Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Видимо, он дал ей повод для размышлений, так как по дороге в отель после долгой задумчивой паузы она заметила:

– Привилегированные классы того времени, безусловно, жили неплохо, стараясь только для себя. А какова была жизнь у обыкновенных людей?

– Не такая привлекательная. – Он рассмеялся. – Говорят, в Вене более тридцати тысяч семей имели в своем распоряжении лишь по одной комнате. А если комната оказывалась достаточно просторной, то в ней проживали две семьи, разделенные занавеской!

– Какой ужас! – сочувственно воскликнула она.

– Да, – небрежно согласился он. – Тот век не благоволил к бедным.

– И даже сейчас, – продолжила она, – я встречаю здесь признаки бедности. Вот мы с вами ходим по улицам, а там босоногие дети просят милостыню…

– В Вене всегда были и всегда будут попрошайки. Но это город любви, смеха и песен. И все вполне счастливы.

– Право, не знаю, – медленно произнесла она, – могут ли люди быть счастливы, если они голодны? Я разговорилась с женщиной, которая сегодня утром прибирала у меня в номере, – она, кстати, очень хорошо говорит по-английски. Это вдова с четырьмя маленькими детьми, муж погиб во время оккупации, так вот, уверяю вас, ей приходится много бороться за то, чтобы ее семья выжила, когда все вокруг так дорого.

– А вам не показалось, что это обычные россказни о трудной судьбе?

– Нет, Дэвид, она очень приличная женщина и говорила абсолютно искренне.

– В таком случае вы должны поделиться с ней своими карманными деньгами.

– Да я уже поделилась! – воскликнула она с таким восторгом, что он искоса посмотрел на нее.

После того как они покинули аэропорт, он сунул ей в сумочку пачку банкнот на тот случай, если она захочет что-то купить, – там было около полутора тысяч австрийских шиллингов, что равнялось двадцати фунтам стерлингов.

– И сколько вы ей дали?

Она робко взглянула на него:

– Все.

– О нет, Кэти. – Он расхохотался. – Да вы просто благодетельница всего человечества. Готовы расстаться с целым состоянием за один присест.

– Я уверена, она с пользой потратит эти деньги.

– Что ж, если вы довольны, то и я доволен, – сказал он, по-прежнему посмеиваясь. – В Вене приходится быть либеральным и немножко сумасшедшим. Я люблю этот город, Кэти, так люблю, что мне больно видеть, как быстро он меняется. Вы должны теперь впитывать как можно больше, моя дорогая, ибо очень скоро он будет полностью разрушен вслед за многими красивыми городами мира. Вы только взгляните на этот ужас справа. – Они как раз проезжали новый многоэтажный дом для рабочих. – Сей безликий ночной кошмар из стали и бетона с сотнями маленьких комнатушек на манер собачьих будок только недавно вытеснил прелестный старый дом в стиле барокко; маленький дворец попал под бульдозер ровно год назад, чтобы на его месте могли возвести эту… каторжную тюрьму.

– Вам не нравится?

– Да кому бы такое понравилось?

– Но, Дэвид, – вздохнула она задумчиво, – зато людям, которые там живут, все нравится. У них появилась крыша над головой, а еще удобства, отопление, горячая вода, приличные санитарные условия и личное пространство. Разве это не лучше, чем ютиться в грязи за занавеской?

Он недоверчиво нахмурился, глядя на нее.

– Вы думаете, в этой квартире их ждет что-то другое? Но дело не в этом. Прискорбно то, что во всем мире происходит разрушение прекрасного. Тракторы и бульдозеры разрывают на части, долбят и выкорчевывают прелестные памятники прошлого, на их месте возникают непрочные постройки из дрянного материала, похожие одна на другую, и все одинаково уродливые. Англия сейчас буквально утопает в жутких предместьях. В Италии понастроили фабрик. Да что там, даже в Швейцарии громоздят десятки домов на берегах прелестнейших озер – слава богу, не по соседству от меня.

– Да, нам приходится жить в новом мире, – согласилась Кэти спустя мгновение. – Тем больше оснований постараться изменить его к лучшему.

Она вопросительно посмотрела на него, словно тревожась, как он отреагирует на ее высказывание. Но они уже достигли Рингштрассе, где зажигались огни, и люди, покинув свои конторы, собирались за столиками уличных кафе, разговаривали и смеялись, создавая атмосферу радостного ожидания. Это было колдовское время, и здесь, по крайней мере, ничто не оскорбляло его взгляда. Они легко скользили в потоке машин, он придвинулся поближе к ней и в сгущавшихся сумерках продел руку под ее локоть.

– Я окончательно вас утомил своими лекциями и спорами. Вы должны отдохнуть часок у себя. А потом мы отправимся ужинать.

Он чувствовал, что она стесняется идти в «Захер», но для ее же блага решил все равно пойти туда. Ее нужно лишь немного приободрить, и вскоре она преодолеет робость; да и для посещения этого заведения не требовался вечерний наряд. Когда на часах собора Святого Стефана пробило восемь, он препроводил ее по лестнице и вывел из отеля. Вечер был теплый, и они прошли пешком короткое расстояние по Кернтнерштрассе. Стеклянная терраса ресторана была переполнена, но он, предвидя это, заранее заказал столик в маленьком боковом зале, названном «Красным баром». Он увидел, что его выбор столика придал ей уверенности. Взглянув на меню, он ударился в воспоминания.

– Надеюсь, нам подадут что-то не хуже той рыбы, что вы выбрали в Эдинбурге. Тогда мы с вами впервые трапезничали. Я никогда этого не забуду. Скажите, вам нравится фуа-гра?

– Не знаю, – она покачала головой, – но, наверное, понравится.

– В таком случае закажем. А еще спинку косули с гарниром и зальцбургский нокерльн[338]338
  Десерт из взбитых яиц, запеченных в духовке до образования корочки.


[Закрыть] под конец. – Он сделал заказ, добавив: – Раз мы в Австрии, то должны почтить страну и выпить немного «Дюрнштайнер Катценшпрунг»[339]339
  Самое известное вино долины Вахау (букв. «прыжок кошки»).


[Закрыть]. Оно родом из прелестной дунайской долины примерно в пятидесяти милях отсюда.

Принесли фуа-гра нежно-розового цвета; Мори незаметно понюхал, удостоверился, что это настоящий страсбургский рецепт с трюфелями, и велел подать к нему малиновый соус. Когда вино было показано, пригублено, одобрено и разлито, он поднял бокал.

– Давайте выпьем немного за нас. – А потом добавил чуть тише, так как она все еще колебалась: – Помните, вы обещали мне проявлять свои человеческие слабости. Я хочу, чтобы вы вылезли из этой милой шотландской раковины.

Кэти покорно, хотя и с легкой дрожью, подняла бокал на длинной ножке и глотнула ароматный янтарный напиток.

– Вино по вкусу напоминает мед.

– И такое же безопасное. Мне кажется, что к этому времени вы должны уже доверять мне, Кэти.

– А я доверяю вам, Дэвид. Вы очень хороший.

Жаркое из косули превзошло все его ожидания, поданное с вкуснейшим соусом из редиса и яблок. Он ел медленно, что было в его привычке, с чувством, уделяя каждому кусочку уважительное внимание, которое тот заслуживал. В соседней нише кто-то тихо заиграл на пианино, вальс Штрауса разумеется, но в этой обстановке он звучал очень уместно – очаровательно, трогательно, мелодично.

– Как приятно, – сказал Мори через стол.

Ему нравилось наблюдать, как на ее свежих молодых щечках то появлялся, то пропадал румянец. Какая она все-таки милая, рядом с ней в нем пробуждалось все хорошее.

Десерт, как он и надеялся, оказался триумфом. Увидев выражение ее лица, читать по которому он пока не научился, Мори пояснил:

– Его готовят в основном из свежих яиц и сливок.

– Сколько же туда идет яиц? – удивилась она.

Он повернулся к официанту:

– Кельнер, сколько требуется яиц на зальцбургский нокерльн?

Официант пожал плечами, но не вышел из рамок вежливости.

– Так много, сэр, что забываешь о количестве. Если мадам желает приготовить хорошие клецки, то она не должна считать яйца.

Мори приподнял брови, глядя на Кэти через стол.

– Придется нам обзавестись птицефермой.

Она звонко рассмеялась, совсем как школьница.

– Бедные несушки. Не знаю, как они только управятся с таким большим спросом на яйца.

Радуясь ее непривычно хорошему настроению, он не мог не отметить, что она не возразила против их будущего совместного дела.

Вскоре подали счет. Небрежно пробежав его глазами, Мори расплатился банкнотой высокого достоинства и оставил такие щедрые чаевые, что вызвал многочисленные поклоны, которыми провожают чуть ли не королевскую процессию.

Когда они вышли из ресторана, на мостовой их ждала обычная компания попрошаек – продавцы спичек и бумажных цветов, калеки, мнимые и подлинные, оборванный старик с хриплым аккордеоном, старуха, которой теперь уже нечем было торговать, кроме лести. Он щедро, без разбора раздавал сдачу после оплаты счета – просто чтобы отделаться от нищих; а чуть позже, по дороге в отель, неожиданно получил вознаграждение. Кэти взяла его под руку и по собственной воле пошла совсем рядом, когда они направлялись к площади Новый Рынок.

– Я так рада, что вы это сделали. Иначе мне было бы стыдно после такого вкусного и дорогого ужина. Хотя, конечно, только вы, Дэвид, могли проявить такую безоглядную щедрость и доброту. Какой день вы мне сегодня подарили! Я увидела столько нового и интересного. Мне даже самой не верится. Подумать только, ведь всего несколько дней тому назад я мыла тарелки на кухне Джинни Лэнг… Это просто сон какой-то.

Ему было очень приятно видеть ее отдохнувшей, сбросившей все заботы, даже повеселевшей. Он благожелательно слушал ее, не перебивая, а сам понимал, что один бокал медового вина не мог вызвать этого настроения, что причина в основном кроется в нем самом. И тогда внезапно он вспомнил, что рядом с Мэри проявлял тот же самый талант, можно даже сказать, силу, отвлекая девушку от серьезных мыслей и внушая беззаботность. Благоприятный знак.

Он пожалел, что до отеля они дошли так скоро. У двери своей комнаты она повернулась, чтобы попрощаться.

– Спасибо, Дэвид. Я чудесно провела время. Если вы говорите, что никогда не забудете нашу поездку в Эдинбург, то знайте: я никогда не забуду сегодняшний день.

Он помедлил секунду, не желая ее отпускать.

– Вам на самом деле понравилось, Кэти?

– Ужасно.

– Точно?

– Честное слово.

– Тогда скажите, что вам понравилось больше всего?

Она как раз прикрывала дверь, но тут замерла и внезапно посерьезнела, перебирая мысли. А потом очень просто ответила, повернув голову и не глядя на него:

– Быть с вами. – И сразу ушла.

Следующие три дня, хотя и похолодало, погода оставалась ясной. Лучших условий и быть не могло для удовольствий и радостей, которые дарило продолжение осмотра достопримечательностей. Разнообразя свою программу с похвальным мастерством, Мори вывозил Кэти в Хофбург и Хофгартен, Музей истории искусств Вены, ратушу, Бельведер, парламент. Они пили чай в «Демеле», знаменитой венской кондитерской, прошлись по модным магазинам на торговой улице Грабен, посетили представление в Испанской школе верховой езды, которое, однако, явилось разочарованием, так как Кэти явно не понравилось, что прелестных белых лошадей вымуштровали, как в цирке, заставляя делать несвойственные им вещи, – хотя от комментариев она воздержалась. Он также сопровождал ее, когда она навещала четырех детей горничной Анны: детишки были построены в ряд, чтобы продемонстрировать обновки – теплую одежду и крепкие зимние башмаки, и это была, наверное, самая успешная экскурсия из всех. Мори переживал счастливейшие дни, как он себя уверял. Она привнесла в его жизнь радость и очарование, вернула ему бойкую юность. Чем больше времени он проводил с Кэти, тем больше убеждался, что не сможет без нее обойтись.

И все же порой она озадачивала его, даже вызывала странное беспокойство. Действительно ли ее развлекало все, что он ей демонстрировал? Сомневаться не приходилось: он десятки раз видел, как зажигались ее глаза, полные интереса и оживления. Однако бывали случаи, когда она, оставаясь очень внимательной, казалось, начинала нервничать. И потом она то приближалась к нему, то вдруг отстранялась. У нее была странная способность уходить в себя, а еще она удивляла его тем, что никогда не меняла свою точку зрения.

В одном из магазинов на улице Грабен он тщетно растратил всю свою утонченность и обаяние, пытаясь уговорить ее принять подарок – простенькое ожерелье, но зато с изумрудами, которым она невольно восхитилась, даже не представляя, сколько оно может стоить.

– Очень красивая вещь, – ответила она, покачав головой, – но не для меня.

И ничто не могло ее переубедить. Тем не менее он намеревался поступить по-своему, хотя она об этом пока не подозревала.

Больше всего его поразило то, что богатство значило для нее так мало. Она оказалась безучастной к роскоши отеля, а помпезные, изысканные трапезы просто приводили ее в смущение, он также чувствовал, что для нее предпочтительнее тесный арендованный автомобильчик тихому комфорту «роллса». И действительно, однажды, когда он намекнул на это обстоятельство, она неожиданно сказала:

– Но, Дэвид, за деньги ведь не купишь то, что действительно имеет значение.

Разочарованный и несколько раздосадованный такой явной недооценкой, он все же утешался мыслью, что в таком случае его полюбят или, как теперь он смел надеяться, уже любят ради него самого. А так как больше всего удовольствия ей доставляли самые простые вещи в жизни, он решил переключить ее внимание на Швейцарию и тихий покой, который она там найдет. Вена вовсе не была ошибкой; он не только узнал девушку лучше, но и добился прогресса, большого прогресса, за эти последние несколько дней. Определенно была достигнута некая степень интимности, между ними теперь пробегали искры. Пусть она сама пока этого не сознавала, зато он видел по тому, как она внезапно краснела, как загорались ее глаза при его появлении, что она уже миновала критическую точку. Он чувствовал это нутром. Видеть и понимать, что эта застенчивая, эмоциональная девушка постепенно поддается новому для себя чувству – любви, доставляло ему несказанное удовольствие.

В субботу утром, когда они закончили завтракать, он произнес как ни в чем не бывало, однако не без заботливости в голосе:

– Мне начинает казаться, что мы исчерпали возможности этого города на какое-то время. Не хотелось бы вам уехать завтра в Шванзее? Если такой холод продолжится, то у нас в горах определенно выпадет снег, а это зрелище вам никак нельзя пропустить.

Та теплота, с которой она ответила, мгновенно подтвердила, что интуиция его не подвела.

– Конечно, хотелось бы… то есть… если это не нарушит ваших планов. Я действительно очень люблю деревню. Но это не значит, – поспешила она добавить, – что мне не нравится быть здесь.

– В таком случае решено! Отправимся воскресным дневным самолетом. Я сегодня же отошлю Артуро вперед – путешествие на автомобиле через перевал Арльберг в это время года было бы для вас слишком утомительным. Но прежде чем мы уедем, – он сделал паузу и улыбнулся, – вам придется преодолеть еще одно препятствие, хотя, думаю, вы сочтете это за удовольствие, а не наказание.

– Да? – произнесла она слегка неуверенно.

– Сегодня в Венской опере дают гала-представление – «Мадам Баттерфляй»… Спектакль будет исключительный, так как поет Тебальди[340]340
  Рената Тебальди (1922–2004) – итальянская оперная певица.


[Закрыть]. Декорации Бенуа. Достать билеты практически невозможно, но мне повезло. Уверен, вам понравится именно эта опера. Так что, вы согласны пойти?

– Да, Дэвид, – ответила она с едва уловимым сомнением. – Но меня беспокоит то, сколько хлопот я вам доставляю.

– Даже не думайте об этом. – Он не стал рассказывать, что только благодаря огромной переплате, осуществленной через консьержа, ему удалось заполучить ложу накануне представления. – Кстати, днем сделаем перерыв в нашей программе, чтобы вечером быть бодрыми и свежими.

Оба были рады отдыху, тем более что небо заволокло тучами, а ветер, задувший от Земмеринга[341]341
  Перевал в Альпах высотой 986 м.


[Закрыть], сделал прогулку по улицам холодным и малоприятным развлечением. Однако, отдав распоряжение Артуро возвращаться домой, Мори ушел из отеля по своим делам и отсутствовал какое-то время. По его предложению они поужинали рано в гостиной, куда им подали всего по чашке крепкого черепашьего супа, омлет с пряностями и жареной картошкой по-французски, а на десерт – «Персики Мельба» и кофе: намеренно легкая, но хорошая еда.

По окончании трапезы он поднялся из-за стола.

– Я понимаю, что это неприятно, моя дорогая маленькая пуританка, но для этого случая нам придется немножко принарядиться. К счастью, я знаю ваш размер, поэтому у себя в комнате вы найдете кое-что. Я велел вашей милой Анне все для вас приготовить. – Он по-дружески обнял ее за плечи и склонился, прошептав самым обворожительным образом: – Прошу вас надеть это – ради меня.

Тихо напевая дуэт из «Баттерфляй», он неспешно, со вкусом переоделся: сначала побрился электрической бритвой, пока не остался доволен гладкостью щек, затем принял горячую ванну, после которой последовал теплый душ, хорошее растирание и чуть-чуть талька без отдушки. Камердинер из отеля успел разложить его вечерний костюм, свежую накрахмаленную рубашку с жабо, запонки из оникса с бриллиантами, черные шелковые носки, наполовину вывернутые наизнанку, и поставить возле кресла лакированные туфли, удалив предварительно распорки и вытянув язычки. Даже Артуро не сделал бы лучше – нужно не забыть дать парню чаевые. Он прошелся по волосам щетками из слоновой кости – слава богу, в своем возрасте он сохранил шевелюру – и наконец был готов. Капелька парфюма «О-де-Мюже» завершила картину. Он внимательно изучил свое отражение в зеркале и отметил, что, как всегда, хорошо смотрится во фраке и с белым галстуком-бабочкой – никто не мог сравниться с «Карачени» по идеальному крою, – но в этот вечер, при всей своей скромности, он безусловно знал, что выглядит красиво, изысканно и на удивление молодо. С радостным предвкушением он выключил свет – привычка, сохранившаяся с юных лет, – и прошел в гостиную.

Она не заставила его ждать. Вскоре дверь открылась, и она медленно вышла в зеленом платье, которое он сам для нее выбрал, дополненном, к его восторгу, тонким изумрудным ожерельем, идеально подходившим к наряду. У него буквально перехватило дух, а она тем временем, потупившись и слегка разрумянившись, медленно приблизилась к нему и остановилась. Если в твидовом костюме он считал ее восхитительной, то для этого случая у него не нашлось слов.

– Кэти, – тихо сказал он, – вам не понравится, что я скажу, но я не могу молчать. Вы очаровательны и невыразимо прелестны.

Никогда прежде он не говорил с такой искренностью. Такой молодой, такой свежей красавице с нежным цветом лица и рыжевато-золотистыми волосами больше всего шел зеленый – это, несомненно, ее цвет. То-то будет, когда он отведет ее к «Диору» или «Баленсиаге»! Но что это – неужели она дрожит? Кэти облизнула губы.

– Платье очень красивое, – сказала она, запинаясь. – И вы все-таки купили мне ожерелье.

– Просто потому, что оно подходит к платью, – весело ответил он, желая поднять ей настроение. – Всего лишь несколько зеленых бусин.

– Нет. Анна, любуясь им, сказала, что это неограненные изумруды.

– Ну что ж! Остается только надеяться, что ваш спутник их не посрамит.

Кэти посмотрела на него и тут же отвела взгляд.

– Я даже не знала, что бывают такие люди, как вы. – Он видел, что она подыскивает фразу; и та прозвучала, но как-то нескладно. – Вы… вы словно из другого мира.

– Надеюсь побыть еще в этом мире. – Он рассмеялся. – А теперь идемте. Это порадует ваш демократический дух – так как Артуро в отъезде, нам придется взять такси.

– Я должна надеть эти перчатки? – нервно поинтересовалась она, спускаясь по лестнице. – Они такие длинные.

– Можете надеть или просто нести в руке, как пожелаете, дорогая Кэти, это все равно. Идеал нельзя улучшить.

Консьерж, потрясенный, что они, такие нарядные, не воспользуются своим обычным транспортным средством, с поклонами усадил их в весьма приличное такси.

Через несколько минут они подъехали к Венской опере, прошли по людному фойе, после чего их проводили в ложу второго яруса. Здесь, в укромной маленькой нише с красным ковром, предоставленной только им двоим, Кэти расслабилась, и он сразу это увидел. Избавившись от нервозности, она с возрастающим интересом и волнением принялась рассматривать ярко освещенную сцену, а он тем временем, сидя за ее спиной и разглядывая зал через бинокль, с удовольствием воссоздавал в памяти несравненную картину Ренуара на ту же тему, увы, не его собственную, однако всегда вызывавшую у него восхищение.

– Это новое здание, разумеется восстановленное после войны, – пояснил он. – Здесь, возможно, чересчур много блеска и света… Венцы, конечно, перестарались с хрусталем… но все равно очень мило.

– О да, – подхватила она с энтузиазмом.

– И как вы видите, публика сегодня особенно нарядная ради Тебальди. Кстати, она будет петь по-итальянски, поэтому мне следует ввести вас в курс дела, о чем эта опера. Действие начинается в Нагасаки, в Японии, где Пинкертон, офицер американского флота, договорился через брачного посредника о женитьбе на милой маленькой японке Чио-Чио-сан… – Он четко изложил основные моменты истории и в заключение сказал: – Очень сентиментальное произведение, как вы поняли, одна из легких вещиц Пуччини, которой далеко до гранд-оперы, но тем не менее в трогательности ей не откажешь.

Не успел он договорить, как зал взорвался аплодисментами, ознаменовавшими появление дирижера Караяна. Огни притухли, началась увертюра, затем медленно поднялся занавес, открыв изысканный японский интерьер.

Мори довелось дважды побывать на этом спектакле в нью-йоркской Метрополитен-опере, куда он многие годы покупал абонемент и где несколько раз слушал Тебальди. И теперь, убедившись, что великая дива в голосе, он мог полностью переключить внимание на свою спутницу и незаметно, со странным и тайным волнением, принялся наблюдать за ее реакцией: как юное лицо то загоралось внутренним светом, то вдруг хмурилось.

Поначалу ее, видимо, смутила новизна происходящего на сцене в ореоле восточной экзотики. Но постепенно она увлеклась. Красивый Пинкертон, которого Мори всегда находил несносным, вызвал у нее явное отвращение. Зато японской девушке Чио-Чио-сан, наоборот, она симпатизировала все больше. Когда в конце первого действия опустился занавес, Кэти не сразу пришла в себя.

– Какой же он ничтожный тип! – воскликнула она с горящими щеками, поворачиваясь к Мори. – Сразу стало ясно, что он пустышка.

– Тщеславный и самодовольный, возможно, – согласился он. – Но почему вы так его невзлюбили?

Она опустила глаза, словно задумалась, а потом сказала:

– Для меня ничего хуже быть не может – никогда не думать о других, а только о себе.

Второй акт, открывавшийся с ноты нежной печали и неугасшей надежды, должен был подействовать на Кэти, как предполагал Мори, еще больше. Действие шло, но он на нее не смотрел, не осмеливаясь вторгаться в сугубо личные переживания бесхитростного сердца. Но ближе к концу, когда огни на сцене погасли и Чио-Чио-сан зажгла фонарь у дверей, чтобы начать ночное бдение, и из темной комнаты зазвучала привязчивая мелодия арии «Un bel di», которая то росла, то угасала, он все-таки бросил один быстрый взгляд на свою спутницу. По ее щекам текли слезы.

Он наклонился к ней и сказал:

– Моя дражайшая Кэти, если это вас так расстраивает, мы сейчас же уйдем.

– Нет-нет, – запротестовала она, давясь слезами, – это очень печально, но прекрасно. И я должна увидеть, что будет дальше. Одолжите мне носовой платок, мой пришел в негодность. Спасибо, дорогой, дорогой Дэвид… вы так добры. Бедная милая девочка. Как же бесчеловечно и гадко обошелся с ней этот мужчина… – Голос ее сорвался, но она сделала усилие и взяла себя в руки.

И действительно, весь третий акт, полный невыносимого пафоса, вплоть до финальной трагедии, она оставалась спокойной. Когда закрылся занавес, Мори осмелился взглянуть на нее, она больше не плакала, но опустила голову на грудь, словно обессилев.

Они вышли из театра. Переполненная чувствами, Кэти хранила молчание, пока они не сели в такси; затем, убедившись, что она надежно укрыта от посторонних глаз, девушка сдавленно произнесла:

– Я никогда не забуду этого вечера… Никогда…

Он ответил, тщательно подбирая слова:

– Я знал, что вы эмоциональны и способны сопереживать. Я надеялся, эта история вас тронет.

– Так и было, так и было… Но самое главное, дорогой Дэвид, что я видела это вместе с вами.

Ничего больше она не прибавила, но и этого было достаточно, чтобы он понял по ее дрожащим губам то, чего она не договорила. Он молча взял ее ручку в свои, воспользовавшись закрытой машиной.

Она не отняла руки. Что же такое с ней произошло? Ведь ничего подобного раньше не было. Естественно, ей когда-то оказывали знаки внимания. Когда она посещала курсы медсестер, один студент из университета, работавший над диссертацией магистра, был очень ею увлечен. Она не ответила на его чувства. В больнице во время прошлогодних рождественских праздников молодой ассистент пытался сорвать у нее поцелуй под веточкой омелы, но ему удалось лишь неловко чмокнуть ее в левое ухо. Она безразлично отнеслась к этой попытке, а позже отказалась от его приглашения на новогодний бал. Она считала себя серьезным человеком и не интересовалась молодыми людьми, разделяя материнскую точку зрения, которая так часто ей внушалась, что в конце концов стала ее собственной: мол, все мужчины наглые, себялюбивые и ненадежные.

Но Дэвид был не такой, он обладал совершенно противоположными качествами. А его зрелость, от которой веяло уверенностью, с самого начала вызвала в ней симпатию. Он все еще держал ее руку, нежно и ласково, когда они доехали до отеля. Но и тогда он не выпустил ее. Ночной консьерж дремал за своим столом, когда они вошли и поднялись на лифте на свой этаж. В коридоре Мори замер, открыл двери в гостиную, отметив быстрое биение пульса в ее плененной ручке, и его сердце тоже забилось чаще.

– Я велел оставить нам горячий шоколад. Он восстановит ваши силы, дорогая Кэти.

– Нет. – Отвернувшись от него вполоборота, она покачала головой. – Ничего не нужно… Прошу вас.

– Вы все еще расстроены. Я не могу позволить вам уйти в таком состоянии.

Она не сопротивлялась, когда он завел ее в комнату, где, как он и говорил, на столе их ждал термос и тарелки с фруктами и сэндвичами, накрытыми салфеткой. Комнату слабо освещала одна-единственная лампа под абажуром, отбрасывая мягкий свет на ковер, все остальное пространство было погружено в тень, как и двое людей, стоявших друг против друга.

– Дражайшая Кэти, – снова произнес он, – что я могу сказать? Что я могу для вас сделать?

По-прежнему не глядя на него, она тихо ответила:

– Утром со мной все будет в порядке.

– Сейчас уже почти утро, – мягко парировал он, несмотря на громкий стук сердца, – а вы далеко не в порядке. В чем на самом деле кроется причина?

– Ни в чем, ни в чем… Не знаю. Я отчего-то чувствую себя потерянной. Раньше со мной такого не случалось – мне грустно и радостно одновременно.

– Но как вы можете быть потерянной, если вы со мной?

– Я знаю, знаю, – призналась Кэти и заговорила невнятной скороговоркой: – Тот злосчастный человек заставил меня понять, насколько не похожи… В том-то и беда. Вы такой…

Она умолкла и снова залилась слезами, склонив голову, но он взял ее за подбородок и приподнял мокрое личико, так что они посмотрели в глаза друг другу.

– Кэти, дорогая, – прошептал он с невероятной нежностью, – я люблю вас. И полагаю, что вы любите меня.

Наклонившись, он поцеловал свежие молодые губы, не знавшие помады, – он ненавидел, когда девушки красились, – и восхитительно соленые от слез. В следующий миг она с громким всхлипом бросилась к нему в объятия и крепко прижалась к его груди мокрой щекой.

– Дэвид… мой дорогой Дэвид!

Но это длилось всего мгновение. Она отстранилась, воскликнув:

– Бесполезно… Все бесполезно! Мне сразу следовало это понять.

– Но почему, Кэти? Мы любим друг друга.

– Разве можно любить на расстоянии трех тысяч миль? Все решено, я уезжаю. Эта любовь лишь разобьет нам сердца. Мое уже сейчас страдает.

– Ты могла бы остаться, Кэти.

– Ни за что… Это невозможно.

Он ухватил ее за запястье, не позволив скрыться. Пытаясь вырваться, как пойманная птица, она с жаром продолжила:

– Я должна ехать. Всю жизнь я шла только к одной цели – училась на медсестру, набиралась опыта в больнице Долхейвена. Ни о чем другом не думала. Я нужна там… От меня этого ждет дядя Уилли… Но главное, я обещала маме перед смертью, что поеду туда, и теперь ни за что не могу ее подвести.

– Не делай этого, Кэти, – ужаснувшись, произнес он. – Ради Всевышнего, останься.

– Именно ради Всевышнего я должна это сделать… и ради нас обоих.

Она высвободилась и, метнувшись к себе в комнату, исчезла.

Он обреченно посмотрел на закрытую дверь. Подавив желание последовать за ней, он принялся расхаживать по мягкому толстому ковру в состоянии чрезвычайного волнения. Он по-прежнему ощущал вкус ее нежных губ, и одно это помогло ему постепенно справиться с душевной болью, которая отошла на второй план, уступив место радости. Она любила его, беззаветно, всем сердцем – ошибки быть не могло. И все остальное не имело значения. Конечно, есть определенные трудности, но их можно преодолеть. Он должен ее убедить и обязательно это сделает. Ни о чем другом даже думать не стоит. Он добьется ее любой ценой.

Внезапно Мори понял, что в нем таилась огромная способность любить. Вместе с этим сознанием он ощутил прилив сил. И голод. Его взгляд привлек накрытый стол, и он вспомнил, сколько часов прошло после ужина – кстати, весьма легкого. Усевшись, он налил себе шоколада, все еще обжигающе горячего, откинул салфетку и принялся за сэндвичи. О! Икра, причем настоящая, белужья. Рассеянно смакуя деликатес, он поглотил все до последней крошки.