Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Артур взломал следующий ящик. Дух мщения владел им. Ему нужны были не эти свидетельства о богатстве, а нечто большее. Он был убеждён в том, что план, план старых выработок «Нептуна», лежит где-то здесь. Он знал своего отца, закоренелого собственника. И как ему это раньше не пришло в голову? Отец никогда не уничтожал документов и бумаг; для него было мучительно, просто физически невозможно это делать. Значит, если письмо Роберта Фенвика не лжёт и план существует, то он здесь.

Ящик за ящиком, перерытые, летели на пол. Наконец-то, в последнем, нижнем, – тонкий, свёрнутый трубкой пергамент, очень загрязнившийся и незначительный на вид. Совершенно незначительный.

Громкий крик вырвался у Артура. Вспыхнув от нервного волнения, он разложил карту на полу и, встав на колени, стал её рассматривать. Сразу видно было, что старые выработки, чётко показанные на этом плане, тянутся параллельно нижним этажам Дэйка и отстоят от них не более, чем фута на два. Артур всмотрелся ещё внимательнее своими ослабевшими в тюрьме глазами. И различил на полях какие-то маленькие чертежи и расчёты, сделанные рукой отца. Это было последним, окончательным доказательством вины, последней каплей в чаше преступлений.

Артур поднялся с колен и не спеша свернул план. Все построение этого грандиозного обмана встало теперь перед его измученным взором. Он стоял посреди «священной» комнаты, крепко сжимая в руках план, глаза его горели, с лица ещё не сошла бледность, печать тюрьмы. И словно под влиянием мысли о том, что он, осуждённый, держит в руках доказательство вины отца, словно забавляясь такой парадоксальностью человеческой справедливости, он усмехнулся бледными губами. Приступ истерического смеха потряс его. Ему хотелось все громить, жечь, разрушать; хотелось разорить всю эту комнату, сорвать со стен картины, выбить окна. Он жаждал возмездия и справедливости.

С большим трудом овладев собой, он вышел из кабинета и спустился вниз. В передней остановился, ожидая, устремив глаза на входную дверь. Время от времени он с лихорадочным нетерпением поглядывал на высокие часы в футляре, прислушиваясь к медленному неумолимому ритму уходящих секунд. Но вот он вздрогнул: когда стрелки показывали тридцать пять минут первого, к дому подъехал автомобиль, послышались торопливые шаги. Дверь распахнулась, и в переднюю вошёл его отец. Мгновение полной неподвижности. Глаза отца и сына встретились.

У Артура вырвался не то вздох, не то рыдание. Он едва узнал отца. Перемена в Баррасе была просто разительна. Он очень отяжелел, располнел, жёсткие линии его фигуры стали рыхлыми, расплывчатыми. Одутловатые щеки, отвислое брюшко, складка жира над воротником и вместо прежней застывшей уравновешенности – суетливое оживление. Все у него было в движении: руки вертели и перебирали пачку газет; глаза шныряли во все стороны, стараясь увидеть всё, что можно, душа жадно, деятельно отзывалась на все жизненные развлечения, тривиальные и ничтожные. И вдруг разрушительной молнией поразила Артура мысль, что вся эта искусственная деятельность вызвана стремлением утвердить настоящее, отвергнуть прошлое, не думать о будущем; что это – последние результаты разложения.

Он продолжал стоять на том же месте, спиной к лестнице, когда отец вошёл в переднюю. Некоторое время оба молчали.

– А, ты вернулся, – вымолвил, наконец, Баррас. – Вот неожиданное удовольствие!

Артур не ответил. Он наблюдал за отцом, который подошёл к столу, положил на него газеты и какие-то пакетики, болтавшиеся у него на руке. Передвигая и раскладывая все эти вещи на столе, Баррас заговорил:

– Тебе, конечно, известно, что война все ещё продолжается. Я своих убеждений не изменил. И ты знаешь, что мне здесь бездельники не нужны.

Артур сказал глухо:

– Я не бездельничал, я сидел в тюрьме.

Баррас издал короткое восклицание, все ещё переставляя вещи на столе.

– Ты сам предпочёл тюрьму, – не так ли? И если ты не одумаешься, то легко можешь опять угодить туда. Тебе это понятно или нет?

– Мне теперь очень многое стало понятно. Тюрьма хорошо помогает во всём разобраться.

Баррас перестал возиться с пакетами, искоса метнул взгляд на Артура. Начал ходить по передней взад и вперёд. Вынул свои красивые золотые часы и посмотрел на них. Наконец, сказал с проблеском враждебности:

– После завтрака у меня деловое свидание. Вечером – два заседания. Сегодня у меня очень трудный день. И мне, право, некогда терять с тобой время, я слишком занят.

– Слишком заняты подготовкой победы, отец? Это вы хотели сказать?

У Барраса лицо налилось кровью. На виске сразу заметно вздулись жилы.

– Да! Если тебе угодно так ставить вопрос, – я делаю, что могу, для того, чтобы мы выиграли эту войну.

Крепко сжатые губы Артура злобно искривились. Мощный прилив непосредственного чувства захлестнул его.

– Не удивительно, что вы горды собой. Вы патриот. Все вами восхищаются. Вы заседаете в комиссиях, ваше имя упоминается в газетах, вы произносите речи о славных победах, когда тысячи людей лежат убитые в окопах. А тем временем вы куёте деньги, тысячи, десятки тысяч фунтов, выжимая все соки из рабочих «Нептуна», и вопите, что это делается для Короля и Отечества, тогда как на самом деле делаете это для себя самого. Да, вот как обстоит дело. – (Его голос звучал всё громче.) – Вам всё равно, что люди умирают. Вы думаете только о себе.

– Во всяком случае, я до тюрьмы не докачусь, как другие, – заревел Баррас.

– Как знать! – Артур тяжело дышал. – Похоже на то, что вы скоро там будете. Я не собираюсь отбывать наказание вместо вас.

Баррас, быстро шагавший по передней, круто остановился. Он даже рот разинул.

– Что такое? – воскликнул он тоном крайнего изумления. – С ума ты сошёл, что ли?

– Нет, – возразил Артур запальчиво. – Не сошёл, хотя легко мог сойти.

Баррас уставился на него, затем пожал плечами, как бы говоря, что Артур безнадёжен. Он снова вынул часы, все тем же суетливым жестом, и взглянул на циферблат своими небольшими, налитыми кровью глазами.

– Я должен идти, – сказал он невнятно. – У меня назначено важное деловое свидание после завтрака.

– Нет, не уходите, – остановил его Артур. Он дошёл уже до со стояния белого каления, сжигаемый той ужасной правдой, которую узнал.

– Что… – Баррас с багровым лицом отступил к лестнице.

– Выслушайте меня, отец, – сказал Артур. Голос его жёг как огонь. – Я теперь все знаю относительно катастрофы в руднике. Роберт Фенвик перед смертью написал записку. Она у меня. Я знаю, что виноваты во всём были вы.

Баррас заметно вздрогнул. Казалось, на него внезапно напал страх.

– Что ты говоришь?!

– Вы слышали, что я сказал.

В первый раз во взгляде Барраса проскользнуло виноватое выражение.

– Ложь! Я это категорически отрицаю.

– Можете отрицать. Я нашёл план старой шахты.

Лицо Барраса страшно налилось кровью, жилы на шее потемнели и вздулись. Он покачнулся и инстинктивно опёрся о стол.

– Ты сумасшедший, – пробормотал он, заикаясь. – Ты лишился рассудка. Я не желаю тебя слушать.

– Вам следовало бы вовремя уничтожить план, отец.

Барраса вдруг покинуло самообладание. Он закричал:

– Что ты понимаешь в этом? С какой стати мне что-нибудь уничтожать? Я не преступник. Я поступал так, как считал нужным. И не желаю, чтобы ко мне приставали с этим. Все это кончено. У нас война… Мне надо к двум часам ехать по делу… на заседание.

Совершенно задыхаясь, все с тем же потемневшим, налитым кровью лицом, он ухватился за перила и сделал попытку пройти мимо Артура.

Артур не двинулся с места.

– Что же, идите на своё заседание. Но я теперь знаю, что это вы убили тех людей. И я постараюсь, чтобы они были отомщены.

Все тем же захлёбывающимся, возбуждённым голосом Баррас продолжал:

– Мне надо платить всем жалованье. Мне надо сделать копи доходными. Я должен использовать все возможности так, как это мне удаётся. Все мы только люди. Все ошибаемся. У меня были самые лучшие намерения. Это всё кончено, все позади. Следствия нельзя производить вторично. Мне нужно позавтракать и к двум быть на заседании…

Он сделал привычный торопливый жест, нащупывая карман, чтобы достать часы. Но, не найдя кармана, тут же забыл об этом и как потерянный смотрел на Артура.

У Артура сжалось сердце. Ведь это его отец, и он его любил когда-то. Но голос его был бесстрастен как голос человека, отрешившегося от личных чувств.

– В таком случае я передам план куда следует. Вы не можете помешать мне сделать это.

Баррас сжал лоб руками, как будто хотел успокоить биение крови.

– Право, не понимаю, о чём ты тут толкуешь, – промычал он невнятно. – Ты забываешь, что у меня заседание. Мне ещё надо умыться, позавтракать. К двум… – Он таращил глаза на Артура с каким-то ребяческим недоумением. Конвульсивным движением вытащил часы. Посмотрел на них хмуро, с сердитым выражением, потом торопливо сделал несколько шагов и, пройдя мимо Артура, стал подниматься по лестнице.

Артур всё стоял в передней, с вытянувшимся, словно сразу похудевшим лицом. Он ощущал внутреннюю пустоту и безнадёжность. Он пришёл сюда, готовый сражаться, отчаянно бороться за свои убеждения, требовать справедливости. И вот – никакого сражения, никакой борьбы, никакой справедливости. Нет, правда не восторжествует. Он никуда не передаст план. Слишком жалка была эта оболочка, оставшаяся от того, кто некогда был человеком, от его отца. Сгорбившись, он прислонился к перилам; он чувствовал себя раздавленным лицемерной, безжалостной жизнью. Глубокий вздох вырвался из груди. Он слышал движение отца наверху: неровные и быстрые движения, гулкие шаги. Он услышал звук льющейся воды. Потом, в ту минуту, когда он повернулся с намерением уйти из дому, вдруг послышался стук, как будто упало что-то тяжёлое. Он снова повернулся к лестнице, прислушиваясь. Все тихо. Ни звука больше не слышно. Он бросился наверх. С другой стороны спешила уже и тётя Кэрри. Оба добежали до ванной и забарабанили в дверь. Ответа не было. Тётя Кэрри испуганно взвизгнула. Тогда Артур налёг на дверь и ворвался в ванную.

Ричард Баррас лежал на полу с наполовину намыленным лицом, ещё сжимая в руке мыло. Он был в сознании, но тяжело дышал. Его разбил паралич.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

25 ноября 1918 года. Ясный солнечный день. Надшахтные сооружения «Нептуна» купаются в ярком свете, очертания копров расплываются в воздухе, вращающиеся шкивы мелькают сверкающей радугой. Клубы пара, похожие на вату, поднимаются из машинного отделения и нимбом нависают над шахтой.

Артур Баррас, шедший быстро по Каупен-стрит, видел все – и яркий блеск солнца над шахтой, и радужное сияние шкивов, и облака пара, венцом окружавшие шахту. Он наслаждался этим сиянием дня, затопившим «Нептун», думал о будущем, о себе и улыбался.

Нет, просто невероятным кажется, что он снова счастлив, что упорное, зловещее влияние шахты рассеялось, преобразилось во что-то удивительно-прекрасное. Как он терзался сомнениями и страхом, как страдал в эти годы войны! Да, страдал. Он считал, что жизнь его разбита. А теперь перед ним светлое, лучезарное будущее, результат всех его страданий, награда за них.

Он прошёл через открытые ворота и лёгким, бодрым шагом пересёк двор, мощённый асфальтом. Артур был одет просто и хорошо – серый костюм, стоячий воротничок с отогнутыми углами, синий с белым галстук бабочкой. Он выглядел старше своих двадцати шести лет, несмотря на сохранившееся до сих пор выражение юношеской стремительности.

Армстронг и Гудспет стоя ожидали его в конторе. Он поздоровался с ними кивком головы, повесил шляпу за дверью, пригладил свои мягкие белокурые волосы, уже редевшие на макушке, и сел за стол.

– Ну, теперь всё устроено, – сказал он. – Вчера Бэннерман оформил последние документы.

Армстронг откашлялся.

– Я, конечно, очень рад, – начал он подобострастно. – И желаю вам всяческого успеха, сэр. Почему бы и нет? В прежние времена у нас на «Нептуне» всё шло хорошо.

– А в будущем пойдёт несравненно лучше, Армстронг.

– Да, сэр, – Армстронг остановился и украдкой бросил быстрый взгляд на лицо Артура.

Последовала короткая пауза. Артур откинулся на спинку стула.

– Я хочу вам сказать несколько слов для того, чтобы между нами с самого начала всё было ясно. Вы привыкли, чтобы здесь распоряжался мой отец, а теперь он болен, и вам придётся привыкать к работе со мной. Это первая перемена, но она будет не единственная. Будут и другие, множество других. Теперь для этого наступил подходящий момент. Война окончилась, и больше войн не будет. Как бы различны ни были наши взгляды во время войны, мир не вызовет никаких разногласий. Мы дождались мира и будем его поддерживать. Мы перестали разрушать. Слава богу, можно теперь для разнообразия заняться и перестройкой. Вот этим-то мы и займёмся здесь, в «Нептуне». У нас будет безопасный рудник, где не придётся опасаться новой катастрофы. Понимаете? Безопасный рудник. Для всех будут созданы хорошие условия. И чтобы доказать вам, что намерения мои серьёзны… – Он сделал паузу. – Сколько вы получаете, Армстронг? Четыреста, не так ли?

Армстронг покраснел и потупил глаза.

– Да, четыреста, – ответил он. – Если вы находите, что это слишком много…

– А вы, Гудспет? – спросил Артур.

Гудспет засмеялся своим отрывистым, равнодушным смехом.

– Я вот уже три года сижу на двухстах пятидесяти – и не с места. Мне, видно, не дождаться повышения.

– Ладно, теперь дождётесь, – возразил Артур. – С первого числа этого месяца вы, Армстронг, будете получать пятьсот, а вы, Гудспет, триста пятьдесят.

Армстронг покраснел ещё сильнее. Он пробормотал с благодарностью:

– Это удивительно благородно с вашей стороны.

– Да, верно, – подтвердил и Гудспет, в тусклых глазах которого наконец-то появился блеск.

– Значит, решено. – Артур торопливо поднялся. – Вы оба будете мне нужны сегодня. В одиннадцать приедет из Тайнкасла мистер Тодд. Надо произвести полный осмотр рудника. Понимаете?

– Да, разумеется, мистер Баррас, – с готовностью отозвался Армстронг и вышел вместе с Гудспетом. Артур остался один в конторе. Он подошёл к окну и некоторое время стоял, глядя на залитый солнцем двор перед шахтой; по двору взад и вперёд сновали рабочие, по рельсам катились вагонетки, щёголем маневрировал паровоз. Глаза Артура расширились, выдавая радостное волнение. Он подумал: «Я страдал недаром. Теперь я им докажу… Наконец-то судьба мне улыбнулась».

Он воротился к письменному столу, сел и вынул из верхнего левого ящика папку со счетами и накладными. В этих документах не было для него ничего нового, большинство из них он помнил чуть не наизусть, но возмущение, которое они в нём вызывали, не улеглось до сих пор. Плохой лесной материал, дешёвый сорт кирпича, непрочные подпорки, гнилые кровельные стропила, все – хлам и заваль, покупавшиеся от спекулянтов, где попало, лишь бы подешевле. Материалы, купленные чуть не задаром. На каждом шагу – ловкий обход существующих обязательных правил, даже запасному канату лебёдки было уже десять лет, а был он куплен подержанный на какой-то распродаже. Да, вот как действовал его отец; всё это – его рук дело. И все необходимо исправить.

Артур сидел за столом, разбираясь в делах и производя подсчёты до тех пор, пока Сол Пикингс, теперь уже семидесятичетырехлетний, но всё ещё бодрый старик, просунув голову в дверь, доложил о приходе Адама Тодда. Артур тотчас вскочил и поздоровался с Тоддом, искренно обрадованный его приходом.

Тодд очень мало изменился: всё тот же молчаливый, чем-то неуловимо жалкий человек с желтизной под глазами, пропахший гвоздикой. В ответ на приглашение Артура он сел у стола.

Короткое молчание. Затем Артур пододвинул к Тодду папку с бумагами.

– Посмотрите.

Тодд, помочив палец, перелистал счета, медленно и внимательно.

– Тут было сделано несколько очень выгодных покупок, – заметил он наконец.

– Выгодных! – повторил Артур. – Дело не в выгодности. Все эти материалы – никуда не годный хлам.

Старый Тодд ничего не сказал, но Артур видел, что он с ним согласен, и продолжал, понизив из осторожности голос:

– Послушайте, мистер Тодд, я буду с вами совершенно откровенен. Собственно говоря, вам всё известно. Вы в своё время предостерегали моего отца. Меня же вам предостерегать не понадобится. Я намерен, наконец, поставить дело как следует. Я добьюсь того, что в «Нептуне» работать будет безопасно.

– Понимаю, Артур, – отозвался старый Тодд, не поднимая жёлтых глаз от письменного стола. – Надеюсь, ты оформил свои полномочия?

– Бэннерман все устроил. Я присягал и утверждён в правах, – отвечал Артур тихо, но страстно. – Сегодня утром мы обойдём все. Вы спуститесь со мной в шахту и дадите мне указания, как давали отцу. С той только разницей, что я их буду выполнять.

– Хорошо, Артур.

– Я хочу сменить весь негодный материал. Я велю вынуть каждую гнилую подпорку в этой прогнившей шахте, сжечь всю деревянную крепь, выбросить кирпичную кладку. Новый штрек я буду крепить стальными балками, кровлю – цементировать. Поставлю новое откаточное оборудование.

– Это будет стоить уйму денег!

– Денег? – Артур отрывисто засмеялся. – Деньги текли в этот рудник во время войны… как та вода, что затопила его во время обвала. И я намерен истратить часть этих денег, а, если понадобится, то и все. Я создам новый «Нептун». Не ограничусь тем, что сделаю его безопасным. Я покажу, как надо извлекать пользу из человеческого труда. Устрою для рабочих ванны наверху, сушилки, комнаты для переодевания, всё, что надо.

– Да, Артур, – сказал Тодд, – понимаю.

Артур торопливо встал.

– Пойдёмте!

Они осмотрели площадку перед шахтой, машинное отделение и насосы. Потом спустились в шахту. В сопровождении Армстронга и Гудспета произвели полный осмотр и наверху, и внизу. Все обсудили, проверили. Артур по каждому вопросу имел своё мнение, и всякий раз его мнение оказывалось наиболее правильным.

Было уже около часу дня, когда они воротились в контору, и Тодд выглядел несколько утомлённым. По его собственной просьбе ему дали «подкрепиться», и после этого он уже не казался таким усталым, жуя гвоздику, он долго делал вычисления карандашом на блокноте. Наконец поднял глаза.

– Знаешь, сколько это круглым счётом будет стоить? – спросил он медленно.

– Нет, – равнодушно отвечал Артур.

– Около ста тысяч фунтов.

– Это только показывает, какое безобразие здесь творилось! – Артур сжал кулаки в внезапном порыве гнева. – Ничего, мы выдержим этот расход. Я не остановился бы и перед вдвое большим. Я обязан это сделать.

– Да, Артур, – снова начал старый Тодд. – Но имей в виду, что будет трудновато достать материалы. Все заводы, изготовлявшие шахтное оборудование, во время войны не работали, и только самые дельные из их хозяев снова теперь переходят на прежнее производство. Впрочем, я слышал, что завод в Плэт-Лэйн уже начал работать.

– Завод Миллингтона?

– Бывший завод Миллингтона, – вздохнул Тодд. – Ведь Стэнли продал его Моусону и Гоулену.

Он уложил бумаги в свой портфель и закрыл его… Все это спокойно, без всякого нетерпения.

Артур взял его за руку.

– Вы устали. – Он улыбнулся своей прелестной, сердечной улыбкой. – Вам надо позавтракать. Вас ждут сегодня в «Холме». Приехала Хильда. И Грэйс с Дэном гостят у нас, они пробудут день или два. Вы непременно должны поехать со мной.

Они поехали в «Холм» по дороге, залитой жарким солнцем, и, согретый его лучами, Тодд размышлял уже с меньшим пессимизмом, чем обычно: «Хорошее дело задумал, Артур, очень хорошее, никогда его отец не сделал бы ничего подобного». – И Тодд сказал, как бы продолжая свои размышления:

– А знаешь, как-то странно не видеть твоего отца в «Нептуне».

Артур решительно покачал головой.

– Боюсь, что ему больше никогда не придётся быть там.

И добавил быстро:

– Впрочем, ему теперь лучше, много лучше. Доктор Льюис говорит, что он может прожить ещё много лет. Но правая половина у него совершенно отнялась. И язык тоже. Что-то повреждено, – какие-то нервные волокна в мозгу. Откровенно говоря, Тодд, он не совсем… у него голова не совсем в порядке.

Он помолчал, затем сказал тихо:

– Единственное моё желание, чтобы он дожил до того времени, когда будет завершено всё, что я затеял в «Нептуне».

Горячее чувство вдруг проснулось в душе Тодда, – тут сыграли роль и этот солнечный день, и виски, и искреннее восхищение замыслами Артура.

– Ей-богу, Артур, – сказал он, – я от души надеюсь, что он увидит это.

Они приехали в усадьбу, оба повеселевшие, восторженно настроенные. Была половина второго, час ленча. Они прошли прямо в столовую, где все уже были в сборе; Артур сел на верхнем конце стола, тётушка Кэрри – на нижнем, Тодд и Хильда с одной стороны, Грэйс и Дэн – с другой.

Все были весёлые, в воздухе, казалось, звенели ноты оптимизма, экстаза, вновь обретённый прочный мир представлялся каким-то чудом. Тодд подумал про себя, что ни разу в жизни он не видел в этом доме такого весёлого настроения за столом. Конечно, чувствовалось, что чего-то не достаёт. Отсутствовало главное. Это главное скрывалось наверху, немое, парализованное, но даже в отсутствии своём странно-значительное.

Тодд некоторое время был погружён в свои мысли. Потом обратился к Хильде:

– За отцом ухаживаете, вероятно, вы, Хильда. Вот и пригодился ваш опыт сестры милосердия.

Хильда покачала головой.

– Нет, за ним ухаживает тётя Кэрри.

Зазвенел новый, жизнерадостный смех Артура.

– Вы ни за что не угадаете, Тодд, что затеяла Хильда. Она поступает на медицинский факультет. В будущем месяце едет в Лондон.

– Медицинский факультет, – повторил Тодд. И, чтобы скрыть удивление, усердно занялся бараньей котлетой.

– Хильда очень довольна, – продолжал Артур. Он был в чудесном настроении. Усмехнувшись в сторону Дэна, он добавил: – Оттого она так любезна со всеми нами.

Дэн покраснел, так как слова Артура напомнили ему о холодной снисходительности Хильды и его несколько неловком положении в доме. Он приехал сюда только ради Грэйс, чтобы доставить ей удовольствие. И в эту минуту он почувствовал, что рука жены ищет под столом его руку. Он нежно и успокоительно сжал эту руку, подумав о Грэйс, об их ребёнке, который сейчас находится наверху, о будущем. И, решив, что заносчивое обращение Хильды ни капельки его больше не тронет, он поднял глаза, все ещё несколько красный, и встретил устремлённый на него взгляд Тодда.

– Ну что, теперь, когда война окончилась, вы опять вернётесь в «Нептун»? – спросил Тодд.

Дэн поперхнулся картофелем.

– Нет, – возразил он. – Я собираюсь заняться сельским хозяйством.

Вмешалась Грэйс, снова сжав под столом руку Дэна:

– Я не пущу больше Дэна в копи, мистер Тодд. Мы уедем в Суссекс. Там, в Винраше, мы купили небольшой участок… на пенсию Дэна, – добавила она быстро.

– Они оба такие упрямые, – пожаловался Артур. – Я из сил выбился, доказывая Дэну, что мне нужна его помощь в «Нептуне». Но они и слышать об этом не хотят. Чертовски независимы, – не желают и денег брать ни гроша. Во всём этом, конечно, виновата Грэйс. Она убедилась, что Винраш – очень благоприятное место для детоводства, и теперь хочет попробовать разводить там цыплят и поросят.

Грэйс, ничуть не смущаясь, сказала:

– Вы непременно должны приехать к нам в гости, мистер Тодд… Я собираюсь сдавать комнаты на лето.

Тодд улыбнулся ей своей удивительно доброй и тихой улыбкой, любуясь её воодушевлением, её решительностью. То, что она делала, казалось ему несколько непонятным, но прекрасным и трогательным. И, думая об этом, он почувствовал себя таким старым…

Тётя Кэрри встала и с опущенной головой бесшумно выскользнула из комнаты. Не было больше Гарриэт, но был другой больной, нуждавшийся в уходе. Умение тётушки Кэрри ловко сменять испачканные простыни и выносить горшки все ещё требовалось в «Холме», – но уже для другого, более священного объекта.

Все вдруг вспомнили об этом разбитом человеке, беспомощном и заключённом в своей комнате, и за столом воцарилась внезапная тишина. Быстро докончили завтрак. Артур, взяв Тодда под руку, проводил его до автомобиля, который должен был отвезти его на станцию. Тодд не захотел пойти наверх навестить Барраса, благоразумно заметив, что это может расстроить больного. С минуту он и Артур постояли у машины.

– Так, значит, насчёт оборудования я тебе сообщу. – Тодд сделал паузу. – Хорошее дело ты задумал, Артур. Если проведёшь его, то у тебя будет образцовый рудник.

Слова эти трепетной радостью зазвенели в ушах Артура: образцовый рудник!

– Вот это-то и было моей мечтой всегда, – отозвался он тихо. – Образцовый рудник!

Они помолчали, потом Тодд пожал руку Артуру и сел в автомобиль. Артур стоял у подъезда, пока автомобиль не отъехал. Инстинктивно посмотрел он на небо. Солнце сияло ему, мир ласково обнимал его, жуткое прошлое было погребено и забыто. Чудесным образом он воскрес душой, и его идеал готов был осуществиться. О, сладостное возрождение!

Радостно, неторопливо пошёл он наверх навестить отца, как делал ежедневно. Вошёл в комнату и приблизился к постели. Баррас лежал на спине, рыхлой массой, инертной, беспомощной и неподвижной. Правая рука была скрючена. Пальцы на ней – лиловатого мертвенного оттенка. Половина лица парализована, и изо рта, по складкам на правой щеке, текла струйка слюны. Все в нём казалось безжизненным; жили одни глаза, и теперь они обратились к вошедшему в комнату Артуру с жалкой, почти собачьей благодарностью.

Артур сел у кровати. Вся ненависть и горечь, которые раньше вызывал в нём отец, умерли в его душе. Он относился к нему теперь спокойно и терпеливо. Он заговорил с ним, рассказывая кое-что из того, что произошло (доктор полагал, что это может способствовать восстановлению его умственных способностей). И, действительно, Артур заметил, что отец понимает то, что он ему говорит.

Он терпеливо продолжал рассказывать, глядя в эти мрачные, бегающие глаза, глаза связанного животного. Потом умолк. Он видел, что отец пытается заговорить. Какое-то слово пыталось прорваться сквозь губы, замкнутые печатью молчания. Это были даже два слова, но неподвижные губы отказывались пропустить их. Артур на клонился, вслушиваясь, но слова не выходили. Он не мог их услышать. Пока ещё не мог.