Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

– Какое беспокойство! Я даже не знаю, о чем вы говорите.

– Горный воздух пошел бы на пользу дяде Уилли, – размышляла она, – когда он вернется из Квибу.

– И вам он тоже не повредит. – Мори с усилием изобразил деловитость. – Значит, согласны?

– Очень хотелось бы, – тихо ответила Кэти. В глубоком кресле она казалась маленькой и незащищенной. – Но есть трудности. Моя работа, например. И раз я подала заявление, то мне могут отказать в отпуске. Нужно будет поговорить об этом со старшей медсестрой или с медицинским инспектором. – Она глубоко вздохнула. – До конца недели я дежурю в больнице. Вы позволите мне подумать до тех пор?

В эту секунду он понял, что ему ничего не остается, как согласиться.

Он отвез ее обратно в Маркинч на вечерний прием. Расставаясь, он боялся в своем огорошенном состоянии ляпнуть что-то неразумное, поэтому ограничился несколькими прощальными словами и сдержанным, однако говорящим взглядом. Затем он медленно поехал обратно в гостиницу.

Дождь прекратился, и с обычным для шотландской погоды своенравием, проявлявшимся в том, что в конце ненастья иногда возникает иллюзорное обещание перемен к лучшему, на горизонте появился яркий лучик. Но это скоротечное просветление не приподняло ему настроения, он остановил машину на обочине и выключил зажигание, чтобы все обдумать.

Да, неприятное препятствие, тем более что он меньше всего ожидал такого поворота событий. Да и разве можно было это предвидеть? Милая, юная девушка вознамерилась отдать себя на растерзание своре примитивных раскрашенных дикарей, которые и оценить-то ее способны не больше, чем… скажем, чем чудесного маленького Боннара, что висел у него в кабинете на вилле. Рука его дрожала от досады, пока он щелкал золотой зажигалкой и глубоко затягивался сигаретой. Разумеется, он не стал бы отрицать, что слышал и читал о подобных экстраординарных случаях. Кажется, совсем недавно одна богатая молодая женщина из высшего общества отказалась от состояния и удалилась в компании какого-то чудака-доктора в бразильские джунгли, где питаются одними бананами. А еще монахини покидают цивилизацию и работают сестрами милосердия, но это часть их призвания. Также жены миссионеров, продолжал рассуждать он, если считают это своим долгом, то сопровождают мужей. Однако в данном случае речь не шла о каких-либо моральных или матримониальных обязательствах, и никакой необходимости в самоотречении он не видел; с какой стороны ни глянь – замысел Кэти казался ему абсурдным и бесполезным.

Что он мог поделать в данной ситуации? – вот в чем вопрос. Выкуривая одну сигарету за другой – излишество, полностью чуждое его скромной привычке, – он сосредоточенно думал над проблемой, подстегиваемый бурлящим в нем негодованием. Самое простое, конечно, было бы отказаться от своих планов, сдаться, избавить себя от дальнейших хлопот и уехать домой. Нет-нет, он никогда так не поступил бы и потому сразу отверг эту мысль. Помимо невысказанного обязательства перед ней и перед собой, он за это короткое время успел привязаться, да, чрезвычайно привязаться к маленькой Кэти. Одна мысль о том, что он больше никогда ее не увидит, могла привести его в полное уныние.

Чем больше он размышлял, тем больше приходил к убеждению, что лучшая возможность отвлечь ее от идеи фикс – показать девушке, пусть кратко, полноту и богатство той жизни, которую он мог бы ей подарить. Воспитанная в строгих правилах, можно сказать, изолированная от мира, она даже не представляла, что он мог бы для нее сделать. Если бы только ему удалось увезти ее в Европу, показать очарование и элегантность великих городов, которые он знал превосходно: Париж, Рим, Вену, с их картинными галереями, историческими зданиями, знаменитыми памятниками и церквями, изысканными ресторанами и роскошными отелями, а потом приобщить к комфорту и красотам собственной виллы, она наверняка вняла бы голосу рассудка. Получается, что его приглашение, сделанное под влиянием минуты, оказалось блестящим ходом, лучше и не придумать. Все, что оставалось теперь, – действовать так, чтобы она не отказалась. Но как этого добиться? Он перебрал знакомых, способных оказать ему поддержку, и почти сразу на ум пришла очевидная кандидатура.

Мори быстро погасил сигарету, включил стартер, затем развернулся и, снова проехав Маркинч, взял курс на домик пастора. Через пять минут он был у цели. Припарковав машину и выйдя на дорожку, он разглядел на верхней части башни грубо сколоченные леса и услышал громкие команды, которые отдавал Фодерингей, – все это указывало, что с церкви снимали колокол. Но встречаться со священником он не хотел, а то вновь пришлось бы выслушивать, смущаясь, изъявления благодарности; к своему облегчению, он увидел за разросшимися кустами лавра миссис Фодерингей: она занималась огородом по другую сторону дома. Мори направился прямо к ней. На жене священника была потертая мужская фетровая шляпа, старый заляпанный макинтош и тяжелые сапоги, подбитые сапожными гвоздями. В руках она держала садовые ножницы.

– Вы застали меня врасплох! – воскликнула женщина, криво, но дружелюбно улыбнувшись при его приближении. – Я тут расправляюсь со слизняками, а то после дождя они так и накидываются на мою цветную капусту. Впрочем, я почти закончила. Пройдемте в дом.

– Если вы не возражаете, – он запнулся, – могли бы мы поговорить здесь?

Она бесцеремонно вгляделась ему в лицо, затем, не произнеся больше ни слова, повела его к зеленой решетчатой беседке в конце сада. Усевшись на деревянную скамью, она указала ему место рядом с собой и, продолжая сверлить его взглядом, произнесла:

– Итак, Кэти в конце концов вам рассказала?

Он поразился ее проницательности, но счел, что это только ему на руку, теперь будет легче начать.

– Я узнал час тому назад.

– И не одобряете?

– Да кто одобрил бы? – сдавленно произнес он. – Сама мысль, что девушка собирается похоронить себя на всю жизнь в той дикости… Я… так расстроен, что даже не могу выразить.

– Да, я так и думала, что вы огорчитесь. – Она говорила неторопливо, морща широкий обветренный лоб. – И не вы один. Мой старик тоже против, хотя ему как священнику не пристало говорить об этом вслух. Но я всего-навсего жена священника, поэтому могу сказать – ужасно жаль.

– Это было бы неразумно в любое время, но сейчас – особенно, когда в Африке так неспокойно…

Она мрачно кивнула, проявляя сдержанность, но его уже сорвало с тормозов.

– Она совершенно для этого не годится. Отработав сегодня день, она осталась без сил. Зачем она это делает? Какова причина? Или, быть может, во всем виноват этот ее дядюшка?

– Да, отчасти, наверное, она едет туда ради Уилли. Но и ради себя тоже.

– Вы имеете в виду, из религиозных побуждений?

– Что ж, может быть… Хотя не только.

– Но она набожна?

– Кэти – хорошая девушка в лучшем смысле этого слова. – Миссис Фодерингей говорила проникновенно, все больше переходя на местный диалект. – Она помогает нам в церкви, учит ребятишек, но… она не из тех, кто не расстается с Библией и молится день-деньской. Нет, чтобы понять, почему она туда едет, вы должны понять саму Кэти. Не мне вам говорить, что она выделяется в этом бесстыдном веке, она не похожа на пустоголовых разбитных девиц с конскими хвостами, которых полно вокруг, с их джазом и рок-н-роллом и одним желанием – хорошо провести время, хотя я сказала бы, как раз плохо. Она отличается от них, как хорошее зерно от вымолотка. Она серьезная, чувствительная девушка, очень спокойная, заметьте, но в то же время упорная, со своими идеалами. Все это благодаря воспитанию, которое дала ей мать, – довольно строгому. Живя здесь, в деревне, она была предоставлена в основном самой себе. А потом Уилли уехал в Анголу, где, как говорят, сплошные болезни и голод. Вполне естественно, она все больше и больше увлекалась идеей помочь ему. Помогать там, где больше всего в этом нужда, – служить, вот как она это называет. И это стало единственным стержнем, да, основной пружиной в ее жизни.

Он молчал, протестующе покусывая губу.

– Но она может служить и без того, чтобы заживо похоронить себя.

– Сколько раз я говорила ей то же самое – сотни.

– Так почему Уилли ничего ей не скажет? Должен же он понимать, что все это в высшей степени неблагоразумно.

– Уилли сам неблагоразумен. – Она, видимо, хотела развить эту мысль, но добавила лишь: – Такое впечатление, что он живет вообще не в этом мире.

– Зато я живу в этом мире! – нервно воскликнул Мори. – И я заинтересован в судьбе Кэти. Вы, должно быть, сами это уже поняли. Я хочу многое сделать для ее блага. В моих силах дать ей все, чего у нее нет. Она вполне это заслужила.

Женщина не ответила, а продолжала смотреть на него с вопросом в глазах, в которых также читалось такое искреннее сочувствие, что его вдруг охватил внезапный порыв облегчить душу, оправдать свое поведение и полностью завоевать эту женщину откровенным рассказом о прошлом. Он не мог больше сопротивляться. Сдавшись, он взволнованно вздохнул и быстро, временами почти неразборчиво, рассказал обо всем, что привело его в Маркинч. Правда, во время повествования он немало себя пощадил.

– Как видите, у меня есть все причины и все права действовать во имя прошлого. Да что там, если бы я не отправился в то злосчастное плавание, то Кэти, – его голос слегка дрогнул, – вполне могла быть моей родной дочерью.

Последовала пауза, во время которой он не смел поднять глаза. Но когда все-таки взглянул на миссис Фодерингей, то увидел на ее лице добрую улыбку.

– Я с самого начала догадывалась о чем-то подобном. Мать Кэти была скрытная женщина, но как-то раз она показала мне старый альбом, и там среди страниц хранились засохшие цветы. Я по привычке пошутила. А Мэри отвела взгляд в сторону и вздохнула. Из тех нескольких слов, что она сказала, я поняла одно: еще до брака она всем сердцем любила одного человека.

Он слегка поморщился от этого чересчур явного напоминания о его предательстве, но быстро взял себя в руки.

– В таком случае вы мне поможете! Я пригласил Кэти поехать со мной в Швейцарию и уже там встретиться с Уилли в моем доме. Если бы мне только удалось заполучить обоих там, особенно Кэти, то в новой обстановке, полагаю, я смог бы их урезонить. А ведь ей действительно необходим отпуск. Бедное дитя. Вы уговорите ее поехать? Она, безусловно, обратится к вам за советом.

Миссис Фодерингей ответила не сразу, а продолжала разглядывать его с женским любопытством. Затем, словно размышляя вслух, сказала:

– Странная вещь. Я надеялась и молилась, вдруг что-то изменится и не позволит Кэти шагнуть в темноту. И дело не только в опасности, хотя и она велика, ведь Уилли, сумасшедший парень, десятки раз чуть не расстался с жизнью, а в том, что Кэти со своим ревностным служением делу доконает себя за год в этом ужасном климате. А она, такая милая девочка, создана совершенно для другого. В общем, все казалось безнадежным, а потом в последний момент, когда я уже сдалась, а она готовилась к отъезду, появляетесь вы, как второй отец, раз вы сами так говорите, и мне сразу стало ясно, зачем вы сюда посланы. – Женщина помолчала и накрыла его руку своей грубой большой ладонью. – Мы все совершаем в молодости безрассудные поступки. Не важно, что тогда вы сделали ошибку. Я верю, что вы честный, великодушный человек. Не многим я могла бы доверить Кэти, но вам я ее доверяю. Если бы только вы смогли вытащить ее из этой ямы, заставить попутешествовать немного, побыть среди людей и, самое лучшее, найти надежного молодого парня, чтобы он заботился о ней, а она вела бы дом и растила детишек, вот тогда вы с лихвой искупили бы прошлые ошибки. – Она крепко прижала его руку к скамье. – Я верю во вмешательство Провидения. Хотя вы можете этого не знать, но я крепко верю, что вы – ответ на мои молитвы, и я помогу вам всем, чем смогу.

Когда он покидал дом пастора, глаза у него по-прежнему были на мокром месте. Признание словно вернуло ему силы, очистило душу, а обещание этой доброй женщины, не пускавшей слов на ветер, в значительной мере его успокоило, и он приготовился терпеливо ждать известия от Кэти. Она предупреждала, что будет целиком занята в больнице Долхейвена до конца недели. Не нужно, говорил он себе, ожидать ответа раньше. И все же, когда первый день перешел во второй, а второй в третий, он начал терзаться беспокойной неуверенностью, волнение вернулось, а надежда, наоборот, становилась все слабее. Ему не на что было переключиться и нарушить монотонность ожидания. Дни стояли холодные и ветреные, море бушевало, по дюнам и полю для гольфа носились тучи песка и клочья морской пены. Даже будь он в настроении, о гольфе не могло бы идти и речи. Финли, игрок-профессионал, закрыл свою лавочку и уехал в клуб Долхейвена. Гостиница тоже внезапно свернула свою деятельность: все больше номеров закрывалось на зиму, заколачивались ставни, уехали последние осенние постояльцы, и только две престарелые дамы из постоянных проживающих остались вместе с Мори терпеть суровый северо-восточный ветер. Он больше не мог прятаться за отговорку отпуска, и люди, как здесь, так и в Европе, начали удивляться по поводу столь затянувшегося отъезда. Мисс Кармайкл уже дважды обращалась к нему с просьбой сообщить ей о его ближайших планах, в то время как в Шванзее его преданные слуги тревожились больше и больше. Но все это было ничто по сравнению с его растущим беспокойством, сознанием, что время идет, сокращая тот краткий период, что был в его распоряжении.

В субботу, в попытке развеяться, он решил побыть несколько часов подальше от гостиницы и навести справки в Эдинбурге относительно возможности заказать билеты на самолет. Утро он провел в городе; затем, так как небо прояснилось, он решил не возвращаться рано в гостиницу, а покататься на машине, исследуя северные окрестности. Пару раз он терялся, что было даже приятно, останавливался, чтобы спросить дорогу или выпить молока на маленькой ферме, и снова отправлялся в путь. В конце концов он, должно быть, заехал дальше, чем предполагал, так как внезапно, когда уже начал думать о том, чтобы повернуть назад, он оказался в знакомом до боли месте. Озираясь вокруг, он отмечал одну памятную деталь за другой, и у него сжималось сердце. Нет, ошибки быть не могло. Возможно, вовсе не случайность, а какой-то странный подспудный толчок привел его сюда. Он оказался в долине Фруин, на пустой дороге, ведущей вверх от озера через ту же прелестную вересковую пустошь, где в тот день, когда они возвращались из больницы Гленберн, много лет тому назад Мэри отдала ему всю себя.

Его охватила странная слабость, захотелось вернуться, но он превозмог искушение. Решительно проехал еще несколько миль, затем, резко нажав на тормоз, остановился. Да, то самое место. Он просидел несколько минут в замешательстве, потом выбрался из машины и прошел по траве к вересковым зарослям, которые при его приближении раскрылись в тенистую незабываемую лощину, где по каменистому руслу бежал прозрачный ручеек. Боже мой, подумал он, тот же пейзаж, ничего не изменилось, словно все случилось только вчера.

Стоя там с бьющимся сердцем и пустотой внутри, он заново пережил прошлое. Приезд на мотоцикле, пикник на солнышке, смех и нежные взгляды, гудение пчел, а затем под крики кроншнепа, кружащего в синем небе, радость и страх тех мгновений, полных исступления, когда их потянуло друг к другу. Он все это видел, все это чувствовал, неторопливо перебирая сентиментальные воспоминания, когда вдруг, запаниковав, прижал руку к глазам.

Девушка в его объятиях не была давно потерянной любовью. Каждое ощущение, каждую яркую подробность той страстной сцены он пережил не с матерью, а с дочерью. Это Кэти он прижимал к себе, это Кэти касалась его теплыми губами, это Кэти сдалась на его милость, охваченная сладостным порывом. Над лощиной раздался его крик. В полном душевном опустошении, сраженный внезапным стыдом, он полез, спотыкаясь, вверх по склону, сквозь заросли вереска, растущие клочками, обратно к машине. Как одержимый поехал прочь. Почему он не осознал этого раньше? Его охватила любовь – но не прежняя, а новая. Все мысли о Кэти как о дочери, о подопечной, которой он мог оказать протекцию, были не чем иным, как самообманом, защитным камуфляжем подсознательного желания. С момента их встречи его первая любовь, давно взлелеянная как единственная любовь всей жизни, вновь ожила, вновь обрела силу, олицетворенная этой девушкой. Перед ним был не только ее образ, свежий, молодой, еще более прекрасный, а живая, осязаемая реальность. Глядя неподвижно вперед и бессознательно управляя машиной, он попытался обуздать этот наплыв чувств. Ситуация создалась деликатная, вполне приличная, разумеется, ничего в ней не было бесчестного, но все-таки где-то в глубине души его подтачивало сомнение, призывая к трезвой оценке или, во всяком случае, сдержанности, иначе недоброжелатели могли почуять дурной запашок, которого не было. Впрочем, как бы они посмели? Его поступки были продиктованы только самыми высокими мотивами, а чувства – естественные, честные и обыкновенные – нельзя было истолковать как порочные, у него не было причин раскаиваться или вздрагивать от отвращения. Кто посмел бы обвинять его? Разве могло быть иначе? Эта мысль принесла ему облегчение, наполнила внезапной радостью, и будущее, до сих пор казавшееся размытым, теперь приобрело четкие формы и наполнилось цветами, очаровательно чувственными и живыми. Каким же молодым он себя ощутил, действительно помолодевшим благодаря этой волнующей страсти!

Теперь, как никогда, не должно быть никаких сомнений, и проволочек он не потерпит. Разумеется, он по-прежнему должен сохранять осторожность и не допустит опрометчивых или преждевременных признаний. Но он позвонит в Долхейвен не откладывая, сразу по возвращении. Педаль газа была выжата до предела, машина летела как на крыльях. Подъехав к гостинице, он выскочил и направился к телефонной будке в холле, но не успел в нее войти, как портье подал ему знак.

– Вам письмо, сэр. Во время вашего отсутствия заходила миссис Фодерингей. Она просила передать вам это и свои наилучшие пожелания.

Служащий вручил ему простой запечатанный конверт, на котором было написано его имя. Он не решился вскрыть письмо прямо в холле. Поспешно поднявшись к себе наверх, он разорвал конверт и дрожащими пальцами вынул листок дешевой бумаги. Одного взгляда хватило, чтобы узнать, от кого письмо.

Дорогой Дэвид!

В больнице было столько дел, что у меня почти не оставалось времени, но вчера днем я не дежурила, и у нас с миссис Фодерингей состоялся длинный разговор. После я поговорила со старшей медсестрой, которая согласилась отпустить меня и позволила взять оставшиеся две недели отпуска, начиная со следующего понедельника. Поэтому я могу принять Ваше любезное предложение отвезти меня в Швейцарию, и я уже написала дяде Уилли и сообщила о Вашем приглашении присоединиться к нам.

Искренне Ваша,

Кэти.

Я очень счастлива, что поеду с Вами.

Необходимость звонить отпала, Кэти по собственной воле поедет с ним. Он опустился в мягкое удобное кресло, торжествуя. По пути к Шванзее почему бы им не остановиться в его любимом городе, Вене, всего на несколько дней, чтобы дать ей представление о европейской жизни? Ведь именно это он первоначально и задумывал. Мори перечитал письмо: итак, она сообщила Уилли. Телеграмма долетит быстрее. Завтра он отошлет длинное откровенное личное послание, в котором объяснит некоторые вещи, таким образом, их неизбежная встреча пройдет легче. Он еще раз взглянул на постскриптум: «Я очень счастлива, что поеду с Вами». И только одно мог сделать человек такого вкуса и души, столь изысканно-утонченный, не затронутый грубостью и вульгарностью этого варварского века. Он приподнял жалкий клочок бумаги и прижался к нему губами.

Авиалайнер «Каравелла», летевший на высоте двадцать тысяч футов, начал постепенно спускаться со звездного ночного неба на темное плато из облаков. Мори взглянул на часы: половина десятого. Он повернулся к своей спутнице:

– Какой долгий перелет. Вы, должно быть, устали.

Их путешествие затянулось из-за проволочек в Лондоне и Париже, но он, по крайней мере из них двоих, ни за что не пропустил бы ни одной минуты. Сидеть рядом с ней, так близко, в интимной обстановке кабины класса «де люкс», заботливо наблюдать за ее забавной реакцией на первый полет, предвосхищая любое ее желание, хотя она до сих пор не высказала ни одного, – это, как и сама спутница, дарило ему редкое и неизъяснимое удовольствие. Так как все ей было внове, она почти не разговаривала, и эти долгие паузы, породившие легкую натянутость, подсказали ему необходимость ее приободрить.

– Очень надеюсь, что вам понравится, дорогая Кэти. Забудьте о том, как месили грязь на дорогах Маркинча, и постарайтесь хорошо отдохнуть. Отпустите немного вожжи. – Он рассмеялся. – Давайте оба расслабимся и скажем себе, что ничто человеческое нам не чуждо.

– Ой, а мне так особенно, – улыбнулась она. – Пройдет немного времени, и вы в этом убедитесь сами. Я еще вам надоем.

Их беседу прервал голос стюардессы из динамиков:

– Мы прибываем в аэропорт Вены. Пожалуйста, пристегните ремни безопасности и погасите сигареты.

Кэти неловко крутила пряжку ремня, и он направил ее пальцы, чтобы защелкнуть замок, при этом коснулся тоненькой талии и почувствовал тепло ее тела, отчего внезапно повеселел.

Внизу показались огни аэропорта, когда самолет заложил резкий вираж, затем последовал конечный разворот и мягкая посадка, и вот они уже маневрировали по бетонной полосе к деревянному зданию таможни.

– Это бедный маленький аэропорт, – говорил он ей, пока они спускались, – его не перестраивали с войны. Но вы пройдете все формальности быстро.

Он действовал расторопно и сдержал слово. Меньше чем через семь минут они вышли на главное шоссе и там, исполняя распоряжение в телеграмме, стоял сверкающий в неоновых огнях «роллс-ройс» – за ним присматривал Артуро в своей лучшей форме, источая сплошные улыбки, то и дело кланяясь. Об автомобиле Мори ничего не говорил, намереваясь сделать ей сюрприз, и это ему удалось. Когда они обменялись приветствиями с Артуро и авто, тихо урча, заскользило в ночь, Кэти, сидя на мягкой серой обивке, под меховой накидкой, едва слышно прошептала:

– Какая прелестная машина.

– Она никогда мне так не нравилась, как сейчас. – Он похлопал ее по руке, укрытой мехом. – С ней легче будет осматривать достопримечательности.

Дорога от аэропорта в Вену, как он знал, не очень способствовала веселому настроению, так как с обеих сторон проходила длинная череда кладбищ и, словно этого было мало, скорбных заведений по производству и продаже могильных надгробий. Но сейчас темнота, по счастью, скрывала эти мрачные свидетельства скоротечности жизни. Через полчаса их уже приветствовал радостными огоньками город. Они подкатили к отелю «Принц Амбассадор». Отель был небольшой, но роскошный, и Мори предпочитал его прочим, считая самым «венским» по характеру, тем более что тот был восхитительно расположен: окна смотрели на фонтан Доннера[330]330
  Фонтан Доннера – народное название фонтана Провидения, который построил Г. Р. Доннер в 1737–1739 гг. в центральной части Вены.


[Закрыть] и Церковь капуцинов. Здесь Мори тоже знали и ценили, поэтому быстро проводили в двойной номер люкс на верхнем этаже, с гостиной, обставленной в старинном духе, обтянутой парчой и красным бархатом, со сверкающей центральной люстрой, хрустальными бра и гипсовым столиком в стиле барокко, на который дирекция успела выставить огромную вазу бронзовых хризантем и корзинку с отборнейшими фруктами.

– Итак, Кэти, – решительно произнес он, после того как одобрил ее спальню и прилегающую к ней современную ванную, оба помещения были отделаны в прелестных бледно-желтых тонах и украшены светло-серыми драпировками, – вы сильно устали. Даже не думайте протестовать. Поэтому спокойной ночи. Я велю прислать вам чего-нибудь вкусного, а потом вы примете ванну и сразу спать.

Как мудро он себя вел, как нежно и галантно. Он сразу понял по ее взгляду, что в точности угадал все ее желания. Больше не требовалось ни слова, только простой, изящный уход. Он слегка коснулся ее запястья губами, коротко кивнул и удалился с бодрой фразой напоследок:

– Встретимся утром за завтраком.

Позвонив дежурному официанту, он заказал сэндвичи с белым мясом цыпленка и горячий шоколад, после чего спустился в ресторан. Прежде чем зайти туда, он закурил «Собрание» и прогулялся с непокрытой головой по Рингштрассе. Как хорошо снова оказаться в Вене: на улицах смеются, из кафе доносятся звуки вальсов, на свой вечерний променад выходят порочные маленькие dirnen[331]331
  Девки, девицы (о проститутках) (нем.).


[Закрыть], но даже это зрелище ему показалось приятным. В Шотландии, конечно, хорошо, если смириться с погодой, там прекрасные гольф и рыбалка, но здесь лучше, более gemütlich[332]332
  Уютно, приятно (нем.).


[Закрыть], точнее подходит его стилю. А как только Кэти отдохнет, ей обязательно здесь все понравится.

Утро следующего дня выдалось ясное, обещая бодрящий осенний день, и в девять часов, когда в номер вкатили на столике завтрак, Мори, пройдя через гостиную, осторожно постучал в ее дверь. Она уже встала, оделась и занялась вязанием в ожидании, что ее позовут. Они вместе уселись за стол. Он разливал кофе – горячий, ароматный и вкусный, самый лучший кофе; тот пенился в тонких чашках из мейсенского фарфора, таких же белых, как кипенная скатерть, украшенная золотой короной. Светло-кремовое масло на льду, густой золотисто-желтый мед в серебряном горшочке. Булочки, хрустящие и ароматные, все еще теплые, прямо из пекарни.

– Попробуйте хотя бы одну, – посоветовал он, – эти Kaisersemmeln[333]333
  Императорский розанчик – круглая белая булочка с надрезом посередине (нем.).


[Закрыть] достойны императора. Их выпекают почти сто лет. Хорошо спали? Что ж, я рад. Теперь вы будете готовы весь день провести на экскурсии.

– Я жду ее с нетерпением. – Она бросила на него вопросительный взгляд. – А нам обязательно ехать на машине?

Он моментально понял, что она стесняется пользоваться «роллсом». Какое же она милое, неизбалованное дитя и как чудесно выглядит этим утром, посвежевшая после сна!

– Сегодня нам предстоит преодолеть значительное расстояние, – сочувственно ответил он. – Но в другой раз мы пройдемся пешком.

Кэти, видимо, осталась довольна, потому что улыбнулась:

– Это будет здорово, Дэвид. Вам не кажется, что когда ходишь пешком, то замечаешь больше? И домов, и людей.

– Вы все рассмотрите, моя дорогая.

Артуро уже поджидал перед отелем: из окна было видно, как он расхаживает перед машиной, сдерживая натиск восхищенных и любопытных зевак. Когда наконец они спустились, он сорвал с головы фуражку, почтительно поклонился и презентовал Кэти розовый бутон, а потом, с большим шиком, медную булавку.

– Вот видите, – пробормотал ей на ухо Мори, – как вы восхитили моего преданного итальянца…

Она густо покраснела, но, когда они уселись в машину, безропотно позволила ему прикрепить розочку к лацкану своего твидового пиджака. И они отправились в путь, держа курс на Каленберг[334]334
  Каленберг – гора в северной части Венского леса, одно из популярных мест пеших прогулок, откуда открывается прекрасный вид на Вену.


[Закрыть].

Это была потрясающая поездка по извилистой дороге, через чистенькие яркие предместья, к высоким соснам Венского леса. Ярко светило солнце, воздух, наэлектризованный первым морозцем, был хрустально чист, поэтому, когда они перевалили через последний склон, перед ними внезапно раскинулась панорама Вены во всей своей захватывающей дух красоте. Оставив машину, они побродили по вершине, и Мори указывал спутнице на основные достопримечательности города: дворец Бельведер[335]335
  Бельведер – дворцовый комплекс в Вене в стиле барокко. Построен Лукасом фон Гильдебрандтом как летняя резиденция для принца Евгения Савойского в начале XVIII в. Собор Святого Стефана в Вене – католический собор, национальный символ Австрии и символ города Вены. В нынешних границах построен в XIII–XV вв. и приобрел современный вид к 1511 г.


[Закрыть], собор Святого Стефана, Хофбург[336]336
  Хофбург – зимняя резиденция австрийских Габсбургов и основное местопребывание императорского двора в Вене. В настоящее время – официальная резиденция президента Австрии.


[Закрыть], Венская опера, а напротив – знаменитый «Захер», куда он предлагал отвезти ее на обед.

– А там очень роскошно?

– Это один из лучших отелей и ресторанов в Европе.

Услышав это, она засомневалась, а потом робко тронула его за локоть.

– Дэвид, разве нельзя перекусить здесь? – Она взглядом указала на маленькое кафе через дорогу. – С виду очень милое, простое заведение. И вид отсюда чудесный.

– Что ж, – неуверенно произнес он, – пожалуй, вы верно сказали – простое. И меню там наверняка еще проще.

– Вероятно, там готовят хорошие, полезные блюда.

Когда она смотрела на него так, с порозовевшими от ветра щеками, он был вынужден сдаться.

– В таком случае идемте. Рискнем вместе.

Он ни в чем не мог ей отказать, хотя его опасения более чем оправдались. Простой раскладной стол, дешевые приборы и неизменный венский шницель, жесткий и довольно безвкусный, который они запивали, за неимением лучшего, яблочным соком. Но она тем не менее не расстроилась, выглядела вполне довольной, так что в конце концов и он примирился и даже начал шутить. После они посидели немного на скамейке – Кэти все никак не могла оторвать от панорамы завороженного взгляда – и ближе к двум часам вернулись в машину, чтобы отправиться в Шёнбрунн[337]337
  Дворец Шёнбрунн – венская резиденция австрийских императоров, одно из важнейших архитектурных сооружений в стиле барокко, архитектор Иоганн Фишер фон Эрлах.


[Закрыть].

Это был особый приятный сюрприз, который Мори обещал сам себе, ибо, как непреклонный противник архитектурных ужасов современного века, питал романтическую любовь к величественному летнему дворцу Марии Терезии и окружавшим его чудесным садам в старом французском стиле. И надо признаться, ему была дорога роль чичероне. С той минуты, как они миновали массивные кованые ворота, он постарался быть интересным и, так как хорошо владел предметом, весьма в этом преуспел. Прохаживаясь по великолепным залам эпохи барокко, он воссоздавал императорский двор во всей его роскоши и величии. Ярко обрисовал жизнь Марии Терезии: от привлекательной, рассудительной девчушки – он остановился у ее портрета в шестилетнем возрасте – в длинном парчовом платье, голубом с золотом, по взрослой венской моде того времени; тогда, увидев отца при полном параде, она громко воскликнула, на потеху всего двора: «Ой, какой красивый папа! Иди сюда, папа, дай я на тебя полюбуюсь», – от этого милого ребенка до женщины с сильным и благородным характером, центральной фигуры в политической жизни Европы, покровительницы искусств, матери пяти сыновей и одиннадцати дочерей, которая, лежа на смертном одре, на вопрос, очень ли она страдает, как на самом деле и было, спокойно ответила: «Мне достаточно хорошо, чтобы умереть» – и это были ее последние слова.

Время пробежало незаметно. Никогда прежде он не позволял себе забыться, преисполненный такого драматического пыла. Оба удивились, обнаружив, что уже почти шесть часов и начинает темнеть, когда снова оказались на мощеном дворе.

– Боже правый! – воскликнул он виновато. – Я совсем замучил и заговорил вас. Одна тень осталась. А что самое плохое, из-за меня вы пропустили чаепитие. Это непростительно в Австрии, где такая восхитительная кухня.

– Я бы ни на что не променяла этого, – быстро сказала она. – Вы так много знаете и делаете историю такой реальной.