Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Потом, когда он опустился на самое дно отчаяния, дверь снова распахнулась. Льюис непроизвольно вскинул голову. Его сердце бешено подпрыгнуло, и он едва не задохнулся. В комнату вошли двое. Первым – дюжий молодой человек в тяжелом лыжном костюме. А рядом с ним – Сильвия Аллвин.

Пока она шла к столу – более реальная, более прекрасная, чем могло нарисовать воображение Льюиса, – все его сомнения окончательно развеялись. Он понял, что именно она притянула его сюда, именно она заполняла его тайную жизнь все эти годы.

Некоторое время Сильвия не замечала присутствия Меррида. Ее лицо выражало всю ту же грустную озабоченность, как и во время их первой встречи. Сидя рядом со своим рослым спутником, она не поднимала глаз и не смотрела ни на кого вокруг. Сосед полностью завладел ее вниманием, и, слушая его шумные разглагольствования, она время от времени что-то тихо ему отвечала.

Неотрывно наблюдая за ними, Льюис ощутил, как в груди медленно поднимается неприязнь к этому незнакомцу, который вел себя так, будто считал Сильвию своей собственностью. На вид лет двадцати семи, по-видимому швейцарец, мощный, как бык. На его щеке виднелась отметина – тонкий белый шрам от сабельного удара, широкие плечи свидетельствовали об исключительной физической силе.

Внезапно Сильвия подняла глаза и наткнулась на прямой взгляд Меррида. Ее реакция была ошеломляющей. Она умолкла на полуслове и, окаменев, уставилась на него. На лице отразились узнавание и испуг. Затем она постепенно побледнела, кровь отлила от ее губ, почти совершенно их обесцветив. На секунду Льюису показалось, что девушка близка к обмороку, но она с усилием отвела глаза, отпила воды из стакана и попыталась вернуться к прерванному разговору.

Однако от внимания ее спутника не ускользнул этот инцидент. Пропустив какое-то замечание Сильвии мимо ушей, он повернулся к Льюису и смерил его нарочито надменным и враждебным взглядом.

– Моя фамилия Эдлер, – высокомерно произнес он наконец. – Карл Эдлер из Базеля. Лыжный инструктор гастхофа «Хоне».

Льюис наколол на вилку кусочек картошки, спокойно его осмотрел, затем аккуратно положил в рот и прожевал, не отрывая изучающего взгляда от лыжного инструктора гастхофа «Хоне».

– Карл Эдлер из Базеля. Великолепно!

Эдлер бешено побагровел, на его шее вздулись мышцы.

– Когда я называю свое имя, то предполагаю, что вы ответите тем же, – бросил он в ярости.

Льюис немного подождал – достаточно долго, чтобы Эдлер решил, что он промолчит. Затем небрежно проронил:

– Меня зовут Льюис Меррид.

– Американец, верно?

– И что с того?

Наступила тишина. Все сидящие за маленьким столом теперь наблюдали за стычкой. Даже толстая фрау Шатц перестала есть и выпучила круглые глаза – почувствовала, как наэлектризовался воздух.

– Наверное, приехали, чтобы научиться кататься на лыжах? – процедил Эдлер сквозь зубы. Вопрос прозвучал как оскорбление.

– Возможно, – с прохладцей ответил Льюис. – Сколько вы берете за урок?

Фрейлейн Руди неожиданно рассмеялась, а Эдлер побагровел еще сильнее. Такого невозмутимого ледяного противодействия он не ожидал и теперь сообразил, что его поставили в дурацкое положение. Его голос поднялся до оглушающей громкости:

– Я беру гораздо меньше, чем того заслуживаю. Я выиграл много призов. Вы этого не знаете, может быть? Ну вот теперь я вам говорю.

– Чудесно! – сказал Льюис, холодно улыбаясь. – Здешний владелец, должно быть, очень умен, если умудрился вас удержать. А на крупных курортах вроде Кицбюэля и Бюрштегга, наверное, заливаются слезами, не сумев вас заполучить.

– Я здесь потому, что меня это устраивает! – проревел Эдлер.

В бешенстве он приподнялся со скамьи, но, видимо из какой-то осторожности, обуздал себя. Он резко сел, тяжело дыша и вперив в Льюиса злобный взгляд. Сильвия рядом с ним оставалась все такой же бледной и неподвижной.

Снял напряжение не кто иной, как герр Оберхоллер. Он потер белой гладкой ладонью оконное стекло у себя за спиной и выглянул наружу.

– Вот так так! – провозгласил он, и его мягкий голос будто пролил масло на разбушевавшиеся воды. – Снег прекратился. И ветер стихает. Не забудьте, герр Эдлер, вы обещали завтра почтить меня уроком. Кажется, вы сказали, в десять часов? Я все записал в свою книжечку.

Эдлер что-то буркнул в ответ. Склонившись над тарелкой, он принялся торопливо поглощать пищу, что-то жарко и тихо говоря Сильвии.

Фрейлейн Руди тихо вздохнула и позволила себе расслабиться. Если ее разочаровало столь внезапное прекращение стычки, она ничем это не показала. Погасив пятую сигарету, она улыбнулась Льюису:

– Вот и закончился мой ужин. А теперь на десерт я поставлю какую-нибудь музыку.

Наклонившись, она отработанными движениями завела патефон, выбрала пластинку из альбома, лежащего рядом с ней, и запустила аппарат. В напряженную, гнетущую атмосферу столовой влились тягучие, вибрирующие звуки траурного марша Шопена.

– Прелесть! – Руди улыбнулась Льюису. – Ведь правда прелесть? Это мое любимое произведение.

Пока она говорила, Эдлер вскочил:

– Знаете ведь, что я не выношу эту проклятую пластинку! Если будете и дальше ставить ее, то в один прекрасный день обнаружите, что она разбита! – Он в гневе повернулся к выходу и бросил Сильвии через плечо: – Я пошел в свою мастерскую. Найдешь меня там, когда закончишь. – И вылетел из комнаты.

Наступила тишина, ибо фрейлейн Руди сняла пластинку с патефона.

Льюис наклонился к ней.

– Поставьте снова, – сказал он мягко. – Мне тоже нравится это произведение.

– Правда? – Ее бледное лицо просияло. Она завела патефон, и марш доиграл до конца.

Льюис видел, что Сильвия, похоже, не в состоянии доесть свой ужин. Наконец она положила вилку и начала подниматься. Это был момент, которого он долго ждал. Как только она встала, Меррид тоже вскочил из-за стола. Вышел следом за Сильвией из столовой и догнал ее в узком коридоре, который извивался позади лестниц, ведя к боковому входу в здание.

– Мисс Аллвин, – сказал Льюис, – мне хотелось бы с вами поговорить.

Когда он произнес ее имя, Сильвия резко обернулась и оказалась с ним лицом к лицу. Она прижалась к стене, задышала быстро, с надрывом:

– Почему вы меня преследуете?

– Не бойтесь. Я хочу вам помочь.

– Я не желаю вашей помощи. Почему вы заговорили со мной в поезде? Почему приехали сюда?

– Вы в беде, я это вижу. Я это знаю.

Он произнес это тихим, успокаивающим тоном, но, когда она отвечала, голос ее дрожал от едва сдерживаемых рыданий:

– У вас нет права вмешиваться в мою жизнь, совершенно никакого права. Если вы хотите помочь мне, как утверждаете, пожалуйста, уезжайте отсюда. Уезжайте завтра же утром.

Льюис угрюмо покачал головой:

– Я не уеду, пока не улажу ваши проблемы. Это работа, к которой я, похоже, готовился всю свою жизнь. И я хотел бы прояснить множество вопросов, прежде чем уеду. Первый из них – Карл. Кто он?

Сильвия устремила на него твердый взгляд. Намеренно сделала глубокий вдох. И сказала:

– Карл – хороший парень, лучший в мире. Мы с ним обручены и поженимся.

Льюис уставился на нее, не сразу поняв, что говорит собеседница. Она словно нанесла ему удар между глаз.

– Пожалуйста, уезжайте, – повторила она тем же настойчивым шепотом. – Это все, о чем я вас прошу. Больше вы ничего не сможете для меня сделать.

А потом, прежде чем он успел ответить, Сильвия проскользнула по коридору к боковой двери и исчезла.

Льюис застыл на мгновение, изучая ничем не примечательную поверхность двери, за которой скрылась Сильвия. Он подавил лихорадочный порыв броситься за ней, развернулся и медленно поднялся по лестнице в свой номер.

«Карл – ее жених», – билась в голове мучительная мысль.

Стоя посреди комнаты и предаваясь горьким раздумьям, он обратил внимание на свой чемодан – с ним что-то было не так. Наклонился, быстро проверил содержимое. Ничего не пропало, но чемодан явно подвергся методичному обыску.

Меррид выпрямился, оглядел комнату, подняв над головой свечу, чтобы осветить самые темные уголки. В этот момент его силуэт был отчетливо виден с улицы через окно. И вдруг стекло вздрогнуло, раздался отдаленный звук выстрела. Мимо уха Льюиса со свистом пролетела пуля и вонзилась в стену позади него.

Упасть на колени и захлопнуть тяжелые ставни было делом одной секунды. Потом Меррид поднялся и тщательно запер ставни на задвижку. По его прикидкам, стреляли самое меньшее с двухсот ярдов. Хороший выстрел, мрачно подумал он. Пуля прошла мимо его головы, похоже, всего в полудюйме. Возможно, позже у него появится возможность выразить меткому стрелку свое восхищение. Но сейчас он ничего не мог сделать. Блуждать в темноте среди сугробов по незнакомой территории было бы чистым безумием.

На губах Льюиса застыла тонкая напряженная улыбка, когда он пересек комнату и выковырял ножом пулю из мягкой древесины. Он узнал модель – маузер, пуля с наконечником из мягкого металла, старого армейского образца.

Разглядывая расплющенный кусочек свинца, тяжело лежавший на его ладони, он подумал: «По крайней мере, у меня останется сувенир на память об очень приятном путешествии. Но домой я не поеду. Еще не время».

Наступил следующий день, прелестный и ясный. Рано проснувшись после неглубокого сна, Льюис отодвинул стул, которым временно подпер дверь, и распахнул ставни, спасшие ему жизнь прошлой ночью. Рассвет был прекрасен, как все рассветы, включая те, что Льюис видал в тропических морях: нежное полупрозрачное небо, горные пики, оперенные снегом и окрашенные в розовое лучами восходящего солнца. В такие утра сердце словно готово взлететь. Втянув в легкие пьянящий, как вино, воздух, Льюис ощутил душевный подъем. Связь между Карлом и Сильвией теперь представилась ему не такой устрашающей, не такой бесповоротной. Что-то за ней стояло – что-то, в чем еще следовало разобраться. Он побрился, помылся, смочив губку холодной водой из кувшина, надел свитер, теплые брюки и тяжелые ботинки, затем спустился к завтраку.

В столовой не было никого, кроме Генриха, его вчерашнего возницы, и миниатюрной служанки по имени Анна. К Генриху, устроившемуся за столом с чашкой кофе и половиной буханки ржаного хлеба, вернулось давешнее дружелюбие. Когда Льюис сел напротив него и Анна подала ему кофе, кучер широко улыбнулся:

– Поедете обратно со мной? – Он кивнул в сторону окна, сквозь которое были видны сани с уже запряженной лошадью.

– В другой раз, – ответил Льюис.

– Лучше бы сегодня. – Генрих гоготнул, поднося к губам чашку. – А то вдруг с горы упадете. Кости переломаете.

– Я люблю падать с гор, – откликнулся Льюис, отрезая себе ломоть хлеба. – И переломать меня не так-то просто.

Генрих снова издал булькающий звук, который у него означал смех. Но когда Льюис завел беседу, пытаясь разговорить кучера, лицо последнего снова спряталось за маской крестьянского лукавства. Если он и мог что-то рассказать, делать это он явно не собирался. Впрочем, Льюис предчувствовал, что кучер может пригодиться ему в будущем. Поднимаясь, чтобы уйти, он вложил в ладонь Генриха еще несколько монет.

– Это на случай, если вас попросят вернуться за моим трупом.

Оценив по достоинству и деньги, и остроту, Генрих покатился со смеху. А отсмеявшись, заявил:

– А вы щедрый, герр американец. Но будьте осторожны. Может, в вашей шутке больше правды, чем вы думаете.

Завтрак закончился, и Генрих ушел. Льюис решил вернуться в свою комнату. Ему подумалось, что его присутствие внизу может нарушить естественный ход событий. Поэтому он снова поднялся наверх, устроился у окна, из которого открывался идеальный вид на двор гостиницы, а также все походы к нему, и стал наблюдать.

Долгое время ничего не происходило, если не считать того, что сани Генриха постепенно удалялись и наконец исчезли из виду. Но примерно в десять часов появился Эдлер в компании Оберхоллера. Видимо, они отправлялись на урок, и, судя по выражению лица Карла, ему не очень хотелось этот урок давать. Тем не менее, чем бы он ни занимался здесь в свободное время, его работа, очевидно, требовала выполнения определенных рутинных обязанностей. Двое вошли в сарай, где находилась мастерская Эдлера, вышли из него на лыжах и покатились по лежащему ниже склону к западу от гастхофа.

Прошло полчаса. Льюис уже был готов признать поражение, когда под его окном появилась Сильвия. От возбуждения кровь быстрее побежала по его венам. Он внимательно наблюдал, как она подошла к лыжному сараю, взяла свои лыжи со стойки под карнизом и быстро прицепила их на ноги. Потом забросила на плечи маленький рюкзак, торопливо огляделась по сторонам, словно желая убедиться, что за ней не следят, и проскользнула за угол сарая.

Льюис мгновенно вскочил на ноги. Судя по всему, Сильвия отправилась не просто на прогулку, а в какое-то определенное место, и Льюис был твердо намерен последовать за ней. Ему хватило полминуты, чтобы сбежать вниз и войти в пустую мастерскую Эдлера. У окна стояло полдюжины пар лыж. Льюис выбрал отличную пару из древесины пекана – довольно узкие беговые лыжи в норвежском стиле, похожими он всегда пользовался в Канаде. Ему пришло в голову, что это личные лыжи самого Эдлера, поскольку они подходили для человека именно такого роста. Льюис не стал задумываться о том, что присваивает чужое. Необходимость спешить перевешивала все моральные соображения, а уладить с хозяином этот вопрос можно будет и позже.

Прихватив пару бамбуковых лыжных палок и натянув на лоб шерстяную повязку, которую нашел на скамье, Льюис стартовал. Он физически ощутил восторг, когда края лыж врезались в ломкую корку снежной пудры. Он был опытным лыжником, настоящим виртуозом. Его гибкое, сильное тело, без единой унции лишнего веса, было создано для бега по этим головокружительным склонам.

Сильвия опережала его на милю, сейчас она взбиралась прямо на вершину хребта. Видимо, она очень торопилась, поскольку ни разу не оглянулась. Тем не менее Льюис решил, что будет умнее перемещаться так, чтобы не попасться ей на глаза. Он устремился по более крутому склону. Подниматься было сложно, даже опасно. Но так его скрывал выступ скалы.

Полчаса Льюис бежал чуть выше параллельным курсом, потом, неожиданно для самого себя, взлетел на последний гребень и обнаружил перед собой ребристое плато – огромное снежное море, продуваемое ветрами, несущее свои волны на многие мили. Далеко впереди виднелось темное пятнышко, ласточкой скользившее по этим белым, диким просторам среди горных пиков. Это была Сильвия. Прикрывая рукой глаза от солнца, он смотрел, как она исчезает за горизонтом.

Льюис поспешно устремился за ней. В компасе он не нуждался. Следы ее лыж, прямые и чистые, были отчетливо видны на девственном снегу. Прошло полчаса, может быть час. Чем дольше длилась погоня, тем большее возбуждение охватывало Льюиса. Внезапно его сердце замерло. Обогнув очередной сугроб, он увидел за последним утесом этой ничейной земли маленькую деревянную хижину. Следы лыж, оставленные Сильвией, вели к ней. Льюис сделал глубокий, долгий вдох. Так вот куда она направлялась, вот что было целью ее быстрого, как полет стрелы, бега.

Он осторожно двинулся к домику. Подойдя ближе, отметил, что это примитивная хибарка из сосновых бревен, полусгнившая и обветшалая – альпийская хижина из стародавних времен. Когда-то давно заброшенная, теперь, однако, она явно приютила жильца, поскольку из ржавой дымовой трубы поднималась тонкая струйка дыма.

До хижины оставалось десять ярдов, и Льюис, сняв лыжи, воткнул их стоймя в снег. Затем медленно приблизился к крохотному оконцу. Да, Сильвия оказалась внутри – она сидела за грубо сколоченным столом, в открытом рюкзаке виднелась кое-какая провизия: холодная курятина, две буханки хлеба, несколько яблок и апельсинов. Напротив нее сидел мужчина – немолодой, лысый, склонный к полноте, довольно почтенного вида. Сильвия что-то говорила ему, а он благодушно внимал, время от времени кивая и поглядывая на еду.

У Льюиса не было никакого желания изображать из себя шпиона. Он резко свернул от окна к двери, открыл ее и вошел.

Умолкнув на полуслове, Сильвия быстро обернулась и уставилась на него. Зрачки ее расширились. Раскрасневшаяся от бега, в свитере, облегавшем ее точеную грудь, она была еще более красива, чем прежде. Секунду или две все молчали.

– Вы! – воскликнула Сильвия и, в отчаянии взмахнув рукой, обратилась к своему собеседнику: – Отец, это он – человек, о котором я тебе только что рассказывала.

Пожилой мужчина устремил на Льюиса взгляд, исполненный доброжелательности. За нею, однако, угадывалось кое-что еще: он едва заметно, но внимательно изучал незнакомца. Впрочем, старик искусно, даже с некоторым юмором скрывал этот пристальный интерес за сердечными манерами доброго патриарха.

– Мистер Меррид? – сказал он. – Да-да, я так и подумал, что это наверняка вы. Мы только что беседовали о вас. Позвольте и мне, в свою очередь, представиться. – Он поднялся с трогательным достоинством. – Профессор Аллвин, в прошлом из Гейдельбергского университета.

Льюис пожал протянутую ладонь – она была влажной и мягкой.

– Рад познакомиться, сэр.

– Благодарю, благодарю, мой дорогой юноша. Ваша непосредственность мила моему старому сердцу. Сильвия как раз поведала мне – надеюсь, я никого не обижу, разгласив тему нашего разговора, – о вашем желании оказать нам поддержку в нынешнем затруднительном положении. Желание, коему она в силу естественных причин склонна воспротивиться, а я, со своей стороны, не прочь принять его во внимание. Ай-ай-ай! Я забываю о хороших манерах. Умоляю вас, садитесь. Могу я предложить вам немного перекусить? Наши здешние запасы чрезвычайно скромны. Но мы от всего сердца готовы поделиться с вами всем, что имеем.

Отказавшись от предложенного угощения, Льюис сел. Сильвия по-прежнему держалась настороже, однако в профессоре было нечто располагающее, в нем чувствовалась истинная культура, что перекрывало некоторую вкрадчивость манер.

– Как я понимаю, вы американец, мистер Меррид. Путешествуете ради удовольствия по этой бедной, ввергнутой во мрак стране. Я завидую вашей возможности идти куда вздумается, «этой драгоценной свободе», как писал поэт Купер. Но вернемся к прозе жизни. Простите меня, если я буду подкрепляться во время беседы. Из-за вчерашней бури мои приемы пищи несколько менее регулярны и более ограниченны, чем это желательно для обычного человека. Сильвия, дорогая, жаль, что ты не смогла раздобыть фрукты получше. У этих весьма плачевный вид! – Бросив дочери это придирчивое замечание, он аккуратно очистил апельсин и продолжил: – Я льщу себя надеждой, мистер Меррид, что разбираюсь в человеческой природе. По мне, люди носят собственные паспорта на своих лицах. По этой причине, пусть это покажется наивным с моей стороны, я готов вам довериться. – Он сделал торжественную паузу и голосом, исполненным величайшего благородства, заявил: – Мистер Меррид, имею сообщить вам, что я беглец.

Наступила тишина. Профессор положил в рот дольку апельсина, прожевал ее с мрачным видом и печально улыбнулся Льюису.

– «Жертва» – вот более точное слово, мистер Меррид, жертва действующего политического режима. Я уже сказал вам, что я профессор. До недавнего времени руководил кафедрой английской литературы в Гейдельбергском университете. Ах, то были счастливые дни! Моя любимая жена еще была жива, мы бродили вечерами по зеленым лужайкам вдоль Неккара, мягко несущего свои воды, и Сильвия гуляла с нами, наше дитя… Тогда она была ростом нам до колен. Да будет мне позволено признаться, студенты любили и почитали меня, я прославился широтой ума, либеральностью воззрений. Но увы земной суетности! Эта либеральность и человечность стали неприемлемыми, когда к власти пришло нынешнее правительство.

При этих его словах Сильвия протестующе выставила руку вперед:

– Отец, зачем ты…

Профессор неодобрительным взглядом заставил ее замолчать.

– Как я говорил в тот момент, когда дочь меня перебила, после прихода тоталитарного государства моя жизнь становилась все более невыносимой, я подвергся гонениям и наконец был вынужден покинуть свой пост. Если можно так выразиться, за мою голову была назначена награда. Моя дорогая Сильвия всегда была мне поддержкой и опорой и бежала вместе со мной в Мюнхен. Там на нас пало подозрение и нас арестовали, но фортуна была к нам благосклонна, нам удалось бежать и добраться до этих удаленных мест, куда в былые, лучшие дни дочь часто приезжала кататься на лыжах и где ей повезло обзавестись множеством замечательных друзей.

Он снова помолчал, потом вскинул руку и продолжил с впечатляющим ораторским пафосом:

– Мистер Меррид, вот уже без малого три недели я – культурный человек и влиятельный ученый – влачу жалкое существование в этой отвратительной хижине, пробавляясь той скудной пищей, которую могут принести мне дочь и герр Эдлер. Я живу как настоящий преступник. Я спрашиваю вас, открыто и честно, мой дорогой юноша, разве мое положение не внушает вам сочувствия?

Льюис уставился на собеседника, который, несмотря на тучное тело, поношенную одежду, жирное белое небритое лицо, держался с несколько драматическим достоинством. В памяти всплыло все, что Стив Леннард рассказывал о политических беженцах и ужасах концентрационных лагерей, и Льюис медленно произнес:

– Плохи ваши дела, сэр, как я погляжу. Вы не можете связаться с консулом?

Профессор горестно пожал плечами:

– Обращение за помощью к официальным лицам, мой дорогой юноша, – это роковая ошибка экспатрианта. С таким же успехом я мог бы подписать себе смертный приговор. Консул не спас бы меня от ареста. И вы наверняка догадываетесь, что происходит по ночам в этих лагерях для политических заключенных: резиновая дубинка, пуля в затылок, лживый эдикт «застрелен при попытке к бегству»! Нет-нет. Я должен полагаться лишь на самого себя и на храбрость и здравомыслие своих друзей.

– Тогда что вы планируете делать? – спросил Меррид.

Профессор перегнулся через стол, спешно умерил свой пыл и снова любезно улыбнулся:

– Я планирую выбираться отсюда, мой дорогой мистер Меррид. Я не могу позволить себе промедление. Дело не в неудобствах – это я бы пережил. Но если я останусь здесь еще хоть ненадолго, сеть сомкнется вокруг меня. Что я должен сделать, так это пересечь швейцарскую границу. Как только я окажусь там, все станет гораздо проще. Через несколько дней я смогу попасть в Париж. Говоря коротко, буду свободен. Но сначала нужно проникнуть в Швейцарию, а этот путь по-настоящему труден, по-настоящему опасен. Герр Эдлер, весьма достойный молодой человек, который, как вам наверняка известно, помолвлен с моей дочерью, придумал некий план. Мы предполагаем немедленно приступить к его исполнению. Но нам необходима помощь, отчаянно необходима. Вот почему ваше появление – это дар Провидения. Вот почему я безоговорочно вверяю себя вашему великодушию.

Прежде чем Льюис успел ответить, Сильвия наклонилась вперед и умоляюще коснулась руки профессора:

– Отец, нельзя втягивать мистера Меррида в наши дела. Умоляю тебя, не делай этого. Мы справимся сами. Это слишком… слишком опасно для него.

– Судя по всему, не присоединиться к вам для меня теперь столь же опасно, – заметил Льюис. – Прошлой ночью кто-то стрелял в меня из винтовки и едва не попал.

Профессор виновато улыбнулся:

– Боюсь, это был Карл. Глупый парень! Он с таким рвением пытается нас защитить. Во имя всего святого, не позволяйте этому событию вас отпугнуть.

– Скорее наоборот, – с прохладцей ответил Льюис, – оно помогло мне решиться. Отныне я к вашим услугам.

– Мой дорогой юноша! – с жаром воскликнул профессор. Он приподнялся со стула, стиснул руку Льюиса и возвел очи к небесам. – С того момента, когда я впервые увидел вас, я понял, что вы посланы самим Провидением.

Льюис торопливо высвободил ладонь из его липких рук. Хотя старик ему нравился, но в этом медоточивом красноречии сквозило какое-то притворство. То, что Меррид намеревался совершить, он сделает только для Сильвии, ни для кого больше. Он безотчетно повернулся к ней.

– А вы пожмете мне руку, раз уж мы будем партнерами? – спросил он.

– Я делаю это ради отца!

Когда Сильвия коснулась его руки, Льюис увидел, что девушка вся дрожит, взгляд у нее загнанный и пристыженный, а по щекам текут слезы.

Профессор этого не заметил. Обрадованный согласием Льюиса, он деловито набросился на еду, издавая явственные звуки полного довольства.