Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Он как зачарованный смотрел на трагические черты этого худого желтоватого морщинистого лица, обрамленного гривой белоснежных волос. В какой-то момент Эдгар Биррелл повернулся и встретился с ним взглядом.

Мужчины прочли в глазах друг друга, что им-то все понятно, и молодой доктор искренне пожалел, что среди всех присутствующих есть еще один человек, кроме него самого, знающий о причине произошедшего.

Стояла влажная и темная декабрьская ночь. Ветер завывал между разбросанными в узкой долине домами Ливенфорда, гоняя капли дождя по оконным стеклам и прочесывая улицы.

Прошедший день был для доктора Финлея Хислопа изнурительным. Закончив последний визит к больному, доктор, как побитая собака, вернулся домой – промокший до нитки, опустошенный и усталый.

Измотанный донельзя, он рухнул в постель, молясь лишь о том, чтобы его не потревожили, и провалился в тяжелый сон.

Его разбудило негромкое треньканье звонка. Все еще полусонный, он взял трубку телефона, стоявшего рядом с кроватью.

В трубке сразу же раздался женский голос, правда откуда-то издалека:

– Немедленно приезжайте, доктор. Приезжайте на ферму Роберта Глена в Ярроу.

Финлей Хислоп застонал. Ярроу находился в добрых пяти милях отсюда, среди гор.

– Я не могу ночью ехать в Ярроу.

– Но вы должны поехать, доктор.

– С кем я говорю?

– Я жена Роберта Глена. И моей дочери очень плохо.

– Я приеду утром.

– О нет! Ради бога, доктор, вы должны поехать немедленно!

Финлей Хислоп готов был выругаться вслух, но жалобная настойчивость, звучавшая в этом голосе, возымела свое действие. Он бросил трубку, встал, натянул мокрую одежду и взял саквояж.

Дождь прекратился, но холодный ветер пронизывал насквозь. Он поспешно запряг лошадь…

Дорога показалась бесконечной, но в конце концов он добрался до одинокого дома. Большой и мрачный, окруженный чахлыми березами, он был, скорее, похож на старый барак. Хислоп направился к нему по узкой тропе между деревьями – ни проблеска света в окнах, только где-то в отдалении, нарушая тишину, ухала сова.

Он дернул за ручку звонка. Ответа не последовало. Он постоял, прислушиваясь, но в доме было тихо, только вдалеке раздавался насмешливый голос совы. Рассердившись, Хислоп нетерпеливо постучал ногой в тяжелую дверь.

Тут же послышался яростный лай собак, и после долгой паузы пожилая женщина в грязном черном платье и шали, накинутой на голову, открыла дверь. Она испуганно посмотрела на Хислопа, и лицо ее под шалью при свете фонаря, который она держала, показалось доктору тяжелым и бледным, как свиное сало. Две собаки зарычали за ее спиной.

Взбешенный такой встречей, Хислоп шагнул мимо нее в большую, вымощенную каменными плитами комнату, почти без мебели и плохо освещенную, которая представляла собой нечто среднее между кухней и гостиной. Его взгляд сразу упал на девушку, которая лежала, завернутая в одеяла, на диване у камина. Казалось, она была без сознания.

Рядом с ней в настороженной позе сидел могучий коренастый мужчина. Выпрями он свое массивное тело, и был бы ростом никак не меньше шести футов и шести дюймов, и у него были огромные бычьи плечи.

Мужчина был в рубашке без рукавов, в грубых серых бриджах и без обуви, и грива спутанных седых волос лишь еще больше подчеркивала его неряшливый вид. Ему было примерно лет пятьдесят пять. И это, без сомнения, был Роберт Глен.

Он так сосредоточился на лежащей без сознания девушке, что не услышал, как вошел Хислоп, но, когда доктор поставил свой саквояж на стол, мужчина встрепенулся. Его округлившиеся глаза на смуглом лице сверкнули таким бешенством, что доктор опешил.

– Чего вам нужно? – спросил Глен.

– Я доктор, – ответил Хислоп. – Если вы отойдете в сторону, я взгляну на пациентку. Она выглядит довольно плохо.

– Доктор! – Лоб Роберта Глена побагровел. – Мне не нужны здесь никакие доктора. Убирайтесь! Вы меня слышите? Убирайтесь!

Поведение Глена не обещало ничего хорошего, но возмущение не позволило доктору просто так уйти. Он подумал о своей утомительной поездке в зимней тьме и о том, что явно не заслуживал такого обращения.

– Что вы несете! – запальчиво сказал он. – Вы сошли с ума! Эта девушка серьезно больна. Ради бога, позвольте мне попытаться помочь ей!

– Я не доверяю врачам, – пробурчал Глен.

Хислоп бросил взгляд на женщину, которая в смертельном ужасе стояла в дверях, сложив руки на груди. Видимо, она сделала все, что могла, вызвав его против воли своего господина и хозяина. Ни на какую дальнейшую помощь от нее рассчитывать не приходилось. Оставался лишь один шанс добиться своего.

Хислоп подошел к столу и взял свой саквояж:

– Очень хорошо. Если ваша дочь умрет, вы знаете, кто в этом виноват.

На мгновение Роберт Глен замер – в его взгляде отразилась борьба между ненавистью к докторам и страхом потерять родное существо.

Хислоп уже коснулся двери, когда Глен крикнул:

– Не уходите! Если ей, по-вашему, так плохо, вам лучше осмотреть ее.

Доктор вернулся к дивану, опустился на колени и осмотрел больную. Ей было около восемнадцати лет, и в ней, стройной, еще незрелой, была какая-то странная, беспризорная красота.

Она застонала, когда Хислоп осторожно пододвинул ее. Ее кожа была горячей на ощупь. Он не понимал причину инфекции, пока не увидел опухоль за ее левым ухом – острый гнойный мастоидит. У Хислопа упало сердце.

Утвердившись в своем диагнозе, он повернулся к Глену:

– Это крайне серьезно. Вам следовало послать за мной несколько дней назад.

– Это всего лишь воспаление, – пробормотал Глен. – Мы делали припарки из гусиного жира и отрубей. Завтра я принесу пиявок из озера. Тогда ей станет лучше.

– Тогда она будет мертва.

Роберт Глен застыл перед Хислопом как парализованный.

– Послушайте, Глен, – с жаром заговорил доктор, – у нее в левом сосцевидном отростке височной кости абсцесс. Если его не вскрыть, он прорвется через кости черепа в мозг. Если что-то немедленно не предпринять, вашей дочери останется жить около шести часов.

Глен потянулся рукой к стене, словно ища опоры:

– Это правда?

– Зачем я буду лгать?

Глен стиснул зубы:

– Тогда сделайте это. Ей, может, станет лучше.

Хислопа охватила дрожь от того, что ему предстояло сделать. Он убедил Глена, что дочь надо оперировать. А если не получится?

Он открыл саквояж, разложил инструменты и перевязочные материалы, приготовил два таза с карболовым раствором. Затем вдвоем они перенесли девушку на голый деревянный стол. Хислоп накрыл ее лицо маской, пропитанной эфиром.

Четыре минуты спустя он собрал все свое мужество и взял с подноса скальпель. От света горящей масляной лампы, которую держал Глен, было мало проку, условия для операции были хуже некуда – даже при самых благоприятных обстоятельствах она считалась и ювелирной, и опасной.

Хотя в больнице доктор Хислоп проделал немало рутинных операций, хирургия его не особенно привлекала. И теперь он понимал, что стоит сделать только один крошечный промах и он проникнет – проникнет со смертельным исходом – прямо в мозг.

В этот критический момент у него из головы выскочило все, что он читал в учебниках о данной операции, включая то, как мастерски делал ее великий Маккивен. Финлей действовал инстинктивно, на ощупь, чувствуя на себе дикий взгляд Роберта Глена…

Теперь он добрался до кости, до самой хрупкой кости черепа. Маленьким желобоватым долотом он проник в полость. Кость оказалась прочнее, чем он ожидал. Неужели он не попал в нужное место? Неужели он совершил какую-то роковую ошибку?

Его прошиб холодный пот. Медленно, но с нарастающим отчаянием он погружался все глубже и глубже. А затем, чувствуя, что вот-вот проникнет в сам мозг, он добрался наконец до очага воспаления.

Он тщательно выскоблил полость, промыл ее антисептиком, покрыл марлей, пропитанной йодоформом. Еще пять минут – и пациентка снова лежала на своем диване, дыша тихо и глубоко, как будто спала.

Целый час Хислоп не отходил от нее. Дважды он мерил ей температуру. За это короткое время она упала на целых полтора градуса. Пульс стал ощутимее. Доктор почти уверился, что девушка непременно поправится.

Наконец с чувством удовлетворения, которое лишь в редких случаях испытывает многострадальный врач общей практики, он встал и собрал свой саквояж. Все это время он не смотрел на Роберта Глена и не разговаривал с ним, но теперь бросил на него взгляд.

Мужчина стоял у стола, откуда в течение последнего часа пристально наблюдал за Хислопом. Заметив, что с темного лица Глена исчезла угрюмость, доктор с мрачным торжеством сказал:

– С ней все будет хорошо.

– Д-да, действительно, она… она выглядит лучше, – пробормотал Глен.

Финлею Хислопу было видно, что Глен разрывается между чувством благодарности и своей привычной ненавистью к окружающим, которым он перестал доверять.

Гнев доктора угас, и он испытал прилив жалости к этому человеку, который был совершенно явно потрясен возвращением к жизни своей дочери.

Чтобы разрядить обстановку, Хислоп кивнул в сторону хозяйки дома, скользнувшей к дивану, чтобы занять место, которое он освободил.

– Не будем забывать вот о чем. Мы должны поблагодарить вашу жену за то, что она попросила меня приехать.

Глен в замешательстве мрачно уставился на доктора.

– Я не понимаю, – пробормотал он. – Это Джини, наша служанка. Она не говорит по-английски, только по-гэльски.

– Но боже правый! – возразил Хислоп. – Как бы иначе я получил вызов? Она позвонила мне, чтобы я приехал сюда.

В глазах Роберта Глена было удивление.

– На много миль вокруг нет телефона.

Вид Глена говорил о том, что это правда. Доктор ошеломленно посмотрел на него.

– Боже мой, дружище, – выдохнул Хислоп, – неужели вам не ясно, что это ваша жена умоляла меня явиться к вам? Телефон или не телефон, но она говорила со мной этой ночью. Я спросил ее, кто она, и она прямо ответила, что она ваша жена.

В бешенстве вскинув руку со сжатым кулаком, Роберт Глен навис над доктором. Хислопу показалось, что этот человек вот-вот ударит его. Но Глен с огромным усилием овладел собой и хрипло сказал:

– Моя жена умерла в этой комнате пять лет назад.

Дискуссия по итогам заседания отдела Медицинской ассоциации проводилась в помещениях Философского общества в Ливенфорде. Доктор Финлей Хислоп и доктор Камерон тоже были там вместе с прочими врачами города и окрестностей.

Все уже покончили с ужином, и разговоры шли полным ходом, но приятные дебаты были испорчены одним ослом. Доктор Снодди высокомерно провозгласил, что, по его мнению, пузырек с лекарством – это не более чем фальшивка и обман!

– Несомненно, что основой медицинского лечения является наука – чистая наука, – заявил он. – В наши дни нельзя рассчитывать на получение положительных результатов с помощью устаревшего метода лечения – разведенного в бутылке лекарства.

Последовала неловкая пауза, ведь в тот самый день большинство из присутствующих как раз выписывали подобные лекарства. Внезапно слово взял старый доктор Камерон.

– Возможно, да, – начал он, – а возможно, и нет. И возможно, некоторые из нас, болванов, используют в своих рецептах ингредиенты, которые вы, ученые, не признаете!

– Прошу прощения, – произнес Снодди.

– Ну, я имею в виду один конкретный ингредиент, – ответил Камерон, – и один конкретный случай.

– В своей врачебной практике я встречаюсь не с герцогинями, – в своем суховатом стиле продолжил Камерон, – и не с герцогами. Джейми был всего лишь помощником парикмахера, когда я впервые узнал его. Маленький человечек, смуглый, подвижный и услужливый. Таким был Джейми, пока не началась война. Джейми вызвался добровольцем, но ему отказали, потому что он был слишком мал. В конце концов он отправился со мной в Медицинский корпус Королевской армии, а когда война закончилась, вернулся и вложил свои средства в парикмахерскую напротив моей приемной.

Он остался таким же, каким и был до войны: застенчивым, мягким, надежным и робким – о, робким, как его тюбики зубной пасты. Он продавал их как побочный товар – так был увлечен своим заведением, так стремился к успеху.

Именно благодаря этой зубной пасте он и познакомился с Нэнси, которая однажды вечером, возвращаясь с работы домой, заскочила в его парикмахерскую. Нэнси была хорошенькой девушкой со смеющимися глазами и манерой кокетливо наклонять голову.

Она поразила Джейми как удар молнии. После этого его бизнес ушел на второе место в созвездиях Вселенной. На горизонте появилась более яркая звезда. Ее звали Нэнси.

И вот однажды вечером, три месяца спустя, Джейми пришел ко мне в приемную с таким видом, словно потерял эту звезду.

«В чем дело, Джейми? – спросил я. – Она отказала тебе?»

«Отказала мне?! – выдохнул Джейми. – Нет-нет, доктор. Я не могу… я не смог… Я не дал ей шанса ответить. Я не могу ее спросить. У меня не хватает смелости. Я – ничто, а она такая красивая».

«Разве ты не хочешь заполучить ее, дурень?»

«О!» – вздохнул Джейми.

«Тогда сделай ей предложение, и покончим с этим».

«Я не могу, сэр, – чуть не простонал он. – Я… я перепробовал все. Я даже пытался набраться храбрости с помощью виски. Бесполезно! От этого я только глупею. Вот почему я пришел к вам, доктор. Дай мне что-нибудь, пожалуйста, чтобы… чтобы привести в порядок мои нервы. Я знаю, что вы можете помочь!»

Я с сомнением посмотрел на Джейми:

«Ты что-нибудь слышал о тонизирующем средстве, которое у меня тут есть?»

«Значит, у вас что-то есть! – воскликнул он. – Ради всего святого, дайте мне сколько нужно!»

«Ну, Джейми, – сказал я, изобразив, что колеблюсь, – у меня тут есть кое-что, но если кто-нибудь об этом узнает, то…»

«Я никому не скажу, доктор!»

«Тридцать капель, Джейми, и ты свалишь любого боксера».

«Это… это то, что мне нужно».

Я зашел в свою амбулаторию, приготовил микстуру, вернулся и протянул ему стакан:

«Вот, Джейми. И быстро к делу, парень, пока эффект не исчез».

Джейми проглотил дозу, схватил шляпу и выскочил из приемной.

Было девять вечера, когда я закрылся, чтобы пойти домой. По дороге я столкнулась с Джейми. Он начал что-то блеять в знак благодарности.

«Значит, ты объяснился с Нэнси?» – спросил я.

«Объяснился?! – воскликнул он. – С этим выпитым чудесным средством я и объясняться не стал. Я пошел прямо к ней и так и стоял, обняв ее, пока она не сказала „да“. Мы поженимся в следующем месяце».

Так Нэнси стала миссис Джейми под градом конфетти и старых шуток. Брак оказался весьма удачным. Доказательства налицо: я сам участвовал в появлении всех троих детей на свет – все мальчики.

Прошло пять лет, и у Джейми не было причин сожалеть о средстве, которое я так рискованно ему дал. Но затем я стал замечать, что что-то не так. То есть в основном с Джейми.

Вдруг он перестал улыбаться, на лице уныние. А Нэнси наоборот – засверкала еще ярче, чем когда-либо, а сквозь эти ее искры проглядывало какое-то угрюмое презрение.

Однажды я пристал к Джейми и стал допытываться:

«Что, черт возьми, с тобой происходит?»

«Это все из-за Макинтоша и Нэнси!»

«Почему ты позволяешь этому мужлану околачиваться у тебя дома?» – резко сказал я.

«Нэнси нравится, когда он к ней заглядывает».

«Выгони его», – сказал я еще более резко.

Я знал Макинтоша, шалопая и боксера-громилу – яркий, шумный, фатоватый.

«Да, я… я должен об этом подумать», – робко, как когда-то, пробормотал Джейми.

Прошло несколько дней. Джейми стал еще угрюмее, Нэнси нетерпимее – глупая женщина, кичащаяся своими чарами. Затем, в конце недели, Джейми ворвался в приемную.

«Я больше не могу это терпеть. В моем собственном доме! Подумать только, я должен сидеть и смотреть, как эта большая скотина строит глазки моей жене!»

«Ты знаешь, как поступить», – холодно произнес я.

«Мне такое не по силам! – жалобно воскликнул он. – Это невозможно. Вы же знаете, что он может выключить меня одним ударом. – Вдруг он встрепенулся. – Доктор! Я совсем забыл. То, что вы давали мне раньше. Вы тогда поклялись небом, что я почувствую себя в состоянии вырубить боксера-призера».

«Нет-нет, – поспешно сказал я. – Я не собираюсь снова так рисковать».

Одного моего «нет» оказалось недостаточно – я повторил это раз двадцать, но от Джейми с его мольбой было не отвязаться. Несмотря на страх перед последствиями, мне пришлось приготовить ту же самую смесь.

«На этот раз, Джейми, состав еще сильнее», – предупредил я.

Он опрокинул в себя содержимое стакана и пошел через улицу к себе. Однако я сомневался в эффективности моего зелья, поэтому последовал за ним и незаметно проскользнул в дом.

Из холла мне было хорошо видно Нэнси по одну сторону камина, Макинтоша – по другую, у каждого кружка пива в руке.

«А, это ты, Джейми, – сказала Нэнси, глядя на него с плохо скрытым презрением. – Сбегай-ка, малыш, и купи нам газету».

Джейми не обратил на это внимания. Его трясло, но я видел, как сжались его руки.

«Убирайся из моего дома, Макинтош», – сказал он.

«Эй, лучше не приставай ко мне, Джейми», – ответил Макинтош.

«Убирайся, понял!» – крикнул Джейми.

Макинтош подмигнул Нэнси: «Как тебе это нравится?»

«Последний раз говорю, – выпалил Джейми, – пошел вон!»

В ответ Макинтош, откинувшись, с высокомерным видом стал раскачиваться на задних ножках стула. Но качался он всего какую-то секунду, потому что Джейми с размаху ударил кулаком в его ухмыляющуюся физиономию. С грохотом Макинтош упал на каминную решетку.

«Ах так! – прорычал Макинтош, поднимаясь на ноги. На его щеке размазалась кровь от пореза над глазом. – Думаешь, сможешь уделать меня, наглый стручок?»

Он бросился на Джейми, но тот его опередил – набросился на Макинтоша, как бешеный дикий кот. Я никогда не видел ничего подобного. Джейми знал о боксе не больше, чем его собственная кисточка для бритья. Размахивая руками, он бил Макинтоша в основном в живот, и это было плохо для Макинтоша.

Джейми бодался, вцеплялся в Макинтоша и царапался, повисал на его ногах. Тяжело дыша, Макинтош ругался, отбивался. Они упали на пол – Джейми сверху. Стук головы Макинтоша о твердый пол был похож на удар молотка по пустой бочке – это был тот еще звук!

Глаза Макинтоша остекленели. Он отключился. В следующее мгновение Джейми сел Макинтошу на грудь и ударил его по носу.

Тут вбежал я, крикнул: «Хватит! – и стал оттаскивать Джейми. – Ты сделаешь его калекой!»

«Так ему и надо!» – крикнул Джейми.

С минуту Макинтош лежал на спине – как рухлядь! Затем, пошатываясь, поднялся на ноги.

«Убирайся из моего дома, – взревел Джейми, – пока я тебя не вышвырнул!»

Макинтош поспешно ретировался.

Нэнси с криком восторга бросилась к мужу.

«Джейми, – воскликнула она, обнимая его, – я и не знала, что ты так умеешь! О, Джейми, ты просто чудо!»

«Верно, Нэнси, – холодно сказал Джейми. – Запомни навсегда: в этом доме я хозяин. А теперь сбегай в магазин, малышка, и купи пластырь для моего глаза».

«Да, Джейми», – кротко ответила Нэнси.

Джейми проводил меня до двери. Один глаз у него заплыл, но другой светился счастьем.

«Я не знаю, как вас благодарить, – сказал он. – Я не знаю, что вы мне дали, но это была грандиозная штуковина».

Потом я сказал Джейми, что именно ему дал.

Когда старый Камерон закончил, тут и там раздались голоса, в которых слышалось удивление и любопытство.

– Ну и что вы использовали? – усмехнулся доктор Снодди. – Максимальную дозу стрихнина?

– Я использовал три вещи, – сказал Камерон, выбивая пепел из трубки. – Первой была вода. Второй – капля или две жженого сахара, чтобы окрасить воду.

– А третья? – воскликнуло одновременно с полдюжины голосов.

– Третьим был ингредиент, о котором я и говорил. Я часто его применяю.

Старый Камерон усмехнулся и добавил:

– Это была просто вера.

Арчибальд Кронин
Испанский садовник
Древо Иуды

© Л. Бергер-Винокур, перевод, 2022

© Е. А. Коротнян (наследник), перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство Иностранка^®

Испанский садовник[275]275
  Перевод Л. Бергер-Винокур


[Закрыть]

Ночной путь от Парижа до испанской границы оказался на редкость долгим и утомительным. Потом из-за досадной задержки в Портбоу, где их продержали лишние сорок минут, и из-за нерасторопности носильщика они не успели на утреннюю пересадку в Барселоне. Было уже почти пять часов пополудни, когда, усталые и запыленные, они тряслись по узкоколейке Коста-Бравы, приближаясь к своей станции. Несовершенство людей, равно как и механизмов, всегда выводило консула из себя, и его настроение было не самым благодушным. Выпрямившись в своем углу, он с беспокойством посматривал на тепло укутанного сына. Мальчик на противоположной скамье длинного замусоренного вагона, пахнущего пылью, чесноком и прочими застарелыми деревенскими ароматами, украдкой бросал на отца ответные любящие взгляды.

– Ну как ты, Николас? – в третий раз за час спросил консул.

– Хорошо, папа.

Грохочущий локомотив, из последних сил одолев крутой поворот, с пронзительным свистом втащил поезд на пустынный перрон Сан-Хорхе. Оставив дорожный плед и оба чемодана в вагоне, консул за руку вывел Николаса на безлюдную, покрытую толстым слоем красной пыли платформу, вдоль узкой полосы которой тянулись пальмы, понуро клонившиеся под порывами ветра. Подумав, что их никто не встречает, консул нахмурился, но тут же увидел у входа молодого человека в аккуратном льняном костюме, несколько севшем от стирки, с галстуком-бабочкой и в желтой соломенной шляпе. Рядом был припаркован серый автомобиль с американским флажком на капоте. При виде двух пассажиров молодой человек в сопровождении шофера суетливо заторопился им навстречу:

– Мистер Харрингтон Брэнд? Рад вас видеть, сэр! Мы вас ждали с утренним поездом. Я Элвин Деккер из офиса. – Он повернулся к шоферу, смуглому коренастому испанцу в черной куртке из альпаки, джинсах и рыжих остроносых туфлях. – Пожалуйста, Гарсиа, возьмите багаж.

Разглядев машину, Брэнд почувствовал, что раздражение начинает его покидать: солидный «пирс-эрроу» с откинутым верхом сверкал надраенной латунью, вычищенными шинами и белоснежными чехлами на сиденьях. Пока выносили их багаж, Брэнд стоял в стороне – грузный, высокий и оттого сутуловатый, с едва заметным, приберегаемым для подчиненных выражением надменности на удлиненном желтоватом лице, от крыльев носа к уголкам губ прорезанном глубокими складками.

– Надеюсь, сэр, дом вам понравится, – говорил тем временем Элвин. – Мистер Тенни увез своих слуг, но я приложил все усилия и нанял хорошую пару. Гарсиа – шофер и дворецкий, – он понизил голос, – с наилучшими рекомендациями… А Магдалина, его жена, – превосходная повариха.

Харрингтон Брэнд кивнул:

– Мы можем ехать?

– Да, сэр! – едва не задохнувшись от волнения, воскликнул Элвин.

Они сели, и машина тронулась. Привычно сжимая под пледом тоненькие влажные пальцы сына, новый консул безотрывно рассматривал окрестности. Место не казалось столь отвратительным, как он того опасался. Воздух был прозрачен; изогнутую береговую линию, вдоль которой они ехали под угасающим февральским солнцем, окаймляла полоса чистого песка; между фонарными столбами набережной, хотя и несколько неровно, росли цветущие акации. На площади среди алых цветов огненного дерева искрились струи фонтана; за черными фигурами стариков, читающих «Ла Гасету», посверкивала облезающей позолотой эстрада; старенький автобус высаживал пассажиров – все это создавало приятное ощущение жизни. Через дорогу от церкви с неизменной розовой штукатуркой и парой куполов, напоминающих вздернутые вверх груди, с центральной колокольней, облицованной цветной плиткой и увенчанной потускневшим крестом, промелькнули один-два недорогих магазина и вполне приличное на вид кафе «Эль Чантако» с полосато-синим тентом; дальше по улице рядом с гаванью виднелось солидное коммерческое здание, в котором, как тут же сообщил Деккер, располагался офис консульства.

Но это что такое?.. Совсем рядом – консул не мог этого не заметить – в порту, с которым по большей части будет связана его работа, царило унылое запустение, он будто вымер. Вряд ли здесь происходило что-либо более серьезное, чем вялая торговля кожей, удобрениями, пробкой, оливковым маслом и эстрагонным уксусом. Всего две рыбачьи шаланды на пристани да ржавый каботажный пароходишко, с которого несколько моряков с помощью трех ослов и простейшего шкива лениво сгружали бочки. Брэнда снова захлестнула волна горькой обиды, на лице отразились тяжелые раздумья. Почему, ну почему в сорок пять лет, после пятнадцати лет усердной и безупречной службы в Европе его отправили в такую глухую дыру, с его-то выдающимися способностями? Да он хотя бы только стажем давно заслужил право занять высокий пост в Париже, Риме или Лондоне! Последние полтора года в Арвиле, среди нормандских болот, он надеялся, что следующее назначение принесет ему заслуженную награду. И на тебе – Сан-Хорхе… А самое обидное, что его предшественнику Тенни, который моложе его на целых три года, досталось место консула первого класса в Мадриде под началом самого Лейтона Бейли…

– Папа, смотри! Правда красиво?

Оставив город позади, они поднимались по крутой петляющей песчаной дороге между рядами серебристых эвкалиптов, и взволнованный Николас застенчиво указывал на открывшийся с вершины вид. Под ними простиралось Средиземное море с тонкой башней далекого маяка над скалистым мысом бухты в белой пене прибоя. Севернее сквозь голубую дымку тускнели очертания громадных гор. В воздухе плавал аромат трав с добавкой соли. А прямо перед ними на краю ущелья, густо окутанная жемчужными лепестками ладанника и почти скрытая за высокой изгородью из мимозы, раскинулась вилла под красной черепицей. Над входом с колоннами выгоревшими буквами было выведено «КАСА БРЕЗА».

– Нравится? – Элвин Деккер повернулся к мальчику, и по напряженному ожиданию в его тоне Николас понял, что это и есть их новый дом.

За свои короткие девять лет Николас пережил много перемен и слегка утратил способность удивляться. Но этот необычный старый дом, который казался таким заброшенным и таинственным, притягивал его к себе. Консулу, похоже, он тоже понравился. Когда они, прохрустев колесами по гравию подъездной дорожки, вышли из машины, его острый оценивающий взгляд смягчился.

Здание в мавританском стиле с просторным арочным портиком и горизонтальной, слегка нависающей крышей выглядело благородно-изысканно: время превратило в янтарь простую желтизну стен из местного песчаника, оно же слегка затушевало и яркую киноварь крыши.

Широкий балкон, куда выходили окна верхнего этажа, обильно зарос глицинией и виноградной лозой, сиренью и яркими побегами бискутеллы. Слева – зеленый от мха мощеный двор, ведущий к конюшне и другим хозяйственным постройкам. За домом – сад.

– Дом, конечно, старый, – заметил Элвин, увидев лицо своего шефа. – Кое-что требует ремонта. Электричества нет, только газ. Но мистер Тенни был им очень доволен. Видите ли, рядом с офисом нет подходящего жилья, а здесь у нас долгосрочная аренда… С мебелью…

– Ясно, – оборвал его консул.

Устремившись всем корпусом вперед, он зашагал по пологим ступеням крыльца к распахнутым дверям, где их уже ожидала улыбающаяся полная женщина средних лет в строгом черном платье, которую Деккер представил как Магдалину.

Внутри был прохладный холл с высоким потолком и мозаичным полом, по разным сторонам которого располагались выполненные в стиле рококо столовая и гостиная с массивной двустворчатой дверью. В глубине холла темнела спиральная лестница из орехового дерева, и консул, памятуя о своих обязанностях и правах, невзирая на усталость, грузно поднялся на второй этаж для осмотра комнат. Их было намного больше, чем требовалось ему с сыном и будущим потенциальным гостям, но это не могло смутить человека с изысканным вкусом. Консулу понравился простор помещений, инкрустированные тумбочки и комоды, позолоченные стулья с гобеленовой обивкой, сонетки с кистями и выцветшие бархатные шторы; даже легкая затхлость длинного коридора и та ласкала его обоняние. Когда доставят его увесистый багаж, здесь будет достаточно места для книг и фарфора и для замечательной коллекции старинного оружия, собранной им за много лет в разных местах.

Когда Брэнд спустился в холл, было заметно, что он доволен. Элвин вздохнул с облегчением, его карие глаза радостно заблестели.

– Надеюсь, все в порядке, сэр? У меня оставалось не слишком много времени после отъезда мистера Тенни, но я сделал все, что мог.

– Разумеется, – обходительно ответил консул, придав голосу максимальную загадочность.

Он не настолько глуп, чтобы начинать свое руководство с расточения похвал помощнику. Это лучший способ разрушить дисциплину и спровоцировать фамильярность. Кроме того, он уже решил, что общество этого нервного юнца в облегающем костюме, лопнувшем под мышкой, совершенно невыносимо и лучше держать его на расстоянии. А так как Элвин все не уходил, вертя в руках соломенную шляпу, словно ожидал, что его пригласят остаться, может быть, даже предложат выпить хереса, Брэнд вежливо, но решительно проводил его к двери:

– Увидимся завтра в офисе, мистер Деккер.

– Хорошо, сэр.

– Вы всегда приходите ровно в девять?

– Да, конечно!

У Элвина покраснела шея над воротничком. Перед тем как попрощаться, он остановился на ступеньках крыльца и, набравшись смелости, запинаясь, произнес:

– Могу я надеяться, что вы окажете нам с миссис Деккер честь своим посещением? Мы живем на Калье Эстрада, дом небольшой, но мы постарались превратить его в кусочек старой доброй Америки.

Его неуверенность вызвала сочувствие у Николаса, и он умоляюще посмотрел на отца. Консул ответил Элвину предельно вежливо, но, когда тот ушел, губы Брэнда скривились. Никто не мог поставить под сомнение его лояльность к своей стране, и все же он считал себя рафинированным космополитом, вылепленным европейской культурой, – по сути, гражданином мира! Неудивительно, что наивная фраза Элвина вызвала у него усмешку.

В семь часов вечера Гарсиа, замечательно предвосхитив пожелание хозяина, объявил, что обед подан. В столовой их ждали два прибора, и, усевшись в разных концах длинного резного стола с горящим канделябром посередине, отец и сын приступили к первой трапезе в новом доме.

Погруженный в свои мысли и глубоко озабоченный переутомлением Николаса, консул ел молча. Но превосходная еда и отменное обслуживание, приятная полутьма прохладной комнаты принесли ему успокоение, развеяв все досады и огорчения этого дня. Тяжелым задумчивым взглядом сопровождая все движения дворецкого, он наконец приподнял завесу непроницаемой сдержанности:

– Вас зовут Гарсиа, как я понимаю?

– Да, сеньор.

– Вы всегда жили в Сан-Хорхе?

Гарсиа выпрямился с бесстрастным видом. В глубине его лишенных выражения глаз на мгновение вспыхнуло, отразившись, пламя свечей.