Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Финлей жестоко пострадал от удара, который своим отказом приехать нанесла ему та, с кем он так долго связывал романтические надежды. Но, получив этот удар, он оказался способен снова взять себя в руки, расправить плечи, вскинуть подбородок, а затем приступить к делу. Хотя время от времени он с горечью и сарказмом бормотал слова: «С сожалением, Элис Лейн», он с головой ушел в работу, чтобы осчастливить детей и, что не менее важно, завоевать уважение старой леди с ее визгливым голосом, колючим взглядом и палкой, чей безжалостный стук раздавался в самых неожиданных местах.

Дети, многие из которых бывали здесь прошлым летом, вскоре стали друзьями Финлея. Он часто играл с ними в их игры: в лапту, прятки, во французский крикет, в скачки всех видов – начиная от скачек в мешках и до скачек с яйцом в ложке, а также обучал их благородному искусству лазания по деревьям, подстраховывая на нижних ветвях.

Его усилия не остались незамеченными старой медсестрой, которая постепенно прониклась симпатией к этому восторженному и щедрому молодому человеку, и когда он устроил ей в одиннадцать утра легкий «второй завтрак» из кофе и горячих тостов с маслом, к которым пожилая дама издавна привыкла, она наконец прониклась к нему. А приносящей теперь «вторые завтраки» Джанет она говорила: «Какой у вас прекрасный молодой человек!»

– Вам открылось это только сейчас, сестра. Если бы вы знали, как он теперь, когда старый доктор почти не у дел, занимается почти всей врачебной практикой, вы бы еще лучше о нем думали.

– Он христианин, Джанет?

– Он не церковный христианин, если вы это имеете в виду, который закатывает глаза при виде того, что ему не нравится. Но у него все самые христианские добродетели. Если он увидит, что женщина загибается от тяжких трудов, то не пройдет мимо, а снимет с нее часть ноши.

– Я вижу, что он помог тебе, Джанет, так же как и мне.

– Это вы верно сказали, сестра. И в то же время, насколько я могу судить, сам он страдает.

И, отойдя в сторонку, Джанет многозначительно приложила руку к сердцу.

Так прошло несколько недель, все было хорошо и с детьми, и с врачебными делами. Прекрасная солнечная погода сократила число пациентов, одновременно побудив доктора Камерона к некоторой активности. Он даже стал принимать вызовы из ужасной Андерстонской больницы.

В одно чудесное июльское утро Джанет ворвалась к Финлею с местной газетой «Таннохбрэ геральд»:

– Доктор Финлей, сэр, вот новость, которая может вас заинтересовать.

Она протянула ему газету, где под помеченным крестиком заголовком «Светские события» он прочел следующее:

Таннохбрэ приветствует прибытие графа Альфонсо и его супруги-графини. Они остановились в отеле «Каледония». Графиня – это, конечно, прелестная Элис Лейн, которая покорила сердца жителей великолепной заботой о детях в летнем доме, открытом нашим доктором Финлеем. Хотя были слухи, что отношения этой пары выходили за рамки чисто профессиональных, но благородный граф и голубое итальянское небо лишили нашего любимого местного героя заслуженной награды.

Прочитав абзац, Финлей молча вернул газету Джанет с таким выражением лица, что все вопросы отпали. После долгой паузы он сказал просто и твердо:

– Здесь мы их не увидим!

Почти неделю замечание Финлея оставалось верным. Но в следующий понедельник к парадному подъезду подъехало такси, из него вышла скромно одетая женщина и позвонила.

Джанет, откликнувшаяся на вызов, впустила женщину, которая попросила, чтобы ее как пациентку принял доктор Финлей.

– Ваше имя, мадам? – спросила Джанет.

– Разве ты не узнаешь меня, милая, добрая Джанет? Неужели я так сильно изменилась?

Джанет посмотрела еще раз и воскликнула:

– Вы наша мисс Лейн! Но господи, как вы изменились!

– Да, милая Джанет, я очень изменилась. И к худшему.

Этого Джанет не могла отрицать. Она молча проводила ее в смотровую комнату.

И именно здесь, несколько минут спустя, Финлей застал ее стоящей спиной к окну – она плакала. Опережая его вопрос, она повернулась и сказала:

– Это не сентиментальный визит, доктор, а чисто деловой, поскольку я очень нуждаюсь в вашей помощи.

Финлей, твердо настроившись не реагировать на слезы и поцелуи, был глубоко тронут.

– У вас какие-то физические проблемы, мадам?

– Это такой чудовищный случай, что я не решилась бы ни рассказать о нем, ни показать, что со мной, никому другому, кроме вас, доктор. Потому что я знаю, – добавила она, переходя на «ты», – что ты не только искусен, но и добр.

Финлей сел рядом и взял ее за руку:

– Расскажи мне все. Можешь на меня положиться.

Наступила тишина. Затем она заговорила:

– Ты знаешь о моем внезапном замужестве… Да, у меня закружилась голова от титула, роскоши, от моего положения в обществе, и я дала согласие человеку, о котором абсолютно ничего не знала, лишь поверхностно, ибо была ослеплена его видом и итальянским обаянием. Теперь, – в ее голосе звучали горечь и разочарование, – теперь я знаю, чего мне стоит брак с этим человеком, разрушившим мою жизнь.

Последовало молчание. Финлей не мог вымолвить ни слова. Она тихо продолжила:

– После свадьбы со всеми церемониями, в которых итальянцы большие умельцы, прошло немного времени, прежде чем я обнаружила, что мой муж… что он ненормальный человек… А что касается секса, он жестокий, отвратительный маньяк. Моя первая брачная ночь была кошмаром, но я перенесла ее, думая, что скоро все закончится, что он изменится. Но нет, снова и снова, каждую ночь…

Она замолчала, а затем заставила себя продолжить душераздирающий рассказ.

– У моего мужа, – горько рассмеялась она, – человека, за которого я вышла замуж, бывают вспышки необузданной ярости, и, как только мы остаемся вечером наедине, он безжалостно избивает меня.

Она увидела на лице Финлея выражение потрясенного недоверия.

– Ты мне не веришь? Он не бьет по лицу или рукам, чтобы его друзья не могли увидеть синяки и понять, что он за человек…

– Стоп! Хватит терзать себя…

– Нет, позволь мне закончить. Ты даже не представляешь, какое счастье – иметь друга, на которого можно положиться после всего этого. Сначала мне было трудно поверить, что он способен на такое, но теперь я понимаю, что он действительно находил в этом какое-то извращенное удовольствие… Боже! Последняя неделя была самой ужасной…

Финлей помолчал, охваченный невыразимым чувством сострадания и отвращения.

– Бедное, бедное создание, боюсь, для твоей же безопасности крайне важно, чтобы я без промедления осмотрел тебя.

Не говоря ни слова, она сняла одежду и легла на кушетку, а он при этом с болью вспомнил то чудесное утро их первой встречи, когда она лежала на полу в гостиной, с накинутой на голову юбкой.

«Боже мой!» – подумал Финлей, испытывая и шок, и отвращение. От кремовой шеи до нежных колен тело было покрыто ссадинами и багровыми синяками. Что-то надо было немедленно предпринять.

Лишь на мгновение задумавшись, он вышел из кабинета, взял телефонную трубку и набрал номер.

Тут же женский голос ответил:

– Монастырь Бон-Секурс. Маберли. Представьтесь, пожалуйста!

– Доктор Финлей. Могу я поговорить с матерью настоятельницей?

– О, конечно, доктор Финлей. Только один момент, пожалуйста.

Последовала короткая пауза, затем в трубке раздался другой голос, мягкий, но повелительный:

– Мой дорогой Финлей, наконец-то ты снизошел до того, чтобы позвонить мне. Надеюсь, это предисловие к одному из твоих редких визитов.

– Да, дорогая мать настоятельница, я сейчас же еду к вам. И я везу с собой даму, одну из моих пациенток, которая срочно нуждается в вашей помощи. У вас есть свободная комната?

– Ради тебя, дорогой доктор, мы всегда найдем место. Кто твоя пациентка?

– Она шотландка, которая решила отвергнуть меня и выйти замуж за итальянского графа.

– А теперь она больна и сожалеет о своей ошибке.

– Все не так просто, преподобная матушка. Человек, за которого она вышла замуж, оказался извергом. У нее ужасные раны от побоев. Поскольку я чувствую, что в данном случае никакая обычная больница не подойдет, я сразу подумал о вас и о вашем бесконечном милосердии и сострадании. Вы одна можете залечить ее ужасные раны и избавить от страшных ран ее душу. Помогите ей, умоляю вас, мой лучший и святейший друг.

– Дражайший Финлей, ты говоришь в точности как твой дядя-архиепископ, когда, бывало, просил меня об одолжении.

– И я уверен, преподобная матушка, что вы шли ему навстречу.

– Ах! Он был очень милым человеком, а также святым. Мы, монахини, сделали бы для него все что угодно. А теперь скажи конкретно, что тебе нужно.

– Лучшая комната в вашем доме, но не в больничных палатах, преподобная матушка. И квалифицированная медицинская помощь.

– Когда вы приедете?

– Будем у вас через час.

– Мы все подготовим для твоей пациентки, дорогой Финлей, приезжайте. И да пребудет с вами Господь!

Ровно через час Финлей проехал мимо ухоженных дворов и садов и остановился перед монастырем Бон-Секурс.

Повернувшись, он взял за руку свою пациентку, лежавшую на заднем сиденье машины:

– Это конец нашего путешествия. Никто не узнает, что ты здесь. Тут ты найдешь тишину, и покой, и хороших специалистов, которые вылечат твои раны. Я лично позабочусь, чтобы никто не побеспокоил тебя в этом чудесном месте. – Когда появились две медсестры с носилками, он добавил: – Да исцелит и благословит тебя Господь!

Ее ловко унесли в монастырскую гостиницу. Финлей припарковал машину у главного входа, вылез и направился в кабинет матери настоятельницы.

– Дорогой Финлей!

– Дражайшая преподобная матушка!

Он обнял ее и поцеловал в лоб, прежде чем она вернулась на свое рабочее место за столом.

– Вся эта демонстрация любви не даст тебе заранее отпущения грехов, дорогой Финлей. А теперь скажи, что это за груз проблем, который ты мне только что привез?

Финлей открыто и простосердечно рассказал всю историю, начав с того, как подружился с прекрасной девушкой, которая приехала помочь ему в организованном им доме для детей-инвалидов, и как он привязался к ней. Затем рассказал про ее жизнь в Италии, про внезапную смерть ее отца и близость с графом Альфонсо, которая вскоре привела к их браку.

– А теперь у нее разбито сердце и сломлена душа. И… – добавил он, понизив голос, – ее тело поругано, на нем следы жестокого насилия. Она нуждается в такой заботе, лечении и восстановлении своей жизни, какую только вы можете дать ей в покоях вашего монастыря, преподобная матушка.

В маленьком кабинете воцарилась тишина, затем преподобная матушка тихо сказала:

– Дражайший Финлей, глядя на тебя, я узнаю в тебе великолепный продукт Стонихерста[260]260
  Стонихерст – римско-католическая независимая школа, придерживающаяся иезуитской традиции, в поместье Стонихерст, Ланкашир, Англия.


[Закрыть], где наряду с прочими отличиями ты был капитаном школьного футбольного клуба «Одиннадцать». Кроме того, ты был лучшим учеником по классическим языкам и литературе, к большому удовольствию твоего преподобного дяди, тогдашнего епископа, а ныне архиепископа Финлея. – После паузы она продолжила: – Учитывая все это, мне трудно понять, почему ты никогда не присутствуешь на нашей святой мессе в десять часов каждое воскресенье и на ежегодных церковных праздниках.

Наступило молчание, потом Финлей сказал, смиренно и сокрушенно:

– Дорогая матушка, у вас есть веские основания для упреков. Но, по правде говоря, по воскресеньям я бываю занят не меньше, чем в будни, а если и не работаю, то чувствую себя таким уставшим, что нуждаюсь в отдыхе. Если бы в Таннохбрэ была католическая церковь, я, конечно, заглядывал бы туда в десять или одиннадцать часов утра, но так как ближайшее место для молитвы только здесь, у вас, то мысль о долгой дороге туда и обратно, как правило, доканывает меня.

– Если бы другие дела так легко «доканывали» тебя, ты бы сейчас не пользовался таким уважением.

– Еще одна маленькая проблема, преподобная матушка. Если бы в Таннохбрэ знали, что я католик, меня бы сторонились, я был бы изгоем.

Она саркастически рассмеялась:

– Мой бедный маленький Финлей больше не герой. – Ее тон вдруг изменился, стал жестче. – Во имя Бога, разве наш дорогой Господь Иисус не был отвергнут и презираем, осмеян, исхлестан и распят между двумя разбойниками? Но разве Он говорил, что слишком устал, когда шел на Голгофу?

Последовала пауза, после чего Финлей сказал:

– Вы вызываете у меня слезы стыда.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, как мать, дорогой Финлей. Но твои успехи, твое дружелюбие и непринужденная манера общения, твои физические качества, твое искусство стрельбы и рыбной ловли – да, даже твои врачебные успехи – все это сделало тебя слишком самоуверенным, слишком гордым. Если какой-то человек тебя оскорбит, ты без колебаний собьешь его с ног. Финлей, неужели ты не видишь, что твой публичный образ стал твоим богом и ты готов защищать его ценой своей жизни?

– Дорогая преподобная матушка, ваша оценка моей натуры слишком верна. Даже в школе мне хотелось самому забивать победный гол. Разве это плохо?

– А разве не было бы благородней передать в последний момент мяч самому слабому игроку команды, мальчику, не уверенному в себе, и позволить ему забить?

– Если бы я передал ему мяч, то он почти наверняка выронил бы его от неожиданности.

Она невольно рассмеялась, и Финлей тоже.

За этим почти светским весельем последовало молчание.

– Финлей, – наконец сказала преподобная матушка, беря его за руку, – только пообещай мне вот что: если твоя пациентка решит остаться у нас, когда поправится, ты приедешь к нам на праздник принятия ее послушницей в наш орден.

– Это я вам определенно обещаю. У меня много грехов, но есть и одно хорошее качество: я никогда, никогда не нарушаю своего слова.

Вернувшись домой и поставив машину в гараж, Финлей сразу же пошел к телефону. Ему предстояло выполнить еще одну обязанность – наказать злодея, виновного в чудовищном преступлении. Он позвонил в отель «Каледония».

– Я хочу немедленно поговорить с итальянским графом Альфонсо.

– Но, доктор Финлей, его здесь больше нет!

– Что?

– Вчера он внезапно и в большой спешке покинул отель. Насколько нам известно, он заказал билет на вечерний поезд.

Финлей положил трубку. Такой человек по природе своей мог быть только трусом.

Так и продолжалась жизнь Финлея, ненарушаемая внешними событиями. Он по-прежнему со своим обычным тщанием занимался врачебной практикой, но в свободное время его мысли возвращались к пациентке в Бон-Секурсе. Казалось, с ней все в порядке, и было очевидно, что отдых и полная безопасность исцелили и тело ее, и душу. Хотя Финлей часто думал об Элис, он решил, что лучше не навещать ее. Более того, время от времени он получал известия от матери настоятельницы, которые подтверждали правильность его решения.

После короткой, с юной листвой, весны наступило лето, и яркое солнце высветило буйство красок в саду Финлея, где дети, занимавшие все его свободное время, от души смеялись и играли в свое удовольствие. Этого было достаточно, чтобы отвлечь Финлея от более серьезных дел.

Однако они надвигались – серьезные дела, и избежать их было невозможно.

Утром 7 июля его вызвали к телефону.

– Финлей, дорогой мальчик, у меня для тебя чудесная новость.

– Да, преподобная матушка? – Он сразу узнал этот голос.

– Прежде всего, дорогой Финлей, тебе будет приятно узнать, что твоя пациентка полностью выздоровела. Вчера она отыграла весь матч в хоккей на траве между младшими и старшими послушницами. И более того, она забила победный гол, который решил исход матча в пользу юниоров.

– Дорогая преподобная матушка, я вне себя от радости! Такие чудесные новости! Скоро она снова вернется к нормальной жизни.

Тут последовала пауза.

– Не совсем! В ближайшие дни ты получишь великолепный пригласительный билет с золотым обрезом.

– Только не говорите мне, что вы устраиваете танцы, преподобная матушка.

– Не совсем, – смеясь, ответила она. – Я так счастлива. Я рада сообщить тебе, что твоя Элис решила стать послушницей в нашем ордене. Церемония ее принятия состоится в одиннадцать утра в субботу четырнадцатого июля и будет поистине радостным событием.

Финлей глубоко вдохнул, чтобы прийти в себя, затем, подавив свои чувства, с пылом благородного сердца произнес:

– Я радуюсь вместе с вами, дорогая преподобная матушка. Можете быть уверены, что я непременно буду там.

Эта новость была слишком тяжела для Финлея, чтобы пережить ее сидя. Положив трубку, он встал, вышел в сад и, глубоко нахмурившись, принялся ходить взад и вперед по гравийной дорожке, злобно пиная совершенно невинные камешки. Вдруг к нему весело подбежала маленькая Джинни, его любимица.

– Ну чего еще тебе надо от меня, маленькая вредина?

Лицо Джинни мгновенно вытянулось, и она чуть не заплакала:

– Ой, что я сделала не так? У тебя такой сердитый вид…

– Ничего, моя маленькая прелесть. – Расслабившись, Финлей взял ее на руки и обнял. – Если бы все девушки на свете, большие и маленькие, были такими же милыми, как ты, хлопот было бы гораздо меньше. А ну-ка, хочешь немножко полетать?

После полетов над головой Финлея, сопровождаемых обоюдными криками восторга, молодой доктор отнес ее в свой кабинет.

– Давай-ка покажи, где можно найти что-то интересное для моей маленькой Джинни?

Она указала на нижний правый ящик стола, в котором была обнаружена восхитительная фруктовая конфета в веселой цветной обертке с изображением прекрасной клубники.

– О, это моя любимая!

– Не ешь ее до ланча.

– Нет, не буду.

Сунув конфету в карман передника, Джинни поцеловала Финлея и побежала в сад к детям.

Проводив ее взглядом, Финлей снова повернулся к своему столу. Его лоб был нахмурен, а губы улыбались. С этим странным выражением лица он пробормотал:

– Бедная мать настоятельница просто обманывает себя. Эта девушка полностью выздоровела, играет, как заводная, в хоккей на траве и забивает голы… Из нее такая же послушница, как из меня папа римский. Не мое дело говорить об этом матушке, но скоро она сама все узнает, на свою голову.

Несколько дней в доме и саду Финлея было абсолютно спокойно, и, поскольку заболевших в сезон каникул заметно поубавилось, молодой доктор проводил с детьми бо́льшую часть времени. Принимая немногочисленных пациентов, доктор Камерон благосклонно наблюдал за играми Финлея со смеющимися детьми, преисполненный сознания, что все это детское веселье – результат его собственных решений и забот. Джанет, убирая и моя посуду после завтрака, тоже выходила на несколько минут, чтобы, почтительно стоя за спиной доктора, сделать ему несколько комплиментов, поощряющих его врачебное усердие.

– Какая милая сцена, сэр. Это лишь благодаря вашему хорошему самочувствию Финлей может там прохлаждаться.

– Я снисходителен, Джанет, когда речь идет о добром деле, даже если мне придется гораздо больше взвалить на свои плечи. Финлей, знаешь ли, еще ребенок, и ему нравится бегать и кувыркаться с детьми.

– Пока вы тут будете пахать, сэр.

– Да ладно, дорогая Джанет! За все наши долгие годы, проведенные вместе, ты, видимо, поняла, что у меня очень щедрая, да, даже жертвенная натура.

– Да, сэр, вы добры ко всем нам. Например, сегодня утром после завтрака осталась целая порция жареного лосося, так как Финлей не стал есть. Ну что ж, я поняла, что могу взять себе. Поэтому я отнесла рыбу на кухню, отделила от костей и приготовила себе на ланч настоящий вкусный кеджери[261]261
  Блюдо британской кухни из вареной (или копченой) рыбы, риса, яиц вкрутую, петрушки и др.


[Закрыть]. Теперь в самых больших домах такую рыбу подадут только завтра утром. Но не у нас, сэр.

– Хм, – облизнувшись, сказал доктор. – Я сам очень люблю кеджери. Так что, может, ты…

– У меня и в мыслях не было предложить вам то, что не съел Финлей, – быстро сказала Джанет. – Пойду-ка посмотрю, нет ли почты.

И она поспешила к входной двери, где, хотя почтальон еще не приходил, в щель почтового ящика была просунута ежедневная газета «Таннохбрэ геральд».

Джанет взяла ее, развернула и опытным взглядом пробежала первую полосу. Внезапно она округлила глаза, и ее буквально затрясло от напечатанной там новости.

– Ну и ну! – пробормотала она вслух. – Впервые в жизни читаю подобное. Она сбежала из клетки!

Взволнованная, Джанет прошла в приемную, села и несколько раз перечитала статью, словно пытаясь запомнить ее. Затем, откинувшись на спинку стула, она сказала вслух:

– Камерон не должен этого видеть. Я отдам Финлею в саду.

Она быстро открыла входную дверь, быстро закрыла ее за собой, затем крадучись обошла дом и вышла в сад. Здесь она вцепилась в Финлея и повела его в беседку.

– Финлей, – многозначительно прошептала она, – у меня для вас очень странные новости. Честно говоря, я в ярости. После всего, что вы для нее сделали, она исчезла, сбежала!

С этими словами Джанет протянула Финлею газету, кивнув на статью, озаглавленную:

БЕГЛЯНКА ИЗ БОН-СЕКУРСА

Друзья и почитатели доброй матери настоятельницы монастыря Бон-Секурс с сожалением прочтут о печальном событии, первом в анналах этого достойнейшего заведения, имевшем место вчера около полуночи. Одна из его обитательниц, сестра послушница, сбежала, спустившись по длинной веревке из окна ванной на верхнем этаже. Веревка была заранее взята из сада и спрятана под кроватью беглянки. Опустившись на землю, эта бесстрашная молодая женщина сбросила с себя рясу и повесила ее на изгородь, окаймлявшую лужайку, так что оказалась под лунным светом в элегантном твидовом костюме, в котором она и явилась в монастырь.

Для такой молодой и бесстрашной искательницы приключений было несложно взобраться на высокие зарешеченные ворота и спуститься на шоссе. Неужели, оказавшись на воле, наша проворная юная Диана отправилась пешком в долгий и трудный путь к цивилизации и безопасности? Нет и нет! Держи карман шире, приятель, как она сама могла бы сказать! С примечательной и похвальной наблюдательностью, которая сослужила бы ей службу и при других обстоятельствах, она рассчитала время проезда последнего автобуса из деревни Уинберри в Таннохбрэ. Чтобы ее заметили, она вышла на середину узкой дороги и остановила допотопный автобус. Затем она уютно устроилась рядом с водителем, который подтвердит ее слова: «Извините, что остановила вас, но мне только что сообщили, что моя бедная старая мать умирает. Если вы высадите меня у почты в Таннохбрэ, то получите десять шиллингов».

Подстегиваемый двойным стимулом – сочувствием и весомой наградой, – водитель Боскоп ни секунды не сомневался, как ему поступить. По его собственным словам: «Я все время жал на газ. И позвольте заметить, что за всю поездку она больше ни слова не проронила. Это был самый приятный груз, который я когда-либо возил!»

Высадившись у почты, наша барышня расплатилась согласно договоренности и отправилась на поиски отеля. Сегодня утром ненавязчивый осмотр различных отелей показал, что наша очаровательная и отважная беглянка мирно спит в номере принцессы в отеле «Рояль».

Что можно сказать об этом полуночном приключении? В то время как немногочисленные католики нашего маленького городка могут потупить взоры и печально покачать головами, мы, приверженцы другого вероисповедания, при всем нашем сочувствии к доброй матери настоятельнице готовы смотреть на это смелое и дерзкое ночное приключение с восхищением и уважением.

Пока Финлей читал отчет о приключениях Элис Лейн, сама она пробудилась от сладкого сна и обнаружила себя героиней местной газеты. Она беззаботно позвонила, чтобы принесли завтрак, который тут же был подан – совсем не похожий на ту простую еду, с какой ей приходилось мириться в монастыре Бон-Секурс. Сказать, что она получала при этом удовольствие, одновременно читая статью в «Геральд», посвященную ее особе, – значит ничего не сказать. Нет, вытянув красивые длинные ноги на тонких льняных простынях, она воистину наслаждалась и чтением, и едой, смакуя лучший мокко и с хрустом вонзая крепкие белые зубы в превосходные тосты.

Когда поднос с завтраком был убран не кем иным, как самим метрдотелем, она повернулась к телефону и позвонила в местное отделение Шотландского банка, где ее немедленно заверили, что 2000 фунтов на ее счету в целости и сохранности. С самодовольной улыбкой положив трубку, она подумала, как мудро поступила, утаив этот счет от своего мерзкого мужа в первые дни пребывания в отеле «Каледония». В этот же отель и был ее следующий звонок, где управляющий не только пообещал немедленно прислать из камеры хранения ее чемодан с латунной окантовкой, но и предложил занять в отеле номер люкс.

Если эти знаки внимания недостаточно убедили нашу маленькую беглянку в ценности новостей о ней, то несомненным подтверждением этого стало обилие знаков внимания и приглашений как по телефону, так и в письмах, горку которых принесли ей на подносе с первой же почтой. Тут свою роль сыграли ее природная осмотрительность и savoir faire[262]262
  Смекалка (фр.).


[Закрыть]. Приглашения вступить в Общество филателистов, Клуб молодых женщин, Лигу антипапистов и Мужскую бригаду немедленно отправились в мусорную корзину. Однако были и другие, требующие дальнейшего рассмотрения. Поразмыслив, она решилась на ланч с прессой и, главное, на званый обед, устроенный в ее честь мистером Альбертом Кадденсом, джентльменом высокого положения и во многих отношениях весьма состоятельным, в его собственном доме.

На это приглашение она тут же ответила маленькой остроумной личной запиской, отчасти провокационной, но лишь настолько, насколько это позволительно для беглой монашки. Однако, увы, не было ни письма, ни телефонного звонка, ни хотя бы одного словечка от человека, с которым она искренне желала восстановить нежные отношения, когда-то, к ее сердечной радости, существовавшие между ними.

Но с другой стороны, успокаивала она себя, этот милый Финлей был застенчивым мальчиком, и, хотя она не раз и не два давала ему возможность упасть в ее объятия, он всегда останавливался в шаге от искуса страсти. И все же теперь, в свете ее блестящего возвращения к нему, он должен уступить. Она уже чувствовала его в своих объятиях. Это побудило ее надеть легкое летнее платье, в котором она была при их первой встрече.

Как раз когда она была готова выходить, добавив немного румян на лицо и тем самым придав ему идеальный цвет, зазвонил телефон. Это был портье отеля.

– Машина ждет вас, мадам. С наилучшими пожеланиями от мистера Альберта Кадденса.

– Я сейчас спущусь.

Ответив так, Элис улыбнулась своему отражению в зеркале. За этим плодом и на дерево лезть не надо – сам готов упасть в руки. Милый старый Альберт…

Томно попыхивая сигаретой, она спустилась в вестибюль, где ее проводили чередой поклонов к ожидавшему автомобилю. Не «роллс-ройс», как она надеялась, а большой, просторный, сверкающий «даймлер». Однако шофер был вполне хорош: молодой, стройный, кареглазый, красивый, в элегантной униформе. Его рука легонько коснулась ее руки, когда он указал ей на сиденье.

– Сначала я хочу побывать в доме доктора Финлея.

– Конечно, мадам.

Ее голос слегка дрогнул, когда она выдохнула это магическое имя. Да, она возвращается к нему. В лучшем стиле. Женщина, известная своими подвигами, мужеством, решимостью и непоколебимой преданностью любимому мужчине. Когда она приблизилась к его дому, ее сердце забилось быстрее. Да, он был там, в саду, окруженный детьми, – в шортах и белой майке, загорелый, мускулистый. Все смотрели на большую сверкающую машину, когда шофер распахнул дверцу и помог леди выйти.

К счастью, она захватила с собой зонтик и, раскрыв его, прошла в его тени через лужайку. Сколько обаяния было в этой картине, сколько легкой, улыбчивой беспечности!

– Это наша леди, Финлей! – закричали дети, когда она подошла к группе.

– Да, дорогие, конечно, это я. Вернулась, чтобы играть с вами, как в прошлом году.

– Разве вы не монахиня, мадам? – спросил один мальчик, а другой сказал: – А ваш итальянский джентльмен ушел?

Не обращая внимания на эти довольно личные вопросы, она протянула Финлею руку:

– Я вернулась, дорогой Финлей, свободная от всех препон, стремящаяся к тебе, как стрелка компаса к полюсу.

– Сегодня утром я совсем не чувствую магнетизма, мадам.

Финлей не пожал протянутой руки, но, глядя ей в глаза, твердо сказал:

– Ваше поведение и недавние заявления по этому поводу нанесли большой вред леди, которую я уважаю и люблю, а также ее прекрасному заведению, помогавшему и мне, и другим врачам. Вам бы стоило осознать, что сделал для вас Бон-Секурс. Вы отправились туда абсолютно больной, растоптанной и разбитой. И чем вы отплатили? Хотя никто не мешал вам в любой момент покинуть монастырь через парадный вход, вы решили устроить эту нелепую полуночную эскападу, дабы выглядеть героиней, дерзкой и смекалистой, сбежавшей от якобы кромешного гнета ненавистного католического монастыря. И это, мадам, вы совершили по отношению к уважаемому заведению и к женщине, моей дорогой настоятельнице, которая ухаживала за вами и своими руками исцеляла ваши раны. Она вернула вам здоровье, снова сделала вас привлекательной женщиной. И чем вы отплатили ей за это? Выставили на всеобщее обозрение как надзирательницу тюрьмы, в которой якобы отбывать вам пожизненное заключение, не будь вы такой смелой ловкачкой! – Элис побледнела, и, поскольку она молчала, Финлей продолжил: – Такое событие, естественно, подобно манне небесной для нашего маленького шотландского городка, где нас, бедных католиков, не любят, презирают, даже ненавидят. – После паузы он добавил: – Само собой, мадам, вы героиня дня. Вас будут поздравлять, чествовать, восхищаться вами. – Он снова помолчал. – Советую в полной мере воспользоваться своим триумфом в этом городке. А здесь вам делать нечего. – С этими словами Финлей повернулся и направился к детям.

Она осталась одна, совершенно неподвижная и бледная как смерть. Но постепенно ее щеки снова разрумянились. Она сжала губы и, кипя от ярости и разочарования, направилась прямо к машине. Оказавшись в комфорте большого салона, она сказала:

– Едем к твоему хозяину. Медленно.

Во время неторопливого, с открытым окном, продвижения по городу Элис с удовольствием отмечала, что на нее смотрят. Затем машина остановилась перед солидной виллой мистера Альберта Кадденса в тишине укромной Колледж-роуд.

– Мне подождать вас здесь, мадам, или поставить машину в гараж?

– Поставь в гараж, пожалуйста. И скажи, чтобы тебе подали хороший ланч.

– Благодарю вас, мадам, за вашу заботу.

Когда мисс Лейн поднялась по каменным ступеням в дом и вошла в большую столовую, она не преминула отметить накрытый на двоих роскошный стол, с великолепной, из китайского фарфора, посудой и сверкающим столовым серебром. У большого буфета сам хозяин, безукоризненно одетый – тонкая белая рубашка, синий костюм, – мастерски точил нож для нарезания мяса.

– О, моя дорогая мисс Лейн, я так рад, что вы столь пунктуальны. У меня тут отличный, прекрасно приготовленный кусок говядины, и я буду несчастнейшим человеком, если его не съедят au point[263]263
  Тут же на месте (фр.).


[Закрыть]. Садитесь, пожалуйста.