Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Артур добрался до дому только к семи часам. В своём душевном смятении он испытывал потребность быть одному и надеялся, что дома уже отужинали. Но ужин ещё не кончился. Когда он вошёл, все сидели за столом.

Баррас ликовал. Он побывал сегодня в Тайнкасле и привёз весть о новой победе над немцами. В сражении при Лоосе 26 сентября английская армия на западном фронте одержала блестящую победу, потеряв всего только пятнадцать тысяч человек. «Тайнкаслский Аргус» исчислял потери противника в девятнадцать тысяч убитых и раненых, семь тысяч пленных, сто двадцать пять захваченных пушек. «Северная звезда» немного перещеголяла «Аргус», насчитав двадцать одну тысячу убитых и раненых германцев и три тысячи пленных.

Баррас весь сиял радостным удовлетворением. Он одновременно и ел котлеты и громким, торжественным голосом читал вслух официальное сообщение в «Северной звезде». До войны Баррас никогда не покупал вечерней газеты, удовлетворяясь чтением «Таймс», теперь же он никогда не приходил домой без вечернего выпуска «Аргуса» или «Звезды», или даже и того и другой вместе. С газетой в руке он вскочил из-за стола и подошёл к противоположной стене, на которой висела большая карта, вся утыканная флажками союзных армий. Внимательно сверяя газету с картой, он передвинул с полдюжины флажков Соединённого королевства. Передвинул вперёд.

Артур исподтишка наблюдал за отцом, и вдруг у него мелькнула жуткая мысль. Отец его, Ричард Баррас, передвигавший флажки, показался ему каким-то собирательным образом тех, кто вызвал войну. Он, ликовавший от того, что захвачено несколько сот ярдов разрушенных окопов, и был в сущности виновником гибели этих тысяч людей.

Переколов флажки, Баррас принялся внимательно изучать карту. Он весь, с головой, ушёл в эту войну, растворился в ней; он был патриотом и жил в каком-то вихре, забыв обо всём. Он уже состоял в шести комитетах и намечался в члены Северной комиссии помощи беженцам. Телефон звонил с утра до вечера. Автомобиль вечно носился в Тайнкасл и обратно. А из «Файв-Квотерс» и «Глоба» добывался уголь и великолепно раскупался по цене сорок шиллингов за тонну без доставки.

Баррас вернулся к столу. Садясь, он украдкой покосился на Хильду, Грэйс и Артура, точно желая проверить, видели ли они манёвры с флажками. Затем с явным удовлетворением снова уткнулся в газету. Его прежняя озабоченность и замкнутость исчезли. Жилы на висках немного набухли, и видно было, как пульсировала в них кровь.

В нём замечалось смутное, почти лихорадочное возбуждение. Он напоминал больного, который вопреки предписаниям врача упорно остаётся на ногах, у которого неправильный обмен веществ и усилены все отправления организма.

Читая газету, он всё время барабанил пальцами по столу. Звук этот немного напоминал быстрое выстукивание кровли в шахте.

Несколько минут тишину нарушало лишь это частое постукивание пальцев. Затем произошла невероятная вещь.

Баррас дважды перечёл про себя какую-то заметку в газете и поднял голову:

– «Лорд Келл любезно предоставил свой дом в Лондоне под временный лазарет для раненых. Оборудование лазарета будет закончено через месяц. Уже идёт набор добровольных сестёр милосердия. Лорд Келл выразил пожелание, чтобы сестры по возможности набирались из жительниц Северного района…»

Баррас остановился и посмотрел на Хильду и Грэйс с ласковым и пристальным вниманием.

– А вы хотели бы поступить туда?

Артур так и прирос к стулу. Его отец, этот каменный оплот идеи семейного очага, неумолимая скала, о которую до сих пор разбивались все мольбы Хильды! Артур сильно побледнел. Чуть не с испугом метнул он взгляд на Хильду.

Хильда густо покраснела. Казалось, она не верила своим ушам. Она спросила:

– Ты это серьёзно говоришь, папа?

Он ответил все с тем же ласковым оживлением:

– А разве я когда-нибудь говорю не серьёзно, Хильда?

Краска отлила от лица Хильды так же быстро, как появилась. Она взглянула на Грэйс, которая сидела рядом с ней, широко открыв глаза и сгорая от нетерпения. Голос её дрожал от радости:

– Мы обе охотно поедем, папа.

– Что ж, отлично. – Баррас опять торопливо поднял газету. Очевидно, это было дело решённое. Хильда и Грэйс обменялись быстрым взглядом. Хильда сказала:

– Когда же нам можно будет ехать, папа?

Отец из-за газеты:

– Скоро, я полагаю. Вероятно, на будущей неделе. Завтра я в Тайнкасле увижусь с членом совета Личем. Потолкую с ним и всё устрою.

Пауза. Потом, с ударением:

– Я буду счастлив, зная, что хотя бы ты и Грэйс выполняете свой долг перед родиной.

Артур почувствовал, что у него вспотели ладони. Он хотел встать и выйти из комнаты, но не мог. Он упорно смотрел в тарелку. От волнения его, как всегда, начало тошнить.

Хильда и Грэйс вышли, и слышно было, как они бежали наверх, чтобы поговорить о происшедшем чуде. Тётя Кэрри ещё раньше ушла к матери. Артур снова сделал попытку встать, но ноги его отказывались служить. Он сидел как парализованный, скованный током враждебности, словно струившимся из-за газеты. Он ждал.

Как он и думал, отец опустил газету и заговорил:

– Меня очень радует готовность твоих сестёр послужить родине.

Артур вздрогнул. Целый океан чувств забушевал в его сердце. Когда-то там жила любовь. Теперь её сменил страх, недоверие, ненависть. Как произошла эта перемена? Он и знал это – и вместе не знал. Он устал от напряжения сегодняшнего дня, чувствовал, что как-то отупел, и ум у него мутился. Он глухо ответил:

– Хильде и Грэйс просто хочется уехать отсюда.

У Барраса пошли по лицу красные пятна. Он несколько повысил голос:

– Вот как! А почему же?

Артур отозвался равнодушно, как будто не думая о том, что говорит:

– Им уже стало невтерпёж тут оставаться. Хильда всегда ненавидела этот дом, а теперь и Грэйс тоже его ненавидит. После несчастья в «Нептуне». Я слышал на днях их разговор между собой. Они говорили о том, что ты сильно переменился. Хильда сказала, что ты живёшь как в лихорадке.

Баррас, казалось, пропустил эти слова мимо ушей. В последнее время он приобрёл способность отгораживаться от всего, что могло бы его потревожить, замечательную способность оставаться неприступным. Артуру он представлялся Пилатом, умывающим руки. Выждав некоторое время, он сказал ровным голосом:

– Меня беспокоит твоё поведение, Артур. Ты сильно изменился.

– Нет, это ты изменился.

– И не меня одного это беспокоит. Сегодня вечером я встретил Гетти в Центральном комитете. Она ужасно встревожена и огорчена твоим поведением.

– Ничем не могу ей помочь, – сказал Артур все с тем же горьким равнодушием.

Баррас продолжал с ещё большим достоинством:

– Об Алане упоминается в официальном сообщении. Гетти сказала мне, что они только что получили известие. Он представлен к кресту.

– Тем лучше для него, – отвечал Артур.

Теперь у Барраса побагровел уже не только лоб, но и уши и дряблая шея. Жилы на висках надулись и пульсировали. Он сказал громко:

– А у тебя нет желания сражаться за отечество?

– Я не хочу сражаться ни за отечество, ни за что-либо другое, – отвечал Артур сдавленным голосом. – Я никого не хочу убивать. Довольно уже убийств. Достаточно хорошее начало было положено в «Нептуне». Оно навсегда внушило мне отвращение к убийству. – Голос его вдруг зазвучал громко, пронзительно, истерически. – Понимаешь? Не случись этого, я бы, может быть, как другие, взял винтовку и пошёл воевать, щеголял бы в военной форме и высматривал, кого убить… Но я видел людей, погибших в шахте, и теперь я не успокоюсь… У меня было время подумать над этим, понимаешь? Было время подумать…

Он умолк, тяжело дыша. Он не решался посмотреть на отца, но чувствовал, что тот смотрит на него.

Долгая, мучительная пауза. Потом Баррас сделал привычный жест: неторопливо полез в левый карман жилета и выразительно посмотрел на часы. Артур слышал, как щёлкнула, захлопываясь, крышка, и что-то ненормальное, пугающее почудилось ему в жесте отца. Опять у него дела в Тайнкасле, какое-нибудь заседание Комитета, – одно из бесчисленных заседаний. И это его отец, который никогда не выходил по вечерам, сидел и слушал музыку Генделя в тиши своего дома! Его отец, который послал столько людей на смерть в «Нептуне».

– Надеюсь, тебе ясно, – сказал Баррас, вставая из-за стола, – что я могу обойтись в «Нептуне» без тебя. Подумай об этом. Может быть, тогда ты скорее решишься исполнить свой долг перед родиной.

Он вышел, захлопнув дверь. Через минуту-две до Артура донеслось гудение отъехавшего автомобиля.

У Артура тряслась губа, он дрожал всем телом, новый приступ слабости овладел им.

– Нет, он этого не сделает! – завопил он вдруг, словно обращаясь к пустой комнате. – Не сделает он этого!

В конце сентября Джо Гоулен как-то неожиданно для всех, рано утром, чуть свет, уехал из Слискэйля. Никто не знал, куда и зачем он скрылся, но у Джо были на то свои веские причины. Он тайно вернулся в Ерроу и отправился в Плэтт-Лэйн.

Шагая по переулку сырым осенним утром, он заметил необычное оживление на заводе Миллингтона. Из-за высокой ограды виден был недостроенный ещё длинный навес из рифлёного железа, а в воротах стоял грузовик, с которого снимали тяжёлое оборудование. Джо, крадучись, прильнул глазом к щели в заборе. Боже правый, ну и закипела же тут работа! Два новых токарных станка для машинного зала, сверлильный станок, новые изложницы и лотки. Рабочие все это выгружают и тащат, Портерфильд, мастер, чертыхается, а вот и Ирвинг выбежал из чертёжной с пачкой бумаг в руке. Джо с задумчивым видом отошёл от щели и направился в заводскую контору.

Ему пришлось бесконечно дожидаться в проходной, раньше чем его пустили к Миллингтону, но ни ожидание, ни недовольные взгляды Фулера, старшего секретаря, не обескуражили его. Он уверенно вошёл в кабинет.

– Это я, Джо Гоулен, мистер Стэнли, – сказал он, улыбаясь почтительно и доверчиво. – Вы, может быть, меня не помните. Вы обещали найти для меня местечко, когда я вернусь сюда.

Стэнли, сидевший без пиджака у заваленного бумагами стола, поднял голову и посмотрел на Джо. И лицо и фигура у Стэнли округлились, он был чуточку бледнее прежнего, волосы у лба поредели, и он начал лысеть, у него появилась какая-то вялость и раздражительность. Увидев Джо, он нахмурился; он узнал его сразу, но элегантность Джо привела его в некоторое недоумение: воспоминание о нём связывалось с воспоминанием о бумажной куртке, о слое грязи и копоти. Он сказал в замешательстве:

– Да, да, конечно, узнал. Вы что же, не имеете работы?

– Да, сэр, – против улыбки Джо, все такой же почтительной, устоять было невозможно, и Стэнли невольно слегка улыбнулся в ответ. – Дела мои всё это время шли очень недурно, но захотелось перемены, а меня всегда тянуло обратно к вам, вот я и пришёл.

– Так, – сухо сказал Стэнли. – Но, к сожалению, нам сейчас пудлинговщики не требуются. А почему же вы не в армии? Такому крепкому парню, как вы, следовало бы быть на фронте.

Сияющее лицо Джо затуманилось безутешной грустью. (Он предвидел это затруднение и не имел ни малейшего намерения идти на фронт.) Он отвечал, не задумываясь:

– Меня дважды забраковали, сэр. Бесполезно снова идти. Это из-за колена, сэр: связки или что-то в таком роде. Должно быть, я растянул их, занимаясь боксом.

У Стэнли не было оснований думать, что Джо лжёт. Помолчав, он спросил:

– А чем вы занимались с тех пор, как ушли от нас?

И, глазом не моргнув, Джо ответил скромно:

– Работал на постройке в Шеффильде. Служил десятником, у меня под началом было тридцать с лишним человек. Но нигде как-то не хотелось устраиваться прочно с тех пор, как я ушёл с вашего завода. Я всё время надеялся, что вы, как обещали тогда, дадите мне местечко у себя.

Снова пауза. Миллингтон взял со стола линейку и нетерпеливо вертел её в руках. Голова у него была занята делами, проектами, договорами. Вдруг у него мелькнула одна идея. Он нашёл её превосходной. Подобно большинству тупых людей, занимающих ответственное положение, он был весьма высокого мнения о своей сообразительности, или, как он называл это, о своей способности быстро принимать решения. И сейчас он чувствовал, что такое решение уже у него созрело. Он бегло посмотрел на Джо: покровительственно и с большим достоинством.

– У нас тут некоторые перемены. Вам это известно?

– Нет, мистер Стэнли.

Миллингтон разглядывал линейку с видом усталым и вместе победоносным.

– Завод наш работает на оборону, – объявил он, наконец, внушительным тоном. – Мы готовим ручные гранаты, шрапнель, оболочки для восемнадцатифунтовых снарядов.

Устал Стэнли или не устал, а основания торжествовать у него имелись. Его завод, наконец, занял видное место в стране. За последние годы сбыт сильно пошатнулся, прежние рынки исчезли, а новые трудно было найти. Пришлось уволить множество рабочих. И «Народный клуб» стал уже чуточку менее «народным». Несмотря на добросовестные усилия Стэнли, похоже было на то, что завод в конце концов придётся закрыть.

Но сразу же после объявления войны мистер Клегг, отдуваясь, притащился к Стэнли. Старый Клегг теперь сильно страдал от астмы, очень одряхлел и опустился, но на этот раз его осенило свыше.

– Дело наше кончено, и у нас остался только один шанс, – заявил он хозяину с грубой прямолинейностью. – Началась война, сбывать наши вагонетки и болты в Англии теперь будет так же трудно, как в какой-нибудь Гренландии. Но зато потребуются снаряды, сотни тонн снарядов, больше, чем могут дать все арсеналы британского королевства. За это дело надо ухватиться, мистер Стэнли, и поскорее перейти на новое производство. Если мы этого не сделаем, то через полгода прогорим. Ради бога, давайте обсудим это, мистер Стэнли.

Они обсудили это, то есть старый Клегг прохрипел свои планы в уши оторопевшему Стэнли. Завод в таком виде, как есть, лишь с некоторыми добавлениями, годится для нового производства. У них есть литейный цех, машинный цех, четыре печи и одна вагранка; все это, правда, не приспособлено для производства крупного военного снаряжения, но можно будет заняться мелким – шрапнелью, шрапнельными пулями, ручными гранатами и небольшими бомбами. Как с чувством заметил Клегг, это такой товар, что и прибыль им принесёт, и поможет Англии выиграть войну.

Этот последний довод воспламенил патриотические чувства Стэнли и решил вопрос. Стэнли одобрил мысль Клегга, реализовал все средства, поставил шесть новых плавильных печей и ещё одну вагранку. Завод Миллингтона начал изготовлять снаряды и, впервые после пяти лет, буквально ковать деньги, как будто там отливали не шрапнель, а золотые соверены. Это оказалось до смешного легко, у Стэнли от этой лёгкости просто дух захватывало. Одно государственное учреждение с лихорадочной быстротой откликнулось на его предложение, заказав полмиллиона бомб по цене три тысячи пятьдесят фунтов за десять тысяч. На шрапнель спрос был усиленный, постоянный, её продавали по сто, двести, триста тонн в неделю. У Стэнли имелась уже целая пачка договоров. Он оборудовал завод формами для отливки оболочек восемнадцатифунтовых снарядов и токарными станками. Заводы, где оболочки начинялись, требовали, вопили о материале, так что завод Стэнли не успевал их снабжать.

Вот почему Стэнли с такой важностью посмотрел на Джо. Он сделал быстрый решительный жест.

– Вы, пожалуй, являетесь в подходящий момент, Гоулен. У нас не хватает рабочих рук, главным образом, из-за того, что все уходят в армию. Я никогда не задерживаю тех, кто хочет идти на войну. Как раз сейчас ушёл Гьюс, мастер литейного цеха, и мне нужен человек на его место. Мистер Клегг не может этим заняться. Он совсем ослабел за последнее время, и мне пришлось взять на себя часть его обязанностей. Но в цеху мне нужен надсмотрщик, не могу же я находиться одновременно в трёх местах. И я почти решил взять вас на испытание. Шесть фунтов в неделю и месячный испытательный срок. Что вы скажете на это?

У Джо заблестели глаза, предложение было гораздо заманчивее, чем он рассчитывал. Он едва мог скрыть свою радость.

– Скажу: согласен, мистер Стэнли, – выпалил он. – Только дайте мне возможность показать, на что я способен.

Воодушевление Джо, видимо, было приятно Миллингтону.

– В таком случае, идёмте. – Он встал. – Я вас провожу к Клеггу.

Клегга они нашли в цеху, где он распоряжался установкой новых опок. Он выглядел больным, опирался на палку, в седых усах застряли сгустки мокроты. Он не помнил Джо, но по предложению Стэнли повёл его в литейную. Имея уже некоторый опыт, Джо с первого взгляда убедился, что он с этой работой справится. Котлов было всего шесть, а процесс производства очень прост: чугун и свинец, к которым примешивали двенадцать процентов сурьмы, чтобы придать им твёрдость, подогревались снизу, и расплавленная масса вливалась в формы. Джо делал вид, что внимательно слушает бессвязные объяснения мистера Клегга, а между тем его живые глаза обегали все вокруг, в том числе и сорок человек, которые работали в красном блеске пламени, наполняя котлы, выпуская массу в формы, выключая печь, отвозя после отливки готовые гранаты, похожие на маленькие незрелые ананасы. «Разок посмотрю – и буду знать все от начала до конца», – говорил он себе.

– Главное – нужно уметь подтягивать людей и добиваться высокой выработки, – заметил Стэнли. Он вслед за ними пришёл в цех.

Джо сказал с спокойной уверенностью:

– Можете на меня положиться, мистер Стэнли. Я хорошо присмотрю за всем.

Мистер Стэнли кивнул головой и вышел вместе с Клеггом.

И вот Джо принялся, по его собственному выражению, «присматривать за всем». С самого начала он дал всем почувствовать, что в цеху хозяин – он. Он никогда раньше не имел возможности командовать другими, но чувствовал себя созданным для такой роли. Он не обнаруживал никакой неуверенности, никаких сомнений, был бодр и весел. Он с головой ушёл в работу, носился повсюду, следя за смешиванием, за плавкой, за отливкой, и у него всегда было наготове одобрительное слово или заряд сочной ругани.

К концу первого же месяца выработка в литейной явно увеличилась, и Миллингтон был доволен. Он поздравил себя мысленно с принятым решением и, вызвав Джо в кабинет, похвалил его и утвердил в должности. Джо, разумеется, не щадя сил, угождал хозяину. Стоило Миллингтону прийти в мастерскую, как Джо начинал вертеться подле него, выставляя напоказ то, что сделано, или высказывая свои соображения, или придумывая какое-нибудь новое улучшение, проявляя усиленную хлопотливость и энергию. Употребляя собственное выражение Джо, он «здорово подлизывался» к хозяину, и Стэнли, который в силу своего темперамента терялся и падал духом под натиском спешной работы, начинал приходить к убеждению, что Джо – энергичный и дельный малый.

По вечерам Джо сидел дома. Сначала у него мелькнула мысль снова поселиться в семействе Сэнли. Но это только в первый момент. У него было много причин не возвращаться на Скоттсвуд-род и не возобновлять старых связей. Он считал, что теперь, наконец, он на верной дороге: завод работал вовсю, деньги так и текли, в воздухе чувствовалось возбуждение и перемены. По рекомендации Сима Портерфильда, заведующего машинным отделением, он снял комнату в доме № 4 на Бич-род, у миссис Кальдер, почтенной и пожилой женщины, весьма сухощавой и жилистой, которая, как надеялся Джо, приняв во внимание её возраст, респектабельность и блеск её линолеума, не станет, вероятно, искушать добродетель жильца и таким образом разрушать его виды на будущее.

Проходили месяцы, и Джо всё более и более сосредоточивал внимание на главной своей цели. И чем более он на ней сосредоточивал внимание, тем зорче следил за машинным отделением и Симом Портерфильдом. Сим был невысокий, молчаливый человек с желтовато-бледным лицом и чёрной бородой, страстный игрок в палет[49]49
  Метание железных дисков.


[Закрыть] и муж набожной и сварливой жены. Его молчаливость создала ему репутацию «философа», он состоял членом Ерроуского фабианского общества[50]50
  Правые реформисты.


[Закрыть] и вечно корпел над сочинениями Карла Маркса, которые были не под силу его неповоротливому уму. Он не пользовался популярностью среди рабочих, не любил его и Стэнли, отчасти подозревавший Сима в том, что он «социалист». А между тем Сим был хороший человек. Именно он принял Джо на работу в тот памятный день, семь лет тому назад, и первый дал ему возможность выдвинуться на заводе.

Естественно, Джо был «дружен» с Симом, мирился с его скучным обществом, отказывался от более лёгких развлечений в субботние вечера для того, чтобы сопровождать Сима на площадку, где шла игра в палет и металлические кольца летели в липкую глину. Ещё естественнее, что Джо тратил много времени на наблюдение за Симом, придумывая всякие остроумные способы «подкопаться» под него. Препятствием служило примерное поведение Сима. Он никогда не пил больше одной кружки пива, не обращал внимания на женщин и за всю жизнь не утащил из мастерской ни дюйма железа, ни единой гайки. Джо уже начинал думать, что никогда ему не удастся запутать в чем-нибудь Сима, но однажды вечером, когда он в сгущавшейся темноте выходил с завода, какой-то незнакомый человек украдкой сунул ему в руки несколько прокламаций и скрылся на Плэтт-Лэйн.

У ближайшего уличного фонаря Джо равнодушно взглянул на ещё липкие листки:

Товарищи! Пролетарии всех стран! Долой войну! Не допускайте, чтобы те, кому война выгодна, совали вам в руки ружья и посылали убивать германских рабочих! Вспомните, как они поступают с вами, когда вы бастуете, требуя прожиточного минимума. Они не смогут вести эту войну без вас. Так прекратите же её! Германский рабочий хочет воевать не более, чем вы; не давайте делать из вас пушечное мясо. Рабочие заводов, изготовляющих снаряды, бросайте работу! Капиталисты продают Германии британские пушки. Долой капитализм! Долой войну!..

Джо сразу увидел, что это за литература, и хотел уже бросить листки в канаву.

Но вдруг его осенила одна мысль. Он бережно сложил листки и спрятал их в бумажник, затем, слабо усмехаясь, пошёл домой.

На следующий день он был как-то особенно благодушно настроен, шмыгал всё время в машинное отделение и обратно, завтракал вместе с Симом (сидевшим без куртки) в уголку столовой; затем, внезапно приняв серьёзный вид, отправился в контору и заявил, что ему нужно поговорить с самим Миллингтоном. И очень долго пробыл у Стэнли в запертом кабинете.

В шесть часов вечера, когда проревел гудок и рабочие, торопливо напяливая куртки, высыпали из машинного зала, Стэнли, Клегг и Джо встали у дверей. Лицо Миллингтона пылало гневом. Когда мимо проходил Сим, он поднял руку и остановил его.

– Портерфильд, вы на моём заводе сеете смуту!

– Что? – переспросил ошеломлённый Сим.

Все обернулись, чтобы увидеть, в чём дело.

– Не отпирайтесь! – голос Стэнли дрожал от ярости. – Мне всё известно. Вы с вашим проклятым Марксом… Я мог бы и раньше догадаться об этом…

– Я ничего не делал, сэр, – задыхаясь, пробормотал Сим

– Вы бесстыдный лгун! – загремел Стэнли. – Вас видели когда вы распространяли прокламации! А что у вас в этом кармане? – Он вытащил пачку бумажек из кармана расстёгнутой куртки Сима. – Так это – ничего? Призывы к мятежу? На моём заводе! Вы уволены! Ступайте и получите расчёт у мистера Добби и чтобы я больше не видел вблизи завода вашу физиономию германского агента.

– Но, послушайте, мистер Миллингтон… – дико вскрикнул Сим.

Всё было тщетно. Стэнли уже повернул ему спину и величественно удалялся с Джо и Клеггом. Сим тупо уставился на одну из прокламаций, валявшуюся на полу, поднял её, словно во сне, и стал читать. Пять минут спустя, когда он, шатаясь, выходил из ворот, его уже там ожидала толпа мужчин. Поднялся злобный рёв. Кто-то завопил:

– Вот он, проклятый немецкий агент! Вот этот ублюдок, ребята! Мы ему зададим перцу!

Они тесным кольцом окружили Сима.

– Оставьте меня. – Сим тяжело дышал, его смешная бородка задорно торчала вверх. – Говорю вам, я ничего не сделал.

Вместо ответа стальной болт угодил ему в ухо. Он слепо взмахнул кулаками. Но получил страшный удар ногой в пах. Он упал на колени, перед глазами от боли плавал красный туман. «Германский агент! Грязная свинья!..» Туман гуще, темнее. Последняя, острая как нож, боль от пинка в грудь сапогом, подбитым железом. Потом – чёрная тьма.

Три недели спустя Джо навестил Сима. Сим лежал в постели: правая его нога была в лубках, грудь облеплена пластырями, на лице застыло ошеломлённое выражение.

– Господи Иисусе! – Джо чуть не заплакал. – Сим, никогда бы я не поверил!.. Меня эта история просто убила. И подумай только, они взяли да и назначили меня на твоё место! О боже, Сим, зачем ты это сделал?!

Раньше чем уйти, Джо предусмотрительно оставил на столе вырезку из «Ерроуских новостей» под заголовкам «Рабочие-британцы проучили гадину». Заметка кончалась словами: «Мистер Джозеф Гоулен в настоящее время назначен заведующим литейным и машинным цехом на военном заводе Миллингтона». Сим прочёл это безучастно через свои узкие очки, потом с тем же деревянным лицом взял со столика книгу. Но он не мог как следует понять Маркса.

С этих пор акции Джо сильно поднялись: он заслужил расположение хозяина и пользовался на заводе громадным авторитетом. Затем наступило то памятное утро понедельника, когда Стэнли приехал поздно, несколько расстроенный сообщением по телефону, что Клегг заболел и не может быть сегодня на заводе. Джо был уже в конторе – под предлогом, что ему вместе с Стэнли необходимо просмотреть контрольные ведомости.

Но Стэнли имел загнанный вид и был в одном из тех припадков раздражительности, которыми у него сопровождалась всякая спешка. Можно было подумать, что на нём одном держатся громаднейшие предприятия. Он долго возился, расстёгивая пальто и развязывая кашне, и, наконец сняв перчатки и повесив кашне, крикнул Фулеру, чтобы тот позвал ему Добби, кассира. Затем, пощупав боковой карман пальто, сделал жест досады.

– Ах, чёрт возьми, я забыл дома корешки чеков! – Он обернулся к Джо и поерошил себе волосы. – Будьте так добры, садитесь в автомобиль и съездите за ними в «Хиллтоп». Попросите Лауру… то есть миссис Миллингтон или кого-нибудь из горничных дать вам длинный конверт, который я, вероятно, оставил в столовой на столе, а может быть, в передней. Скорее бегите, пока Доддс не уехал.

Джо кинулся исполнять поручение. Он вышел из конторы во двор, где автомобиль Стэнли стоял, готовый отъехать, с ещё работавшим мотором. Джо объяснил шофёру Доддсу, в чём дело, и через мгновение они уже мчались в «Хиллтоп».

Утро было холодное, но прекрасное, в воздухе ощущалась бодрящая свежесть. Джо сидел рядом с Доддсом, и ветер от быстрой езды разрумянил ему щеки. В нём ширилось гордое сознание своих способностей, своего все возраставшего значения в окружающем мире. Когда автомобиль приехал в «Хиллтоп», расположенный в двух милях от завода, и по полукруглой аллее подкатил к дому Миллингтонов, обширной вилле в новейшем вкусе, с площадкой для гольфа перед окнами, он выпрыгнул, взбежал по ступеням и нажал кнопку звонка.

Открыла нарядная горничная. Он фамильярно улыбнулся ей, – Джо не пренебрегал ничьим расположением.

– Я с завода, – объявил он ей. – Мне нужно видеть миссис Миллингтон.

Девушка проводила его в приёмную, где он, стоя у жарко топившегося камина, насторожённо ждал. Кресла здесь были глубокие, видно было, что, сидеть в них очень удобно, но Джо счёл более безопасным остаться на ногах. Ему понравилась эта комната, комфортабельная, оригинально убранная, с одной-единственной картиной на стене.

Джо решил, что картина – «первоклассная». И он достаточно уже понимал, чтобы оценить по достоинству старинную мебель.

Затем появилась Лаура. Она медленно сошла по ступенькам, холодная, элегантная и в своём голубовато-сером платье с белым воротником и манжетами. С отсутствующим видом она бросила на Джо беглый ничего не выражавший взгляд и спросила:

– Да?

При всей своей самоуверенности Джо смутился. Он бессвязно пробормотал:

– Я приехал за бумагами. Мистер Миллингтон забыл их на столе, где завтракал.

– Ах, да. – Она стояла в полуоборот, глядя на него с чем-то вроде любопытства, и Джо покраснел до корней волос, не зная, что делать, и чувствуя, что его рассматривают. Непривычное смущение, которое он проклинал, сослужило ему, однако, службу, так как Лаура вдруг слегка усмехнулась, усмешкой скучающей женщины, уступающей минутному капризу.

– Я вас, кажется, где-то видела раньше? – спросила она.

– Я имел честь танцевать с вами однажды, миссис Миллингтон, – пролепетал Джо. – В клубе.

– Ах, да. – Она кивнула головой. – Теперь вспоминаю.

Джо почтительно усмехнулся. Он уже оправился от смущения.

– Я-то во всяком случае не забыл этого, миссис Миллингтон. Такие вещи не забываются.

Лаура продолжала с некоторым интересом рассматривать его. Он и в самом деле был очень красив в своём новом синем костюме, с этим слабым румянцем на щеках, с улыбкой, открывавшей крепкие белые зубы, кудрявый и темноглазый.

– Стэнли как-то недавно говорил о вас, – сказала она, словно размышляя. – Вы идёте в гору. – Она помолчала. – Вы тот молодой человек, дама которого в клубе устроила сцену. – Она усмехнулась своей холодной, немного насмешливой улыбкой. – Или я ошиблась?

Джо поспешно опустил глаза, чувствуя, что она видит его насквозь и потешается над ним.

– С тем всё покончено, – сказал он отрывисто.

Она с минуту помолчала.

– Ну, хорошо, пойду за бумагами. – Она направилась к двери, но по дороге обернулась все с тем же безразличным видом. – Не хотите ли чего-нибудь выпить?

– Я, собственно, не пью ничего, – сказал он. – Особенно по утрам. Видите ли, я решил выбиться в люди.

Как будто не слыша, она взяла графин с орехового шкафчика, в котором хранилось все нужное для коктейля, и смешала виски с содой. Потом вышла из комнаты.

Джо ещё не допил своего стакана, когда Лаура воротилась. Вручая ему бумаги, она заметила:

– Так, значит, вы хотите выйти в люди, а?

– Ну, разумеется, миссис Миллингтон, – подтвердил он с почтительной готовностью.

Наступила пауза, во время которой Лаура с скучающим видом смотрела в огонь. А Джо молча рассматривал её. Лаура не была красива. Лицо очень бледное, под глазами голубоватые тени, белки глаз не чистые. У неё были самые обыкновенные чёрные волосы, ничем не замечательная фигура, – красивая, но не бросающаяся в глаза. Ноги её не отличались стройностью, а бедра были несколько широки. Но Лаура была удивительно изящна, не просто элегантна в обычном смысле слова, а безукоризненно изящна. Одета она была с тонким вкусом, волосы и руки обличали тщательный уход. Все с тем же немым восхищением Джо отметил про себя изумительную опрятность Лауры и невольно подумал о том, какое у неё, должно быть, чудесное бельё.