Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 232 (всего у книги 345 страниц)

Эйли отчаянно прикусила губу.

– Больше поводов для жалоб? – сдавленно перепросила она.

– Тише, тише, – пробормотала Лисбет, внезапно испугавшись, что зашла слишком далеко. – Не сердись. Я о ребенке, только и всего. Ты же знаешь, что Роб мечтает о детях. А насколько известно мне, детей в Гринлонинге пока не предвидится.

– И это я виновата? – глухо спросила Эйли. – Я верна Робу, верна во всем.

– Ты не поверишь, сколь различны верность и любовь, – пробормотала старуха.

По улице меж тем шла Джесс Лауден неторопливой элегантной походкой, раздавая и принимая приветствия.

Несмотря на притворное равнодушие, Джесс нравилось чувствовать, как изменилось отношение деревенских жителей к ней; несмотря на показное спокойствие, глаза ее ярко горели. На ней было платье с квадратным лифом, зеленый оттенок ткани казался особенно глубоким по контрасту с ее блестящими волосами, а на руках – новые белые хлопковые перчатки. Она была довольна собой, счастлива и возбуждена.

У поворота дороги за мостом Джеймс Геммелл следил за ее приближением, прислонившись к воротам своего двора. Он казался менее мрачным, чем обычно, и на его мясистом лице был написан странный невольный интерес. Когда Джесс подошла к лесопилке, он остановил ее.

– Славно выглядишь сегодня, девонька, – неуклюже похвалил он. – На редкость славно. У тебя новое платье.

– Верно, – кокетливо ответила она. – И новая серебряная брошка.

Неожиданно она покраснела и коснулась рукой брошки у горла.

– Ты купила ее сегодня?

– Нет-нет! То есть… вообще-то, это старая брошка.

Она говорила поспешно, смущенно, и яркий румянец разливался по ее белой шее до самой брошки на вороте, которую она теребила.

Геммелл ничего не заметил. Полностью поглощенный чувством, которое пытался выразить, он продолжил почти застенчиво:

– Наверное, это звучит странно. Но если тебе что-нибудь понадобится, малышка… В смысле, если я когда-нибудь смогу тебе чем-то помочь…

Он умолк, и Джесс, подняв глаза, обнаружила, что он сверлит ее взглядом. Это было настолько нелепо, что ее смущение растаяло; она невольно засмеялась.

Он нахмурился, затем его губы дернулись.

– Все бы вам, детишкам, веселиться, – снисходительно произнес он. – Куда направляешься?

Она взяла себя в руки и нахально передразнила его сухую манеру разговора:

– Да просто в школу иду повидаться с Дейви Блэром насчет книжек. Мне очень нравится Дейви. Конечно, это просто работа, сам понимаешь. Мне нужно делать, что положено, мистер Геммелл, ведь Дейви мой начальник!

– Ясно, – сказал Геммелл. – Ну ступай тогда, девонька. Дейви неплохой парень.

Она повернулась и зашагала дальше по дороге, а он тепло смотрел ей вслед.

Днем в воскресенье Дейви Блэра всегда терзала тоска. А в это воскресенье – на следующий день после разговора Джесс с Геммеллом – тоска была особенно невыносимой. Засунув руки в карманы, он стоял на маленьком чердаке, служившем ему спальней, и горбился под тяжестью дня, под тяжестью камня, лежавшего у него на душе. Окно было открыто: день выдался на редкость тихим; за полями по спирали поднималась ввысь струйка дыма из трубы Гринлонинга.

Дейви с грустью размышлял о детстве, то одно, то другое воспоминание вызывало в глубине его души почти болезненную ностальгию. Они с Робом в новых матросских костюмчиках входят в церковь, держась за руки. Они с Робом купаются у водопада: Роб плещется под завесой воды, а он стоит и дрожит на мелком месте. Дальше школа: он украдкой пишет правильный ответ на пустой доске Роба; Роб с благодарностью улыбается; Эйли округляет смеющиеся карие глаза.

Эйли! Он словно наяву увидел ее залатанное серое платьице, штопаные шерстяные чулки. Затем перед глазами всплыл сенокос, свежие сконы и пахта, принесенные на Милбернское поле; запах сена. Он ложится, когда нога отказывает; отец несет его на плечах, Роб бежит рядом и приговаривает: «Тебе ведь больше не больно, Дейви?»

Роб всегда был рядом, всегда, всегда. Он вздохнул. «Роб, дружище, – устало подумал он, – я так тебя люблю. Я не в силах смотреть, как ты опять суешь голову в капкан».

Дейви встряхнулся, взял книгу с аккуратной сосновой полки, которую смастерил прошлой зимой, но погрузиться в чтение так и не смог. Он нарочно швырнул томик на пол, оттого что порядок в комнате усиливал его чувство собственной ничтожности. Рыбацкие снасти в одном углу, столярные инструменты в другом, все аккуратно разложено по местам, точно в комнате какой-нибудь педантичной старой девы, как ему сейчас казалось.

Не в силах успокоиться, он вышел из комнаты, спустился по лестнице и неосторожно вторгся в гостиную, где его мать пыталась уснуть, сидя в самом жестком кресле. Поначалу она не обращала внимания на его присутствие; но вскоре пошевелилась и сбросила с лица белый льняной платок.

– Что с тобой, Дэвид? – с раздражением спросила она. – Болтаешься по дому без дела. Что случилось?

– Ничего, мама, – уклончиво ответил он.

– Ни минутки покоя! – досадливо сказала она. – Ко мне около четырех зайдет миссис Скулар, и тебе это прекрасно известно. Бог знает, в каком состоянии я буду, если не вздремну как следует.

– Извини, мама.

– По моему опыту, от извинений мало толку. Вечно ты извинялся – за свои промахи, когда пугал меня на каждом шагу, когда упустил кафедру и вернулся в школу. Так что хватит извиняться. Сиди тихо. Или уходи!

Она с укоризной вновь закрылась платком.

Дейви вылетел из комнаты. «Ну и уйду, – подумал он с внезапной горечью. – Я не такой слабак, как она считает. Я это сделаю. Должен это сделать – хотя бы просто ради Роба!» Он схватил свою палку, надвинул шляпу на лоб и отправился вверх по холму в Гринлонинг.

Он шел быстро, ботинок с утолщенной подошвой на увечной ноге чуть волочился из-за спешки. Вскоре он уже был на ферме, обошел высокий каменный амбар, пересек двор и энергично постучал в заднюю дверь. Дверь открыла сама Эйли в свежем муслиновом платье. Она удивилась, но радушно приветствовала его:

– Дейви! Рада тебя видеть… Давненько ты у нас не был. Заходи.

Он проследовал за ней на прохладную кухню с каменным полом. Половина большого стола под стропилами была накрыта белой скатертью, и на ней стояло все, что полагается к чаю.

– Ты как раз поспел к чаю, – продолжила она. – Роб скоро придет. Он вышел ненадолго.

– Вышел! – в смятении повторил Дейви.

– Ты хотел с ним повидаться?

– Да, то есть нет, – ответил он, еще больше смутившись. – Нет, не то что бы.

– Уверена, он скоро придет, – сказала Эйли. – Но он сказал не дожидаться его к чаю. Сегодня у Энни короткий день, а ребята, по крайней мере Нил, собираются вечером в деревню. Так что тебе хватит. Хочешь пить?

– Ну да, если можно так выразиться.

Она наморщила лоб:

– Ты говоришь совсем как Маккиллоп, Дейви.

Они рассмеялись, и возникшая было между ними неловкость исчезла. Эйли подошла к столу и налила чай.

В тот же миг дверь распахнулась и вошел Роб. Увидев их, он встал как вкопанный. Затем его глаза расширились; на лице появилось странное выражение.

– Так-так, – медленно произнес он, – а вы неплохо устроились… вдвоем. Как у себя дома.

Он сделал пару шагов вперед и снова замер.

– Да-да, чувствуй себя как дома, Дейви. Ни в чем себе не отказывай.

Бросив шляпу на комод, он подошел к столу, резко выдвинул стул и плюхнулся на него. Нахмурившись, он переводил взгляд с Дейви на Эйли и обратно. Затем издал неприятный смешок, схватил скон и откусил здоровенный кусок.

– Ты же позволишь мне, братец? – язвительно спросил Роб. – Можно мне немного попробовать? Впрочем, я в любом случае отщипну крошечку, как говорится.

Подняв чашку, которую ему молча протянула Эйли, он иронически выпил за здоровье Дейви и шумно причмокнул губами.

– Что-то ты язык проглотил! Не потому ли, что я пришел?

Эйли нервно вертела в руках ложку, но теперь повернулась к Робу.

– Роб, что с тобой? – спросила она. – Это невежливо, ведь Дейви проделал немалый путь, чтобы тебя повидать.

– Чтобы меня повидать? – передразнил Роб. – Намного больше похоже, что он пришел повидать тебя.

– Чепуха, – тихо сказала Эйли. – Роб, налить тебе еще чаю?

– Да-да, женщина, – нетерпеливо сказал он. – Еще чашечка не повредит. Но мне нужно поторопиться. Пора кормить зверя.

Повернувшись к брату, он великодушно добавил:

– Ты еще не видел Гордость Уинтона, Дейви. Я покажу его тебе после чая. Только веди себя хорошо. Надеюсь, его ты не захочешь увести из стойла. – Он снова сдавленно хохотнул. – Но он, конечно, красавец. Крупный костяк, мощная грудь. Норовистый. Огонь, а не бык. Если я не возьму с ним кубок на выставке в июне, я съем свою парадную шляпу.

Роб торопливо доел, превознося достоинства быка. Затем со звоном поставил чашку на блюдце, встал и кивнул в сторону двери.

– Пойдем, – сказал он Дейви, – если хочешь на него поглядеть.

Стараясь не смотреть на Эйли, Дейви встал и пошел за братом. Они прошли мимо амбара в бычье стойло в передней части двора, рядом со входом в коровник. Гибби, паренек на подхвате, без дела болтался в стойле и жевал соломинку. Казалось, он пришел, чтобы составить быку своего рода компанию. Впрочем, Роб не обратил на него внимания.

– Вот! – хвастливо крикнул он Дейви. – Ты только погляди, какой красавец.

Дейви посмотрел на быка, почти не двигавшегося в полумраке стойла. Его черная шкура блестела; мышцы шеи мощно бугрились. Бык покосился на Роба, в его мрачных глазах тлел странный огонек. Что-то в глубине этих глаз словно разожгло тлеющее раздражение Роба.

– Тсс, парень! Тсс! – воскликнул он. – Не смотри на меня так сердито. С налитыми кровью глазами кубок не получишь. Тсс! Тсс!

Он подергал стальную цепь, которая соединяла кольцо в носу зверя и проушину для навесного замка на стене.

Бык беспокойно выгнул спину и шагнул в сторону, не издав ни звука.

– Вот видишь, – с ухмылкой заметил Роб, – зверь знает, кто здесь хозяин. И до чего же он хорош! Тише! Тише!

Он по-хозяйски положил большую ладонь на бледно-розовые ноздри быка, словно чтобы показать свою силу, свое превосходство.

Гибби беспокойно топтался в передней части стойла. Он был одет в перелицованный костюм, из которого давно вырос, и, казалось, сплошь состоял из локтей и коленок – неуклюжий мальчишка, туповатый и неловкий.

– Принести бадью? – спросил он. – Пора кормить Гордость.

Роб набросился на него с упреками:

– Да кто ты такой, чтобы решать, когда и чем его кормить, дубина стоеросовая! И вообще, что ты здесь забыл? Нечего тебе болтаться в стойле дни напролет.

– Я ничего плохого не делаю, – угрюмо ответил Гибби. – Мне нравится бык. А я нравлюсь ему!

– Господи боже! – воскликнул Роб. – Ты и вправду думаешь, дурачина, что можешь кому-то нравиться?

Как обычно, от волнения Гибби начал заикаться:

– Я н-не д-дурачина! Я т-только говорю, что м-могу управиться с ним лучше всех! – по-детски прихвастнул он.

Роб мрачно посмотрел на него:

– Живо тащи бадью, не то я с тебя шкуру спущу.

Когда Гибби пробегал мимо, Роб ущипнул его за ухо, отчего парнишка захныкал.

Дейви не выдержал и повернулся к брату.

– Роб, ты совсем задергал парнишку, – с укоризной сказал он. – Гибби неплохо справляется, если обращаться с ним помягче.

– Зачем мне себя утруждать? Я обращаюсь с ним так, как он заслуживает.

– Как аукнется, так и откликнется.

Роб презрительно фыркнул:

– Да что он мне сделает!

Он забрал бадью у Гибби, когда парнишка вернулся. Собственными руками задал корма быку, сперва аккуратно добавив воду и немного соли. А после этого с гордым видом стоял и смотрел, как животное поглощает мешанку. Наконец Роб оторвался от этого занятия и вернулся во двор. Следуя за братом, Дейви думал: «Вот и подходящий случай. Я должен ему сказать! Сейчас или никогда».

– Роб, – неожиданно произнес он.

– Да, – рассеянно откликнулся Роб; он все еще размышлял о красавце-быке, который принесет ему славу на выставке скота.

– Роб, – с опаской повторил Дейви.

Роб с досадой повернулся:

– Ну что еще, парень, что ты ноешь, как щенок без мамки?

Дейви умоляюще смотрел на брата:

– Я должен кое-что сказать тебе, Роб. Это нужно сказать.

– Так говори уже, черт побери! В чем дело?

Пауза. Дейви с трудом подбирал слова:

– Это насчет Джесс Лауден. – Он сглотнул ком в горле. – Я знаю, что ты ездил с ней в Ливенфорд три субботы подряд. Она случайно проговорилась при мне вчера. Я знаю, что ты без ума от нее, Роб, а… а она от тебя. Но ты должен покончить с этим, Роб. Нельзя этого делать.

Роб встал как вкопанный, выпятив челюсть; его лицо побагровело.

– Вот как? – глумливо произнес он наконец. – Вот как? Может, ты сам положил на нее глаз?

– Это ради твоего же блага…

– К черту мое благо! – нетерпеливо перебил Роб. – С какой стати ты вообще лезешь в мои дела?

– Я не лезу в твои дела, Роб. И я тебе не соперник. Просто я люблю тебя, Роб. Я не хочу, чтобы ты сделал что-то… о чем можешь потом пожалеть.

– «Пожалеть»! – рявкнул Роб. Он был вне себя от злости, потому что его разоблачили, потому что он и сам знал, что поступает неправильно. – Пожалеть, говоришь? И о чем же я могу пожалеть?

Губы у Дейви побелели.

– Я уже все сказал, – тихо произнес он. – И если ты не понимаешь, это потому что не хочешь понять.

– К черту твои проповеди! – взревел Роб. Лицо его было багровым от гнева; он обхватил свои широкие плечи руками. – Не смей читать мне мораль! Думаешь, раз тебе не дали кафедру, можешь проповедовать мне? Как бы не так! Я не стану этого терпеть, святоша недоделанный.

И он врезал брату кулаком в лицо.

Голова Дейви дернулась назад; он упал на колени. Скорчившись, он прижал руку к челюсти. Прошла минута.

– О боже! О боже! – ошеломленно пробормотал он. – Вот это удар!

Наконец он с трудом поднялся на ноги.

Роб смотрел на него. Он все еще сжимал кулак, как будто забыл его разжать; его грудь все еще была выпячена, как будто он забыл дышать. Но выражение его лица переменилось. Казалось, он вот-вот заплачет.

– Дейви! Ч-что я натворил? – запинаясь, произнес он.

Дейви – держась за щеку и отряхивая одежду дрожащей свободной рукой – не ответил.

Грудь Роба тяжело вздымалась; его охватил невыносимый приступ жалости и чувства вины.

– Дейви! Дейви, дружище! – воскликнул он. – Да как я мог тебя ударить! Прости, ради бога, прости! Честное слово, я не собирался этого делать. Я и пальцем бы тебя не тронул. Лучше бы я дал отсечь себе правую руку. Это все мой проклятый нрав. Ты же простишь меня, братец? Пожалуйста, прости меня!

Бормоча извинения, он порывисто обнял Дейви.

– И все из-за такой ерунды! Между мной и Джесс ничего нет. Ничего, честное слово. Мы просто дурачимся и иногда гуляем вместе. Больше ничего, Дейви, дружище. Клянусь тебе перед Создателем.

– Честное слово, Роб?

– Честное слово.

– Тогда пообещай оставить Джесс в покое.

– Ну конечно, обещаю. Я что угодно сделаю, лишь бы у нас с тобой все было по-старому, Дейви. Это единственное, что меня волнует.

Дейви пытливо посмотрел на брата и тихо произнес:

– Ты же помнишь, как нехорошо обернулось в Ардфиллане с Жанной Рентон, после того как ты пообещал…

– Жанна – дрянь! – яростно перебил Роб. – Слышать о ней не желаю; слава богу, разговоры умолкли, и дело с концом. Как и в предыдущий раз. Но теперь я серьезно, Дейви, правда! Клянусь, я больше не приближусь к Джесс.

Они молча стояли и смотрели друг на друга. Затем Дейви протяжно вздохнул:

– Вот и славно, Роб. Я очень рад.

Похоже, он хотел что-то добавить, но сдержался. Вместо этого он пошел к воротам.

Дейви перевалил через холм и оказался на открытой пустоши, где его щеки коснулся прохладный ветер. Он поднял склоненную голову и, несмотря на все свои горести, исполнился восторга перед красотой знакомых просторов. Широкая полоса травы и расцветающего вереска, простроченная извилистым Милберном, тянулась до самой сизой границы Уинтонских холмов.

На него снизошел покой уединения; пред величественным неумолимым течением жизни его жалкое увечье казалось совершенно не важным. Он расслабился и вздохнул. Успокоившись, он подумал: «Что ж, возможно, оно того стоило, ради Роба, ради всех нас».

Солнце садилось, окрашивая небо и пустошь в алый цвет. Оглядывая склоны ближайших холмов, купавшихся в ярком свете, Дейви увидел одинокую фигуру, окруженную множеством серо-белых точек. Это был пастух Струтерс со своими овцами, Дэн Струтерс, его друг.

При виде Струтерса Дейви воспрял духом. Он вдохнул полной грудью пьянящий воздух и направился к пастуху по хрустящему вереску. Струтерс заметил Дейви, еще когда тот поднимался на холм, но виду не подал, а продолжал опираться на посох – спокойный, бесстрастный, невозмутимый. У его ног лежал коричневый колли. Лишь когда Дейви подошел совсем близко, пастух изволил кивнуть.

– Славный вечер, Дэн.

– Определенно, Дейви.

Больше ни слова не было сказано, но откуда-то Дейви знал, что этот человек его понимает. И оттого у него было легко на душе. Они стояли рядом в полной тишине. И молча смотрели на алый закат.

Во время того же пылающего заката Джесс Лауден пришла в Гринлонинг. По чистой случайности – а как иначе! – она как раз проходила мимо фермы на обратном пути из Милбернского леса во время воскресной вечерней прогулки. Раз уж она проделала такой немалый путь, то, хорошенько поразмыслив, решила захватить домой немного свежих яиц. Помимо прочего, Джесс любила скушать на завтрак свежее яйцо; а ее хозяйка, вдова Мичи, умела варить свежие яйца самым лучшим образом.

Джесс толкнула ворота фермы. Она вошла во двор и помедлила в ожидании кого-нибудь, кто может ей помочь.

Роб увидел ее, выходя из коровника. Он только что закончил с дойкой – вечером по воскресеньям, когда доярка и Нил уходили в деревню, он всегда сам управлялся с коровами – и нес под мышкой деревянное ведро парного молока. Но при виде Джесс едва его не уронил. Он встал как вкопанный, на его лице было написано смятение.

Не более получаса назад он поклялся Дейви, что будет избегать ее. Он и себе поклялся, проклиная ливенфордские шалости, безоговорочно решив вести себя разумно, чтобы после не пришлось пожалеть. И вот она стоит на его пороге! У него пересохло во рту и кровь прилила к лицу.

Конечно, он не боится! Он ничего не боится; это просто смешно. Нет, если как следует подумать, даже хорошо, что она пришла, ведь теперь он может поговорить с ней прямо, прояснить дело и покончить с этим навсегда.

Он покрепче ухватил ведро, спустился с порога коровника и медленно направился к Джесс. Она кокетливо улыбнулась ему, довольно откровенно:

– Долго же ты заставляешь себя ждать!

Он попытался нахмуриться:

– Я был занят. У меня полно дел вечером по воскресеньям. Парни… они оба ушли в церковь.

– Так ты совсем один, – протянула она.

– Нет-нет, – поспешно ответил он. – Здесь Эйли, моя жена.

Он кивнул в сторону дома:

– Она там, в доме. – Он помолчал и неприветливо добавил: – Кстати, а ты что здесь делаешь в такое время?

Джесс едва заметно улыбнулась:

– Я пришла к тебе как клиентка, Роб Блэр, и нечего на меня рычать, как на какую-нибудь побирушку. Мне нужны яйца, и я готова за них заплатить.

Он робко улыбнулся с восхищением. Она явно была весьма смышленой и к тому же красивой – яркой, дерзкой красотой. Как горделиво она держала голову и встряхивала ею, словно ретивая кобылка; как хороши были изгибы ее статного тела; как сверкали искры в ее глазах и волосах! Его сердце невольно смягчилось.

– Так, значит, у тебя водятся деньжата? – весело заметил он, и по его телу разлилось тепло, словно от доброго вина.

– О, я купаюсь в роскоши! – ответила она тоном герцогини.

– А что, если мне не нужны деньги?

– Но что же тебе нужно? – невинно спросила она.

Он глядел на нее, как проштрафившийся школяр.

– С тобой не соскучишься, – пробормотал он. – Но ты неправильно меня поняла, Джесс. Я вовсе не собирался…

– Тише, тише! – быстро оборвала она. – Не сейчас!

Упрочив свое положение, она вновь стала веселой и игривой.

– Ты так и будешь болтать языком до полуночи, пока бедная девушка не упадет от усталости в ожидании стула и стакана молока?

Его лицо прояснилось.

– Конечно! – воскликнул он. – О чем я только думаю? Скорее заходи в дом и садись в мое личное кресло.

Он взял ее за локоток и с готовностью повел в дом.

– Хозяйка, к нам Джесс Лауден за яйцами! – воскликнул он с притворной простотой. – Налей ей стакан молока после долгой прогулки.

Эйли стояла у кухонного шкафа спиной к двери и расставляла посуду для чая. Казалось, она на мгновение замерла и лишь потом повернулась, чтобы ответить:

– Конечно! Сейчас принесу стакан из буфета.

Джесс, с любопытством разглядывая большую кухню, уселась в лучшее кресло и аккуратно расправила юбки.

– Надо же, – немного наигранно произнесла она, – как тут просторно!

– Недурно, недурно.

Роб с грохотом поставил ведро на подоконник и улыбнулся ей.

Вернулась Эйли со стаканом.

– Что может быть лучше для цвета лица, чем теплое молоко! – весело заметил Роб, наполняя стакан и протягивая его Джесс. – Я и сам на нем вырос.

– Так вот почему ты такой красавчик, – дерзко ответила она.

– Вот именно.

Он даже не подумал ее одернуть.

Повисло недолгое молчание. Джесс изящно сняла перчатку и принялась потягивать молоко. Затем Эйли произнесла:

– Не хочешь ли печенье к молоку… или лепешку?

Она буквально заставляла себя говорить. Но хотя ее голос дрожал, от ее маленькой фигурки веяло таким спокойствием и душевной чистотой, что нарядная и хладнокровная Джесс казалась фальшивой и жеманной.

– Спасибо… нет, – ответила Джесс с безукоризненной вежливостью.

– Сходить за яйцами, Роб? – спросила Эйли, не двигаясь с места.

– Спокойно, женщина, не суетись. Не утруждай себя, у тебя и так выдался непростой день, не сомневаюсь. Я сам схожу за яйцами – попозже.

Он прислонился к арке оконной ниши, глядя на Джесс, которая не спеша потягивала молоко.

– Вкусно? – спросил он через минуту, потому что больше ничего не придумал.

– Очень!

Она округлила глаза, глядя поверх толстого ободка стакана.

Роб направился к двери.

– Тогда я схожу за яйцами. Как насчет дюжины отличных коричневых яиц? Пойдем возьмем свежие прямо из гнезда.

Она нерешительно смотрела на него.

– Идем, Джесс, – ободряюще кивнул он. – Сама выберешь. А после вернешься и попрощаешься с Эйли.

– Хорошо, – ответила она и медленно пошла за ним.

Снаружи темнело; неясно белели хозяйственные постройки, и во дворе лежали странные призрачные тени. Стояла мертвая тишина. Джесс было не по себе, она еле волочила ноги, все больше замедляя шаг, и смотрела в спину Робу, на его широкие плечи, на гордо посаженную маленькую темную голову.

Он остановился у двери амбара и распахнул дверь:

– Срежем здесь путь.

Она мгновенно поняла, что он лишь пытается говорить небрежно, что его уверенность напускная. Он отворачивал лицо; его голос казался чужим; да, внезапно она поняла, почему он повел ее этим путем, и испугалась. Вглядываясь в таинственные глубины амбара, Джесс тщетно прибегла к кокетству:

– Я не могу туда пойти в своем красивом новом платье.

Но это прозвучало тихо, бесполезно; она улыбалась через силу – пародия на ее обычную дерзкую улыбку. Он просто стоял и держал дверь открытой, приглашая ее войти. Она увидела, что он нервничает и не может вымолвить ни слова, увидела, как бешено пульсируют жилки на его висках; и ее неодолимо потянуло к нему.

Кровь прилила к ее коже, забурлила в жилах, обожгла незнакомым дурманящим желанием. Ей отчаянно хотелось пойти с ним в амбар.

Но нет, она не должна, это исключено! Это смешно, глупо; это опасно.

Внезапно, отводя глаза, он сказал, словно принял ее отказ:

– Мы обойдем амбар, раз ты боишься испачкать платье.

– Нет! Д-да, – запинаясь, проговорила Джесс. – Полагаю, это не очень важно…

Она умолкла и облизнула пересохшие губы.

Из амбара доносился сладковатый запах сена. У нее кружилась голова. Предначертанное сбывалось. «Плевать, – подумала она, – я пойду. Один раз живем! Я пойду!» И она вошла в амбар.

Дверь за ними закрылась, и стало не только тихо, но и совсем темно. Она не видела его. Она была рада, что не видит его. Она собиралась идти дальше, притвориться, что и вправду хотела срезать путь. Но не могла. Она жадно ловила воздух губами; раскраснелась, словно от бега; губительная тайная страсть поглотила ее.

Внезапно он заключил ее в объятия. Облегчение и счастье были непередаваемы. Оба молчали. Она прижималась щекой к его шее; ей хотелось прижаться еще сильнее; стеснение в груди приносило одновременно боль и удовольствие. Затем он прильнул к ее губам; его дыхание словно потекло в ее тело. Она обмякла в его руках, дрожа.

Мягкое сено с готовностью приняло ее тело, и это было поистине прекрасно, это было частью ее капитуляции…

Сколько прошло времени – никто из них не знал. Затем Джесс вздохнула и подняла голову. Она чувствовала слабость, холод; все изменилось. С внезапным ужасом она осознала, что натворила.

«Господи помилуй, – подумала она, – это же не я; нет, нет, эта дурочка не я!» Ее охватили злость и сожаление. На мгновение Роб стал ей ненавистен. Она резко села.

– Джесс, – прошептал он, не выпуская ее из объятий.

– Хватит! – крикнула она. – Больше не прикасайся ко мне.

– Но, Джесс!

– Оставь меня! Нам нельзя было сюда приходить.

– Но, Джесс! – повторил он.

От ярости и горечи она вышла из себя. Ударила его в грудь; оттолкнула.

– Оставь меня! Оставь меня, ты, скотина, животное! Я тебя ненавижу! Как я могла прийти с тобой сюда!

Она вскочила. Он тоже поднялся и в смятении попытался удержать ее. Но Джесс снова вырвалась из его рук.

– Я хочу домой! – крикнула она.

Подбежав к двери, она отчаянно воскликнула:

– Не ходи за мной! Не ходи за мной.

Она растаяла в сумерках, прежде чем он успел вымолвить хоть слово.

Джесс неслась со всех ног по дорожке, как будто пыталась убежать от себя самой, терзаемая жалостью к себе и раскаянием.

Зачем она это сделала? Как она, Джесс Лауден, могла так низко пасть! Как можно было так распорядиться собой, своей чистотой! Должно быть, она совсем рехнулась! Она сжала кулаки в приступе мучительной тревоги.

Но наконец огромным усилием воли она собралась с духом и постепенно перешла на шаг. Она непременно кого-нибудь встретит, многие любят прогуливаться по дороге в Гринлонинг вечером после церкви. Да! Нужно сделать хорошую мину при плохой игре; она не выдаст себя; не скажет ни одной живой душе. И точка! Она стиснула зубы, полная решимости стереть свою ошибку из памяти, как будто ничего не было.

Джесс полагала, что отчасти вернула свою привычную невозмутимость, но вздрогнула при звуке шагов за спиной на перекрестке дороги с тропинкой, ведущей на водяную мельницу Хоуи. Джесс вихрем развернулась с колотящимся сердцем, глядя на силуэт, который приближался по узкой дороге. Затем она с облегчением истерично расхохоталась. Это оказался всего лишь Дейви, который в одиночестве возвращался с пустоши.

– Это ты, – выдохнула она, – всего лишь ты!

– Да, я.

Они стояли и глядели друг на друга. На ее мертвенно-бледном лице странно сверкали полные горечи глаза.

– Непохоже, что ты рад меня видеть!

Она вскинула голову и снова засмеялась.

– Рад? – озадаченно переспросил он. – Я вполне рад тебя видеть. Куда ты направляешься?

– Домой, хочу что-нибудь поесть. Я умираю от голода, к твоему сведению!

Она сказала правду: несмотря на свое горе, она умирала от голода. Джесс помолчала и продолжила саркастичным тоном:

– В последнее время мы не слишком ладим. Но раз уж ты идешь в мою сторону, не составишь мне компанию при спуске с холма? Уже довольно поздно, и я не хочу перепугаться еще больше.

Они пошли вместе по дороге, и она насмешливо добавила:

– Говорят, эту дорогу называют тропой влюбленных. Не правда ли, нам очень подходит?

Дейви не ответил, и они продолжили свой путь в тишине, держась как можно дальше друг от друга. Последние лучи солнца ласкали долину и падали на Джесс сквозь живую изгородь, окутывая ее призрачным сиянием. Она держала голову прямо и смотрела на горизонт. Время от времени он с любопытством поглядывал на нее, томимый неясной тревогой. Но ничего не говорил, как и она.

Так они и шли по дороге, встречая людей, которые возвращались из церкви. Снодди в лучшем выходном костюме и самом благочестивом расположении духа. Маккиллопа с женой. Мейкла, младшего Стоддарта и Андерсона из Мэйнза. А также Фрейзера с Нилом Уиром и большинство работников из Овертона – словом, самый обычный народ.

Последней, в самом конце дороги, им встретилась Феми Скулар. Она величественно прогуливалась в расшитой стеклярусом накидке и чепце, прежде чем вернуться домой и подать ужин пастору. При виде Джесс и Дейви она остановилась, насторожилась и внимательно посмотрела на них.

– Доброй ночи, госпожа Скулар, – спокойно поздоровался Дейви, когда они проходили мимо.

Она помолчала, почти оскорбительно долго, и холодно ответила:

– Доброй ночи.

Потом демонстративно повернулась и смотрела им вслед еще долго после того, как они пропали из виду. Затем резко втянула воздух и величественно направилась к дому пастора. Феми уже осуждающе покачивала головой; ее губы уже шевелились в предвкушении.

Наутро пастор спустился к завтраку в своем понедельничном расположении духа, то есть весьма недурном для человека лет пятидесяти, поскольку проповедь осталась позади, а до следующей было еще шесть дней. Он любил поворчать и от природы был довольно язвителен. Его внешность вполне гармонировала с характером: низенький, коренастый, напыщенный, с непропорционально большой головой, красным, гладко выбритым лицом, серыми глазами-буравчиками и длинной, выступающей вперед нижней челюстью, которую он порой еще больше выпячивал в приступе сварливости.

Он рысцой вбежал в комнату, распахнул окно, взял простую роговую ложку, поскольку был не чужд притворной скромности, и принялся за кашу, но вскоре остановился и поднял свою большую голову в знак удивления, что экономка не покинула комнату.

– Каша подгорела, – напрямик сказал он, чувствуя, что экономка ждет вердикта. – А на голодный желудок это совсем не дело.

Феми ничего не ответила на упрек, хотя потребности пастора ставила выше собственных. Она стояла молча, будто призрак, стиснув руки перед собой, подняв плечи, поджав губы.

– Что с тобой, женщина? – спросил он. – Что ты стоишь, словно дурочка?

Ее длинная морщинистая верхняя губа дернулась от праведного негодования.

– Я ли дурочка, мистер Семпл? Никто и никогда не называл меня дурой – ни в деревне, ни за ее пределами.

– Тогда не надо вести себя как дура! – крикнул он. – Стоишь тут с кислой рожей. Еще и кашу мою спалила.

– Таким лицом меня наделил Господь, мистер Семпл, – ответила она с напускным смирением. – Что до каши, то если она и пригорела, в чем я очень сомневаюсь, то лишь потому, что сегодня утром у меня не было сил помешивать ее.