Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Более двух часов она была самозабвенно поглощена работой, такой интересной и такой гуманной, работой, которая погружает в недра боли и убожества, но в то же время поднимает к высотам мужества и мастерства, преодолевая острые утесы и пропасти жизни.

В половине пятого, когда Энн обрабатывала гнойный свищ, ее внезапно окликнули. Из конца палаты раздалось повелительное «сестра». Обернувшись, она увидела в дверях элегантно одетого молодого человека с идеальными стрелками на брюках и столь же безупречным пробором в льняных волосах.

– Сестра! – снова позвал он, еще громче.

Кровь бросилась Энн в лицо. Она отложила бинты и медленно направилась к нему.

– Вы что, оглохли? – Вопрос прозвучал крайне грубо. – Когда я вызываю медсестру, я жду, что она притопает. Вы новенькая, что ли?

– Да. – Энн ограничилась односложным ответом, хотя от возмущения могла бы легко сказать больше.

– Хм! – воскликнул он уже не так чванливо. – Вероятно, вы не поняли, кто я такой. Я доктор Кейли – доктор Джордж Кейли, бакалавр медицины. Здешний хирург-практикант. В следующий раз при моем появлении в палате вам следует встать в знак внимания.

Если Энн в чем-то и можно было упрекнуть, так это в чрезмерной гордости, и тут девушка уже не смогла сдержаться.

– Обычно я работаю в палате стоя, – отрезала она, – и полагаю, что никого не оставляю без внимания. Но возможно, вы предпочли бы, чтобы при вашем появлении я отдавала честь.

Он покраснел, попытался испепелить ее взглядом – не удалось.

– Не дерзите, – сказал он. – Вы тут копошились и никого вокруг не замечали. Если будете рассеянно хлопать глазами, доложу шефу – и вас вышвырнут вон.

Энн в ярости прикусила губу, неимоверным усилием сдерживая себя. Несмотря на вопиющую несправедливость обвинения, она не смела ничего сказать в свою защиту. Она не могла, просто не могла потерять работу.

Увидев, что она молчит, он коротко рассмеялся:

– Урок усвоен, мисс Дерзость? Преподам вам еще несколько, пока я здесь. Я полностью посвящу себя обучению вас этикету, принятому в этой конкретной палате. А пока обратите внимание на то, что я говорю. У больного под пятым номером была гастроэнтеростомия[208]208
  Гастроэнтеростомия – хирургическая операция по созданию сообщения между желудком и тощей кишкой.


[Закрыть]. Сегодня утром у него возникло подозрение на кровотечение, и шеф забеспокоился о нем. Я хочу, чтобы вы не спускали с него глаз, и если снова начнется кровотечение, немедленно дайте мне знать. Позвоните мне в Парк-отель. Я собираюсь там выпить чаю. Вы поняли?

– Да, – вырвалось у нее.

Он с издевкой уставился на нее:

– Что значит «да»? Разве вы не знаете, что должны обращаться ко мне «сэр»?

– Поняла, сэр, – сказала Энн тихо и отчетливо.

Он усмехнулся, наслаждаясь своим триумфом; затем повернулся, с важным видом прошел через распашные двери палаты и исчез.

На следующий день мистер Синклер, главный хирург отделения, признал Энн физически здоровой, и, несмотря на многочисленные неудобства и трудности, связанные с этим местом, она начала постепенно осваиваться. Работа по-прежнему была крайне интересной. И она училась, все время училась. Мистер Синклер был магистром наук и членом Королевского общества хирургов, и этот высохший маленький пожилой человек с серебристо-серой бородой все еще оставался хорошим хирургом. Его главным недостатком была робость, из-за которой он иногда отправлял сомнительные случаи своему коллеге Прескотту с соседнего этажа. Помимо работы в палате, Энн время от времени привлекали для работы в операционной, и этому она радовалась больше всего. Ассистирование в операционной было ее коньком, здесь проявлялись все ее лучшие качества. Ее сноровка даже вызвала невольную похвалу у безликого автомата, каким была медсестра Джилсон.

Утомительная работа занимала почти все время, мало что оставляя для отдыха, которым Энн не умела толком распорядиться. Отдушину она находила в частых мыслях о Люси. Она писала сестре полные и жизнерадостные отчеты обо всех своих делах. Крепнущая дружба с Норой и Гленни помогала ей справляться с меланхолией и была убежищем от всех неприятностей, среди которых мелочная вражда со стороны доктора Кейли занимала не последнее место. И все же в иные моменты она ужасно скучала по Люси и задавалась вопросом, согласится ли любимая сестра присоединиться к ней в этом огромном госпитальном бараке. Именно тогда Энн с горечью задумывалась, действительно ли это ее место – «Хеппертон». А затем, ближе к концу первого месяца пребывания здесь, произошел случай, который дал ей новую порцию мужества и вдохновения, изменив весь контур ее жизни.

Вторая половина субботнего дня была у нее свободна от дежурств. Энн отдыхала в постели и не спеша приводила в порядок ногти, предвкушая прекрасный вечер, что случалось крайне редко. Норе дали два билета в репертуарный театр – билеты, регулярно посылаемые в больницу, редко перепадали кому-то, кроме старших медсестер и старшего персонала. Внезапно в комнату ворвалась Гленни.

– Джилсон тебя требует, – выпалила она, – немедленно. Адская кутерьма.

Прежде чем Энн успела заговорить, Гленни продолжила:

– Нет-нет. Никаких проблем, слава богу. Просто сенсация – с большой буквы. У Боули внезапно случился аппендицит. У самого Боули. И Прескотт привез его сюда. Представь себе. Что ты скажешь? Великий Мэттью Боули в особой палате в отделении «В». Так я вот о чем – он уже должен быть в операционной. В связи с чрезвычайно ситуацией срочно вызван специальный персонал – целая стая, и тебе оказана большая честь быть в ней. Мое благословение, девица, и вперед!

Энн предстала перед старшей медсестрой Джилсон со смешанными чувствами. Честь или не честь, но из-за нехватки персонала лишать медсестру завоеванного с таким трудом досуга было вопиющей несправедливостью. Но когда Энн добралась до операционной «В», то в спешке подготовки к операции она забыла о своей досаде.

Несомненно, это было чрезвычайно важное событие. Даже главная медсестра присутствовала, яростно отдавая приказы, вместе со старшей сестрой Джилсон, старшей сестрой отделения «В», личной старшей сестрой-ассистенткой Прескотта и четырьмя специально отобранными медсестрами. Двое санитаров, пошатываясь, вошли с баллонами кислорода, анестезиолог стал соединять свои трубки. Все вокруг кипели энергией, что лишь усугубляло неизбежную трудность – справиться с задачей в короткие сроки. Но наконец все было готово, и присутствующие надели перчатки и халаты.

Только тут и появился доктор Прескотт. Он вошел тихо и быстро, без малейшей претенциозности и суеты, необычно отстраненный и отчужденный; казалось, он ничего не замечал, но на самом деле замечал все. Одного беглого взгляда вокруг ему для этого было достаточно.

Хотя ей указывали на него издалека, Энн никогда не видела Прескотта вблизи. Теперь, оказавшись в замкнутом пространстве операционной, она поразилась его самообладанию, яркой силе личности. Не широкоплечий, не высокий, но хорошо сложенный, гибкий, он держался прямо. У него были точеные черты лица, густые темные волосы и твердый подбородок. Но больше всего поражал спокойный, сдержанный взгляд проницательных, почти ледяной голубизны глаз.

Он подал знак. Пациента, уже находившегося под действием анестетика, вкатили на каталке и перенесли на операционный стол. Все, что было видно от великого Мэтта Боули, лежащего навзничь, покрытого простыней, – это участок кожи, смазанный йодом. Прескотт сразу же взял скальпель и сделал предварительный надрез.

Для Энн атмосфера этой операционной была совершенно непривычна. Она видела много операций, грамотно выполненных доктором Хэссалом в Шерефорде, операций, безупречно проведенных специалистами, вызванными в местную больницу. Но здесь было нечто иное – нечто блестящее, уникальное, завораживающее.

Затаив дыхание, она следила за каждым быстрым, выверенным движением Прескотта. Когда сестра Карр, которая была его ассистенткой в операционной, передала ему не тот инструмент, Энн чуть не ахнула от столь очевидной ошибки. Но Прескотт просто остановился, не поворачивая головы, и бросил ненужный скальпель на пол. Слабый звон инструмента был более суровым выговором, чем поток упреков. Затем он разжал пальцы в перчатке, чтобы взять требуемый пинцет. Он все делал молча. Он настаивал на минимуме слов во время операции. «Холодный, нелюдимый, – подумала Энн, – но зато какой хирург!» Он был здесь звездой, за которой она могла бы пойти, он стремился к высотам, как и она.

Операция заканчивалась – оставалось лишь наложить швы на брюшную стенку, и он снова сделал паузу, ожидая слов, которые позволят ему продолжить. Эта пауза снова заставила Энн вздрогнуть. Старшая медсестра Карр, чуть сбитая с толку из-за своей промашки, взглянула на медсестру, в обязанности которой входил подсчет тампонов. Та поспешно прошептала:

– Двадцать четыре.

Старшая медсестра Карр повернулась всей своей коренастой фигурой к Прескотту.

– Все правильно, сэр, – заявила она и протянула ему иглу.

Энн почувствовала, как внутри у нее все похолодело. На сей раз это было не просто возмущение, а протест. Хотя ее обязанностью было всего лишь стоять рядом с ирригатором, она инстинктивно отмечала мельчайшие детали операции. Почти бессознательно она пересчитывала использованные тампоны. И насчитала не двадцать четыре, а только двадцать три. Одного тампона не хватало!

Парализованная ужасом, сознавая, что никто, кроме нее, не заметил ошибки медсестры, она смотрела, как Прескотт накладывает первый шов. Согласно всем правилам обучения и традициям ей полагалось молчать, но она понимала, что если промолчит, то операция в итоге закончится катастрофой. Крепко сжав руки, она собралась с духом, чтобы выдержать это испытание. Стараясь сделать все, чтобы пощадить коллегу, она подалась вперед и, едва шевеля губами, прошептала:

– Сестра. Не хватает одного тампона.

– Тишина! – немедленно произнес Прескотт. Повернувшись, чтобы наложить второй шов, он холодно посмотрел на правонарушительницу. Затем остановился, его рука замерла, глаза изучали лицо Энн. – Что вы там сказали?

Бледная, Энн повернулась к нему.

– Простите, – запинаясь, произнесла она. – Учтено всего двадцать три тампона.

– Чепуха! – Первой возмутилась такой дерзостью мисс Ист, сердито повернувшаяся к Энн.

Прескотт жестом остановил ее и упредил протесты старшей медсестры Карр.

– Пересчитайте тампоны, – коротко велел он.

Тампоны в ведре были пересчитаны. Их оказалось только двадцать три. Прескотт ничего не сказал. Он повернулся к операционному столу, еще раз приложил руку к ране и вынул из нее на длинном указательном пальце недостающий тампон.

Наступила абсолютная тишина, какой никогда прежде еще не было в этой операционной. Затем, без лишних слов, Прескотт приступил к завершению операции.

Закончив, он тихо заметил анестезиологу:

– Теперь у него все должно быть хорошо.

Операционной медсестре и старшей медсестре он вообще не сделал никакого выговора. Бросив последний взгляд на своего пациента, Прескотт незаметно выскользнул за дверь. На Энн он даже не взглянул. Она была убеждена, что он выбросил этот инцидент из головы как нечто неприятное, о чем лучше забыть. Она не знала, что Роберт Прескотт не забывал ничего, что имело отношение к работе – и что разжигало огонь его честолюбия.

Прошло два месяца. Энн все больше волновало отсутствие новостей от Люси. Хотя она писала ей дважды в неделю, сестра отвечала редко и отрывочно. Но однажды утром, ближе к концу марта, от Люси пришло письмо с ошеломляющей новостью.

Дорогая Энн, – писала Люси. – Не сомневаюсь, что новость тебя потрясет, но надеюсь, тебе будет приятно узнать, что мы с Джо поженились. Видишь ли, вскоре после того, как ты уехала, отец Джо умер. Я еще тогда собиралась написать тебе об этом. Ну, старик оставил довольно много денег, и Джо, которому надоел Шерефорд, продал бизнес. Он все просил меня выйти за него замуж, так как хотел начать все с чистого листа в Лондоне. Так что в конце концов я уступила, и мы сбежали в Лондон, чтобы получше укрепить наши семейные узы. Я очень счастлива, а Джо – молодчина. Он собирается вступить в компанию «Транспорт лимитед», это его направление, и там много денег. Мы завели питомца в доме в Масвелл-Хилле, и я провожу лучшие часы в жизни, выбирая шторы, ковры, мебель и все прочее. Джо подарил мне к свадьбе самый дорогой (прилагательное «дорогой» было дважды подчеркнуто) мех чернобурки, а также отличный дорожный несессер. То и другое просто чудо! Знаю, тебя огорчит, что я бросила работу, особенно после того, что ты для меня сделала (эта фраза также была подчеркнута), но ты будешь рада услышать, что перед отъездом я получила сертификат и взяла его с собой, на всякий случай. Так что, в конце концов, я не так уж сильно тебя подвела. Приезжай к нам, когда сможешь вырваться. Адрес: Элтреда-авеню, 7, Лондон, № 10.

И постскриптум: Джо передает свои самые теплые пожелания.

Энн бросила письмо в явном замешательстве, с чувством обиды из-за того, что Люси до сих пор молчала обо всем этом. Затем ей стало больно при мысли о бесполезной жертве и о всех тех заветных, общих для обеих планах, о надеждах, что они будут заняты совместной работой и добьются больших успехов в своей профессии. Теперь со всем этим было покончено. Затем она усмехнулась, вспомнив, как еще недавно Джо признавался ей в любви. Бедный Джо! Он будет глиной в руках любой женщины. И все же, подумала Энн, этот брак, возможно, не так уж плох ни для него, ни для Люси. Внезапно она испытала сильное желание увидеть сестру и Джо. Она послала им поздравительную телеграмму, а затем отправилась к мисс Ист и попросила отгул на выходные.

– На выходные! – воскликнула главная медсестра. – Никогда еще не слышала ни о чем подобном. Куда это ты собралась?

– В Лондон.

– Я так и думала. Вам, молодым женщинам, только и подавай этот Лондон. Чушь и глупость, я считаю. Что будет с дисциплиной, если в головах у вас одни лишь дурацкие развлечения?

– Я хочу увидеться с сестрой, – объяснила Энн. – Она только что вышла замуж.

– Нет-нет, это невозможно, – быстро сказала мисс Ист. – Я не могу тебя сейчас отпустить. Поработай еще с месяц здесь, тогда, возможно, и позволю.

Энн отправилась на дежурство с мучительным чувством несправедливости. И там, в палате, словно в довесок к своей обиде, она обнаружила доктора Кейли.

Самодовольный интерн пребывал в исключительно приподнятом настроении, которое, как теперь знала Энн, всегда сулило ей какую-нибудь неприятность. Он был никем, просто Джорджем Кейли, каким-то образом закончившим медицинское заведение и теперь помолвленным с дочерью местного врача. После женитьбы он вступит в прибыльное партнерство со своим тестем. Для Кейли это был удачный ход. Так что он жил в перманентном возбуждении от собственной находчивости. Любой, кто отказывался отдать должное такому его статусу, инстинктивно становился его врагом. Вот почему он не терпел Энн.

– Медсестра Ли, – начал он, – я только что обнаружил эту книгу у кровати номер девятнадцать в женском отделении.

– Да, доктор, – осторожно ответила она. – Эту книгу я дала.

– Однако вы знали о моем распоряжении, что номеру девятнадцать читать не положено. Она очень слаба, и это ее утомляет.

– Она слаба, доктор. – Энн с большим усилием сохраняла рассудительность в голосе. – Она умирает, верно? Чтение – это единственное, что помогает ей забыть о боли. Она умоляла меня дать ей книгу.

– Мне все равно, умоляла она или нет. Я сказал, что ей это вредно. Я отдал распоряжение. Если я обнаружу, что оно опять не выполнено, я немедленно доложу о вас доктору Синклеру.

Наученная горьким опытом, Энн не выказала ни малейшего признака протеста.

– Очень хорошо, доктор Кейли.

Он разочарованно посмотрел на нее, ища повод покрепче надавить своим авторитетом. Затем отдал последнее распоряжение:

– Не забудьте дать мезонил пациенту номер пятнадцать с флебитом. Дайте ему пять гранул в девять часов.

Энн, глядя на него, широко открыла глаза. Наконец-то он промахнулся, попав, по своему невежеству, ей в руки.

– Пять гранул? – переспросила она.

– Именно так я и сказал. Пять гранул.

Она помолчала, на сей раз не скрывая насмешки, недвусмысленно отобразившейся на лице. Кейли уже собирался уйти, но ее полный издевки взгляд задержал его. Последовала пауза.

Наконец Энн произнесла:

– Максимальная доза мезонила составляет половину гранулы.

Он покраснел до корней волос и попытался тупо возмутиться:

– Что за чушь? Вы хоть слышали, что такое мезонил?

– Я слышала, – с лучезарной улыбкой сочувствия ответила она. – А пять гранул убьют любого.

– Ну… – пролепетал он.

– Более того, – продолжала Энн, добивая его фактами, – доктор Синклер рекомендовал только четверть гранулы. Если вы мне не верите, посмотрите медкарту под номером пятнадцать. Доктор Синклер лично прописал это.

Тут Кейли потерял дар речи, а Энн бросила последний козырь:

– Неужели вам бы хотелось, чтобы я дала номеру пятнадцать смертельную дозу, поскольку вы так приказали, сэр?

Дьявольская ирония прозвучала в этом ее заключительном «сэр». Его поникшие плечи, когда он проскользнул в дверь, стоили всех этих мелочных придирок, злобы и презрения с его стороны, которые ей приходилось, а возможно, и еще придется терпеть.

Письмо от Люси и происшествие с Кейли изгнали из головы Энн все мысли об операции Мэттью Боули вместе с той ролью, которую она сыграла в ней. Но в пятницу днем на той же неделе сестра Джилсон, позвонив Энн в палату по телефону, сообщила:

– Вам следует подойти в особую палату в отделение «В». Вас желает видеть мистер Боули. – В голосе ее прозвучали сдержанные поздравительные нотки.

Старшая медсестра отделения, которая ранее натерпелась от длинной череды неопытных медсестер, нашла в Энн того, кто существенно облегчил ее бремя. И соответственно, ценила ее.

– Ну что вы так испугались? – улыбнулась сестра Джилсон. – Наверняка это что-то приятное.

Однако Энн испытывала некоторое замешательство. Мэттью Боули был для нее не более чем пациентом на операционном столе. Какой он на самом деле, она не могла догадаться. Со странным трепетом она постучала в дверь палаты.

– Войдите! – раздался голос.

Сама палата весьма впечатляла – роскошь и изобилие, привнесенные в голую госпитальную серость, цветы повсюду, радио у кровати и большая корзина спелых фруктов на столе. И все же Энн нашла самого Мэтта Боули еще более примечательным. Он был нескладным, грузным, лет сорока, с проницательными глазами на грубом, добродушном лице, которое почему-то выглядело так, точно его сильно поколотили. Однако благодаря своему большому богатству Боули все равно производил впечатление силы и достоинства. Он встретил Энн по-приятельски крепким рукопожатием. Изучив ее взглядом из-под кустистых бровей, он медленно улыбнулся и сказал:

– Ну что, сестрица, завтра я выхожу. Но я не мог уйти, не взглянув на вас, – и вы такая красотка.

Энн почувствовала, что краснеет. Но Боули только рассмеялся еще более искренне, продолжив с лукавым видом заговорщика:

– Я не болтаю лишнего, где не надо, сестрица. Но маленькая птичка начирикала мне кое-что на ухо. И я не прочь сообщить, что от Мэтта Боули, вероятно, больше пользы без зашитого в нем ватного тампона. А, сестрица, ваше мнение?

Глаза Энн блеснули.

– Я готова согласиться с вами, мистер Боули.

Он дружески похлопал ее по руке:

– Вот именно, моя дорогая. Я вижу, что у вас есть не только красота, но и здравый ум. И это очень даже прекрасное сочетание в женщине.

Невозможно было обидеться на его тон, настолько сдержанно он проявлял к ней свое грубоватое дружелюбие.

– А еще прекраснее, когда такое сочетание в медсестре! – продолжал он. – Видите ли, моя дорогая, когда попадаешь в больницу или дома болеешь, очень полезно, чтобы рядом была толковая девица, а не какая-нибудь кислая мымра.

Тут маленькие часы у его локтя пробили три тихих удара. Он с сожалением вздохнул и отпустил ее руку, напоследок еще раз похлопав по ней.

– Ну, моя дорогая, я мог бы болтать с вами весь день. Но ко мне прямо сейчас приедет пара юристов. Прохвосты и тот и другой. – Он с сожалением указал на огромную кипу корреспонденции на покрывале. – Но будьте уверены, сестрица, мы еще встретимся. Я не из тех, кто забывает добрые дела. А пока я хочу, чтобы вы взяли это – просто на память о неучтенном тампоне. – Улыбаясь, он достал с прикроватного столика аккуратно завернутый пакет и протянул ей. – Теперь ни слова, ни единого слова. Сможете поблагодарить как-нибудь в другой раз. Просто бегите и будьте паинькой!

Когда Энн вышла из палаты, на сердце у нее было тепло. Приятно, когда тебя ценят. Только доктор Прескотт мог рассказать Боули о тампоне. Она остановилась в коридоре и с любопытством развернула пакет. В нем оказалась красивая женская сумочка. Обрадованная Энн расстегнула застежку и открыла внутреннее отделение. Тут радость ее померкла. В маленьком кошельке для монет лежала десятифунтовая банкнота. Это каким-то образом било по ее самолюбию, заставляло ее чувствовать себя служанкой, получившей чаевые. Она должна, просто обязана вернуть ему деньги.

Энн уже собиралась идти в палату к Боули, когда шаги в коридоре заставили ее обернуться. К ней приближался доктор Прескотт. Ей стало не по себе и из-за сумочки, и из-за банкноты в руке.

Возможно, Прескотт предвидел, что Боули готов подарить ей что-то, или же это была его сверхъестественная интуиция, – во всяком случае, он с одного спокойного взгляда оценил ситуацию.

– Щедрость Боули всегда смущает, – сказал он. – Я испытываю то же самое, когда он расплачивается со мной.

Хотя эта простая фраза все расставила по своим местам, Энн все еще колебалась. Она пробормотала:

– На самом деле, доктор Прескотт, мне не хочется брать эти деньги.

– Чепуха! Если человека наняли, значит он того стоит, особенно когда дело доходит до проверки тампонов. Даже лучший в мире врач совершенно беспомощен без умелых медсестер. Многие не ценят этот факт. Буду рад, если смогу вам чем-то помочь. Я веду летние занятия по повышению квалификации медсестер – приходите, если интересно. Пришлю вам несколько пособий. Хочу поощрять профессиональный рост персонала в «Хеппертоне».

Энн вернулась в палату «С» весьма воодушевленная. В Прескотте было какое-то качество, которое придавало ей сил и побуждало к самоотдаче. Но она с трудом заставила себя принять десятифунтовую банкноту.

После долгих раздумий она решила потратить эти деньги на покупку серебряного подноса в качестве свадебного подарка для Люси и Джо.