Текст книги "Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Арчибальд Кронин

– Так что же, в этих краях существует опасность для здоровья? – задал кто-то вопрос.

– К сожалению, да. Малярия там распространена повсеместно, как и сонная болезнь, также там часто встречается заражение нематодами и филяриатоз, даже время от времени проказа.

Следовательно, первая необходимость сейчас – больница, и он надеется в скором времени ее получить – тут он слегка улыбнулся, глядя на Мори. Надлежащая медицинская помощь принесла бы огромную пользу. При этом спустя почти двадцать лет непрерывных трудов Уилли не стыдился результатов: прекрасная каменная церковь, школа и сиротский приют, достойное здание миссии – он показал снимки на экране, – все это не напоминало первую глинобитную лачугу. В настоящее время у него более трехсот членов паствы, четыре помощника и несколько отдаленных миссионерских пунктов, которые он объезжает по очереди каждый месяц на своем джипе. Нет необходимости говорить, что у них до сих пор не все благополучно. В частности, он обеспокоен ситуацией, которая может развиться в соседней провинции Касаи. Если местные власти не смогут справиться теперь, когда бельгийцы уезжают, то, возможно, возникнут беспорядки. А территориально провинция Касаи расположена очень близко, фактически два его новых миссионерских пункта находятся на границе. Пока ничего не случилось, по крайней мере ничего серьезного, но из-за возможности возникновения беспорядков он должен вернуться в миссию как можно быстрее.

– Ну вот, – сказал Уилли, виновато глядя на часы, – пожалуй, и все. Я лишь надеюсь, что вы не устали и простите меня за то, что занял у вас столько времени.

Раздались дружные аплодисменты, настроение публики было лишь слегка омрачено ноткой опасения, прозвучавшей в конце лекции. Воодушевленный общим одобрением, которое относилось в какой-то мере и к нему, раз речь шла о медицинских нововведениях, Мори воспользовался подходящим моментом и поднялся с места. При иных обстоятельствах он уверенно выступал на публике, но сейчас испытывал чуть ли не робость. И все же слова нашлись.

– Думаю, что выражу общее мнение, если самым сердечным образом поблагодарю нашего доброго друга за его волнующую, интересную речь. Он проявил себя как настоящий храбрец и бескорыстный гуманист, добившись грандиозного достижения. Кстати, – протянул Мори, пытаясь переключиться на иронию, – если кто-то пожелает выразить свое восхищение в более ощутимой форме, то для этой цели в холле помещен поднос. А теперь, – поспешил он добавить, – позвольте мне еще минутку вашего внимания, я хотел бы произнести личное послесловие к тому, что было сказано. – Он помолчал, не в силах справиться с наплывом чувств. – Дело в том… Я пришел к решению, которое, быть может, вас удивит… но надеюсь на ваше понимание.

По гостиной пробежал шумок, публика явно взволновалась.

– Вы, наверное, сочтете мое решение внезапным. Но это не так. Хотя я был счастлив здесь, меня все время не покидало ощущение, даже больше – уверенность, что я должен вести более активный, полезный образ жизни, использовать свои медицинские знания, но не для личной выгоды, а для добра. И вот теперь мое скрытое желание осуществилось самым замечательным образом. В начале прошлого месяца так случилось, что я почувствовал зов родины. Я связался с семьей, которую знал и любил в юности, иными словами, с семьей, представители которой – Кэти и Уилли. Кэти я увидел впервые, но радость знакомства с ней была тем больше. С Уилли мы давние приятели. В те далекие дни он был еще совсем маленьким мальчиком, а я легкомысленным, но не безнадежным типом, и частенько во время наших длинных бесед он удивлял и восхищал меня своим мальчишеским энтузиазмом по поводу миссионерской жизни. И вот теперь колесо сделало полный оборот. – Мори замолк, сказывалось волнение. – Друзья мои, не хочу наскучить вам историей душевного возрождения. Скажу просто: я еду с Уилли в миссию в качестве доктора, а Кэти, моя дорогая Кэти… – он подошел к девушке, которая стояла у проектора, и обнял ее за плечи, – будет с нами в качестве моей жены.

Вот теперь действительно последовала заметная реакция: после мгновенно наставшей тишины произошел взрыв. Все вскочили с мест и заговорили разом. На Мори посыпались поздравления, каждый хотел пожать ему руку, а дамы обступили плотным кольцом Кэти.

– Еще шампанского! – выкрикнул Стенч. – Тост в честь жениха и невесты.

Принесли шампанское, выпили, и казалось, вечеринка начнется заново. Больше всего Мори вдохновила мадам фон Альтисхофер, сдержанно принявшая свершившийся факт. Он опасался неприятностей, какой-нибудь некрасивой выходки, проявления уязвленного самолюбия или недовольства, но нет, ее поведение оставалось безукоризненным – она поздравила его с улыбкой, слегка окрашенной печалью, и поцеловала в щеку Кэти.

Более того, когда через полчаса гости начали расходиться и он, стоя в холле, придавал им ускорение, она остановилась на секунду для последнего слова.

– Дорогой друг, я радуюсь вашему счастью. Такое милое дитя. И ко всему прочему, перспектива блестящего нового дела.

– Вы сама доброта, Фрида.

– О, у меня было предчувствие, что мы вас потеряем, еще когда я находилась в Бадене, а вы перестали писать.

– Я никогда не сомневался в вашей интуиции, – настороженно произнес он.

– К несчастью, вы правы. Но все это в прошлом. Теперь настала пора на деле доказать, что я ваш истинный друг и тоже не лишена практичности. Организовать ваш отъезд за такое короткое время будет нелегко. Вам понадобится помощь, и если хотите, я могу ее оказать. Ваша крошка сказала мне, что уезжает со своим великолепным Уилли завтра. Я приехала бы сразу, но вы, вероятно, будете в аэропорту… Да?.. Тогда лучше мне приехать послезавтра?

– Вы очень внимательны, – сказал он, поняв после секундного раздумья, что она говорит дельные вещи. Дама она весьма расторопная, а он действительно уже начал беспокоиться, что на него свалится слишком много дел перед отъездом. – Я буду вас ждать. И большое спасибо.

Она улыбнулась и вышла за дверь.

Мори сразу заспешил в гостиную к Кэти и Уилли, не забыв захватить из холла серебряный поднос.

– Ну как, успешно? – весело поинтересовался он.

– Просто превосходно, – ответила Кэти, раскрасневшаяся и счастливая.

– Тебе тоже так показалось, Уилли?

– Они были все очень добры, – кивнул священник, с усталым видом опускаясь в кресло.

– Давайте посмотрим насколько, – хитро предложил Мори.

Он пребывал в превосходнейшем настроении. С видом заговорщика вручил поднос Кэти и, пока она его держала, начал считать деньги. Среди внушительной горки пятидесяти– и стофранковых купюр лежала одна монетка в два франка.

– Бьюсь об заклад, это от маленькой Галли, – рассмеялся Мори.

– В таком случае это очень большая сумма, – внезапно произнес Уилли.

– О да, – подхватила Кэти. – Старушка мне понравилась больше всех. – Наступила пауза, после которой Кэти вновь заговорила: – А ты не забыл тот листочек на дне?

– Разве? Бог мой, только не говори, что кто-то подложил необеспеченный чек. Взгляни, Кэти.

Она уставилась на чек, потеряв дар речи, затем передала его Уилли. По-прежнему не говоря ни слова, девушка взглянула на Мори, а потом внезапно обняла его за шею и поцеловала.

На следующий день около двух часов Мори вернулся из Цюриха, все еще пребывая в унынии после расставания с Кэти, вылетевшей с Уилли на двенадцатичасовом самолете в Эдинбург, и тем не менее обуреваемый жаждой деятельности. Всего одиннадцать дней оставалось до того, как он присоединится к ним в лондонском аэропорту, и за этот короткий период предстояло завершить очень много дел; так что действовать нужно было оперативно. Войдя в дом – после отъезда гостей он предоставил Артуро и Елене выходной, – он понял, что поступил правильно, не отвергнув помощь мадам фон Альтисхофер, оставалось надеяться, что она его не подведет, приедет, как обещано, на следующее утро.

Однако едва он приступил к разбору почты в кабинете, как на подъездной аллее затарахтел ее маленький «дофин», что немало его удивило. Оставив неоткрытым «Журнал тропической медицины», на который он недавно подписался, и бандероль с легким нейлоновым туристским снаряжением, обещавшим быть интересным, он отправился встречать гостью.

– Я не слишком рано? – отрывисто осведомилась она, готовая взяться за дело. И одета она была соответствующим образом: серая льняная юбка и вязаный серый кардиган. – Случайно увидела, как вы проехали мимо на своем «хамбере», и подумала, что не стоит попусту тратить остаток дня.

– Вы абсолютно правы, – радостно согласился он, провожая ее в библиотеку. – Дел невпроворот, и чем раньше мы начнем, тем лучше.

– Тогда расскажите мне в общих чертах, каковы ваши планы? – Она присела, но не в кресло, а на подлокотник, выражая мгновенную готовность приступить к работе.

– Вилла, разумеется, будет выставлена на продажу. Артуро и Елена переедут во флигель и будут исполнять обязанности сторожей, пока не совершится сделка.

– А как же ваши вещи?

– Картины и серебро временно побудут в банке. Их последующим размещением займется мой юрист – Штигер весьма надежный человек. Мебель и книги могут остаться пока здесь – под замком они никуда не денутся.

– Ваши чудесные книги! – воскликнула она, оглядывая длинные двойные ряды в прекрасных переплетах Сангорского[349]349
  Переплетная фирма «Сангорский и Сатклифф», основанная в 1901 г., считалась лучшей в Европе.


[Закрыть]. – Нельзя оставлять их тут, в закрытом доме, иначе они отсыреют. Каждую книгу нужно завернуть, этим я и займусь.

– Артуро… – начал он.

– Нет. – Она поднялась, улыбаясь. – Ему и без того хватит дел. К тому же он так огорчен вашим отъездом, что просто не способен справиться с дополнительными поручениями. Кроме того, я люблю книги; у моего отца была знаменитая библиотека в Келленштайне. А сейчас занимайтесь своими делами и предоставьте это мне. – Он двинулся к двери, а она добавила тактично и одобрительно, но не без иронии: – Кстати, я полагаю, вы уже прочли статью мистера Стенча в «Тагеблатт».

– Я не видел сегодняшних газет. Что за статья?

– В ней рассказывается о вашем вечере в пользу миссии, но многое говорится и о вас, о вашем мужественном решении отправиться туда, несмотря на последние события. Вам должно польстить.

Он покраснел, главным образом от удовольствия, при мысли о друзьях в Мелсбурге и многочисленных знакомых в кантоне, кто прочтет о нем.

– Арчи бывает таким надоедливым, – сказал он, – хотя в глубине души он хороший человек. Надеюсь, он не перестарался. А какие последние события вы имеете в виду?

– Там вспыхнуло какое-то восстание. Похоже, обычные беспорядки, о которых рассказывал в лекции ваш друг. А теперь скажите, где мне взять оберточной бумаги, да побольше?

– В кладовке. Елена хранит целые залежи в шкафу.

Когда она ушла, он встряхнулся и взялся за первое важное дело: составление инвентарного списка антиквариата. Это было близко его сердцу, и, бродя по дому с листком бумаги и карандашом, отмечая то одну вещь, то другую – красную лакированную горку эпохи Карла II, купленную на ярмарке антиквариата в Лондоне, изумительной работы бюро эпохи королевы Анны, занесенное в классический каталог Маккойда «Век орехового дерева», кресла в стиле Людовика XVI, за которые он сражался на аукционе «Парк-Бернет», – он испытывал горько-сладкую ностальгию. Трудно было расстаться с этими дорогостоящими игрушками, однако никогда прежде он не испытывал такого душевного подъема, не был столь убежден в безошибочности принятого решения. Арчи Стенч прав. Он действительно совершал стоящий поступок.

Список не был завершен, когда в пять часов мадам фон Альтисхофер обнаружила его в глубокой задумчивости в столовой перед елизаветинским буфетом.

– Пора пить чай, – объявила она.

Он поднял на нее взгляд:

– Вы уже закончили?

– Почти. На одни книги уйдет по крайней мере еще полдня. Но рабочие всего мира требуют перерыва. Я взяла на себя смелость испечь немного миндального печенья.

Прерваться оказалось весьма приятно.

– Отличное печенье, – заметил он. – Никогда не подозревал, что у вас есть и кулинарный талант.

– Приходится извлекать уроки из необходимости… и разочарований, которых у меня было с избытком. Прошу вас, возьмите еще.

– Нет, нельзя, – скорбно улыбнулся он. – В последнее время у меня создалось впечатление, что я чересчур склонен к гастрономическим удовольствиям.

– Какая ерунда, – решительно заявила она. – Сейчас вы должны особенно хорошо питаться, чтобы набраться сил. Бог его знает, какой скудный рацион вас ожидает там.

– Мне он пойдет на пользу. В юности я только и жил на овсянке.

– В юности – да, мой друг, – согласилась она, – но сейчас?

В разговоре наступила короткая пауза, во время которой она оглядела пока еще не опустевшую комнату и остановила свой взгляд на прелестной пастели, изображавшей мадам Мело с ребенком.

– Вы помните тот день, когда показывали мне своего Вюйяра? Кажется, будто только вчера, хотя за это короткое время столько всего произошло. Обещайте не снимать картин со стен до последней минуты. Вы часто говорили, что не смогли бы без них жить и, разумеется, никогда их не продадите. – Тут ее, видимо, осенило. Она засомневалась, отвела взгляд, затем снова посмотрела на него и, наконец, поддавшись порыву, воскликнула: – Неужели обязательно продавать дом? Почему нельзя сохранить его, скажем, на тот случай, если вам понадобится где-то отдохнуть? Дорогой друг, я очень за вас переживаю и никоим образом не хочу, чтобы вы подцепили одну из тех тропических болезней, которые подорвали здоровье бедного Уилли. Боже, он перечислил целый реестр – тут тебе и малярия, и сонная болезнь, и проказа, и все остальное. Да у самого этого бедняги такой вид, будто он переболел половиной из них… Но как я уже сказала, если случится так, что вы заразитесь чем-то серьезным, то у вас хотя бы будет надежная крыша над головой в хорошем климате, чтобы восстановить здоровье.

Он посмотрел на нее, сначала хмурясь, словно испытывая сомнение, затем задумчиво. Такая мысль его ни разу не посещала и на первый взгляд казалась вполне разумной. Зачем продавать в оголтелой спешке; в этом не было ни малейшей финансовой необходимости. К тому же если подождать, то он, несомненно, выручит гораздо больше, так как цены на недвижимость постоянно растут. Но нет-нет, это была бы всего лишь отсрочка, полумера, опасная тактика, как ни крути. Он уезжал навсегда и возвращаться не собирался. Мори решительно покачал головой:

– Нет. Я предпочитаю оборвать все разом.

– Да, наверное, вы правы. Вы, как всегда, ставите четкие цели и не заботитесь о себе. А я смалодушничала, предложив такой вариант, но это потому, что я думаю только о вас. Бог свидетель, я не буду знать покоя ни одной минуты, когда вы уедете.

– Но отчего же, Фрида? В миссии не так ужасно.

– Ох, мой друг, вы, конечно, храбрый и сильный, но не притворяйтесь, чтобы мне было легче. Вы лучше меня сознаете опасности, которые будут вас там подстерегать. Вчера ночью, думая о том бедном шведском семействе, лишившемся голов, я не смогла уснуть. Если такая жестокая смерть ждала человека после стольких лет службы, то что же может произойти с вами, новичком?

Он взглянул на нее раздраженно, даже строго:

– Ради всего святого, Фрида, не преувеличивайте.

– При чем здесь преувеличение? Я всего лишь рассказала о мыслях, посетивших меня одной бессонной, тяжелой ночью. Если бы я только этого боялась, то была бы счастлива. Но отставим в сторону болезни, ведь, кроме них, есть много всего другого: и дикие звери, и палящее солнце, и сокрушительные ливни, и, самое главное, беспорядки в Конго. Мистер Стенч уверяет, что это только начало, волна пойдет дальше. А вы ведь будете совсем рядом от тех мест. Но почему я такая глупая – говорю о том, что вы и без меня прекрасно понимаете? – Она резко поднялась. – За работу, за работу, нужно делать дело, чтобы не задумываться о будущем. Книги на верхних полках в библиотеке я не могу достать. Вот увезу сейчас чайный столик, и вы поможете мне спустить их вниз. А потом я должна буду вернуться к себе в Зеебург.

Он медленно перешел в библиотеку, по-прежнему хмурясь, испытывая смутное недовольство, но не из-за самой Фриды, так близко принявшей к сердцу его интересы, а, скорее, из-за ее манеры излагать очевидное. Можно подумать, он сам не знает, во что ввязывается. Абсурд. Книги, о которых она говорила, в основном представляли собой толстые фолианты по искусству, но хотя его взгляд и был устремлен на них, он словно их не видел. Наконец, слегка вздрогнув, он пришел в себя, решил не приносить из подвала стремянку, а воспользоваться длинной табуреткой с ящичком, занимавшей постоянное место перед камином. Взгромоздившись на нее, он потянулся и один за другим начал спускать на нижнюю полку тяжелые, плотные тома с пряжками. Он почти закончил, когда появилась Фрида и замерла, наблюдая за ним.

Всего три книги теперь оставались в конце верхней полки. Он почему-то заторопился и, потянувшись вбок, захватил все три тома сразу. Однако, когда попробовал их приподнять, потерял равновесие и, по-прежнему удерживая книги над головой, был вынужден сделать шаг назад, после чего рухнул с табуретки прямо на пол.

– Отлично, – прокомментировала она, – вы проявили завидную ловкость.

– Да… – сквозь зубы процедил он, – но кажется, я потянул спину.

– Вы действительно упали со всей силы. Теперь посидите не шевелясь.

Он осторожно устроился на краю табуретки и, прижимая руку к ушибленному месту, смотрел, как она заворачивает в бумагу книги по искусству.

– Ну что, лучше? – спросила она, завершив работу.

– Не совсем. Но это пустяки, пройдет.

– Если нет, то обязательно этим займитесь. На ночь примите аспирин, и пусть Артуро вас разотрет. В доме найдется противовоспалительная мазь?

– Кажется, в аптечке есть тюбик.

Она по-прежнему сочувственно смотрела на него, наклонив голову набок.

– Жаль, что приходится вас оставлять, но… Итак, не забудьте, мазь и аспирин после ванны. Нет, не вставайте. Я сама найду дорогу. А как насчет завтра? Скажем, в десять часов?

Он согласно кивнул, стараясь как можно меньше шевелиться, и, когда она ушла, посидел еще несколько минут, ощупывая спину. Убедившись, что все вроде бы цело, он поднялся и начал расхаживаться, хотя и с трудом. Список был составлен, теперь ему предстояло договориться с юристом. Он подошел к телефону, набрал номер Штигера. Ответила девушка-секретарь, говорившая по-английски нараспев, как все местные швейцарцы, учившие язык в школе.

– Прости-и-те, мистер Мори-и, герр Штигер сейчас в Мюнхене.

– Когда вернется?

– В субботу утром. Но если это ва-ажно, я ему позвоню.

Он задумался на секунду.

– Суббота подойдет. Запишите меня на одиннадцать.

– Очень хорошо, мистер Мори-и. Я лично сообщу герру Штигеру.

Положив трубку, он резко повернулся и тут же пожалел об этом, поморщившись от боли. Какая досада, что Штигер в отъезде; он хотел, чтобы все было сделано быстро, да, без проволочек. Его первоначальная уверенность, граничащая с экзальтацией, почему-то иссякла, он затосковал по Кэти: ему так не хватало прикосновения ее губ, милого одобрительного взгляда. Для того, кто привык радоваться собственному обществу, было довольно странно, что теперь ему не нравилось быть одному. Если бы только мадам фон Альтисхофер не умчалась так быстро… Какая она все-таки молодец, что помогла ему в трудную минуту. Мысль об обеде в одиночестве не добавила оптимизма, кроме того, он чувствовал, что должен лечь спать пораньше. Мори позвонил Артуро, велел приготовить поднос и доставить в кабинет, объяснил необходимость массажа, после чего, проходя между стопок завернутых книг, включил радио, чтобы послушать вечернюю трансляцию Би-би-си. В последнее время он был так занят делами, что вообще перестал следить за новостями. И вот теперь он опоздал, голос из приемника сказал:

– Это была последняя новость.

Досадливо крякнув, он выключил радио и отправился наверх, напоминая себе, что нужно принять витамины.

На следующее утро ровно в десять раздался звонок в дверь, и Артуро, с более загадочным выражением, чем обычно, провел мадам фон Альтисхофер в гостиную, где Мори сидел на диване перед открытой голландской горкой и задумчиво разглядывал коллекцию китайского фарфора.

Поздоровавшись с гостьей и попросив разрешения не вставать, он красноречиво махнул рукой.

– Роковая деспотия собственности. Все это придется упаковать. А ведь я приобретал каждую вещицу с большой радостью, сплошные подлинники, эпоха Канси, и никак не думал, что с ними в результате будет столько хлопот.

– Я все упакую, – спокойно ответила она. – Так что вам никаких хлопот не будет. Но для начала скажите, как ваша спина?

– Не хуже, надеюсь, хотя спал я плохо. А еще у меня появилась какая-то странная хромота.

– Хромота?

– На правую ногу.

– В таком случае вы должны немедленно этим заняться.

– Нет, – отмел он предложение. – Ничего серьезного. Потерплю еще денек – и все пройдет.

Развернувшись от горки, он поймал на себе ее взгляд, настолько встревоженный, что даже вздрогнул.

– Что-нибудь случилось, Фрида?

– Нет-нет, – быстро ответила она, вымученно улыбнувшись. – Я просто задумалась о вашем недомогании. Надеюсь, вы сумеете пойти на сегодняшний прием.

– Какой прием?

– Что значит «какой»? Естественно, у Леоноры.

– Впервые слышу.

– Уверена, что вы приглашены. Мы все идем, вся наша компания. Должно быть, произошла ошибка, что вас не поставили в известность. Значит, пойдете со мной, да?

Он прикусил губу, расстроившись, что о нем забыли в этот последний час, – видимо, для остальных он уже отрезанный ломоть.

– Я слишком занят. В любом случае прием с лекцией и был моей лебединой песней. Меня больше не интересует легкомысленная чепуха Леоноры.

– Мне очень жаль, мой друг. Я знаю, что для вас все здесь закончено и что вы должны войти в то общество, куда едете, если вообще возможно найти его среди тех… нецивилизованных людей.

– У меня будет Уилли и моя дорогая жена, – резко произнес он. – И моя работа будет заключаться в том, чтобы сделать людей цивилизованными.

– Ну конечно, вы будете очень счастливы, – согласилась она примирительным тоном. – И все же, трое – это так мало после того интересного общества, к которому вы привыкли. Но довольно, больше ни слова, у вас и без того хватает забот. Я должна закончить с книгами. В другой раз, скорее всего завтра, я займусь фарфором.

Что с ней такое, спросил он себя, когда она ушла в библиотеку. Вчера еще была такой веселой и оживленной, а сегодня ее желтые глаза затуманены едва скрытой меланхолией. Перемена в ее настроении и манерах была совершенно ему непонятна.

Приближался полдень, и Мори оторвался от стола, за которым занимался счетами, чтобы заглянуть в библиотеку – якобы интересуясь, как продвигается дело, но на самом деле из желания посмотреть, не улучшилось ли у нее настроение. Нет, не улучшилось, даже стало еще хуже.

– Вас что-то беспокоит, Фрида, – наконец не выдержал он, придя во второй раз.

Стоя на одном колене у нижней полки, она выпрямилась, но взгляд на него не подняла.

– Нет, ничего, ничего.

То, что она лукавит, было слишком очевидно. За обедом – она согласилась остаться и слегка перекусить, но исключительно чтобы сэкономить время, – он попытался развеять мрак.

– Вы ничего не едите. Позвольте предложить вам салат?

– Нет, спасибо.

– Тогда еще кусочек заливного.

– Ничего не надо, прошу вас. У меня сегодня нет аппетита.

– Раз так, если вы больше ничего не хотите, давайте отдохнем на террасе. Солнце там хорошо припекает.

День выдался очень теплый, Вильгельм успел расчистить снег и выставить садовые стулья. Они уселись лицом к великолепной альпийской панораме.

– У вас здесь самый чудесный вид Швейцарии, – прошептала она. – Сможете любоваться им по крайней мере еще несколько дней.

Последовало молчание. Думая умилостивить ее, быть может даже успокоить, он сказал:

– Надеюсь, вы понимаете, Фрида, что я всегда буду питать к вам высочайшее уважение.

– Вот как?

– Всегда. Кроме того, Фрида, я не принимаю вашу помощь как должное. Мне бы хотелось, чтобы вы выбрали из моей коллекции что-нибудь в качестве сувенира.

– Вы очень щедры, мой друг, но я не люблю сувениры. Они всегда навевают грусть.

– Но я настаиваю.

– Что ж, если мне предназначено грустить, то так тому и быть. Отдайте мне маленькое фото, что стоит справа на вашем письменном столе.

– Вы имеете в виду тот снимок, где мы с вами на горе Ризенберг?

– Точно так. Вот его я возьму на память.

– Моя дорогая Фрида, – улыбнулся он с упреком, – можно подумать, вы зачитываете некролог.

Она смерила его долгим грустным взглядом.

– Чему ж тут удивляться? – Она больше не сдерживалась. – Бог мой, как вы меня огорчаете. Не хотела я вам это показывать, но вы вскоре все равно узнаете.

Фрида открыла сумочку, вынула газетную вырезку и передала ему. Он увидел, что это статья из «Дейли эко» – газеты, которую она обычно не читала. Заголовок гласил: «Резня в Конго – пятьсот погибших». Он быстро пробежал глазами сообщение: «Вчера вечером в провинции Касаи, где последние несколько недель назревал конфликт, разразилась племенная война. Инакомыслящие аборигены балуба предприняли жестокое и ничем не спровоцированное нападение на деревню Тохиленг. Завязалась жестокая битва, в течение которой деревня переходила из рук в руки. В конце концов ее подожгли, и теперь там осталось лишь пепелище. По подсчетам, под обгоревшими пальмами и банановыми деревьями полегло пятьсот человек».

– Вот теперь вы знаете, куда едете, – сказала она.

Он поднял на нее взгляд и увидел, что она, по-прежнему не отрываясь, смотрит на него. Он ничуть не расстроился, только больше утвердился в своем решении.

– Фрида, – холодно произнес он, – я прекрасно сознаю, что последние два дня вы пытаетесь отговорить меня от поездки – несомненно, из лучших побуждений. Но мне кажется, вы не совсем понимаете, как глубока моя любовь. Я в курсе, насколько тяжелы там условия. Но я все равно поеду. Я бы поехал за Кэти на край земли.

Она сжала губы и вздохнула:

– Да, мой друг. Всегда так случается, когда пожилой мужчина одержим юной девой. И финал всегда трагичен. Я хорошо помню великий немецкий фильм «Голубой ангел»[350]350
  «Голубой ангел» – фильм (1930) с участием Марлен Дитрих режиссера Джозефа фон Штернберга, снятый по мотивам романа Генриха Манна «Учитель Гнус». Сам режиссер называл этот фильм «историей падения влюбленного человека».


[Закрыть].

Он покраснел от возмущения.

– Даже сравнивать нельзя. У меня совсем другие обстоятельства.

– Действительно, – согласилась она потухшим голосом, – старый профессор отправился всего лишь в цирк. А вы уезжаете… – Она отвернулась, прикрыв лицо рукой. – Да, я чувствую всем сердцем… вы уезжаете… – И опять она не смогла договорить, едва слышно пролепетав: – Туда, где вас ждет гораздо худшая судьба.

Он собрался дать ей резкую отповедь, но из уважения к ее страданию сдержался. Она всегда умела скрывать свои чувства, никогда не прибегала к слезам, но сейчас она была явно расстроена. Выпрямившись на стуле, он уставился вдаль на снежные вершины. Оба умолкли надолго. Наконец, по-прежнему не поворачивая головы, она поднялась.

– Мой друг, сегодня я больше ничего не могу для вас сделать. Приду завтра.

– Очень жаль, – проворчал он, раздосадованный ее неожиданным уходом. – Неужели вам обязательно идти?

– Да, до завтра. Если я хочу увидеться с мадам Шуц и нашими друзьями, то для начала я должна привести себя в порядок.

Он больше не возражал, проводил ее до машины, подождал, пока «дофин» не перестал тарахтеть. После этого он закрыл ворота и захромал обратно в дом. Перечитал заново газетную вырезку, слово за словом, потом решительно порвал ее в клочки.

Целый день он продолжал работать, но все время поглядывал на часы. В пять он должен был позвонить Кэти в Маркинч, в дом священника, где она остановилась: об этом они договорились еще до ее отъезда. После переживаний и проблем последних двух дней ему не терпелось услышать ее голос.

Наскоро проглотив чашку чая, он подошел к телефону, набрал междугороднюю и назвал номер Фодерингеев. Линии были свободны, через десять минут его соединили. Он очень обрадовался, услышав, что трубку сняла Кэти: хотя, конечно, она сидела у телефона и ждала, когда он позвонит.

– Кэти, это ты! Как ты, дорогая?

– Я в порядке, Дэвид. И ужасно занята. Какая удача, что ты меня застал. Еще минута – и я уехала бы в Эдинбург.

Слегка обескураженный, он поинтересовался:

– Чем занимаешься?

– Да всем… Готовлюсь к отъезду… Как и ты, полагаю.

– Да, у меня тоже много дел. Время поджимает.

– Вот именно. Я так счастлива и взволнованна. Как только выдастся свободная минутка, я тут же вышлю тебе инструкции, где мы встретимся в Лондоне.

– Вообще-то, я ждал от тебя письма, дорогая.

– Неужели, Дэвид? Я думала, раз мы так скоро будем вместе… И меня очень волнует дядя Уилли. С тех пор как мы сюда приехали, у него постоянно высокая температура, а ведь ему сегодня вечером выступать перед людьми.

– Мне жаль, – небрежно бросил он, думая о своих бедах. – Передай ему мои наилучшие пожелания.

– Обязательно, Дэвид. И я напишу тебе сегодня же, как бы поздно мы ни вернулись из Эдинбурга.

– Я не хочу тебя принуждать писать мне, Кэти.

– Но, Дэвид, дорогой… – Голос ее осекся. – Ты что, сердишься?

– Нет, дорогая. Хотя скажу, что мне довольно одиноко. Я слишком рьяно взялся за дело и повредил спину. И все это время я жаждал получить от тебя какую-то весточку, хоть одно слово, что ты по мне скучаешь.

– Ну конечно скучаю, дорогой… – Она поперхнулась и потому говорила невнятно. – Очень занята, а тут еще болезнь дяди Уилли… Я не думала, что…

– Все в порядке, дорогая, – сказал он, успокоенный ее смятением. – Но если Уилли так болен, сможет ли он уехать двадцать первого?

– Сможет, Дэвид, – уверенно ответила она. – Даже если его придется внести в самолет на носилках.

Много толку от него будет в таком состоянии, язвительно подумал он и тут же об этом пожалел, ибо симпатизировал Уилли.

– Полагаю, ты уже знаешь, что в Касаи началась война.

– Да, возможно, это серьезно. Хотя, с другой стороны, мы ведь этого ждали, так что ничего удивительного. Ты знаешь, дорогой, мне действительно пора. Кажется, пришел автобус. Дядя Уилли зовет меня со двора.

– Погоди, Кэти…

– Если я сейчас не выйду, дорогой, автобус уйдет и дядя Уилли опоздает на лекцию. Пока, дорогой Дэвид. Скоро мы будем вместе.

Она ушла, вернее, ее заставили уйти, а у него осталось разочарование и неприятное чувство, будто им пренебрегли. Никакого удовольствия от разговора – один сплошной Уилли и так мало о нем самом. Нет-нет, он не должен так думать – он быстро прогнал недостойную ревность. Кэти любила его, просто бедное дитя подстегивали и торопили, к тому же телефонные разговоры никогда не приносят удовлетворения. Он нашел для нее оправдание, но легкое ощущение пренебрежения, вопреки всякой логике, не покидало его весь вечер.