Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

Но две машины «скорой помощи» в сопровождении суетливого молодого интерна прибыли только через двадцать минут. А когда Энн, охваченная неуверенностью, приготовилась рассказать, что сделала, подъехала еще один автомобиль. Энн почти заплакала от глубокого облегчения. За рулем сидел доктор Прескотт.

Он выскочил из машины; на нем было тяжелое пальто поверх свитера и фланелевых брюк – признак того, что одевался он в спешке. Если доктор и удивился, увидев тут Энн, то никак этого не показал. Невозмутимо и безучастно, словно на обходе в своей благоустроенной палате, он слушал с отсутствующим взглядом, слегка склонив голову набок, то, что говорила ему медсестра.

Когда она закончила, Прескотт решительно повернулся к интерну:

– С этими пострадавшими вы и сами разберетесь, доктор. Увозите их как можно скорее. Я отправляюсь на ферму с медсестрой Ли. Когда прибудет доктор Хэй, пошлите его ко мне.

Через три минуты они с Энн были на ферме, где в большой кухне, растянувшись на матрасах на полу перед камином, лежали четверо тяжело раненных жертв аварии.

Без лишних слов доктор Прескотт, нагнувшись, быстро осмотрел каждого. Удивительно, как его присутствие, его холодная отстраненность заставила улечься суматоху на переполненной кухне – притихла даже дородная жена фермера, которая минуту назад чуть не верещала от волнения.

Прескотт снова выпрямился, его взгляд скользнул по крепкому деревянному столу, северному окну, через которое теперь проникал свет мартовского утра, большому чайнику, дымящемуся на плите.

– Я хочу, чтобы стол передвинули к окну, – сказал он. – Мне нужна горячая вода, много горячей воды и полотенца. Затем пусть все выйдут из кухни. – И, обращаясь к Энн, вполголоса добавил: – Троих из пострадавших в их нынешнем состоянии нельзя перемещать. Я их прооперирую.

Ее сердце забилось сильнее, – значит, она приняла правильное решение. Энн ничего не ответила. Она была так близка к потере сознания, что пересохшие губы отказывались слушаться. Она сразу же пошла к машине, принесла две сумки Прескотта и начала готовиться к операции.

Все, что произошло дальше, запомнилось Энн как смутная и непостижимая фантасмагория, мерклый кошмар, в котором она видела себя со стороны каким-то автоматом, не способным ошибаться. Она отмечала, что доктор Прескотт хмуро приступил к своей работе, что прибывший доктор Хэй, маленький человечек в очках, похожий на мышку, тут же взял у нее из рук анестезиологическую маску, что она сама совершает быстрые рефлекторные действия – подает, держит, режет, на долю секунды предвосхищая каждое движение хирурга.

На лице доктора Прескотта выступили капли пота. Как умно он пользовался изящными хирургическими инструментами. Какими ловкими были ее собственные руки, помогавшие ему, тогда как остальное тело словно парило в застывшем безмолвии комнаты. Вот уже и последний пострадавший, к ее удивлению, оказался на столе. И она по-прежнему стояла там – ассистировала при ампутации раздробленного и бесполезного теперь предплечья, зажимала щипцами артерию, протягивала хирургические нитки, следила за тем, как накладывается последний шов.

Наконец все было закончено. Еще не веря этому, Энн, стоя у стола, внезапно увидела в дешевом зеркале на стене собственное лицо, большеглазое и осунувшееся, с большим пятном крови на щеке. Она чувствовала, что если не выйдет наружу, то упадет в обморок. Прескотт пристально посмотрел на нее. Как унизительно было бы проявить перед ним слабость!

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – пробормотала она и кое-как выбралась из кухни.

Как восхитительно было ощутить прохладный ветер на лбу. Она едва слышала окруживших ее людей и не могла ответить на вопросы, которые ей задавали. Кто-то подал ей стул и стакан воды. Дождь прекратился, светило солнце. Издалека донесся слабый звук заводского гудка.

С трудом Энн осознала, что уже полдень.

Вскоре вышел доктор Прескотт. Какое-то время он разговаривал с несколькими газетчиками. Он проводил взглядом машину «скорой помощи», забравшую прооперированных, затем подошел к Энн:

– Я отвезу вас обратно, сестра Ли. Не хочу, чтобы к списку жертв добавилась еще одна.

Он вел машину медленно и молчал. Сидя рядом с ним с закрытыми глазами, чувствуя, как поток воздуха невероятно освежает онемевшее лицо, Энн была благодарна Прескотту за внимание. У нее оставалось время прийти в себя до госпиталя. Она надеялась, что главная медсестра не попросит ее немедленно приступить к дежурству.

Но когда при въезде в город Энн открыла глаза, она увидела, что они направляются не в «Хеппертон». Еще до ее быстрого вопросительного взгляда Прескотт прочитал ее мысли и решительно сказал:

– Я везу вас к себе домой. Вам перед госпиталем надо немного отдохнуть и поесть. Кроме того, у вас на лице рана.

– Я должна быть в палате к десяти часам, – неуверенно ответила она.

Он рассмеялся. Смех обнажил крепкие белые зубы, осветив смуглое лицо, отчего на нем появилось открытое мальчишеское выражение, впрочем мгновенно исчезнувшее. Коротко, как будто сожалея о своей инициативе, он сказал:

– Не говорите глупостей, пожалуйста! – и повернул машину на Роял-террас, представлявшую собой тихий ряд высоких, выбеленных солнцем домов, вдали от уличного движения.

Ближе к середине длинной череды георгианских фасадов, щедро отмеченных достоинством и традициями, Прескотт остановил машину и помог Энн подняться с сиденья. Он достал из кармана ключ, взбежал по ступенькам и впустил ее в свой дом.

– Ложитесь. – Он кивком указал на кушетку. – Сейчас принесу вам бокал шерри. Судя по вашему виду, это не помешает.

Он вышел из комнаты и через мгновение вернулся с графином и двумя бокалами. Налив ей немного, он посмотрел, как она пригубила вино, затем наполнил свой бокал.

– Мне это тоже не помешает, – сказал он, разглядывая вино на свет. – Шутка ли – пять часов на этой задымленной кухне. Но оно того стоило. Теперь их долечат. А иначе я бы и двух пенсов не дал за их шансы выжить. – Он пристально посмотрел на нее. – Я глубоко благодарен вам, сестра, – за то, что вам, вероятно, и в голову не приходит, – за верную оценку ситуации, за вашу помощь, ваше мастерство и мужество.

Он помолчал, как бы раздумывая, следует ли ему раскрывать смысл своих слов. Затем, приняв внезапное решение, Прескотт продолжил:

– То, что мы сделали сегодня утром, получит невероятную огласку. Возможно, вы вспомните мои слова, когда увидите вечерние газеты. Я не хочу, чтобы вы неправильно меня поняли. Огласка мне очень нужна, только отнюдь не из дешевой корысти. Я хочу этого для дела моей жизни, для клиники, в открытии которой пытаюсь убедить нужных людей. Сенсация – да простится мне это дурное слово, – вызванная нашей утренней работой, больше убедит тех, на кого я рассчитываю, особенно моего друга Мэтта Боули, чем миллион обычных операций в миллионе обычных операционных.

Он поднялся и начал, не останавливаясь, расхаживать взад-вперед быстрыми шагами.

– Должен сказать вам, сестра, что я хочу открыть хирургическую клинику мозга, центр, специализирующийся на поражениях мозга и центральной нервной системы. Это цель всей моей работы. Возможно, вы этого не знаете, но каждый год мы теряем тысячи жизней из-за того, что у нас нет специализированных средств для операций на головном мозге, потому что некоторые отставшие от времени тупицы убеждены, что внутричерепная хирургия невозможна. Что ж! Я собираюсь создать такую клинику, даже если это будет стоить мне жизни.

Он внезапно замолчал, прекратил расхаживать по комнате и откинул назад прядь волос, упавшую на лоб.

– Простите. У меня не часто бывает такой хороший слушатель. Я забыл, что вам пора перекусить.

Доктор Прескотт сказал, чтобы она не вставала, и попросил свою экономку принести маленький круглый столик. На обед им подали горячий бульон, холодную курицу и сердечки кресс-салата, а затем крем-суфле. Энн уже много месяцев не пробовала ничего вкуснее. Взбодрившись от вина, она почувствовала, что голодна, – ведь она ничего не ела со вчерашнего вечера.

Прескотт снова принял строго официальный вид. Он наблюдал за ней – ему было важно, чтобы она хорошо поела и набралась сил, но теперь в его отношении к ней не чувствовалось ни тепла, ни участия.

– Вы наверняка понимаете, – заметил он довольно бесцеремонно, – что у меня нет цели принимать дома медсестер «Хеппертона». Я испытываю крайнее презрение к врачам, позволяющим себе устанавливать – я бы сказал – личный контакт, в самом прямом смысле этих слов, с медсестрами, с которыми им приходится работать.

Энн кивнула:

– У врача своя работа, а у медсестры – своя. Почему они должны встречаться на какой-то другой почве?

Он рассеянно крошил хлеб:

– Но сегодня исключительные обстоятельства. И мы действительно встретились на профессиональной почве. Ваша работа была поистине великолепна.

Наступило молчание; затем, видя, что Энн закончила есть, Прескотт заявил:

– Если вам сейчас получше, я мог бы заняться вашим лицом. У вас на виске рваная ранка. Если не зашить ее, то останется шрам.

Он встал и принес из своей приемной стеклянный поднос, потом промыл порез спиртом, обезболил его и, почти незаметно для Энн, наложил два тонких шва.

Когда она немного отдохнула, он проводил ее вниз к выходу и без всяких эмоций попрощался с ней.

Направляясь в «Хеппертон», Энн сказала себе, что у нее появился друг. И это не была самонадеянность.

Как и предсказывал доктор Прескотт, катастрофа с автобусом и последующие события на ферме Родни стали главными газетными новостями в Манчестере. «Хирург и медсестра спасли тридцать жизней!» – кричали заголовки. Энн, хотя это ей абсолютно претило, была возведена в ранг героической фигуры. В более консервативной прессе имя доктора Прескотта охотно упоминалось заодно со сдержанными, но настойчивыми отсылками на его план создания хирургической клиники. Ходили слухи, что Мэттью Боули благосклонно относится к этому проекту. Если фабрикант решит оказать поддержку, финансовую и политическую, клиника, несомненно, будет построена. Энн с большим интересом следила за развитием этой темы и через десять дней после возвращения в госпиталь вкусила первые плоды своих профессиональных достижений. Ее повысили до должности старшей медсестры и перевели из палаты «С» в состав персонала, работавшего по вызовам.

Это назначение было весьма желательным по многим причинам. И хотя оно якобы было сделано главной сестрой в качестве награды за отличные действия во время аварии и за всю славу, которая в результате перепала и госпиталю, Энн знала, как и все местные медсестры, что за ее повышением стоял доктор Прескотт.

А сколько перемен это внесло в сферу ее интересов! В качестве старшей патронажной медсестры она теперь вместе с шестью подчиненными ей медсестрами должна была обслуживать район «Хеппертона», посещая пациентов в их собственных домах и оказывая им там необходимую медицинскую помощь. На самом деле эта система была продолжением добровольной программы социального обеспечения, которую когда-то инициировал госпиталь. Это давало участвующим в ней медсестрам более широкий и индивидуальный опыт, бо`льшую свободу действий, а также, при случае, возможность ухаживать за каким-нибудь богатым пациентом в прекрасном частном доме.

Оценивая изменившиеся обстоятельства, Энн пришла к выводу, что несчастный случай принес ей только удачу. Но для Джо, увы, это событие обернулось настоящим бедствием. Проблема была не столько в потере автобуса, сколько в требованиях пострадавших возместить нанесенный им ущерб. Похоже, сумма ущерба оказалась колоссальной.

Энн виделась с ним, когда он приехал в Манчестер в мае для участия в расследовании, проводимом министерством транспорта. Это был короткий визит, но по поведению Джо она догадалась, что он серьезно обеспокоен. По-видимому, речь шла о страховании. За эту сторону бизнеса отвечал Тед Грейн. Но похоже, страховой полис оказался просроченным. Или, возможно, все было еще хуже. У Энн возникло неприятное подозрение, что страховой полис вообще не был оплачен слишком по-джентльменски учтивым Тедом. Джо в это не верил. И все же, когда он поспешил в суд, его лицо говорило больше, чем слова.

Расследование было отложено на месяц, чтобы привлечь в качестве необходимых свидетелей пострадавших при аварии пассажиров. Джо вернулся в Лондон, и Энн больше его не видела. Она отправила Люси длинное письмо с утешениями. А затем, хотя тревога за сестру не отпускала ее, она с головой погрузилась в свои новые обязанности.

Никогда прежде Энн не осознавала всего масштаба и пользы работы медсестры. Никогда прежде она так близко не соприкасалась с людьми. Она ходила в бедные дома, где не хватало еды, в трущобы с единственной комнатушкой, где ничего не было, кроме грязного матраса, шаткого стула и старой железной кастрюли для приготовления пищи. Она заходила в дома, которые, казалось, были парализованы мертвой хваткой ужасной болезни, в дома богатых и бедных, где люди передвигались на цыпочках и с тревогой пытались прочесть на ее лице хотя бы слабый признак надежды. Она поняла, что уже само наименование ее профессии – «медсестра» – было волшебным словом, паролем. Она обнаружила, что сборища хулиганов расступались, чтобы дать ей пройти, что в самых опасных районах города вид ее служебной формы служил большей защитой, чем отряд полицейских.

Через три недели после повышения Энн получила свое первое важное задание в качестве патронажной медсестры, а вместе с ним и явное указание на то, что у нее появились влиятельные друзья. Во время посещений больных на дому ей приходилось оказывать им разного рода услуги, но на сей раз, помимо того факта, что ей придется жить вне больницы, ее пациентом оказалась весьма значимая персона.

Энн было поручено ухаживать за больной женой Мэттью Боули.

Главная медсестра, вызвав Энн в свой кабинет, не преминула изложить данные обстоятельства с должной строгостью.

– Ты слишком молода именно для этого ответственного задания, сестра Ли, – сказала Кувалда, насупив брови. – Но мистер Боули пожелал, чтобы прислали тебя, и доктор Прескотт, похоже, доверяет тебе. Постарайся, чтобы эти хорошие мнения о тебе не оказались ошибочными. И помни: пока ты находишься в этом доме, следи за тем, чтобы твое поведение во всех отношениях соответствовало традициям нашего госпиталя.

– Да, мисс Ист.

С приятным возбуждением, чувствуя, что она поднимается по карьерной лестнице, Энн покинула кабинет и направилась в дом медсестер, чтобы собрать свои вещи. Через четверть часа она была готова, и ровно в десять утра, как и было обещано, за ней заехала машина. Это был сверкающий синий «роллс-ройс» с посеребренной фурнитурой и шофером в темно-серой ливрее.

Было тепло и солнечно. Проезжая в роскошном «роллс-ройсе» по многолюдным пыльным улицам, по которым она обычно ходила пешком с медицинской сумкой, Энн почувствовала, что и ее коснулись привилегии, предоставляемые огромным богатством. Дом Боули усилил это ощущение. Впечатляющий особняк с многострельчатой крышей, на Дин-Хилл, в нескольких милях от Манчестера, на собственной обширной территории, создавал почти пугающее ощущение богатства благодаря дорогой меблировке, толстым коврам и прекрасным картинам. В доме царило изобилие.

Тем не менее Энн нашла свои апартаменты, которые находились в южном крыле рядом со спальней миссис Боули, чрезвычайно очаровательными. Маленькая гостиная была заполнена цветами, повсюду стояли книги, а окна выходили на широкую бархатистую лужайку. Только она приехала, как появилась чистенькая горничная и спросила, не желает ли Энн выпить утренний кофе. Энн не могла подавить вполне объяснимое чувство благодарности судьбе, – в конце концов, даже у медсестры в безводной пустыне ее жизни встречались отрадные оазисы. И после ее мрачных блужданий по трущобам вокруг «Хеппертона» здесь, несомненно, был один из них. Затем она переоделась в униформу и поспешила к своей пациентке.

Миссис Боули была брюнеткой лет пятидесяти, весьма упитанная, с высоким бюстом и озабоченным взглядом на довольно вульгарном, землистого цвета лице. Она лежала на широкой кровати посреди большой комнаты с полуопущенными жалюзи, окруженная всеми необходимыми аксессуарами: от прикроватной тумбочки до великолепного набора пузырьков с лекарствами – явным подтверждением ее слабого здоровья. На самом деле миссис Боули была хроническим невротиком. Тридцать лет назад замуж за бедного молодого Мэтта Боули вышла полная сил, энергичная девушка. Но материальный успех Боули странным образом сказался на ее нервной системе. Богатство способствовало тому, что в ней развились те особенности ее натуры, те воображаемые недуги, которыми бедность ее обделила. Хотя миссис Боули по-прежнему была предана своему мужу, большую часть времени она проводила в постели, страдая от повторяющихся «срывов», причины которых коренились в некоторых трудностях начала ее супружеской жизни.

Теперь, после долгого и тревожного разглядывания Энн, она кивнула и заметила:

– Думаю, ты мне понравишься, дорогая. Доктор Прескотт очень высоко отзывался о тебе. Ты удобно устроилась? Принеси мне флоридской воды[209]209
  Флоридская вода – американский вариант знаменитой «кельнской воды», созданный в 1808 году нью-йоркским парфюмером Робертом Мюрреем.


[Закрыть], а потом присядь рядом. У нас будет долгая беседа. Пока мы разговариваем, можешь погладить меня по лбу.

Энн выполнила просьбу. Ей не потребовалось много времени, чтобы раскрыть истинную природу этой доброй и требовательной женщины, страдающей от самой себя. Положив прохладные пальцы на сухой лоб миссис Боули, Энн почувствовала зарождение искренней симпатии к ней.

В три часа дня пришел с визитом доктор Прескотт. Хотя он был специалистом в области хирургии, но в обязательном порядке занимался и миссис Боули – к этому его обязывала дружба с ее мужем и ее категорическое нежелание принимать какого-либо другого доктора-мужчину. Будучи рядом при его визитах, Энн проникалась все большим уважением к нему как лечащему врачу. Молчаливый, сдержанный, непринужденно сидя на краю кровати, он с бесстрастным лицом выслушивал череду жалоб своей пациентки. Когда она заявляла что-нибудь из ряда вон выходящее, доктор обычно приподнимал одну бровь, что действовало эффективнее слов. В конце его визита миссис Боули была успокоена и утешена – и почти убеждена, что однажды она выздоровеет.

Энн проводила доктора вниз по широкой лестнице к парадной двери дома. По пути он дал ей инструкции, а закончив, искоса посмотрел на нее:

– Помните, что я как-то сказал вам – о ценности хорошего ухода за пациентом? Это тот случай, когда хорошая медсестра может сделать больше, чем любой врач. Я вижу эту несчастную всего десять минут в день. А вы все время с ней. Вы можете оказать на нее огромное влияние.

Энн слегка покраснела.

– Я постараюсь. Она такой милый человек. Мне бы очень хотелось, чтобы она выздоровела.

Он кивнул:

– Вот почему я рад видеть вас здесь. Когда Боули предложил вас, я понял, что это хорошая идея. – Прескотт помолчал. – Он был бы очень благодарен вам – и, возможно, мне, – если бы мы могли вернуть ее в нормальное состояние.

Энн инстинктивно почувствовала скрытый за его словами подтекст и, не удержавшись, выпалила:

– Вы все еще думаете о своей клинике.

Он пристально посмотрел на нее, и ее румянец стал еще гуще. Затем слегка сардонически он ответил:

– Да, сестра. Несмотря на всю нашу славу, мой хороший друг Боули еще не готов к решительным шагам. Возможно, почти готов. Но не совсем. – Он снова помолчал. – Видите ли, он упрямый парень. И он баллотируется на пост мэра в следующем месяце. Он не хочет делать того, что могло бы огорчить городских консерваторов, не хочет, чтобы его называли радикалом, обвиняли в том, что он поддерживает такого бунтаря, как я. Но я верю, да, я верю, что при удачном повороте событий он сможет все это красиво сделать. Кроме него, – лицо Прескотта посуровело, – никто другой в Манчестере этого не сделает. Меня это отчасти тревожит. Но в противном случае я умываю руки, и пусть они тут варятся в собственном соку.

Внезапно Прескотт взглянул на часы. Выражение его лица прояснилось, когда он повернулся к ней.

– Я должен идти, сестра. Не переусердствуйте тут с нашей больной. Погуляйте по здешним садам, они чудесны. И оцените здешнюю кухню. Полагаю, вы найдете, что она немного отличается от госпитальной.

Когда он уехал, Энн с задумчивым и сосредоточенным выражением лица поднялась к своей подопечной. Доктор Прескотт был так добр к ней, старшей медсестре Энн Ли, она была стольким обязана ему в своем нынешнем положении, что ее охватило непреодолимое желание помочь ему в ответ. Он отстаивал все лучшее, что было в его профессии. В том, чего он добивался, была не корысть, а служение идеалу. Она должна помочь ему, она должна использовать для этого любую возможность. Если ей это удастся, то о чем еще мечтать!