни, я не терплю никаких глупостей. В лучшем случае будешь свободна от дежурств полдня в неделю, в худшем – будешь дежурить сверхурочно. Никакого курения, косметики или духов. И придется делить с кем-то спальню. Отнеси этот листок сестре Джилсон. На этом все.

Палата «С» находилась в дальнем конце северного крыла. На самом деле это были две палаты, соединенные операционной. Медсестра Джилсон, которой Энн представилась, выглядела измученно; она отнеслась к новенькой так же формально, как и главная медсестра.

– Заступите на дежурство сегодня днем. Сегодня наш приемный день. Сейчас у нас все заполнено. И не хватает рук. – Старшая медсестра палаты повернулась к проходившей мимо молодой медсестре. – Сестра Данн, покажите сестре Ли дом медсестер. Помогите ей там устроиться. Выдайте ей номерок для прачечной и найдите, где она будет спать.

Нора Данн выглядела лет на двадцать пять, она была округлой и плотной – веселое лицо в веснушках и темные ирландские глаза с длинными ресницами и с огоньком в глубине, который, казалось, ничто не могло погасить. Бросив оценивающий взгляд на Энн, она расплылась в приветливой улыбке.

– Итак, ты последняя жертва. Крепкие здоровые девушки требуются в Институт по уничтожению медсестер. Ну, выглядишь так, как будто сдюжишь. – Недоумение на лице Энн заставило ее лишь еще громче рассмеяться. – Непонятно, о чем я болтаю, да? Ничего, скоро поймешь. Добрый старый «Хеппертон» – чудо-госпиталь века: горячая и холодная вода, завтрак в постель и все домашние удобства. Не иначе!

– На вид он не такое уж чудо, – осторожно сказала Энн.

– Далеко не такое, – коротко ответила медсестра Данн. – А вообще предел безобразия. Паршивое жилье, кровати как доски, тараканы в деревянной обшивке, сырость в подвалах. Водопровод ужасный, принять горячую ванну в доме не удастся, если не пошлешь Маллигану, уборщику, открытку. А что касается жрачки – то пардон, тут больше подошел бы не человеческий желудок, а страусиный, который и камни перемалывает.

– А что с работой? – спросила Энн.

Нора Данн весело рассмеялась:

– Этого, моя дорогая, ты получишь предостаточно. Наши палаты всегда полны и переполнены. И у нас есть один замечательный человек – Прескотт, хирург, – темный молчаливый дьявол, который оперирует как архангел. К сожалению, мы не под его началом в палате «C», но мы помогаем ему в операционной – он просто великолепен. Видишь ли, проблема этого места в нехватке денег. Госпиталь полностью зависит от пожертвований граждан, и он их не получает, – или, по крайней мере, получает недостаточно. Результат таков – все страдают, все урезается и выскребается до костей. Хотя снаружи здание выглядит вполне прилично, на самом деле оно скрипит от старости. Тебе будет больно от того, с чем нам, медсестрам, приходится мириться. Полагаю, ты подумала, что тебе повезло, когда увидела это объявление. Позволь предупредить тебя, цыпленочек, что больно будет все семь дней недели. Мисс Ист – визитная карточка нашего заведения. Мы зовем ее Кувалдой.

– Неужели никто не пытается что-то улучшить?

Нора поджала губы:

– О да, полагаю, парочка таких найдется. Особенно Прескотт, хотя он на самом деле не знает, насколько плохи дела у нас, медсестер. Он витает в облаках, у него в голове какая-то дикая идея насчет клиники хирургии мозга. И есть, конечно, Боули. Он не доктор, он Мэттью Боули. Ты, должно быть, слышала о нем. Он практически миллионер. И он, кажется, интересуется госпиталем. К тому же приятель Прескотта. Но больше никого, о ком стоило бы черкануть домой. И что за комитет у нас – перепуганные прижимистые старые тюфяки.

Под непрерывную болтовню Норы они добрались до дома медсестер. Тут маленькая ирландская медсестра, вдруг заразительно улыбнувшись, повернулась к Энн:

– Прости мою наглость, ангельское личико, но, похоже, ты мне нравишься. Если ты готова все это вынести, почему бы тебе не поселиться со мной и сестрой Гленни? Наша комната не так уж плоха, и она рассчитана на троих. Предупреждаю, Гленни храпит – мне приходится дважды за ночь швырять в нее ботинками, – но, если хочешь, я все устрою.

Поскольку Нора сразу же ей понравилась, Энн кивнула в знак искреннего согласия.

Комната, в которую ее ввела Нора, находилась на высоте третьего пролета винтовой лестницы, в мансарде под крышей-потолком. Там стояли три дешевые раскладные кровати, три старых деревянных комода и были две эмалированные раковины. Нора весело разглядывала Энн.

– Не падай в обморок, милая. Ты попривыкнешь.

– Думаю, что да. – Энн постаралась ответить пободрее. Но никогда в жизни она еще не видела такой убогой комнаты.

– Не «Ритц», конечно, – продолжала Нора. – Но поверь мне, что это не собачья конура, а настоящий номер люкс в здешнем любовном гнездышке. Да любая медсестра все отдаст, чтобы тут работать, в такой-то роскоши. Разве не так, Гленни?

Медсестра, которой был адресован этот вопрос, одетая в длинный плащ, только что последовала за ними наверх и с выражением крайней усталости на лице тоже вошла в комнату. Это была крупная, костлявая, рыжеволосая шотландка с потрескавшимися руками и суровым молчаливым взглядом. Сбросив плащ, она улеглась на кровать, все это время вполне дружелюбно созерцая Энн.

– Вам следует познакомиться, – беспечно продолжала Нора. – Это наша новая подруга, Гленни. Ее зовут Энн Ли.

Как и в Норе, в Гленни, несмотря на ее неприступный вид, было что-то особенное, заставившее Энн чувствовать, что она нашла близкого человека. Пять минут спустя, когда все трое спустились на обед, Энн поняла, что принята в компанию.

На пороге столовой Гленни демонстративно задержалась.

– У тебя хороший аппетит? – серьезно спросила она Энн.

– А что? – не задумываясь, отозвалась Энн.

– О, ничего, ничего, – сказала Гленни с тем же серьезным видом. – Просто, если ты не шибко голодна, я рекомендую жареную индейку. Ну, подруга, это реальная вкуснятина.

Минуту спустя Энн поняла, почему Нора залилась смехом.

Столовая медсестер представляла собой большой голый зал с двумя рядами простых столов, за которыми уже сидело около сорока женщин. Две пожилые горничные в розовых полосатых передниках шумно разносили тарелки с едой.

Энн села рядом с двумя новыми подругами, и в положенное время перед ней поставили еду, точнее то, что считалось едой. Для женщин, которым приходилось много работать, это скорее был жалкий сухой паек. Большинство медсестер безучастно поглощали пищу. И Энн под насмешливым взглядом Норы, преодолев тошноту, последовала их примеру.

В два часа дня она должна была заступить на дежурство. Как бы она ни отнеслась к такой еде, рвение Энн к работе не вызывало сомнений. За пять минут до назначенного времени она уже была в палате «С». А через десять минут уже полностью осознала, что, несмотря на многие недостатки, по количеству нуждающихся в лечении госпиталь превосходил шерефордскую больницу в сотню раз. Хотя Энн нравились все специализации в ее профессии, она предпочитала хирургию, и здесь, в палате «С», назначалось по меньшей мере полдюжины разных послеоперационных процедур, таких, с какими она, пожалуй, и за двадцать лет не столкнулась бы в Шерефорде. Мало того. Поскольку сегодня был приемный день, в палату продолжал поступать поток новых пациентов. Она радостно принялась за работу.