Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Сьюзен снова подалась вперед. Страх и жалость горели в ее глазах.

– У тебя есть все, ради чего стоит жить! – воскликнула она. – Мы есть друг у друга, ведь правда? Мы начнем все заново, Робби. Ты и я, вместе, как было всегда.

Он издал дикий, безумный смешок. Пришедшая ему в голову идея разрослась до неимоверных размеров. Пусть сестра не думает, что сможет его остановить. Сначала Роберт не воспринял свою идею как руководство к действию. Но теперь… о, теперь! Он простер руки и запрокинул голову.

– Я не буду начинать все заново! – гаркнул он. – Я со всем покончу. Иисус сделал это ради меня. А я сделаю то же ради Него. – Тысячи ангельских голосов пели в его ушах, и сквозь это пение пробивался рев реки. Он порывисто расправил плечи, упиваясь своей великолепной решимостью. – Я утопил себя в грехе! – возопил он в исступлении. – Но точно так же очищусь от собственного непотребства.

– Что ты такое говоришь? – ахнула Сьюзен. – Ты… ты меня пугаешь!

Она рванулась к брату, но он оттолкнул сестру большой мягкой ладонью. Он впал в такой театральный пыл, что взвинтил себя до крайности. Глаза влажно блестели, ноздри экстатически раздувались, грохот реки в ушах перерастал в безумную, нечеловеческую музыку.

– Я погряз в пороке, – продекламировал он. – А теперь я смою с себя этот порок.

Сердце Сьюзен панически забилось. С внезапным отчаянным прозрением она тоже прислушалась к реву реки. Это было сродни ночному кошмару. Она снова бросилась к брату. Но опоздала.

Он рванулся к двери, распахнул ее, вылетел из комнаты, промчался по коридору. С воплем исчез в царившей снаружи тьме. Все произошло за секунду.

– Боже мой! – воскликнула Хемингуэй. – Да он свихнулся!

Точно парализованная, Сьюзен застыла, прижав к груди стиснутые руки. Потом, пошатнувшись, шагнула вперед. И с безумным криком кинулась вслед за братом.

От резкого перехода из освещенного помещения в темноту она на минуту ослепла. Ошеломленно постояла на тротуаре, напрягая невидящие глаза. Потом различила фигуру, бегущую по безлюдной улице. Большая, темная, она маячила вдалеке, словно вдоль домов несся одержимый.

Это не Робби! Этого не может быть! Издав придушенный вскрик, Сьюзен бросилась за братом. Дождь летел ей в лицо, заливая глаза, ветер бил навстречу, а она и без того задыхалась от бега.

Ей его не догнать. И он направляется к реке. Осознав это, она чуть не сошла с ума от ужаса. Пока она, тяжело дыша, мчалась вперед, в голове пульсировала единственная мысль: «Он не умеет плавать». Эта мысль пробивалась мучительными ударами молота сквозь буйство непогоды и исступленное биение сердца.

Шум реки нарастал. Все ближе и ближе. Вдруг темный поток разом возник перед ее взором.

– Робби! – прокричала она в агонии любви и страха. И снова: – Робби!

Он не услышал. Он стоял там, над пучиной. Его фигура, вырисовывающаяся на фоне низкого неба, какое-то мгновение будто балансировала на краю бездны. А потом исчезла из виду.

Сьюзен завопила, призывая Бога на помощь. Добежала до берега. Смутно разглядела брата, борющегося с течением. Услышала слабый крик – возможно, мольбу о спасении. С ее губ сорвался ответный крик. Она могла доплыть до Роберта. Могла его спасти. Позвала снова в ответ на его зов. Стиснула зубы и прыгнула в реку. Падение было неслышным. Ее окружили темнота и ревущие воды. Она плыла и плыла, сердце разрывалось от желания добраться до Роберта. Да, ей показалось, что сердце разрывается. Оно было слабым, оно всегда было слабым. Но Сьюзен об этом не задумывалась. Она догоняла Роберта. Почти догнала. Вытянула руку. И вдруг накатила огромная волна, отбросившая Сьюзен на выступ скалы. Столкновение не было жестким, но совпало с неровным биением разрывающегося сердца. Рука упала, тело беспомощно закрутилось, и Сьюзен ощутила, как на нее надвигается еще более густой, кромешный мрак. Она теряла сознание. А потом, словно всего предыдущего было недостаточно, поток подхватил ее и ударил головой о невидимые камни. Снова и снова. И больше она ничего не чувствовала.

Al gran arroyo pasar postrero.

Она не поняла, что это значит, и теперь никогда не поймет.

…Когда Трантер, которого выбросило волной на пологий песчаный берег в устье реки, пошатываясь, встал на ноги – протрезвевший, чрезвычайно напуганный – и суетливо заспешил на безопасное место, мимо проплыло тело Сьюзен. Карабкаясь прочь, спиной к реке, он бормотал:

– Вот это да! Что на меня нашло? Боже… Господь мой Иисус… Геенна огненная! Наверное, я сошел с ума. Надо же, чуть не утонул. Пожалуй, надо переодеться в сухое. Боже, как я рад… благодарю тебя, Господи…

А тело Сьюзен река понесла дальше, во тьму моря.

Две недели спустя Харви Лейт спустился с холма и приблизился к Санта-Крусу. Был полдень. Ветер утих, ярко светило солнце, земля источала пар под сияющим небом. Буря давно миновала и была позабыта.

Путник вошел в город, обогнул рынок, пересек центральную площадь и выбрался на берег. Шел он быстро, не оглядываясь по сторонам. Миновав таможенное ограждение, ступил в транспортную контору, приблизился к окошку с надписью «Справочное бюро» и обратился к клерку.

Сидящий за окошком темнокожий юноша с лихими бакенбардами и прилизанными волосами удивленно воззрился на Харви, потом пожал плечами с презрительным безразличием:

– Боюсь, сеньору не повезло. Разумеется, очень не повезло. Второе судно уплыло вчера.

– А когда следующее? – тотчас спросил Харви.

Прилизанный слегка приподнял уголки губ:

– Не раньше чем через десять дней, сеньор.

Наступила тишина. Лицо Харви было непроницаемым.

– Спасибо, – проронил он, развернулся, чувствуя спиной цепкий любопытный взгляд, и вышел из грязной конторы под обжигающее сияние желтого солнца.

Очень медленно Харви двинулся обратно, снова пересек площадь. Остановился у кафе, заметив собственное отражение в зеркале. Он едва себя узнал. Небритое лицо было лицом незнакомца, один ботинок лопнул поперек мыска, от позорного костюма, порванного на коленях и заляпанного грязью, отказался бы и бродяга. «Боже, – подумал Харви, глядя в собственные запавшие глаза, – ну и вид у меня».

Он отошел от кафе, направляясь к скамейкам на площади. Ветерок гнал бумажный мусор у него под ногами, на мостовой валялась гнилая дынная корка, усиженная блестящими синими мухами. Выброшенная кем-то… покинутая… как он сам.

Харви сел на скамейку. Что же, по крайней мере, теперь он мог спокойно сидеть. В ту бурную ночь (прошло несколько дней или, может быть, лет?), когда Сьюзен покинула его, чтобы добраться до дома Роджерса, он был не способен даже на это. Нет! Некая сила подбрасывала его, в груди бурлило мучительное беспокойство, заставлявшее его мерить шагами опустевшую комнату, в то время как по небу прокатывался гром и насекомые суетливо сновали по сухим доскам.

Как мог он усидеть неподвижно?! Мысли разбегались, разум корчился и изгибался, как кедры под ураганом. Он не мог оставаться в доме. Не мог дожидаться возвращения Коркорана. Не мог поговорить с маркизой. Как в тумане, спустился в холл, пересек сад и вышел на тропу, ведущую в горы. Он сам не сознавал, куда идет. На фоне темнеющего неба смутно вырисовывался Пик, казалось, молчаливо призывая к себе. У Харви возникло странное чувство, что подъем на эту устремленную в небо вершину принесет ему покой – о, неизмеримый, вековечный покой. Там, высоко над мелкой землей и крохотным берегом моря, окруженный облаками и редкими всеведущими ветрами, он приникнет к ступеньке лестницы на небеса и навсегда убаюкает себя в величественной безмятежности. Пока он поднимался, не отрывая взгляда от великолепного гребня, его посетил проблеск откровения. Видение, которое невозможно пересказать словами.

Он поднимался выше и выше. Сойдя с вьючной тропы, по которой брел. Не обращая никакого внимания на дождь. Убеждаясь все больше, что он должен, должен достичь этой отдаленной вершины. Голые склоны, покрытые известковыми слепками растений и ядовитыми кустами. Он миновал их все. Почва цвета выгоревшей охры, овраги, засыпанные нанесенным песком. На уступах скалы росли чахлые виноградные лозы и дикие смоковницы – перепутавшиеся, неразделимые, как мысли в его голове. Следом – террасы, уровень за уровнем, засыпанные раскрошенной пемзой. Он пробивался, как безумный, к Пику, дальше и дальше. Опускалась темнота, дождь и ветер усиливались, гром обрушивался на холмы. Спотыкаясь, Харви шел вперед по тропе между горками вулканического пепла, навевающими чувство опустошенности. А потом он добрался до пещер. Они уходили глубоко в скалу, вход в каждую обозначался островками, усаженными кукурузой, которая выросла на вулканическом пепле.

Лай собак… лица, выглядывающие из этих крохотных нор в скале. Лица, смотревшие на него. Обитатели пещер. К нему рванулись неотчетливые фигуры – низкорослые, хилые люди, – окружили его, что-то крича на непонятном языке. Они помешали путнику идти дальше. Тараторя, показывая руками на небо, затолкали его в безопасную пещеру.

Пещеры Эль-Тельде – теплые, сухие, тускло освещенные красными угольками. Там Харви пролежал всю ночь, пока вокруг Пика бесновалась буря.

Он мог бы уйти на следующее утро. Но остался. Разум его немного успокоился, тело смирилось со странным изнеможением. Они были дружелюбны, эти маленькие люди, навязавшие ему свое незатейливое гостеприимство. Они дали ему еду – gofio – кашу из кукурузы, которую вырастили сами. Когда взошло солнце, дети выбрались из пещер и запрыгали по камням. Почти голые, крохотные и пугливые, как белки. Сидя на разогретом солнцем уступе, Харви наблюдал, как они играют. Преодолев первоначальную недоверчивость, они катались и кувыркались у его ног, взбирались ему на колени. Странный опыт. И так недалеко от гребня Пика… Не улыбаясь, но и не отталкивая их цепляющиеся ручонки, он позволил голым малышам играть с ним.

День и ночь. Каждую ночь он говорил себе: «Завтра я уйду». Но оставался. Зачем ему уходить? Куда он мог податься? Лучше, гораздо лучше отсидеться среди скал. В нем теперь никто не нуждался, никто его не ждал. Скоро Мэри увезут из Санта-Круса, как увезли из Лос-Сиснеса. Он спустится в город только после ее отъезда.

Сегодня… да, сегодня. Он тихо вздохнул, осознав, что сидит на скамейке в Санта-Крусе, один. И ни единого судна в ближайшие десять дней.

Над его головой раскачивались листья пальмы. Брызгала вода в фонтане. Маленькие серебристые рыбки плавали в мраморной чаше у ног Харви. Время от времени он ловил на себе взгляды прохожих. Мимо проковылял старик – грязный, запущенный, – прося подаяния, торгуя лотерейными билетами. По Лейту он мазнул презрительным взглядом, не потрудившись даже предложить билет. Странно, но это доставило Харви некоторое удовлетворение – обнаружить, что он не удостаивается чужого внимания, остается неузнаваемым.

И тут на скамейку упала тень, покачнулась, приблизилась. Раздался вскрик, кто-то хлопнул Харви по плечу. Вздрогнув, он поднял глаза. Это был Коркоран.

Да, Коркоран – сдвинутая на затылок шляпа, расставленные ноги, развязный вид, непобедимая ухмылка. Но уголки губ подозрительно подергивались. А последовавший смешок до странного напоминал всхлип.

– Это ты… – произнес он дрогнувшим голосом. – В самом деле ты. А я-то ищу тебя повсюду вот уже который день… Едва узнал. Я думал, ты… – Его улыбка угасла. Он осекся, едва не плача. – Чесслово, дружище, – продолжил он, запинаясь, – я ужасно рад тебя видеть.

Наступила тишина. Джимми громко высморкался. Постепенно улыбка вернулась, переросла во всегдашний жизнерадостный смех. Он снова стал самим собой. На мгновение Харви показалось, что приятель сейчас навалится на него и обнимет при всем честном народе.

– Это в самом деле ты, – повторил Джимми, потирая руки. – Ты и никто другой. Ради всего святого, где тебя носило? Ты что, вздумал меня уморить? Я был напуган до полусмерти.

– Ты мог бы догадаться, что рано или поздно я появлюсь, – сухо ответил Харви.

Это же надо было изречь такую глупость! Но в тот момент он ни за что на свете не смог бы произнести ничего умного. Он никогда… никогда не предполагал, что кто-то так обрадуется встрече с ним. Похоже, все-таки это настоящая дружба.

– Ну да, конечно! – воскликнул Коркоран, плюхаясь на скамейку рядом с Харви. Радость встречи по-прежнему сияла в его повлажневших глазах. – Ты у нас парень что надо, умеешь всех напугать. Как я тебя искал! Обшарил каждый уголок в городе. Сверху донизу, слева направо, вдоль и поперек. Прочесал окрестности. Ей-богу, я уж подумал, что тебя тоже унесла река.

Харви поднял глаза. Наступила пауза. Коркоран потупился. Казалось, он пожалел о том, что сболтнул.

– Ты же не знаешь… – произнес он другим тоном. – Не знаешь, что случилось со Сьюзен.

– Сьюзен? – удивленно переспросил Харви.

Джимми поколебался, потом мрачным и приглушенным голосом рассказал о смерти Сьюзен Трантер.

– Тела так и не нашли, – закончил он тихо. – Она где-то там, на дне моря, бедняжка. Ох, я сильно огорчился. У нее всегда было что-то такое во взгляде, какая-то грусть, ожидание беды. Она слишком рьяно пыталась добиться своего, слишком упорно. Думаю, как раз поэтому ничего и не получила.

Харви уставился на него расширившимися от ужаса глазами. О, это слишком страшно… Он не мог поверить в случившееся. Сьюзен, страстная натура, умеющая так глубоко чувствовать…

Видимо, он произнес это вслух, потому что Джимми пробормотал:

– Теперь она ничего не чувствует… там.

Там. На дне моря, среди холодных водорослей и кораллов, полосатых рыбок, шныряющих над побелевшими распахнутыми глазами. «Просто дайте мне шанс… дайте мне лишь крохотный шанс!» Она умоляла, протянув к нему руки, слишком пылкая, жаждущая счастья. И теперь она там…

При этой мысли Харви содрогнулся.

– Мне ужасно, ужасно жаль, – прошептал он, словно разговаривая с самим собой. Надолго умолк. Потом спросил: – Где ее брат?

– Этот! – вскричал Коркоран с непередаваемым презрением. – Ты не поверишь. Он снова ударился в миссионерство. По уши в раскаянии. Клянется, что сестра умерла, дабы вернуть ему Божье благословение. Чтоб ему ни дна ни покрышки, прямо с души воротит от этого малого! Притащил фисгармонию в Санта-Крус, снял дом и лезет спасать всех подряд, будто с цепи сорвался. Голосит свои псалмы и молитвы как очумелый, заливаясь слезами. Слава, слава, аллилуйя! Силы небесные, срамота-то какая, невозможно смотреть, желчь подступает к глотке, аж душит.

Прошла пара минут, потом Харви спросил:

– А ты? Что будет с тобой?

Коркоран с очень серьезным видом принял понюшку. Но как он ни старался, это представление с табакеркой не помогло ему скрыть радость. Скромно засунув большой палец под мышку, он ответил:

– Чесслово, можно сказать, все уже случилось. Закрепился я в Касе. Преемник дона Бальтазара, земля ему пухом. Дали мне в подчинение дюжину желтых парней, выколачиваю из них жирок. Я это поместье приведу в божеский вид, глазом не успеешь моргнуть. В город приехал на собственной повозке. Говорю тебе, я удачно пришвартовался – живу, как лорд. И можно сказать, всего этого я добился сам.

Харви едва заметно улыбнулся. Но он был рад, невероятно рад.

– Это хорошо, Джимми, – медленно произнес он. – Я счастлив за тебя.

Коркоран выпятил грудь и порывисто вскочил.

– Сейчас тебе еще больше счастья привалит, – бросил он, резко меняя тон. – Пошли отсюда, нам пора. Я свой раунд закруглил, теперь твой черед. Двинули в отель.

– В отель?

– А куда же еще, дьявол тебя забери? Ты что, собираешься просидеть все десять дней на этой грешной скамейке, пока не придет твоя посудина? Соображай скорее, ради всего святого, и идем. – Джимми схватил Харви за руку, поднял на ноги и настойчиво потащил через площадь.

Они вошли в «Плазу». Коркоран надменной походкой направился в пустующую гостиную, там опустился на стул и громко позвал портье.

– Да, са-ар. – Чернокожий портье поспешил к ним, сияя золотым позументом и белозубой улыбкой.

– Спроси сэра Майкла Филдинга, не почтит ли он меня своим присутствием. Ну, понимаешь, когда ему будет удобно. Скажи ему, дело важное.

– Да, са-ар.

Харви дернулся, словно в него выстрелили. Апатия исчезла. Он резко наклонился к Коркорану:

– Они здесь? Здесь… в Санта-Крусе? Не уехали?

Коркоран выдержал паузу, деликатно зевнув.

– Ну-ну, полегче, – посоветовал он. – Не слетай с катушек.

У Харви побелели губы.

– Но я думал… целых две недели…

– Ну вот, они все еще здесь, – сказал Коркоран. – Разве я послал бы за ним, если бы он уехал?

Наступила пауза.

– Я не хочу его видеть, – бесцветно проронил Харви. – А он не хочет видеть меня.

– А вот тут ты не прав, мой мальчик, – заявил Джимми, откидываясь на стуле и разглядывая свои ботинки, начищенные до идеального блеска кем-то из «желтых парней». – Чесслово, он до смерти хочет с тобой встретиться. И почему нет? Ты ведь спас жизнь маленькой леди, так? Он с ног сбился, тебя разыскивая, как и я. Ей-богу, он добряк, каких поискать. Другого такого покладистого парнягу и на пасхальном молебне не встретишь. И он аж булькает от благодарности.

– Пусть оставит свою благодарность при себе.

– Фу ты! Не мели чепуху, – парировал Джимми. – Не будь таким зазнайкой. Ты ведь хочешь вернуться домой? Или собрался бродяжничать до конца жизни?

Он внезапно умолк, поднял голову и яростно закивал господину, появившемуся в гостиной.

Харви застыл, взглянув на вошедшего. Филдинг, муж Мэри… От этой мысли веяло холодом, а еще диковинным ощущением нереальности происходящего. Довольно высокий, довольно крупный, довольно красивый, он явно воспринимал свою привлекательность легко, как данность. Правильные черты лица, прямой нос, гладко выбритый подбородок. Пышные, красиво причесанные светлые волосы. Лицо, лучащееся чрезвычайной доброжелательностью. На нем вообще стояла печать доброжелательности, словно он не мог и не хотел ее стряхнуть. В особенности его глаза – оптимистично голубые, они улыбались миру, будто непрестанно повторяя: «Очаровательно, очаровательно, о, совершенно очаровательно!»

Филдинг приблизился. Вид у него был восторженный и довольный. Выбросив вперед руку, едва ли не кинулся к Харви.

– Великолепно! – воскликнул он. – Просто великолепно. Теперь все так, как и должно быть, и это абсолютно правильно.

Последовала глубокая пауза, потом Харви позволил Филдингу пожать его руку. Больше ему ничего не оставалось.

– Так-так, – продолжил Филдинг, – разве это не лучшее… – Поддернув складки на брюках, сел. Придвинул ближе стул и вопросил приветливо, но с весьма заметной торжественностью: – А теперь скажите мне, вы уже пообедали?

Обед! Харви отстранился. Этот человек говорит серьезно? Он бросил на собеседника подозрительный взгляд.

– Да, – солгал он, – я уже пообедал.

– Боже мой, какая жалость! Но вы с нами поужинаете. О небо, что я говорю! Теперь куда мы, туда и вы. Я отказываюсь выпускать вас из виду. Так чудесно наконец с вами встретиться! Просто чудесно. Мэри будет в восторге. В полном восторге. Я знаю, все это время она беспокоилась о вас, не на шутку переживала.

Харви снова нервно вздрогнул. Он не мог понять этого неумеренного благодушия, совершенно не соответствующего его ожиданиям. Неужели Филдинг не знает… Ему никто не сказал? Это озадачило и даже взбесило Харви. Вдруг он мрачно бросил:

– Разве ваш друг Карр ничего вам обо мне не рассказывал?

– Карр! – Филдинг рассмеялся. – Я никогда не обращаю внимания на то, что говорит Уилфред. Никогда. Он хороший малый, наш Уилфред. Прекрасный наездник. Но такой эксцентричный, импульсивный, вечно все путает. Его телеграммы, пропади они пропадом, чуть не вывели меня из себя.

– Я говорю не о телеграммах, – невнятно пробурчал Харви. – Я говорю кое о чем другом.

Наступила пауза, Харви ждал, напряженный и сосредоточенный. Однако Филдинг вдруг напустил на себя рассеянный вид, а затем изучающе вперил в доктора проникновенный и снисходительный взгляд.

– О воротничках? – прокомментировал он наконец молчание собеседника. – Да, с этим будет непросто. Особенно с воротничками! Какой у вас размер? Держу пари, на дюйм меньше моего. У меня семнадцатый – разве не досадно? Но знайте, всем остальным я могу с вами поделиться: костюмом, который я ни разу не надевал (какое счастье, что старина Мартин уложил его в чемодан), бритвой, нижним бельем, зубной щеткой, мочалкой – всем набором. Но, будь оно неладно, – он шутливо нахмурился, – понятия не имею, как нам поступить с воротничками!

Нет, это не было притворством. Филдинга действительно слегка беспокоила мелкая проблема с воротничками, хотя он и говорил об этом полушутливо. Беспокоила и вызывала интерес. Харви едва не застонал. Он ожидал чего угодно, но только не этой оживленной добродушной болтовни. Отвернувшись, он угрюмо уставился в пол.

– А знаете, – сказал Филдинг, – я ведь вас еще не поблагодарил. Боже мой! – Он снова вспыхнул очаровательной, неуместной улыбкой. – Выздоровление Мэри – это просто чудо. Я ужасно благодарен вам. Так, что и словами не описать. Вообще-то, она уже встает. Скоро сможет отправиться в дорогу. На самолете, естественно. А потом деревенский воздух Бакдена окончательно поставит ее на ноги. – Он помолчал, затем жизнерадостно добавил: – Вы полетите с нами. Конечно, так и поступим. Решение окончательное. Вам очень даже понравится Бакден. Милое местечко. У меня есть гибридные розы, я бы хотел, чтобы вы на них посмотрели. Совершенно новый сорт. Новомодный, уверяю вас. В этом году я собираюсь показать их на выставке садоводов.

Харви застыл. Происходящее казалось настолько непостижимым, что он лишился дара речи. Филдинг должен был знать правду. Да, совершенно точно должен был знать. И тем не менее он так улыбчив, хладнокровен, невозмутим… что не облегчало переживаний Харви, напротив, вгоняло его в состояние напряженного ожидания. Ему хотелось ненавидеть Филдинга. Но не получалось. Одно лишь дружелюбие, несомненно, тяготило бы его. Но проглядывало в этом человеке что-то такое… какая-то неуверенность в себе. У него было все: внешность, происхождение, обаяние, непобедимая доброжелательность. Однако, казалось, он готов был благодушно допустить, что у него ничего нет. Он не мог не вызывать симпатии.

Наконец Харви пробормотал:

– Простите, но я не могу принять ваше приглашение. Вы возвращаетесь самолетом. Я вернусь морем. Маловероятно, что мы встретимся в Англии.

Филдинг бурно запротестовал.

– Мой дорогой друг, – воскликнул он, – какого черта! Вы сами не понимаете, что говорите. Вы не вернетесь морем. Судно для вас еще даже не построено. – Эта фраза сопровождалась смехом. – Вы вернетесь на самолете, с нами. – Он любезно преподнес этот вариант как само собой разумеющееся. Затем, несколько непоследовательно, хлопнул себя по коленям и энергично вскочил. – Что же, пойдемте. Нет времени на разговоры. Я снял для вас номер. Вам нужно помыться и переодеться. А потом заскочим к Мэри. Тут рукой подать.

Пока он говорил, скрипнули и задребезжали распашные двери. В комнату вошла Элисса, за которой следовали Карр и Дибдин. Увидев Харви, все трое резко остановились. Было что-то довольно глупое в их внезапном общем изумлении. Они медленно приблизились.

– Ровно тот штрих, – заметила Элисса (она первой пришла в себя и легкомысленно уставилась на бородку Харви), – которого не хватало, чтобы выглядеть эффектно и волнующе.

– И героически? – добавил Карр, оскалившись. Вокруг его левого глаза все еще виднелась нежно-лиловая тень. – Упадем ему на грудь и разрыдаемся.

– Заткнись, Уилфред, – вмешался Филдинг. – Хочешь, чтобы я тебя уволил не сходя с места? Ты поговорил со Стэнфордом насчет самолета или нет? Отвечай, идиот.

– Конечно поговорил, – обиженно ответил Карр. – Ему осталось только одно дело закончить – разобраться с подачей масла или еще что-то в этом роде. Он сказал, в любой день на следующей неделе. Если будет хорошая погода.

– Слава богу! – Дибдин исторг это восклицание, словно сливовую косточку. – Наконец-то сбежим из этой скотской дыры.

Филдинг повернулся к нему и рассудительно сообщил:

– Вы вернетесь морем, конечно. Вы это понимаете, Дибс?

– Морем? – в ужасе ахнул тот.

– В самолет помещается только четверо, кроме Стэнфорда.

– Но… разумеется… четверо… я хочу сказать…

Разинув рот, бедолага перевел ошеломленный взгляд с Харви на Филдинга, потом обратно. Водянистые глаза постепенно расширялись в смятении, монокль выпал. Дибс беспомощно рухнул на стул.

Элисса затряслась от смеха. Села на подлокотник кресла, закурила сигарету. Но подняла взгляд, когда Филдинг взял Харви под локоть.

– Куда вы идете? – поинтересовалась она, разглядывая их сквозь струйки дыма. – Полуденный визит вежливости к выздоравливающей?

– Нет, – жизнерадостно ответил Филдинг, – мы отправляемся на поиски воротничков.