сообщить о нарушении
Текущая страница: 192 (всего у книги 198 страниц)
- Пуши… - вздохнул Пётр Иванович и опустился на свободный стул. Да, Ежонков уже испортил всё, что только можно было испортить. Объегоркин, кажется, не помнит, что с ним случилось после того, как он потерялся в подземелье под третьей казармой. Ежонков напугал его вдрызг, теперь Объегоркин попрётся жаловаться Соболеву, если Ежонков, конечно, не внушит ему, что ничего не было. Хотя, скорее всего, Ежонков, как всегда, забудет замести следы…
Ежонков разгулялся во всю свою мощь, Объегоркин, загипнотизированный его маятником, сидел на краешке стула и таращил глаза вперёд. Ежонков «колдовал» вокруг него, заставлял рассказывать параграфы из школьных учебников, всё больше и больше шокируя Борьку Ветрова. Объегоркин буровил что-то про биквадратные уравнения, как им понижают степень, а Сидоров сидел напротив Ветрова и всё пытался разглядеть в этих верхнелягушинских участковых признаки чертей. А вдруг у них Горящие Глаза??
Пётр Иванович даже засыпал уже – так монотонно Объегоркин вещал математические формулы. И вдруг Ежонков решил, что хватит проводить с ним «срезы школьной программы», а пора спросить по существу.
- Всё! – выкрикнул гипнотизёр, и Объегоркин замолк. – Объегоркин, ты в третьей казарме… - принялся он настраивать Вовкин мозг на нужную волну. – Снимаешь линолеум, влезаешь в дырку… Вопросы есть? Что было дальше??
Ежонков повторил это раз пять или шесть – бесстрастным голосом автоответчика. Объегоркин сидел с тупым лицом и не двигался, а потом – насупил брови и сказал:
- Вопросов не-ет… Снимаю линолеум, оттуда пахнуло сыростью. Там сыро и холодно, подполковник Окунев позвал Барсукова… Мы спускаемся вниз, у меня фонарик. Я вижу бетонные стены и коридор, длинный коридор, конец которого где-то очень далеко, не знаю, где… Мы всё ещё идём… Барсуков идёт вторым, я иду первым… И! – Вовка внезапно вскрикнул, будто бы ему отдавили ногу, и заглох, тупо пялясь неизвестно куда, наверное, вглубь пещеры. – Бык-бык! – наконец-то он нашёл в себе силы сказать что-то ещё, прежде чем заглох окончательно.
Ветров беззвучно шевелил губами – был в глубоком шоке, наблюдая гипноз.
- Во, блин, запёрло! – разозлился Ежонков, не в силах выковырять из Объегоркина больше ни словечка. – Чёрт, что им ещё надо-то??
- Ежонков, - вздохнул Пётр Иванович, жалея про себя ни в чём не повинного Ветрова. – Надо было сначала с ними по-человечески поговорить и спросить про Семиручку. А ты?
- А что – я? – обиделся Ежонков. – Если с ним так болтать – он брехать будет, а под гипнозом он брехать не может. Поэтому я решил сразу вспушить! И про Семиручку у него тоже можно под гипнозом спросить! Сейчас, спрошу!
Пётр Иванович бросил быстрый взгляд на Объегоркина и сильно усомнился в том, что новоиспечённый участковый сможет что-то ещё сказать. Выражение лица и взгляд у него были точно такими же, как у Крючковца и Хлестко, когда Ежонков их вчера «крутил». Они оба смогли сказать только «бык», вот и Объегоркин тоже пару раз «быкнул»… И молчит теперь, как бы Ежонков не выбивал из него про Семиручку.
Ежонков так раскраснелся, что походил на злого индюка, и вспотел, промочив рубашку насквозь. Поняв, что вскрыть заблокированную память он не сможет, гипнотизёр плюнул с досады на чистый пол и сердито проворчал:
- Ахь, ну его в баню! Поехали в сельсовет!
Давно уже пора поехать в сельсовет. Серёгин уже действительно заснул, пока этот Ежонков тут подвизался с Объегоркиным. И так понятно, что «черти» не захотят, чтобы он их выдал, и сотрут ему память «под корешок».
- Эй, только ты расколдовать его не забудь! – напомнил Пётр Иванович, тяжело поднимаясь со стула, к которому уже успел приклеиться.
- Проснись! – нехотя буркнул гипнотизёр, раздосадованный неудачей. – Как проснёшься – всё забудешь. Нас нет! Улетучиваемся! – приказал Ежонков Серёгину и Сидорову, и после этого проворно для своей полноты выпрыгнул за дверь.
========== 7. Тайна председателя Семиручки. ==========
Верхнелягушинский сельсовет тоже никто не узнал. Серое подмокшее здание, окружённое страшным ореолом готических тайн, кануло в лету, уступив место свежевыкрашенному и довольно аляповатому произведению в стиле «советский ампир». Как же это Пётр Иванович раньше не замечал, насколько аляповат этот сельсовет, а видел его в тёмном призрачном амплуа готического замка?? Смешно! Новая краска вмиг согнала с сельсовета весь флёр, сделав его скучным и каким-то низким. Серёгин не знал, что старый сельсовет сгорел дотла и развалился, а вместо него возвели новый, точно такой же. Он подумал, что это и есть старый, только покрашенный.
Вокруг сельсовета устроили площадь, установили современный фонтан, заасфальтировали дорожки, посадили клумбочки и поставили скамейки. Как бы это ни выглядело странно, но сегодня, в понедельник, фонтан работал, подкидывая к знойному летнему небу искристые струи воды. На бассейне пристроилось пяток голубей. Они ворковали, вытягивали шеи, пытаясь окунуть клювы в водяную прохладу. Внутри сельсовет тоже изменился до неузнаваемости. Как будто бы оттуда выскоблили всё старое и заполнили новым. Светлый пол, светлый потолок, а стены обшили гипсокартоном, изгнав всю холодную сырость. Новые стеклопакеты сверкали чистотой, Пётр Иванович даже не мог представить себе увальня Семиручку, сидящего среди евроремонта, а то и за компьютером. Кстати, Клавдии Макаровны тоже не видно…
- Что вам угодно? – послышался вдруг за спиной вкрадчивый, незнакомый мужской голос.
Пётр Иванович обернулся и увидел позади себя подтянутого и ухоженного незнакомца с университетским значком на лацкане светло-коричневого пиджака. Серёгин удивился, потому что раньше никогда сего субъекта не видел. Мгновенно взяв себя в руки, Пётр Иванович представился и сказал ему, что хотел бы видеть председателя сельсовета Семиручку. Незнакомец нацепил на себя вежливость, отрекомендовался так:
- Виктор Семёнович Крыльченко, заместитель председателя…
(«А где же Клавдия Макаровна???» - изумился при этом Серёгин).
А потом этот новый заместитель выдал следующее:
- Семиручку переизбрали, и где он сейчас – я не знаю.
- Эй, а кто знает?? – вставился в разговор Ежонков.
Заместитель Крыльченко окинул не шибко вежливого Ежонкова укоризненным взглядом, видимо, складывая про себя не лучшее мнение о милиции, но виду не подал.
- Думаю, Николай Фомич знает, - ответил Крыльченко всё с той же вежливостью, словно подчёркивая, насколько он, интеллигентный работник офиса, лучше воспитан, нежели дубоватые менты. – Николай Фомич Максименко, наш новый председатель.
- Где он? – перебил Ежонков, теребя свой красный рюкзак в поисках пирожка именно с повидлом.
- Николай Фомич в Краеведческом музее, - Крыльченко продолжал быть вежливым. – Улица Революционная, тринадцать.
Революционная, тринадцать! Это же никакой не музей – это особняк Гопникова, который разрушился по непонятной причине прямо на глазах у Серёгина и Сидорова!! Какой тут может быть Краеведческий музей, когда там – пристанище «чертей», да и вообще, гиблое место, наполненное «кавернами» и потайными дверями???!!
- Николай Фомич взял шефство над Краеведческим музеем, - продолжал Крыльченко, очевидно, гордясь своим значком и высшим образованием. – И активно заботится о сохранении наших архитектурных памятников и развитии исторической науки.
- Понятно… - бросил Серёгин, разворачиваясь к выходу.
- Дуем туда! – обрадовался Ежонков и, жуя на бегу, припустил по коридору к открытой двери.
А потом выяснилось, что кто-то на чьи-то деньги отстроил развалившийся памятник архитектуры, возвратив ему прежний облик, устранив все дефекты и сделав из него Краеведческий музей. Последний факт подтверждала вывеска над новой входной дверью, которая так и гласила: «Краеведческий музей». Около музея пристроились два высоких туристических автобуса и несколько автомобилей. Тот заросший сорными травами двор, который окружал старый особняк раньше, и припарковаться на котором могла бы только арба, полностью уничтожили, пространство заковали в тротуарную плитку и закатали в асфальт, соорудив удобную стоянку и шоссе. Перед новым особняком так же поместили фонтан, которого тут никогда не водилось – только уже другой, оформленный под седую старину. Этот фонтан так же работал, и около него вовсю фотографировались шумные туристы, которые, как показалось Серёгину, ворковали на французском языке. Их было очень много, они не давали протолкнуться к особняку, где, по словам любезного Крыльченко, засел этот новый председатель. Пришлось ждать, пока они забьются обратно в свои автобусы и уедут. Вскоре после туристов из особняка выпросталась группа неких официальных лиц. Все такие серьёзные, в костюмах, с папками, разговаривают. Официальные лица двинулись к машинам, Пётр Иванович сообразил, что среди них может быть новый председатель, и направился к ним, опасаясь упустить.
Узнав, что пред ними милиция, официальные лица отставили разговоры, и вперёд выдвинулось самое основательное лицо, неся впереди себя солидное пузцо. Это и был новый председатель Николай Фомич Максименко, ну, о-очень увлечённый историей и памятниками архитектуры. Он был обряжен в пиджак и затянут галстуком, из-за чего ужасно страдал от тропического зноя и взмок даже больше, чем Ежонков. Услыхав, что милиция ищет его предшественника Семиручку, председатель Максименко поправил интеллигентные прямоугольные очки и ответил Серёгину представительным спокойным баритоном:
- Тунеядствует ваш Семиручко. После того, как вышел в отставку – нигде не работает и пьёт. Проблема, пятно на репутации деревни. Не знаю, что с ним делать. Может быть, вы поможете?
- Поможем, - согласился Серёгин.
- Его надо вспушить! – внезапно выпрыгнул из-за спины Серёгина Ежонков, собираясь, видимо, вспушить нового председателя.
Пётр Иванович испугался, что Ежонков своей неистовостью вконец дискредитирует донецкую милицию, и пихнул гипнотизёра локтем в брюшко, мол, не рыпайся, не до этого.
- Правильно, вспушите, - согласился председатель Максименко, подумав, что Ежонков собирается пушить не его, а Семиручку. – Может быть, он одумается?
Сидоров стоял сзади и глазел на восстановленное логово чёрта. Особняк был точно таким же, как и до того, как развалился, только новым, с целенькой блестящей крышей, с чистыми стёклами в окнах, облепленный камерами слежения, оснащённый электропроводкой. Вон там, на втором этаже блестит в одной из комнат электрическая лампа. Но всё равно, даже весь этот апгрейд не изменил тёмной сущности этого адского дома, ведь никто, скорее всего, не подумал засыпать дьявольские подвалы, где обитали эти жуткие «чёртовы бандиты». Подвалы остались, и остались все их смертоносные тайны, остался Верхнелягушинский Чёрт, и Сидоров уверен, что обязательно увидит ещё его Горящие Глаза…
Пётр Иванович быстренько постановил, что надо ехать к Семиручке и за черти поволок за собой Ежонкова, который отбивался и причитал:
- Серёгин, ты что, не видишь что ли, как они вылизали здесь всё?? Да они за всем этим скрываются, и этот холёный хлыщ, - он имел в виду нового председателя, - явный фашистский агент! Они сейчас Семиручку специально заморят, чтобы он крякнул, как все остальные председатели! Он слишком много знает, а они…
- Сейчас поедем к Семиручке и всё узнаем! – Серёгин забил Ежонкова на заднее сиденье служебной машины, что проделать было достаточно трудно в виду лишнего веса гипнотизёра, и захлопнул за ним дверцу. – Ежонков, ты пока что не светись, пускай никто о твоей догадке не знает! – это Серёгин сказал для того, чтобы хоть как-нибудь заставить Ежонкова не орать. – Тебе повезло, что этот гусёк не догадался, что ты собрался пушить не Семиручку, а его самого, а то бы они унесли тебя для опытов!
Петру Ивановичу было смешно подтрунивать над Ежонковым, а вот Сидоров не особо-то веселился, потому что ощутил на своей спине тяжёлый ледяной взор чудища. На улице висела экваториальная жара, солнце превращало всё живое в запеканку, а Сидоров вдруг озяб под этим взором, покрылся холодным потом и как можно скорее забился в машину, чтобы быть как можно дальше от дома Верхнелягушинского Чёрта. Он старался не смотреть на него, ведь Чёрт не дремлет, и его взгляд ужасен…
Пётр Иванович завёл мотор и снял машину с тормозов. Серебристая «Деу» мягко выехала со двора Гопниковского особняка и покатила по новой дороге вглубь деревни, где стояла хата Семиручки. Электрическая лампа в одной из комнат на втором этаже погасла, и в окне на секунду появился тёмный зловещий силуэт незнакомца, напоминающий бесхозную тень…
Хата Семиручки выглядела не самым лучшим образом: серая какая-то, обшарпанная, окошки подслеповатые, заплетенные паутиной. Двор и огород заросли какими-то сорняками вроде лебеды, амброзии и сурепки, яблоки отвешивают ветки яблонь и валяются паданками на некошеной траве. Собачья будка пустует, около неё валяется ржавый обломок цепи. Кажется, Семиручки нет дома – настолько нежилой выглядит его хата.
Пётр Иванович толкнул расшатанную калитку коленкой и вступил в неухоженный двор бывшего председателя. Сидоров и Ежонков двинулись за ним. Ежонков катился, словно колобок и смотрел не вперёд, а назад, словно ожидал погони, а Сидоров не заметил в траве грабли, наступил на них и едва не набил себе на лбу шишку…
Дверь хаты оказалась приоткрытой, и за ней висела нежилая мгла. Серёгин, не раздумывая долго, отпихнул эту дверь и погрузился в полумрак сеней. Он шёл очень осторожно, вглядываясь во всё внимательными глазами. Сени обычно бывают загромождены всяческим хламом, можно споткнуться, упасть, удариться, а то и что-нибудь себе поломать…
Пройдя сени, Пётр Иванович открыл невидимую во тьме дверь и попал на кухню. Первое, что бросилось ему в глаза – это «Говерла» из грязной посуды, что высилась не в раковине, а в мусорном ведре. Странно… Председатель Максименко сказал, что Семиручко пьёт, но ни одной бутылки Серёгин у него на кухне не заметил… очень странно. На столе – хлебные горбушки, остатки какого-то салата, майонезные плюхи…
Ежонков и Сидоров тоже бродили по кухне, но ничего интересного для себя не обнаружили и рвались теперь в другие комнаты. Но Пётр Иванович вдруг заклинился на полдороги и шикнул на обоих:
- Цыц!
- Чего? – обиделся Ежонков
- А? – увился Сидоров
- Тише! – опять шикнул Пётр Иванович, внимательно прислушиваясь к тому странному звуку, который зарождался в одной из соседних комнат. Кто-то там разговаривает… Беглый внятный голос, говорит быстро… Ещё там, кажется, есть какая-то женщина, тоже тараторит… стоп! Это же телевизор! В Верхних Лягушах нет электричества… Раньше не было – теперь есть. Семиручко смотрит телевизор!
- Туда! – скомандовал Пётр Иванович и решительно открыл дверь, которая, казалось, вела в нужную комнату.
Семиручко отыскали быстро. Заросший лешачьей страшенной щетиной, растёкся он по клетчатому засаленному дивану и глазел покрасневшими глазами в мелькающий рекламою голубой экран старинного «Электрона» и никак не отреагировал на то, что к нему ввалились целых три незваных гостя.
- У, как распустился! – сочувственно протянул Ежонков, разглядывая замусоренную всяким хламом комнату и самого раскисшего Семиручку.
- Порча? – робко выдавил Сидоров и негромко позвал бывшего председателя:
- Семиручко?
Тот и ухом не повёл, и рылом не повёл. Таращится всё в этот телик, а там весело так поют: «Мятный дирол!».
- Семиручко! – Пётр Иванович затормошил его за плечо, и только тогда Семиручко пришёл в сознание, повернул отупевшее лицо и выдохнул:
- Ыыыыы…
- Это – депрессия! – поставил диагноз Ежонков, оценив состояние бывшего председателя. – После того, как его попёрли с должности – он впал в депрессию!
- Ага, - согласился Пётр Иванович. – И что с ним можно сделать?
- Вспушить! – выкрикнул Ежонков. – Начнём прямо сейчас!
Семиручко не мог понять, кто и зачем к нему пришёл. Он тупо взирал на Петра Ивановича и на Сидорова, и на Ежонкова, который отыскивал в кармане маятник рукой, свободной от булочки. Наверное, у Ежонкова тоже есть какая-то форма депрессии, которую он постоянно заедает…
Наконец, Ежонков нашёл свою гайку и сказал Сидорову:
- А ну, старлей, усади этого студня вертикально! Когда он лежит – мне неудобно стучать к нему в мозги!
Сидоров не верил, что его когда-нибудь восстановят в звании старлея, и это обращение, которое для Ежонкова уже сделалось нормой, казалось ему издевательским. Сидоров молча, схватил Семиручку под мышки и обнаружил, что бывший председатель весит слишком много для того, чтобы сдвинуть его с места в одиночку. Сидоров попросил помощи у Серёгина. Пётр Иванович присоединился к сержанту, вдвоём они, пыхтя, усадили Семиручку на его паршивеньком диванчике и свесили на пол его грязные ноги. Пётр Иванович не подал виду, однако когда Сидоров попросил помочь поднять Семиручку – он удивился, куда же подевалась та страшная сила, которой с недавних пор обладал сержант? Или он сам заметил свою странную исключительность и теперь скрывает её? Нет, с Сидоровым что-то не так, и надо заставить увальня Ежонкова заняться им…
