Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

– Я подозревал это, сэр. Но что, черт возьми, можно с этим поделать?!

– Немедленно оперировать! Удалить пораженную часть, и болевая реакция исчезнет. По крайней мере, у Камерона не будет аппендикса, чтобы сваливать на него лежание в постели и безделье!

В операционной доктор Камерон уже находился под наркозом. Профессор Никол тут же вымыл и обработал спиртом руки, затем взял скальпель. Несколько быстрых и умелых движений – и вот уже сделан разрез, и крошечный, абсолютно здоровый на вид аппендикс был явлен на свет и искусно удален. Затем маленький разрез был зашит.

– Какая замечательная операция, сэр! Так ловко и быстро! – воскликнул Финлей. – Но как жаль, что аппендикс такой маленький и абсолютно здоровый на вид. Камерон никогда не поверит, что именно эта штука и была причиной его болезни.

– У меня точно такая же мысль, дорогой Финлей. Пошли. Думаю, поход в патологоанатомическое отделение нам не помешает. – Никол направился в пристройку в конце коридора и взял с дальнего конца полки банку. – Это мы получили сегодня утром от больной, действительно больной, старухи. Разве это не красота – для нашей цели?

В банке, почти доверху наполненной спиртом, плавал самый длинный, самый воспаленный аппендикс, какой только можно себе представить, с гнойником на конце. Это был худший аппендикс из всех когда-либо виденных Финлеем и в то же время для его цели – лучший.

– Это должно убедить Камерона, ленивого старого пса, – рассмеялся Никол. – Он может показывать это с гордостью, как доказательство того, что он излечился. А теперь пойдем, дружок, выпьем по чашке кофе с булочкой. Я вижу, что в последнее время ты сильно переутомился. Но теперь мы хотя бы избавились от этой ерунды.

Через полчаса, когда пациент снова был в машине «скорой помощи», радостно улыбаясь и любовно сжимая в руках банку с образцовым аппендиксом, Никол повторил свое предписание:

– Со следующего понедельника можете спокойно приступать к работе.

– Благодарю вас, профессор, от всего сердца, сэр. Теперь доказательство того, что я вылечился, прямо передо мной.

И действительно, когда они вернулись, Камерон проворно вылез из машины и вошел в дом:

– Джанет, Джанет, женщина! Мне аппендикс удалили. Сама посмотри.

Джанет вздрогнула, посмотрев, а Камерон прошагал в свой кабинет и поставил заспиртованный экземпляр на каминную полку:

– Это убедит моих пациентов, что я вылечился!

– Не хотите ли провести здесь ночь, любуясь на него? – проворчал Финлей.

– Ни за что на свете. Теперь он здесь, а не внутри меня. Я чувствую, что мне лучше. Но подумай немного, дорогой коллега, и, возможно, теперь я скажу так: друг. Подумай, каково это – иметь в моем прекрасном теле такой отвратительный, ужасный отросток. Ничего удивительного, что мне пришлось лежать и воздерживаться от работы. Если бы я заставил себя встать, то он лопнул бы, и я скончался бы на улице, на грязных камнях перед Андерстонской больницей.

– Да, вы поступили мудро, позволив мне рискнуть, сэр.

– Не будь таким жестокосердным, Финлей, умоляю тебя. Я все еще страдаю от последствий операции.

– Ну-ну, дорогой коллега. Профессор Никол определенно дал понять, что одной операции тут мало. Провожая нас к машине «скорой помощи», он сказал, что если вы не начнете упражняться, вставать и двигаться, то могут образоваться спайки и повредить почки!

– Он это сказал?! Черт возьми! Ну что ж, это я смогу и сберегу свои почки. А теперь пришло время отведать горячего наваристого куриного супа, который приготовила Джанет. Это укрепит меня для завтрашнего тяжелого рабочего дня. – Направляясь в столовую, он взял Финлея за руку и ласково прошептал ему на ухо: – Дражайший Финлей, лучший в мире ассистент, я боялся, что с нашим замечательным партнерством покончено и все наши совместные приключения в прошлом. Но теперь, хвала Господу, теперь мы готовы продолжать наше доброе сотрудничество и оставлять новые записи о наших достижениях в анналах шотландской медицины, что окажет нам честь не только перед нашими коллегами, но, пожалуй, перед Богом, а также и перед лицом наших соотечественников.

В один чудесный осенний вечер, когда у Финлея после приема пациентов выдалось полчаса свободного времени, он с непокрытой головой прогуливался по Гиелстон-роуд, наслаждаясь прохладным воздухом и наблюдая, как солнце в сиянии славы опускается за холмы Ламмермур. Наедине с самим собой в этот час и в таком месте он был погружен в раздумья и, как повелось в последние месяцы, предавался печали и сожалениям. Возможно, в своей профессии он добился определенных успехов. Но в личной жизни? Эх! Тут нечем было ни гордиться, ни утешаться.

Так много его соплеменников были людьми семейными, у них были жены и дети, чтобы восхищаться ими и раздражаться на них. А ему не удалось достичь этой естественной цели человеческой жизни. Да, у него была возможность обрести любовь и счастье, но тогда он был слишком робок, чтобы принять и ценить то, что ему предлагалось. И в стремительном течении времени этот шанс исчез, потерялся навсегда. Ему ничего не оставалось, как стать жалким субъектом, замшелым холостяком, обреченным на одиночество по вечерам, даже без собаки, которая лежала бы рядом с ним, пока он что-нибудь читал или предавался мечтам перед сном.

Финлей резко повернул назад – небо утратило свое сияние – и быстрым шагом направился к жилищу доктора Камерона, которое вынужден был считать и своим домом.

Не успел он сделать и десятка шагов, как его окликнули, и быстрый топот ног заставил его обернуться.

Ему улыбался и называл его по имени мальчик со связкой книг под мышкой.

– Доктор Финлей, сэр! Наконец-то я вас увидел. Каждый вечер на этой неделе я совершаю здесь вечернюю пробежку, надеясь встретить вас.

– Боб Макфарлейн! Дорогой Боб! – Финлей обнял мальчика. – Что, черт возьми, ты делаешь в Таннохбрэ?!

– Это довольно длинная история, доктор, и очень тяжелая. Разве вы не читали об этом во всех газетах?

– У меня редко бывает время на газеты, Боб.

– Дело вот в чем, Финлей. Вы знаете, что мой отец постоянно занимался возведением стальных конструкций. Последней его работой был огромный новый многоквартирный дом в Андерстоне. Папа всегда был востребован, потому что он мог залезать не хуже обезьяны на большие металлические балки и балансировать на них. Опасная работа, но с большой, очень большой зарплатой. Одно удовольствие было смотреть снизу, как он перепрыгивает с одной узкой балки на другую, все еще висящую на строительных кранах. – Боб помолчал и продолжил: – Однажды утром папа попытался далеко прыгнуть с балки на балку, но промахнулся… – Снова пауза. – И упал с высоты трехсот футов на бетонную мостовую. Слава богу, он не страдал ни от каких ужасных травм! Он умер мгновенно.

Потрясенный этой ужасной новостью, Финлей молчал, затем сказал:

– Конечно, твоя мама получила какую-то компенсацию!

– Эта крупная лондонская компания предложила ей пятьсот фунтов. Она бы согласилась, но, к счастью, Чарльз Дин, молодой адвокат, который знает мою маму, вмешался и сказал: «Нет». Он сказал маме, что не будет стоять в стороне и смотреть, как ее обманывают. Он вернул чек и возбудил дело против компании за преступную халатность, возложил на них ответственность за смерть одного из своих работников и за понесенный семьей ущерб. По-видимому, моего отца следовало снабдить страховочной стропой, прикрепленной к стреле крана. Компания пыталась откупиться от адвоката, но они не знали Чарли Дина. Он этого не допустил. Он изо всех сил боролся за мою дорогую маму, и в конце концов, когда лондонские газеты узнали об этом и собирались написать и наделать шума, компания сдалась. Мистер Дин смог вручить для моей дорогой мамы чек на двадцать тысяч фунтов. И более того, он мудро вложил их в акции с золотым обрезом, так что теперь мы имеем надежный и стабильный доход, не облагаемый налогом, более пятисот фунтов в год.

Финлей помолчал. Затем, указывая на придорожную скамейку, каким-то сдавленным голосом произнес:

– Боб, давай посидим здесь. – Далее, собравшись с мыслями, он продолжил: – Какое счастье для твоей дорогой матушки, что этот храбрый молодой адвокат оказался рядом и помог ей.

– О да, Финлей, он действительно заступился за нее. Мы знали мистера Дина еще до несчастного случая с моим дорогим папой. На самом деле он и моя мама были близкими друзьями, очень близкими. Честно сказать, Финлей, он был сильно и по-настоящему влюблен в нее задолго до несчастного случая.

– И конечно, она была влюблена в него, – выдавил из себя Финлей.

– Дорогой Финлей, такое про маму трудно сказать. Я точно знаю, что она долго, очень долго была ужасно влюблена в тебя. Но поскольку ты никогда не признавался ей в любви, вполне возможно, что она почувствовала себя свободной, чтобы найти кого-то другого.

– А если и нашла, Боб, то кто ее будет винить в этом? Я полюбил твою маму с первого взгляда. Это было такое сильное чувство, что с тех пор я больше не смотрел на женщин, никогда ни к одной и пальцем не притронулся. Но обстоятельства были против того, чтобы я ей признался. И кто осудит эту милую, прелестную молодую женщину, если она сблизилась с молодым адвокатом, который отстаивал ее интересы и выиграл для нее целое состояние. И разве можно рассчитывать на то, что она будет помнить человека, который когда-то полюбил ее на всю жизнь. Ему оставалось только молча страдать. Пусть она забудет его, как будто он тоже умер. Пусть она выйдет замуж и будет счастлива с этим адвокатом, который действительно доказал ей свою любовь.

Тут Финлей замолчал, грудь его тяжело вздымалась, и Боб увидел, что этот замечательный человек, которого он любил и которым восхищался, плачет горючими слезами и они падают на деревянную скамью.

Воцарилось долгое молчание. Затем Финлей взял себя в руки:

– Значит, Боб, ты здесь, в гимназии, чтобы освежить латынь для поступления в университет.

– Да, Финлей, а также чтобы повидаться с тобой, теперь моим кровным отцом!

– Тогда давай почаще встречаться, Боб, и ловить форель наверху, в вересковых ручьях. – Он помолчал. – Твоя мама будет проводить отпуск со своим другом-адвокатом?

– Нет, Финлей. Она одна уехала на воды в Харрогит. Говорит, что хочет отмыться от своей прошлой жизни, прежде чем вернуться в Таннохбрэ, чтобы встретиться с тобой.

Снова долгое молчание. Затем, когда они остановились, чтобы попрощаться, Финлей твердо сказал:

– Ни слова твоей маме о моей слабости!

– Я оставляю за собой право открывать свое сердце дорогой маме, когда захочу, и сегодня же вечером напишу ей длинное письмо!

В одно прекрасное утро, почти месяц спустя, Финлей, спокойно позавтракав и убедившись, что доктор Камерон занимается приемом пациентов, вышел прогуляться перед домом и насладиться прохладным свежим воздухом. Долгие дни, проведенные с Бобом в походах по вересковым пустошам, наложили на него свой приметный отпечаток. Он был в своей лучшей форме, загорелый, прямой, с расправленными плечами, его движения стали гибкими и легкими. На улице его внимание привлекли признаки активности в соседнем доме, прекрасном старом георгианском здании, которое давно пустовало. Финлей часто бывал там, восхищаясь великолепными комнатами, красивой антикварной мебелью, богатой резьбой по дереву. С верхнего этажа там открывался изумительный вид на окрестности и далекие холмы Ламмермур.

Теперь признаки активности усилились, а большая старая вывеска «Продается» исчезла.

Финлей, который знал всех в Таннохбрэ и был всеми любим, крикнул в глубину большого сада:

– Что случилось, Дэви? Только не говори мне, что дом продан.

– Да, так оно и есть, доктор Финлей, сэр.

– Кто купил его, Дэви?

– Не знаю, сэр. Это наши юристы в городе занимались продажей. И они же организуют уборку, покраску, переделку и все остальное. Я считаю, что сад тоже надо привести в порядок, газоны засеять, восстановить разбитые дорожки, вымощенные камнем.

– Здорово! Может, этот герцог снова станет нашим соседом.

– А почему бы и нет, сэр, в городе только об этом и говорят. Дом для него или для герцогини, поскольку, как вы знаете, он им и принадлежал.

Когда Финлей повернул назад, Джанет, слышавшая этот разговор, крикнула:

– Он не сказал, когда герцогиня переедет?

– Нет, ты об этом узнаешь первой, Джанет.

Произнеся этот давно заготовленный комплимент, Финлей заглянул в приемную, дабы убедиться, что доктор Камерон имеет дело с вполне сносным количеством пациентов, а затем дошел до Гиелстон-роуд, чтобы проверить, достаточно ли многоводен ручей для рыбалки. Никогда еще он не чувствовал себя таким здоровым, никогда еще так хорошо не владел собой и, по правде сказать, своей профессией, как если бы он уже стал главным врачом, вместо доктора Камерона с его подложным аппендиксом в банке на каминной полке.

Шли дни, и старый дом по соседству, так давно заброшенный, начал возрождаться, снова превращаясь в красивую резиденцию, которой когда-то и был. Не столь уж большой, он отличался совершенством внутренней и внешней формы и равно – отделки. Как и сад, который расцветал вместе с домом, – с зелеными лужайками, новыми клумбами и мощеной дорожкой вдоль стены дома, которая вела как к боковой двери, так и к гаражу в глубине, с заново мощенным двором.

Ремонт дома неуклонно приближался к завершению, а Джанет все никак не удавалось проникнуть в тайну – кто же его новый владелец. На лужайке теперь росли примулы, нарциссы и крокусы.

– Доктор Финлей, сэр, – однажды утром сказала Джанет, – я удостоилась большой чести заглянуть внутрь этого дома. Сегодня рано утром один из рабочих, Джок Блэр, впустил меня, чтобы я осмотрелась, и могу сказать вам: исходя из того, что я видела собственными глазами, там очень мило. Отполирована великолепная антикварная мебель, расстелены чудесные ковры. Джок сказал, что они из Персии и Турции и стоят довольно дорого. Имейте в виду, сэр, когда вы находитесь внутри, дом не кажется большим, он настолько уютен, насколько это возможно. Уверена, его купила герцогиня. Я буду держать ухо востро, чтобы увидеть, когда она прибудет.

С наступлением весны и теплой погоды восстановленный дом и великолепный сад стали и в самом деле радовать глаз. Рабочие ушли, и он стоял один во всей своей красе. Поскольку пациентов было не много, Финлей после завтрака прогуливался взад и вперед, наслаждаясь прекрасным видом, зачастую вместе с Джанет, которая с живым интересом ожидала прибытия герцогини.

Однажды утром из дальнего квартала неожиданно вывернула машина. Это был большой сверкающий автомобиль, выпущенный не в Англии, а на континенте, причем самого высокого качества. Дама за рулем притормозила у тротуара и проворно вышла, давая возможность зевакам заметить, что она очень красивая, в модном элегантном сером платье, в алом шелковом шарфе и в очаровательной черной шляпке. Внимательно осмотрев дом, она повернулась, подбежала к Финлею и бросилась в его объятия. Осыпая его страстными поцелуями, она прошептала:

– Наконец-то, наконец-то! И навсегда!

Джанет, потрясенная до глубины души этой сценой, тихонько вскрикнула:

– О боже! Герцогиня целует нашего Финлея! Все целует и целует!

Издав сдавленный крик, она как безумная понеслась на кухню.

Между тем влюбленные продолжали крепко обнимать друг друга.

– О, Грейс, милая. Я думал, это никогда не сбудется. Много лет я плакал по тебе, тосковал…

– А теперь я твоя, ты – моя самая большая, самая верная любовь. Наш сын рассказал, как ты горевал обо мне.

– С тех самых пор, с нашего первого нежного поцелуя, я любил, любил только тебя и никого больше.

– Ну а теперь, мой дорогой Финлей, твоя верность будет вознаграждена. Пойдем осмотрим чудесный дом, который я для нас купила.

Обняв его за талию, она прошла с ним к дому, достала из кармана ключ и распахнула дверь. Затем, не отпуская своего возлюбленного, она повела его по дому и показала все сокровища интерьера.

– Это все твое, мой ангел? – запнувшись, спросил он.

– Наше, дорогой.

– Но сколько же это стоило, моя любимая! Как это, господи, у тебя получилось?

– Финлей! – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Это место уже много лет было в запустении. Ты бы удивился, узнав, с каким рвением городской совет искал кого-нибудь, кто мог бы все это привести в порядок сверху донизу. И знаешь, что было решающим аргументом, милый? – Она помолчала. – Тот факт, что его владельцем будешь ты! Я приобрела его практически за стоимость ремонта!

– Но, Грейс, дорогая, я не владелец и никогда не буду владельцем этого чудесного дома. Фактически ты солгала городскому совету.

На осмысление этого потребовалось еще одно долгое объятие, но Финлей отважился на коварное замечание:

– Откуда ты знала, что я буду с тобой, девочка?

– Потому что я знаю тебя, любовь моя. Даже без писем Боба я знала, что ты верен мне. И, Бог свидетель, я точно так же была верна тебе. Этот славный маленький адвокат, который боролся и выиграл мое дело… он умирал от желания заполучить меня. Ни за что! Я была твоей, и вот я здесь, в чудесном доме, готовая стать твоей женой.

– Ты была моей, моя радость, с тех самых пор, как мы поцеловались после бала выпускников. Но скажи, скажи мне, пожалуйста, как ты себе представляешь мою дальнейшую врачебную практику?

– Милый, твои дни в качестве обычного сельского врача закончились. Ты слишком, да, слишком хорош для этого. Можешь сказать доктору Камерону, что хочешь начать собственную частную практику здесь, в специальных апартаментах, с боковым входом, который я тебе уже показала. Я уверена, что к тебе пойдет еще больше пациентов. И я убеждена, что вскоре ты получишь назначение в новую больницу Таннохбрэ, с палатами на твоем собственном попечении. Это же много лучше, чем когда Джанет будит тебя в два часа ночи со словами «звонят из Андерстонской больницы», а твой любимый Камерон слишком ленив, чтобы встать? С твоими талантами ты, такой прекрасный человек, заслуживаешь гораздо, гораздо большего. Мы вместе пойдем к Камерону и обо всем договоримся. А потом, любовь моя, мы устроим тихую свадьбу у алтаря Святого Томаса, в присутствии всех жителей Таннохбрэ, в открытых экипажах, которые отвезут нас домой, и вечер с шампанским будет продолжаться вечно.

Во время этого монолога и предшествовавших ему реплик выражение лица Финлея постепенно менялось, и наконец он твердо сказал:

– Грейс, дорогая, мне жаль говорить «нет» твоей розовой мечте, но есть несколько моментов, которые я хотел бы обсудить с тобой. – Он сделал глубокий вдох. – Во-первых, абсолютно нечестно было называть меня владельцем дома, и эта ложь может кончиться для нас обоих тюрьмой. Во-вторых, как, черт возьми, я могу заниматься медициной в этом крошечном чуланчике, который ты назвала моей приемной, где едва хватает места для одной кушетки?!

– Не всем же твоим пациентам нужно ложиться, – живо возразила Грейс.

– Вот именно! Входит молодая женщина, и едва за ней закрывается дверь, как я говорю: вы хотите стоя или лежа?

– Какой же ты вульгарный, Финлей. Ты ужасно изменился.

– Это не я изменился. Это ты – со своим напудренным лицом и накрашенными губами, и от тебя несет духами. Теперь, когда я вижу тебя в реальном свете, первое, что я хотел бы сделать, – это умыть твое хорошенькое личико. Когда ты принимала ванну, почему не окунулась в нее с головой?

– Как ты смеешь, Финлей!

– Ты даже целуешься не так, как раньше. Вместо того чтобы приникнуть лицом к лицу, ты выставляешь вперед подбородок и тянешься к моим губам.

– Поскольку ты не получаешь удовольствия от моих поцелуев, я впредь воздержусь от объятий.

– И самое худшее – не говоря уже о твоих фальшивых поцелуях и запахе духов, от которого все кошки города побежали бы за тобой, – самое худшее вот что. Ты полагаешь, что я брошу моего дорогого старого Камерона, который работал бок о бок со мной летом и зимой в течение многих и многих лет. Особенно сейчас, когда он выкладывается по полной и еще больше нуждается во мне, я, по-твоему, должен подойти к нему и небрежно сказать: «Кстати, старина, я ухожу от вас! Молодая женщина купила мне чулан в своем большом новом доме, где я буду лечить не какой-то там мусор, а саму аристократию, людей из высшего общества, которым можно выписывать рецепты, даже не прося их снять рубашку». Что касается старой Джанет, то как она вообще встанет вовремя, чтобы накормить босса завтраком, если меня не будет рядом, чтобы стянуть с нее одеяло в семь утра? Я действительно любил Грейси много лет назад и храню память о ней. Но теперь ты совсем другая женщина, твердая, как гвоздь, и твоя голова распухла от состояния, которое ты получила, когда твой старик свалился с балки и разбился насмерть. Пусть молодой придурок из адвокатской конторы, заработавший тебе деньги, переедет к тебе сюда, в твой дом. Раз уж ты упустила меня, прижми его к своей груди. Но позволь мне предупредить тебя. Если он скажет мне хоть одно оскорбительное слово, я размозжу его физиономию одним ударом.

С этими словами Финлей повернулся и вышел из дома и на улице едва не столкнулся с доктором Камероном, который в толстом пальто, закутанный в шарф до самых глаз, выходил на утренний обход.

– Сэр! Куда вы направляетесь? Что это за бумага у вас в руке?

– Дорогой Финлей, это вызовы в Андерстонскую больницу.

– Отдайте листок мне, сэр! Разве вам не известно, что в район Андерстона всегда езжу я?

– Но, дорогой Финлей, я… мы… все мы думали, что ты задержишься у этой леди, нашей соседки.

– Ни за что на свете, сэр! Ни сейчас, ни потом. На самом деле – никогда. – Он выхватил листок из затянутой в перчатку руки Камерона.

Это было уже слишком для старого доктора. Он обнял Финлея за плечи и притянул к себе:

– Дорогой мой, когда я подумал, что потерял тебя, мое сердце было готово разорваться. Но теперь оно снова ожило и переполнено радостью. Благослови тебя Бог, дружок! Я смотрю на тебя как на своего родного сына.

Он постоял, глядя, как Финлей быстро шагает по дороге, потом повернул обратно к дому, где Джанет наблюдала за ними из окна.

– Джанет, радуйся вместе со мной. Финлей вернулся к нам. И поставь его кашу на плиту, чтобы она не остыла.

– Я и не снимала ее, сэр. Я была уверена, что нашему Финлею понадобится мой завтрак. Та женщина, которую мы называли герцогиней, вовсе не является герцогиней, потому что она всего лишь вдова бедного Уилла Макфарлейна, которая, как говорят, плохо обращалась с бедным Уиллом, отчего он спрыгнул с того здания с разбитым сердцем.

– Да ладно тебе, Джанет. Все было совсем не так!

– Ну, так или иначе, сэр, она никогда не добьется от меня вежливого слова. Одной мысли о том, что у нее хватило наглости попытаться увести от нас Финлея, достаточно, чтобы покончить с ней, даже несмотря на то, как необычно воняют ее духи. Попомните мои слова, сэр, она недолго будет нашей соседкой, можете мне поверить. Уж я позабочусь об этом, даже если это последнее, что я должна буду сделать для вас.

Финлей опоздал на свой надолго отложенный завтрак, но, похоже, был вполне доволен утренней работой.

– Что тебя задержало, Финлей? – спросил доктор Камерон.

– Поскольку у меня осталось немного свободного времени, шеф, я прогулялся до городского совета. Видите ли, я хотел объяснить, что меня вообще не интересует соседний дом. Они почему-то были введены в заблуждение, полагая, что я буду ответственным владельцем восстановленного особняка. Именно из-за этого предположения, совершенно ложного, дом был так прекрасно отреставрирован и обставлен с весьма умеренными расходами.

– Значит, ты полностью отказался от сделки? – спросил доктор Камерон.

– Нет, сэр, не совсем. Я оставил за собой право приобрести дом в течение трех лет, а пока разрешаю публике посещать его два раза в месяц, не чаще.

Доктор Камерон на мгновение задумался, переваривая эту информацию, а затем издал крик, в котором слышались и торжество, и ликование:

– Она назвала тебя владельцем дома, чтобы приобрести его для себя на лучших условиях, а теперь, заплатив за него от твоего имени, она публично передала его тебе… по крайней мере, она отдала тебе право контролировать все сделки, которые она пожелает совершить.

В этот момент Джанет принесла дымящуюся миску овсянки и свежее молоко. Вооружившись огромной ложкой, Финлей изрек в заключение:

– Она назвала меня хозяином, потому что была уверена, что я полностью у нее под каблуком. Ну что ж, теперь, когда я от нее освободился, мы просто спокойно посидим и посмотрим, что она будет делать дальше.