Текст книги "G.O.G.R. (СИ)"

Автор книги: Анна Белкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 144 (всего у книги 198 страниц)

Адамс – Росси убеждал Гопникова, что его назначат руководителем проекта, однако вдруг ни с того, ни с сего невесть откуда явился Генрих Артерран. И почти что сразу с Гопниковым связалась советская разведка и дала ему «общественную нагрузку»: следить за Генрихом Артерраном. Гопников следил, однако Артерран оказался пронырливым и ушлым типом: он пронюхал о слежке практически сразу и выбросил Гопникова из проекта вообще. Теперь он делал механическую работу: давал мышам некие препараты, которые ему приносили, и следил за тем, как мыши на них реагируют. Советская разведка озлобилась: Гопникову позвонил Никанор Семёнов, назвал его «никчемным простофилей» и даже пообещал уничтожить, если Гопников не добудет сведения о том, каких результатов добился Генрих Артерран, работая над «Густыми облаками». Гопников устрашился: Никанор Семёнов шутить не любил. Да и Генрих Артерран не шутил. Официально опыты проводились на лабораторных мышах, однако Артерран почему-то мышей игнорировал, и вместо них привозил откуда-то человекообразных обезьян. Гопников подкупил одну из его ассистенток – молоденькую, глупую девчушку, которая недавно закончила институт. Её звали Эмма, она пыталась добиться научных высот, и ей не повезло с распределением: попала сюда вот, в «подземелье ведьм». Эмма наивно согласилась провести Гопникова в лабораторию Артеррана через вентиляционную шахту. Гопников спрятался там, за частой железной решёткой и краем глаза видел, как Генрих Артерран, облачённый в халат безупречной белизны, стоит, склонившись над металлическим столом, и «колдует»… Однако не над мышью и не над обезьяной. На столе лежал человек. Гопников замер в своём убежище: ему показалось, что Генрих Артерран увидел его сквозь стену. Гопников хотел уползти прочь: слишком уж зловеще выглядел этот «доктор Франкенштейн», который вместо мышей экспериментировал на людях. Но он заставил себя смотреть дальше. Он уже видел этого человека, что попался под «горячую руку» Франкенштейна. Бедняга работал на местном заводе. А теперь… Генрих Артерран отвлёкся от своей жертвы и сделал большой шаг в ту сторону, где скрывался в вентиляции Гопников! Нет! Гопников отпрянул назад, в сырую тьму шахты: кажется да, он увидел его сквозь стену! Гопников не хотел, чтобы Генрих Артерран снял решётку и вытащил его из-за неё за черти, и поэтому стремительно пополз назад, откуда приполз. После того, что он увидел на этой «адской кухне» - Гопников предпочёл бы никогда больше не соваться туда: а вдруг следующим на столе окажется он сам? Но Никанор Семёнов снова возник в его жизни и теперь уже под страхом смерти потребовал, чтобы Гопников, ни много, ни мало – продемонстрировал ему действие тех препаратов, которые Генрих Артерран синтезировал, работая с прототипом! Они стояли друг напротив друга, посреди высоких колосьев, что мерно колыхались на ночном ветерке. Никанор Семёнов, освещённый луной – да, это был неприятный тип с гангстерским лицом – сдвинул брови и, не терпя возражений, объявил: - Либо результат будет у меня послезавтра, либо вы отправитесь под суд за шпионаж. Гопников содрогнулся. За два года работы на «Наташеньке» он успел услышать множество жутких рассказов про то, как пытают попавшихся шпионов. Возможно, некоторые из них попадают на стол к Генриху Артеррану. Нет, Гопников не хотел ни под пытки, ни на стол… Он не шпион, он биохимик… Чёрт, надо же было вляпаться в такую скверную историю… Даже подкупленная Гопниковым Эмма испугалась, когда Гопников подкараулил её в коридоре и попросил провести себя в секретную лабораторию в отсутствие Артеррана. - Что вы? – выдохнула она с неподдельным ужасом. – Он от вас мокрого места не оставит… Гопникову пришлось пойти на хитрость и пообещать Эмме то, чего он ну никак не смог бы ей дать, даже если бы и захотел. - Проведи меня туда, и взамен ты получишь свободу, - выскочило из Гопникова, и он сам ужаснулся своему решению. Он видел, как загорелись голубые детские глазки этой юной особы, и устыдился того, что так подло обманывает её. - Сегодня, - прошептала она. – Я буду кормить его животных… Он обычно уходит куда-то… Ждите меня в восемь часов у лифта на первом ярусе. И вот, тем же вечером Гопников впервые проник туда, в эту подземную лабораторию, где Генрих Артерран проводил свои исследования и держал их результаты. Эмма сказала, что сегодня Артерран был чем-то взвинчен, швырял протоколы исследований, забыл закрыть шкаф с пробирками, убежал куда-то, так и не закончив опыт. Гопников постоял немного в дверях лаборатории, вслушиваясь в бездумный визг мартышек, клетки с которыми занимали в этом обширном помещении целый простенок. В дальнем углу притаилась большая клетка, в которой сопела крупная серая горилла. От Эммы Гопников знал, что гориллу зовут Тарзан, и именно на ней Артерран проводит большинство своих опытов. По виду Тарзан ничем не отличался от своих сородичей диких горилл. Обычный примат, ни капельки не похожий на «сверхсолдата», даже человеческого в нём ничего нет… Тарзан сидел в углу клетки, освещённый молочно белым, неприятным для глаз светом ламп, и глупо взирал на Гопникова своими пустыми животными глазками. Гопников тоже поглазел немного на эту большую мартышку, а потом спросил у Эммы: - Скажите, Эммочка, а куда профессор Артерран кладёт протоколы исследований? Эмма сиротливо стояла в углу, прислонившись своей худой спинкой к покрытой кафелем стене. Кажется, в её взгляде скользит некий страх, она часто моргала и старалась не смотреть Гопникову в глаза. - Он обычно запирает всё в сейф, - неуверенно протянула она и повернула голову вправо, кивнув на пустую белую стенку. Гопников присмотрелся и заметил, что нет, стенка не пустая: среди по-больничному стерильного кафеля едва проступает хорошо подогнанная дверь встроенного сейфа. - Но сегодня он так злился, - продолжала Эмма. – Что смахнул всё в ящик стола и ушёл. Не знаю, какая муха его укусила… Гопников не слушал более, как эта наивная и глупая лаборантка жалуется на дьявола. Он приблизился к письменному столу, что торчал посреди залитого светом пространства лаборатории и первым делом выдвинул самый верхний ящик. Ящик был не заперт и заполнен доверху какими-то мятыми бумагами. Гопников схватил самую верхнюю, измятую в шар, и развернул её. Да, это был один из отчётов Артеррана, где он описывал… поведение лабораторных мышей, которых у него и в помине не было, наверное, с самого начала работы. Гопников впихнул эту бумагу обратно в стол и достал другую. Но и там Генрих Артерран писал только про своих несуществующих мышей. - Не читайте это, - возник за спиной Гопникова голосок Эммы. – Он только про мышей пишет и пообещал мне, что застрелит меня, если я кому-нибудь скажу, что у него нет мышей. - Понятно… - буркнул Гопников и с шумом задвинул ящик назад. На глаза ему попался шкаф с пробирками, который Артерран забыл запереть. Его непрозрачная дверца была заманчиво приоткрыта, словно бы говорила заискивающим и опасным голоском: «Давай, открой меня и возьми то, что за мной стоит!». Гопников ни за что не взял бы ничего из того, что стояло в этом шкафу, потому что Генрих Артерран мог обвинить в этом кого угодно, а скорее всего под раздачу попала бы Эмма. «Ты должен продемонстрировать мне действие препарата!» - громыхнули в голове слова Никанора Семёнова, а испуганный мозг добавил: «Или тебя ждёт… суд/пытки/расстрел!!!». Гопников тяжело, словно бы ноги налились неподъёмным свинцом, отвалился от стола и потащился к приоткрытой дверце шкафа. За ней в шеренги выстроились пробирки, наполненные какой-то жидкостью. В одних было нечто прозрачное, другие – наполнены чем-то бордовым, третьи – являли сквозь прозрачные стенки голубоватую густую субстанцию. Взять одну из них – всё равно, что подписать смертный приговор себе и ни в чём не повинной девушке Эмме. Каждая пробирка несла на себе номер – Генрих Артерран обязательно заметит, если какой-то из них не окажется на месте. Гопников воровато огляделся по сторонам. Эмма стояла спиной к нему, у клетки с мелкими шумными макаками и кормила их какими-то фруктами. Она не видит его. «Продемонстрировать действие препарата!» - требование Никанора Семёнова сверлило мозг Гопникова. Гопников огляделся ещё раз, а потом – быстро схватил первую попавшуюся пробирку и отпил из неё глоток. В пробирке была налита некая горькая гадость. Гопников почувствовал, как она обжигает ему всё: рот, пищевод, желудок… Нет, это не виски, не коньяк, и даже не русская водка. Это скипидар какой-то, ацетон, дихлофос… У Гопникова подкосились коленки и потемнело в глазах. Он издал непроизвольный звук: - Ой-ё! И, подавляя мучительную тошноту, на четвереньках пополз прочь, не видя даже, куда ползёт. Уши забила плотная вата, и сквозь неё он слышал, как тоненьким голоском вопила Эмма, стараясь поднять его под мышки. Гопников хотел сказать ей, что с ним всё в порядке, но из горла вылетело только: - Шшшш… - Что с вами?? – неслось откуда-то с луны, или из другого города, хотя Эмма была тут, и кричала, чуть ли не в ухо. На миг Гопникову показалось, что он умирает – ведь могло быть и так, что Генрих Артерран, опасаясь того, что кто-нибудь украдёт его разработку, подсунул между своими образцами какой-нибудь мышьяк… Гопников привалился спиной к холодной гладкой стене. Он не знал, сколько времени он так посидел, пугая Эмму, однако спустя энное количество секунд/минут/часов ему стало полегче. Он открыл глаза, вытер с лица реки слёз и соплей и огляделся. Он сидел около клетки гориллы Тарзана. Эмма стояла над ним и перепуганно хлопала большими глазами, не решаясь подойти. - Вам… лучше? – выдавила она, заметив, что Гопников вышел из ступора и зашевелился. - Ух? – сочувственно ухнул Тарзан и замигал своими звериными глазками точь-в-точь, как Эмма. - Ага, - прокряхтел Гопников и едва водворился на некрепкие ноги. Его качнуло вправо, Гопников опёрся боком о стенку, чтобы не упасть. И тут из коридора послышались чёткие, размеренные шаги. Ошибиться было невозможно: это шагал он, Генрих Артерран! - Быстрее! – взмолилась Эмма и пихнула Гопникова туда, где торчала в стене вентиляционная решётка. – Туда, лезьте! Гопников уже обрёл способность ориентироваться в пространстве. Он быстро снял решётку и нырнул в темноту шахты. Едва он задвинул решётку назад – в лабораторию вступил всклокоченный, растрёпанный Генрих Артерран. Он до сих пор был взвинчен и огромными глотками глотал кофе из фарфоровой чашечки. - Эмма, начинаем! – выплюнул он и ринулся к шкафу с пробирками. Оп-па! Он может заметить, что в одной пробирке стало меньше гадости… Гопников уже был сыт адреналином по самое горло. Он не смог больше оставаться в шахте и смотреть, как Генрих Артерран откроет шкаф. Он повернулся и пополз прочь. Гопников приплёлся в жилую часть, с трудом отыскал комнату, которую русские ему отвели, и свалился на не разобранную кровать, не разуваясь и не раздеваясь. Заснул Гопников сразу – такая ужасная усталость на него навалилась. Сон был тяжёлым – Гопников видел себя в немецком плену, в котором никогда не бывал. Видел, как сидит он в такой же лаборатории, какая была у Генриха Артеррана, в такой же клетке, где сидел подопытный Тарзан. Стены вокруг него были изукрашены уродливыми чёрными крестами и забрызганы кровавыми потёками. На полу клетки рядом с Гопниковым лежали чьи-то кости и череп. Гопников сделал шаг в сторону, чтобы не наступить на этот череп, он слышал, как откуда-то, непонятно откуда, доносятся леденящие кровь вопли, искажённые жуткой болью и предельным ужасом. По спине Гопникова побежали липкие мурашки, он не понимал, что ему всё это снится – для него всё, что он слышал и видел, было реальностью. В глубине того помещения, где стояла его клетка, различалась тяжёлая металлическая дверь с громадной ржавой ручкой. Из-за этой двери раздался скрежет, какой-то топот, голоса. А потом – дверь тяжело и шумно отъехала в сторону, и из-за неё показались два тяжеловесных незнакомца. Оба были засунуты в мешковатые хламиды непонятного цвета и несли носилки, накрытые заляпанной простынёй. Под простынёй угадывались очертания исхудалого человеческого тела, а из-под её обтрёпанного краешка выглядывала тощая посиневшая рука со скрюченными пальцами. Гопников почувствовал, как за горло хватает тошнота и тело наполняется ледяным ужасом. Он отвернулся к стенке, а эти двое бессловесно прошли мимо него и унесли носилки куда-то в неизвестное пространство. Голоса не стихали. Сначала они бормотали что-то невнятное: «Вар-вар-вар…». Но потом – болтовня приобрела оттенок немецкой речи. Гопников слышал немецкую речь только в кино, и немецкий язык практически не знал. Он не понимал, что говорили голоса, а интуитивно чувствовал, что говорят о нём. Вскоре страшная дверь снова отворилась, выплюнув противный низкий скрип. Гопников увидел троих людей в белых халатах, и с каменными лицами античных статуй. Они надвинулись на него, и в руке одного из них сверкнул многоразовый шприц. Двоих Гопников не знал: два собирательных, безликих образа. Но третий – со шприцем – был конкретен и точен. Генрих Артерран – вот, кто вперился в съёжившегося Гопникова плотоядным взглядом каннибала. Гопников попытался отодвинуться вглубь клетки, но не успел: Генрих Артерран выбросил вперёд длинную руку и поймал его за локоть. Гопников рванулся, но рука Артеррана оказалась стальной. У Гопникова не было сил сопротивляться, Генрих Артерран легко подтащил его к себе и собрался вколоть ту зелёную густую массу, что плескалась в его шприце. Гопников проснулся в холодном поту, со страшной одышкой. Образ Генриха Артеррана почему-то не отполз в небытие вместе со сном, а маячил серым прозрачным призраком, занося страшный шприц. Гопников рывком вскочил и понял, что лежит на полу под кроватью. Призрак Генриха Артеррана постепенно тускнел, и наконец, растворился совсем. Тошнота уходила, голова переставала кружиться. Да, кажется, препарат Артеррана возымел какое-то действие: Гопников пошевелился, но тело, казалось, было уже не его, а чьё-то чужое. Гопников встал на ноги и прошёлся по комнате. Обогнул стул, стол, подошёл к окну и выглянул на улицу. Тихо, темно, безлюдно. Нигде никакого движения, лишь безмолвный прожектор механически освещает асфальтовую дорожку и то нелепое круглое здание, что на «Метеорологической станции № 279» называется «обсерваторией»… Вроде, всё нормально, можно лечь и спать дальше – он просто перенервничал с этим со всем, вот и приснился ему кошмар. Ведь Гопников, всё-таки, не агент никакой, а всего лишь учёный-биохимик… Гопников отошёл от окна и побрёл назад, в кровать. Спать надо и, как говорят здесь русские – «утро вечера мудренее». Стоп! Гопников вдруг застопорился на месте, так и не добравшись до кровати. Он внезапно понял, что изменилось в нём после того, как он отхлебнул из пробирки Артеррана его адской отравы. Стул, стол, кровать, обои на стене, ковёр, маленький телевизор на прикроватной тумбочке, дверь в коридор – теперь Гопников всё это видел так ясно, словно бы на улице был день и в окно светило яркое солнце. И это притом, что за окном висит ночная мгла, окно занавешено плотной шторой, а свет выключен! Да, будет что рассказать и показать этому прилипчивому Никанору Семёнову… Гопников не успел ничего показать Никанору Семёнову, потому что на следующий день внезапно объявили о гибели Генриха Артеррана от зубов и когтей подопытной гориллы и о ликвидации базы. Гопникова нагрузили работой: упаковывать и отправлять оборудование. Выполняя эту рутинную работу, Гопников чувствовал, как у него внутри собирается холодок: а что же будет с ним, человеком без советского гражданства, да ещё и по глупости своей замешанным в махинации с двумя разведками?? Гопников пытался связаться с Никанором Семёновым, но тот куда-то подевался и не отвечал. Вместо него приехал другой русский и сказал, что Гопников вскоре сможет вернуться на родину. Секретная база «Наташенька» исчезла с лица Земли буквально за два дня. Гопников последнюю ночь ночевал в жилой секции. Завтра, если верить этому русскому, он отправится назад в Америку в свою лабораторию. Но, несмотря на то, что русский так красочно расписал в радужные цвета его счастливое будущее, Гопников не мог заснуть. Игры с разведками и секретными заданиями ух, как опасны. И поэтому он сомневался в том, что ему вообще, позволят покинуть Советский Союз. Да, русский сказал, но Гопников был уверен: вместо того, чтобы вернуть на родину – его просто-напросто тихо уничтожат, как ненужного свидетеля. И тут внезапно ему на голову свалилась мысль: нельзя оставаться на «Наташеньке» ни минуты, надо бежать как можно скорее и как можно дальше. Зелье Артеррана дало ему возможность видеть в темноте, теперь он может прятаться под покровом ночи… Нет, что такое, Гопников же не шпион, не десантник и не бандит, и к тому же, в возрасте – он не может прятаться, не может воевать, не может никого победить, тем более – победить разведки… Он обречён, как несчастливый Моби Дик, и завтра его не станет.