Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Слуга, в желтом полосатом жилете и зеленом фраке, с величайшей учтивостью усадил ее, а мгновение спустя поставил перед ней восхитительное блюдо с розовым, тонким, как вафля, ростбифом, двумя рассыпчатыми картофелинами и хрустящим ломтиком великолепного йоркширского пудинга, какого ей еще не доводилось видеть.

– Дорогой мистер Кадденс, какое восхитительное зрелище для очень голодной молодой женщины! – воскликнула она.

Он издал довольный смешок, одобрительно наблюдая, как она жадно принялась за еду.

– Вот это в моем духе. Я не уделяю времени женщинам, которые воротят нос от прекраснейшего ростбифа и требуют чай с выпечкой.

– Ну, это не про меня, дорогой мистер Кадденс. Но скажите, откуда у вас такая превосходная говядина, потому что, уверена, лучше я никогда не пробовала.

– С собственной скотной фермы, девочка, – прогоготал он. – Я убиваю собственных тварей. Это не какое-то дерьмо от торговца мясом, я люблю все самое лучшее. – И, искоса взглянув на нее, он лукаво добавил: – Потому вы мне и нравитесь!

В этот момент дворецкий наливал пиво своему хозяину, и Элис решила, что на данной стадии будет разумнее проигнорировать его замечание. Когда дворецкий подошел к ней с пивом, она тактично позволила наполовину наполнить ее бокал, хотя и ненавидела это пойло.

– А вы хорошо покатались сегодня утром на моем «даймлере»?

– Я просто немного покружила по городу, мистер Кадденс, но этого хватило, чтобы оценить великолепие вашей замечательной машины. Однако я удивлена, сэр, что человек вашего положения и, простите меня, богатства не имеет собственной спортивной машины, такой как, например, «бентли», «ягуар» или «феррари».

Он от души рассмеялся, ударив себя ладонью по ляжке:

– Такая вам больше по вкусу, а, моя дорогая?

– Ну я говорю правду, Альберт, ой, простите меня, мистер Кадденс!

– Как не простить девушку. Мне нравится, когда вы называете меня по имени, а в ответ я буду звать вас Элис!

Она очаровательно улыбнулась:

– Спасибо, дорогой Альберт. Что ж, возвращаясь к автомобилям… Мой дорогой отец обещал мне именно такую машину. Но, увы, его забрали на небеса почти год назад.

– Значит, помимо потери дорогого отца, вы потеряли и великолепную спортивную машину.

Она молча наклонила голову и на мгновение коснулась платком уголка глаза.

– О, моя бедная милая девочка. – И он пожал ее маленькую мягкую руку, лежавшую рядом. – Что бы вы сказали, моя дорогая, если бы в свой следующий день рождения, выглянув в окно, увидели бы, что снаружи стоит сияющая и сверкающая машина, о которой мечтает ваше сердце?

Теперь у нее и в самом деле хлынули слезы, когда она воскликнула:

– О, Альберт, милый, вы просто невозможное чудо! А мой день рождения совсем скоро, в следующем месяце.

Теперь она полностью уступила ему свою руку, и он, поглаживая ее, сказал:

– Осталось узнать дату вашего рождения, дорогая, и название машины, которую вы предпочтете.

– Двадцать пятого июля, и я была бы в восторге от двухместного «феррари» с раздельным выхлопом. Но я позже уточню. О, какие у вас удивительно мягкие руки, Альберт! От такого большого, сильного мужчины, как вы, женщина, естественно, ожидает некоторой грубоватости и тяжеловесности.

– Нет, милая, это не про меня. Когда моя жена была жива, она часто говорила мне: «Альберт, какой бы ты ни был большой и тяжелый, ты самое нежное создание на свете». Видите ли, милая, даже в постельных утехах все совершалось самым нежным образом, – быстро добавил он. – Я говорю вам это, милая, не ради намека на непристойность, а чтобы вы могли представить меня в истинном свете. Сильный духом и телом, нежный в прикосновениях и ласках.

Последовало короткое молчание, в течение которого леди было позволено осмыслить и переварить эту наиважнейшую информацию. Затем, поскольку ее руку продолжали поглаживать, Элис пробормотала:

– Как благородно с вашей стороны, Альберт, сказать мне об этом, поскольку – позвольте мне быть столь же откровенной – если меня что-то и удерживало, то лишь страх перед грубостью.

– Тогда вы больше не будете одиноки, дорогая.

Покорение доброго мистера Кадденса, начавшееся таким образом, продолжалось быстрыми темпами в течение последующих недель. Достойный скотовод, который мог не дрогнув встретить разъяренного быка, был мягок как воск в руках этой опытной чародейки и на глазах всего Таннохбрэ осыпал ее поразительно щедрыми подарками.

Во время краткого визита этой пары в Эдинбург магазины на Принсес-стрит пережили набег, и в следующее воскресенье мистера Кадденса сопровождала в церковь красивая молодая леди, столь нарядно одетая – в кашемировом синем костюме, щегольской норковой шубке и в шапочке из того же меха, – что все глаза в этом священном месте были зачарованно устремлены на нее. Сам джентльмен был не менее элегантен, даже помолодел: в сюртуке, какие носят на Бонд-стрит, в белых гетрах с отделкой по самой последней моде и в новых лакированных туфлях. Когда они вышли из церкви после службы и оказались в толпе, кто-то крикнул:

– Когда ждать помолвки, мистер Кадденс?

– Кому интересно, советую заглянуть в завтрашний номер местной газеты! – последовал ответ.

Затем красивая пара села в «даймлер» и скрылась из виду.

– О, Альберт, дорогой, это было просто чудесно!

– Да, девочка, – согласился отважный Альберт. – Никто не смотрел на пастора. Все глазели на нас. А ты выглядела такой красивой, моя дорогая. Тебе ведь нравится, что ты теперь в таких нарядах?

– Да, мой дорогой, я чувствовала, что благодаря тебе получаю свою долю внимания.

Этот обмен комплиментами продолжался до тех пор, пока «даймлер» не подъехал к дому на Колледж-роуд, где Альберт немедленно составил объявление об их помолвке, которое сам же и вывесил снаружи на почтовом ящике. Затем последовал грандиозный воскресный ланч, на котором они, к собственному удовольствию, более основательно обсудили свой успех в церкви.

– За всеми этими делами, дражайший Альберт, я надеюсь, ты не забыл о моей маленькой машине.

– Ни за что на свете, дорогая. В прошлый четверг я был у Хью Фергюсона в его большом гараже и демонстрационном зале. Он категорически против «феррари», говорит, что это только треск и блеск. Но он всецело за новый «ягуар». Быстрая, но как раз для леди машина и бесшумная, как облако. В его демонстрационном зале есть один «ягуар», только что доставленный с завода, оксфордский синий, как раз твой цвет. Настоящая красота.

– О, дорогой Альберт, мой самый милый, самый добрый… можно мне съездить в город и посмотреть?

– Не нужно, моя крошка. Завтра в десять утра он будет стоять здесь, у входа.

– Ох, ты самый милый Альберт на свете!

От волнения будущая миссис Кадденс, не в силах усидеть на месте, стала чуть ли не подпрыгивать на стуле.

– Еще одна интересная вещь на завтра, дорогая: ведущий репортер местной газеты хочет взять у тебя интервью. Ты должна рассказать ему свою историю. Поскольку это означает, что ты получишь приличный гонорар, я сказал, чтобы приходил завтра в одиннадцать.

– О, хорошо! Как ты думаешь, Альберт, сколько это может стоить?

– Я все приготовил для тебя, дорогая. Если ты выдашь товар лицом, то пятьсот фунтов упадут в твою милую маленькую ручку.

– О, Альберт! С любовью к тебе, с новым «ягуаром» и пятью сотнями наличных я буду самой счастливой женщиной на свете.

Наутро все пошло по плану. «Ягуар» был осмотрен и одобрен – пробная поездка была назначена на следующую субботу. Затем, к одиннадцати часам, Элис в новом голубом платье была готова принять мистера Дональда Дугласа, ведущего репортера из «Геральд».

После того как подали кофе, репортер перед началом интервью положил чек на стол:

– Полагаю, мисс Лейн, вы были не очень счастливы в монастыре?

– Счастлива, сэр? Для меня, как для добропорядочной протестантки, это был сущий ад.

– Вы находили свое заключение невыносимым?

– Это было все равно что сидеть взаперти в чулане.

– Может, в тюремной камере? – любезно предположил мистер Дуглас.

– Вот именно, сэр. – Она обвела число «500» на чеке. – А далеко за полночь они не давали мне спать своими занудными гимнами, молитвами и мессами.

– Вам ничего не предлагали, чтобы избавиться от бессонницы?

– Можете быть уверены, сэр, меня там накачивали лекарствами.

– Снотворными?

– Вы понимаете, что я имею в виду, сэр, когда говорю, что это были инъекции?

– Ах! Подкожные! Полагаю, сильнодействующие.

– Да, они вырубали меня, как будто ударяли обухом топора, и наутро, просыпаясь, я чувствовала себя как в аду.

– Ах! Какая великолепная фраза! Можно сказать, вы и чувствовали себя в аду! Вы беседовали с матерью настоятельницей?

– Несколько раз, сэр.

– Какая она из себя?

– Сладкая, как сахар. Она была полна притворной жалости, советуя мне забыть прошлое и начать новую жизнь.

– С ней, в монастыре?

– Да, она была бы рада заполучить меня. Я была бы, как они это называют, раскаявшейся грешницей!

– Мне кажется, вы где-то что-то говорили о тюремных камерах. Вы их видели? Вы когда-нибудь действительно сидели там взаперти?

– Я прекрасно их видела. Как-то в дождливый день я осматривала помещение, и они там были в самом конце, две камеры.

– Наверное, вы задрожали от страха, бедняжка?

– О, сэр, я могла бы такое вам рассказать…

В подобном духе беседа продолжалась еще полчаса, затем мистер Дуглас с улыбкой пододвинул к ней свой блокнот:

– Распишитесь вот здесь, моя дорогая юная леди, и чек ваш.

Она с готовностью расписалась и тут же взяла чек. Мистер Дуглас, выразив на прощание самые сердечные пожелания, удалился.

Дав ему каких-то десять минут, чтобы исчезнуть из виду, бравая Элис отправилась с чеком в банк, обналичила его и получила всю сумму новенькими хрустящими банкнотами: три сотенных, две по пятьдесят и еще сто фунтов – десятками и двадцатками.

Надежно заперев крупные банкноты в чемодане, Элис отправилась в город в жажде весело потратить остальное. Там она приобрела шикарную желтую шляпку, которую уже приглядела в местном магазине шляп, пару прозрачных чулок там же, большую коробку лучших шоколадных конфет от Фуллера, новые легкие перчатки из оленьей кожи, милый букетик свежих фиалок для лацкана, пару лакированных туфель и крошечный флакончик своих любимых духов «Mille Fleurs». Наконец она заскочила в местный «Вулворт» и купила для Альберта дешевый галстук очень приличного серого цвета, который подойдет к чему угодно.

Как же ей было весело! Какое чудесное времяпрепровождение! Она дала маленькому мальчику пенни, чтобы он отнес домой ее покупки.

Так как Альберт еще не вернулся, она припрятала свои сокровища в спальне и оставила при себе только подарочный галстук, с которого аккуратно сняла этикетку «Вулворта» и ценник.

Весь день и весь вечер она очаровывала Альберта своей веселостью, а когда наступил вечер, мистер Кадденс уложил ее в маленькую узкую кровать и влюбленно сказал:

– Скоро, любимая, мы будем нежиться в большой постели. – И добавил: – Как мило с твоей стороны было купить мне этот чудесный галстук на собственные деньги. Могу сказать, что это дорогая вещь, потому что на нем нет ни этикетки, ни цены.

– Милый Альберт! Для тебя – только самое лучшее!

Утро следующего дня выдалось ясным и теплым. Финлей проснулся рано, чувствуя, что близится его любимое время года – славное лето. Он вскочил с постели, надел шорты, свитер и парусиновые туфли, а затем отправился на свою обычную трехмильную пробежку вокруг Гиелстон-Олд-толл, вверх по Гарстон-Хилл и обратно домой по Черч-стрит.

Хотя он сосредоточился на беге, но заметил, что народу на улицах гораздо больше, чем обычно. И все без исключения читали «Геральд». Вернувшись домой, он окликнул Джанет, которая готовила ему кофе:

– Газету уже принесли?

Она подошла к кухонной двери, чтобы посмотреть на него:

– Да, Финлей, сэр, принесли. И там есть кое-что для вас интересное.

– Подожди минутку, Джанет, пока я приму душ.

Он побежал наверх, принял душ, вытерся грубым полотенцем, надел нижнее белье и через пять минут уже был в халате у кухонного очага.

– Вот ваш кофе, сэр, – сказала Джанет, – и я прошу вас выпить его, прежде чем вы прикоснетесь к этой грязной тряпке!

– Что-то действительно плохое, Джанет?

– Да, сэр, слава богу, нас это не касается, но этого достаточно, чтобы вас стошнило.

Предупрежденный таким образом, Финлей сначала удовольствовался кофе и тостом, прежде чем заглянуть в газету. Затем, увидев заголовок, он побледнел, глаза его потемнели от гнева, и блеск их потух.

БОН-СЕКУРС НАКОНЕЦ РАЗОБЛАЧЕН

Об ужасах и унижениях в папской тюрьме рассказала беглянка-монашка

Только мужество и дерзость отважной молодой шотландки, одной из достойнейших в Таннохбрэ, позволили нам опубликовать эту правдивую историю ее жизни в папистском аду, из которого ей удалось вырваться. Да, дорогие читатели, Элис Лейн под страхом ужасных наказаний, даже заключения в страшную подземную камеру, рисковала своей жизнью, чтобы поведать нашему ведущему репортеру Дональду Дугласу правдивую историю, под которой поставлена ее подпись, о ее жизни и побеге из этого проклятого закрытого заведения, где под угрозой страшных, леденящих кровь наказаний, так называемых епитимий, молодых девушек превращают в рабынь по воле этой неумолимой, непотребной женщины, преподобной матери.

Впервые к этой женщине нашу героиню привез ее врач, еще один непотребный персонаж в этом скандале. У его пациентки было легкое недомогание, которое быстро бы прошло само собой. Под влиянием ложных обещаний и различных обихаживаний наша юная невинность была вынуждена стать послушницей ордена.

Увы! Как только она облачилась в черную монашескую рясу и пробормотала латинскую белиберду посвящения, ее помазали семью маслами и приняли в тайную сестринскую общину.

В течение нескольких недель, скованная ужасом и страхом оказаться в подземной камере, эта бедная молодая женщина подчинялась железной дисциплине монастыря. Но ее отважный шотландский дух восстал в конце концов. Она попыталась бежать, была поймана и столь жестоко наказана, что ее здоровье было подорвано. Тем не менее, хотя тело послушницы было истерзано за якобы ее прегрешения, ее дух был неукротим и ее храброе сердце продолжало ровно стучать в благородной груди. Это был тот самый мужественный дух, который изрек в некий день: «…доселе дойдешь и не перейдешь»[264]264
  Книга Иова 38: 11.


[Закрыть].

Спокойно, смело, стойко и неуклонно она строила планы бегства и, вполне сознавая последствия, если ее поймают, бесстрашно решилась идти до конца. Она нашла моток тонкой веревки, оставленный одной из монахинь для работы в саду, и под рясой тайком пронесла его в свою келью, где спрятала в дальнем углу под кроватью. Окно ее кельи было зарешечено, что превращало эту крошечную каморку в тюремную камеру. Однако по соседству была еще одна комнатушка, окно которой не было зарешечено, поскольку она предназначалась для гостей. Но когда наша маленькая героиня, выглянув, увидела, как это высоко и как далеко до земли, сердце ее замерло. И все же однажды беззвездной ночью, после целого дня ужасов и притеснений, она всем своим существом осознала: сейчас или никогда. Лучше неминуемая смерть от падения с высоты, чем месяцы, а может быть, и годы заточения в темнице. Не ведая страха и сомнения, она занялась подготовкой к побегу: отнесла веревку в незарешеченную каморку, прикрепила один конец к железной стойке кровати, открыла окно и стала опускать вниз свободный конец веревки, пока он не закачался где-то недалеко от земли.

Сейчас или никогда! Положившись на Господа Бога всех добрых протестантов, она вылезла в окно и вцепилась в веревку. О боже, какой ужас охватил ее юное сердце, когда она повисла в ста футах над твердой землей! Не лучше ли разжать пальцы и покончить с этим раз и навсегда? Нет! Она перенесла ужасы монастыря и теперь не сдастся. Раскачиваясь и болтаясь из стороны в сторону на веревке, она стала спускаться, соскальзывая и обдирая ладони. А вот и конец веревки – она повисла на вытянутых руках, но боже мой! Ноги ее не доставали до земли… С приглушенным криком она отпустила веревку и упала. Слава богу – всего с высоты одного-двух футов.

Пока все шло хорошо. Полная решимости, она поднялась, но впереди была еще одна преграда. Ворота монастыря, увенчанные железными шипами, были заперты на засов – огромные и недвижные, как и те, что охранял Цербер, хранитель Врат Ада!

Опять же, иного выхода не было – оставалось только лезть, и ничего больше. И наша маленькая героиня полезла на ворота. Прилагая оставшиеся силы, напрягаясь, цепляясь за железные шипы израненными и кровоточащими руками, задыхаясь и мучаясь, она наконец преодолела верхние шипы и, полумертвая, соскользнула вниз, по ту сторону Ада.

Да, она была свободна, но еще не в безопасности. До Таннохбрэ оставалось еще пять миль. Возможно, мимо проедет сельский автобус или машина с покладистым водителем. Увы, на сей раз нашей отважной Элис не повезло. Ей пришлось проделать весь этот путь пешком. Добравшись до отеля «Рояль», измученная, едва дыша, она попросила номер на ночь. На следующий день она стала уважаемой гостьей в прекрасном доме нашего достойного гражданина и прихожанина мистера Альберта Кадденса, где, милостью как Божьей, так и мистера Кадденса, она и находится, постепенно оправляясь от ран.

Граждане Таннохбрэ, «Геральд» призывает вас встать и стереть это чумное пятно с наших мест. Пусть роковая история Элис Лейн станет вашим оружием и путеводной звездой!

Джанет оставалась возле Финлея, наблюдая за его лицом, пока он читал газету. Наконец она робко спросила:

– Вам плохо, Финлей, дорогой?

– Это вонючая, грязная мерзость, Джанет! Ложь озлобленного фанатика, нелепость на нелепости. Я сейчас ухожу, Джанет, и, возможно, вернусь только через несколько часов. По всем серьезным случаям объясни, что я буду во второй половине дня. Остальными займется доктор Камерон.

Чтобы так и получилось, Финлей прошел по коридору, постучал в дверь доктора Камерона и вошел. Добрый доктор, откинувшись на груду подушек, наслаждался сытным завтраком, от которого на прикроватном столике остался поднос с пустыми тарелками.

– Извините за беспокойство, сэр. У меня срочное дело в городе. Когда вы закончите утренний прием больных, их вроде мало, не посмотрите ли, что там срочного для меня?

– Конечно-конечно, мой мальчик. Отсутствуй, сколько тебе нужно. Я буду на страже.

– Благодарю вас, сэр. Я вернусь после ланча.

Финлей открыл гараж и сел в машину. Пешком до центра города было не так уж далеко, но дело было слишком срочное. Через четыре минуты он подъехал к красивому большому старинному дому, на двери которого красовалась небольшая полированная табличка с надписью: «Александр Кохрейн и Ко, адвокаты и служители закона» – таково было название старейшей, лучшей и самой известной адвокатской фирмы на западе Шотландии.

Финлей вошел прямо в комнату в глубине здания, где крупный мужчина в твидовом пиджаке и еще один человек, судя по всему его подчиненный, склонились над утренней «Геральд», лежавшей на столе перед ними.

– Привет, Финлей! – сказал крупный мужчина, поднимая голову. – С утречка еще партийку в гольф?

– В другой раз, Алекс, – ответил Финлей, придвигая стул к столу. – Сегодня хочу попасть во что-нибудь покрупнее маленького белого шарика.

– Понимаю, Финлей. Скотт и я только что в третий раз прошлись по этой мерзости. Все было бы смешно, если бы не было так чертовски серьезно. Тут, конечно, провокация в каждом чертовом абзаце. В тот день после гольфа, когда ты пригласил меня к настоятельнице на чай, я подумал, что никогда еще не встречал такого милого, мягкого человека. А теперь вот это… с темницами… Вроде старый полковник держал там своих собак, пока дом не был продан монастырю?

– Двух датских догов, – кивнул Финлей. – Сестры с ними бы не справились. Обе конуры использовались в монастыре для хранения старых ящиков, садовых инструментов, всего громоздкого и ненужного.

– Побег – это самое то. Насколько я понимаю, большие деревянные ворота никогда не запираются.

– Никогда, они нараспашку днем и ночью. Многие заблудившиеся путники, старые бродячие ремесленники или цыгане являлись туда на даровой ночлег.

– Еще я в восторге от рассказа о долгой прогулке в Таннохбрэ, – рассмеялся Алекс. – Наш Дэви позвонил Джоку Боскопу, который обеспечивал ее ночную пробежку. Он подобрал леди у открытых монастырских ворот и доставил в Таннохбрэ, неподалеку от отеля «Рояль».

– Где она заказала номер принцессы, лучший в отеле, – сказал Дэви.

– Потом она подцепила толстяка Кадденса, и теперь, по-моему, у него в доме она имеет все самое лучшее.

– Ну что ж, Финлей, теперь тебе решать главный вопрос: на какую сумму мы должны подать в суд? Эта вонючая «Геральд» – богатая газетенка, и они, черт возьми, должны быть наказаны за целых две страницы вранья!

– Тебе и называть эту сумму, Алекс! Ты эксперт.

– Я собираюсь поразить тебя, Финлей. За то, что нашу любимую мать настоятельницу посрамили и осмеяли, мы потребуем пять тысяч фунтов.

– Какой бы это был небесный подарок для нее, Алекс. При старом полковнике дом пришел в запустение, и если бы у преподобной матушки были деньги, она могла бы привести его в порядок и еще что-то пристроить.

– Отлично! – произнес Алекс, а затем уже серьезно спросил: – Финлей, старина, когда я учился в Россолле, а ты в Стонихерсте и мы несколько раз встречались на футбольном поле в ожесточенных схватках, разве я когда-нибудь называл тебя непотребным?

– Нет, Алекс, – рассмеялся Финли, – думаю, нет. Мы были слишком заняты тем, что колошматили друг друга.

– Мой дорогой, мой дражайший старый друг, я поднимаю этот вопрос, потому что в этой совершенно грязной статье тебя действительно назвали «непотребным персонажем». А это уже оскорбление, которое само по себе не что иное, как провокация.

– Ну что ж, Алекс, мы не будем мешать ни главному действию, ни большим деньгам, но можешь быть уверен, что, когда вызовешь меня свидетелем, я не премину выложить всю правду.

– Ну и молодец, Финлей. А теперь как насчет ланча?

– В другой раз, Алекс. Я оставил Камерона одного, и мне нужно сначала съездить успокоить преподобную матушку. Они там получают «Геральд». Поэтому я извещу ее о том, что мы собираемся делать.

– Хорошо, Финлей. Пока.

– Пока, Алекс! И благослови тебя Господь!