сообщить о нарушении
Текущая страница: 179 (всего у книги 198 страниц)
Вместо того, чтобы подняться, Зайцев едва не рухнул на пол. Какой ещё следователь прокуратуры, когда он – участковый?? Он никогда в жизни никем не притворялся, он всего лишь пытался выловить жуликов из Гопниковского особняка…
- Ы-ы-ы-ы… - простонал Зайцев.
Сидоров видел, что Зайцев ведёт себя очень странно. Да, под гипнозом Ежонкова он очень красочно описывал своё главенство в «чёртовой банде», но потом вдруг запнулся на полуслове и начал невменяемо вопить: «Помогите». Недобежкину надоело слушать вопли, и он заставил Ежонкова прервать сеанс…
- Зайцев? – негромко позвал Сидоров, на что Зайцев обалдело выдохнул:
- В-вы меня с кем-то перепутали…
«А вдруг он остаётся под гипнозом?» - подумал Сидоров, вспомнив, как сам, погружённый в транс, пытался драться с виртуальным Генрихом Артерраном, и тоже орал: «Помогите». С Зайцевым что-то не так, кажется, Ежонков не до конца снял с него «звериную порчу»… слишком уж забацанно он выглядит.
- Зайцев, - повторил Сидоров, застопорившись на пороге камеры. – Какой сейчас год?
- Седьмой, а что? – пробормотал Зайцев.
- Не седьмой, а десятый! – почти что, выкрикнул Сидоров, схватил Зайцева за рукав и насильно поволок в камеру Кубаревой.
Зайцев что-то бормотал и упирался, к тому же, у него был очень ветхий рукав. От натяжения рукав треснул и оторвался. Зайцев не удержал равновесие и упал на пол. Сидоров вернулся за ним, ухватил под мышки, помог подняться и приволок-таки по месту назначения.
- Василий Николаевич! Пётр Иванович! – закричал Сидоров с порога и втолкнул перед собой Зайцева.
- Сидоров, ты что, укушен мухой цеце? – осведомился Смирнянский, который сидел на нарах Кубаревой и нагло грыз семечки.
Недобежкин и Серёгин уставились на Сидорова, а Сидоров снова крикнул:
- Зайцев не знает, что сейчас – десятый год, он говорит, что седьмой! Он до сих пор под гипнозом!
- Ежонков? – Недобежкин смерил гипнотизёра взглядом волка, и Ежонкову захотелось стать на четвереньки и заползти под нары.
- Ты не говорил мне спрашивать у него дату! – пискнул он.
- Так спроси! – настоял Недобежкин.
Кубарева оказалась забыта. Она сиротливо сидела на своём месте, а Ежонков опять занялся Зайцевым. Да, Зайцев не знал, какой сейчас год, и упорно твердил, что седьмой. Когда же Ежонков пытался разузнать у него, что он делал в восьмом и девятом году – Зайцев слетал с катушек и разражался криками о помощи.
- Чёрт, - буркнул Недобежкин, вспомнив о Кубаревой.
Кубарева оказалась так испугана поведением Зайцева, что было заметно даже, как она дрожит.
- Эт-то он ко мне приход-дил, - выдавила она, хватаясь за собственные растрёпанные волосы. – Что вы с ним сделали, почему он так плохо одет?
Кажется, с Кубаревой сейчас случится истерика. Недобежкин заметил, как дрожат у неё губы, и поднялся во весь рост.
- Всё, опознание закончено! – объявил он. – Сидоров, верни Зайцева на место! А Кубарева пускай пока посидит. Ежонков, на тебе – Поливаев!
Сидоров повёл Зайцева назад. Зайцев спотыкался через каждый шаг. Он был испуган не меньше Кубаревой, и не понимал вообще, что с ним тут такое происходит. Они перепутали его с кем-то другим, вешают на него какие-то страшные преступления. Эта лохматая особа, сказала, что он к ней приходил, притом, что Зайцев видит её впервые в жизни… Зайцев послушно зашёл в камеру, куда его втолкнули, потому что не знал, что им сказать, как снять с себя те чудовищные подозрения, которыми его обвешали. С Зайцевым тоже, наверное, случится истерика, как и с Кубаревой…
- Ой, ну наконец-то! – обрадовался Поливаев, когда к нему в камеру вдвинулась «делегация» из пяти человек. – А я уже думал, что арестован.
- Не арестован, но задержан! – пробурчал Недобежкин. – Когда мы закончим тебя допрашивать – вернёшься обратно, к Подклюймухе!
- Эй, так не честно! – запротестовал Поливаев. – Я тут активно борюсь с организованной преступностью, а вы – сдаёте меня в когти Подклюймухе! Ну, что за житуха такая?
- Не нукай – не запрягал! – отрезал Недобежкин. – Тебя никто не заставлял устраивать драку! Давай, Поливаев, садись, будешь нам фоторобот «мужика» своего рисовать!
- Так, я уже рисовал… - пробормотал Поливаев, но сел, чтобы не будить в Недобежкине «спящую собаку», а то, кажется, эта зверюга уже приоткрыла левый глаз.
- Эксперт за тебя рисовал, - поправил Недобежкин. – А теперь ты нарисуешь!
- Но, я не умею… - пискнул Поливаев.
- Научим! – постановил Недобежкин и позвал Ежонкова:
- Иди, трудись, Калиостро!
Ежонков аккуратненько спрятал в пакетик булочку, которую кушал, и подошёл к своему новому «пациенту» Поливаеву. Поливаев уставился на Ежонкова недоуменно, но ничего не сказал, потому что не хотел, чтобы они заставили его пятнадцать суток вкалывать бесплатно. Ежонков сунул в руки выпивохи лист и ручку, а потом – усыпил его своим «гайкомаятником».
- Рисуй «мужика», вопросы есть? – приказал кургузый гипнотизёр, точно так же, как Генрих Артерран.
Поливаев сжал ручку в кулаке и начал быстро-быстро елозить ею по листу. Сидоров заглядывал ему через плечо и удивлялся тому, как быстро и точно пропитой и бездарный грузчик Поливаев вырисовывает человеческое лицо. Поливаев нарисовал «мужика» минут за пять и уронил лист на пол.
- Ну, Ежонков, если он нарисует корову – я откручу тебе башку! – сурово пригрозил Недобежкин, сам поднял лист Поливаева с голого пола и вперил в него инспекторский взгляд.
- Невероятно… - выдохнул милицейский начальник, едва увидав то, что изобразил пьяница, который никогда раньше не пытался ничего изображать. – Серёгин, ты только глянь!
Пётр Иванович подобрался поближе к Недобежкину и заглянул в рисунок Поливаева. Рисунок оказался чётким и техничным, даже с аккуратной штриховкой. Только нарисован был отнюдь не бык, не Зайцев, а ни кто иной, как загадочный тип по имени Генрих Артерран! Пётр Иванович только челюсть отвалил не в состоянии оценивать творчество: кто же тогда Ершову-то всё-таки слямзил – Зайцев тот несчастный, или Генрих Артерран? Серёгин склонялся к Генриху Артеррану: Зайцев, как ни крути, не тянет на демона, да и имя «Геннадий» весьма похоже на «Генриха»…
- Во, даёт алкаш! – пробормотал Смирнянский, проглотив семечку вместе с шелухой.
- Ну, вот, видишь, Васёк! – торжествовал Ежонков. – Как он тебе корову нарисует, когда я «петушиное слово» сказал??
Сидоров молчал. Он посмотрел на «шедевр Поливаева», откочевал к дальней стенке и теперь пытался вспомнить то место, ту комнату, куда притащил его Генрих Артерран из ободранного коридора. Кажется, там у него была лаборатория, но не заброшенная, не покрытая вековой пылью, а действующая, с аппаратурой… Сидоров смог вспомнить, как переливались там какие-то лампочки, и гудело что-то, похожее на трансформатор… Всё, больше он ничего не может выжать из заблокированной памяти – тут нужен Ежонков и его гипноз, иначе – никак…
Милицейский начальник принял следующее решение: Поливаева пока что оставить в изоляторе, и вызвать в отделение главную свидетельницу «деяний милиционера Геннадия» Валерию Ершову. Пускай Ежонков скажет ей «петушиное слово» и заставит рассказать всё и нарисовать портрет этого «призрачного» милиционера.
========== Глава 130. След милиционера Геннадия. ==========
Валерия Ершова никак не могла забыть о своих злоключениях с Чесноком и с его киллерами, от которых её и спасал загадочный «Геннадий». Переступив порог кабинета Недобежкина, куда привёл её Серёгин, она начала жаловаться на то, что боится встречаться с кем-либо из мужчин: а вдруг, окажется таким же, как подлый Чеснок? Милицейский начальник слушал девчачью ахинею вполуха: к делу её не пришьёшь, маслом не намажешь и в карман не положишь. Дождавшись, пока иссякнет фонтан жалоб, Недобежкин просто и без гипноза осведомился у Ершовой, не появлялся ли больше «милиционер Геннадий». Оказалось, что после того, как этот таинственный «Зорро» освободил из плена её родителей – Ершова ни разу его не видела и ничего о нём не знает. Всё, теперь пора подключать к работе Ежонкова – только он может пролезть в её «заколдованный» мозг.
- Вопросы есть? – громыхнул Ежонков над сомнамбуличной Ершовой и потребовал от неё точный рассказ про «Геннадия».
А рассказ оказался фантастическим. Похоже, что этот «Геннадий» и впрямь, работает в милиции – Ершова по телефону выкладывала ему правду о криминальных делишках сначала Сумчатого, а потом – Чеснока. Потом «Геннадий» предупредил Ершову, что Чеснок заподозрил её, но Ершова ему не поверила. Она спохватилась только тогда, когда Чеснок решил избавиться от неё и подослал к ней в квартиру двух габаритных, но тупых киллеров. Тот день, вообще, был какой-то неудачный: в доме выключили свет, кто-то замазал фломастером дверной глазок, а в подъезде жалобно мяукнул котёнок… Ершова зажгла свечку и открыла дверь. Два киллера уже бы прикончили её, слабую и безоружную, если бы не… Тогда Ершова впервые увидела «милиционера Геннадия». Откуда он взялся в её квартире притом, что дверь захлопнулась, когда вошли убийцы – Ершова до сих пор не может понять, но «Геннадий» спас её прямо из-под их кулаков и пистолетов. Свечка, которую Ершова уронила, подожгла ковёр, и тогда – «Геннадий» выпрыгнул в окно и вынес Ершову на руках… Недобежкин всё это уже слышал, Серёгин – тоже слышал, и Сидоров слышал. Однако Ершова вдруг сказала весьма интересную вещь:
- Он отвёз меня в свой дом, а потом – мы поехали обратно – искать мою кошку…
И тогда у Петра Ивановича появилась идея. Если Смирнянский под гипнозом смог привести к тому подземелью, то Ершова под гипнозом смогла бы привести к дому «милиционера Геннадия»! тихонько, чтобы не заглушать рассказа Ершовой, Пётр Иванович подозвал Ежонкова.
- Спроси у неё, где дом «Геннадия», – шёпотом сказал Серёгин гипнотизёру. – И пускай она отведёт нас к нему, как Смирнянский.
- Эй, отличная идея! – обрадовался Ежонков. – Как же я раньше не додумался?
- Что это вы там затеяли? – «переговоры» услыхал Недобежкин и отвлёкся от Ершовой. – Ежонков?
- Васёк, собирайся, поедем в гости к «Геннадию»! – весело сообщил Ежонков.
Оказалось, что «милиционер Геннадий» проживает в посёлке Калинкино. Его дом был велик, даже больше, чем «новые русские» хоромы Сумчатого. Недобежкин ещё из окна микроавтобуса увидел, как возвышается эта трёхэтажная вилла над невысоким пригорком. Других домов поблизости не было: «Геннадий» жил, как какой-то граф-верволк – в замке и на отшибе.
- Нехилый домишко, - отметил Смирнянский и даже присвистнул, сравнив терем «Геннадия» со своей убогой избушкой.
- Даже нам так не жить, - согласился Ежонков, подсчитав свой доход СБУшника. – Хорош милиционер!
За рулём сидела загипнотизированная Ершова. Недобежкин долго сопротивлялся, прежде чем посадил её за руль, потому что Ершова в жизни никогда не садилась за руль автомобиля, не имела водительских прав, зато имела близорукость минус два. Однако гипноз подействовал на Ершову просто магически: близорукая бывшая секретарша Чеснока вертела баранку с ловкостью водителя маршрутки, будто бы у неё стаж вождения – десять лет. Пётр Иванович удивлялся умению гипнотизёра Ежонкова, потому что до встречи с ним не очень-то и верил в гипноз. Хотя как-то раз видел по телевизору, как человеку, который никогда не умел драться, внушили, что он – Брюс Ли. Новоиспечённый «Брюс» показывал лихие приёмы, практически не отличаясь от настоящего Брюса, но прагматичный Серёгин тогда решил, что всё это просто шоу, и «подопытного» специально для него готовили…
Ершова залихватски крутанула руль и съехала с основной дороги на широкую асфальтированную тропу, что вела прямиком к хоромам «милиционера Геннадия». Какой суровый у него забор – высокий, каменный, с толстой спиралью шипастой проволоки. Заборище Сумчатого и в подмётки не годится этой непреодолимой крепостной стене. Пётр Иванович задумался над тем, как бы им достучаться в крепость, и тут же заметил человека в синем комбинезоне, который держал в руках пульверизатор и старательно красил монолитные стальные ворота.
Валерия Ершова затормозила резко и очень близко к воротам, от чего человек в комбинезоне отпрянул в сторону и едва не выронил пульверизатор. Покрасив с перепуга дорожку, траву и собственный комбинезон, человек вытаращил глаза и замер, не выпуская пульверизатор и выливая краску на свои сапоги.
- Извините, - Недобежкин опустил оконное стекло и высунул нос под прохладный ветерок. – Вы хозяин дома?
Нет, этот человек не являлся хозяином. Это был всего лишь пожилой рабочий по имени Иван Степанович.
- Чёрт! – спохватился он и выключил пульверизатор. – Шо учудил… - удручённо протянул он, с сожалением разглядывая свои сапоги, перепачканные масляной краской, отмыть которую можно только растворителем.
- Так вы – хозяин дома? – повторил Недобежкин, морщась, от удушливого запаха свежей краски.
- Хозяева́ в городе, - заявил рабочий и махнул рукой туда, где, по его мнению, был «город». – А мы ремонт тут бригадой делаем. А вам-то что?
- Милиция, - развеял все сомнения Недобежкин и показал своё красное удостоверение. – Скажите, имя хозяина – Геннадий?
- Нет, - отказался Иван Степанович. – Виктор Прохорович Чуйко наш хозяин.
- Ладно, - кивнул Недобежкин и протянул рабочему фотографию Зайцева. – Вы видели этого человека?
- Неа… - буркнул Иван Степанович, бросая угрюмые взгляды вниз, на сапоги. – Не видал.
- А этого? – Недобежкин подсунул рабочему Интермеццо.
- И этого не видал, - покачал головой рабочий и тут же поинтересовался: - Банда, что ли?
- Банда, - согласился Недобежкин и вынул фотографию Генриха Артеррана, которую он считал «козырной». – Ну, а этого вы видели?
Милицейский начальник ожидал, что рабочий скажет сейчас, что Генрих Артерран и есть Виктор Прохорович Чуйко, однако Иван Степанович разочаровал Недобежкина:
- Не видел.
Да, Недобежкин разочаровался. Кажется, «милиционер Геннадий» успел продать хоромы некоему Виктору некоему Чуйко. Придётся вызвать этого Виктора на беседу.
- Вы можете позвонить хозяину? – осведомился Недобежкин у Ивана Степановича.
- Бригадир может, - ответил тот и собрался идти за бригадиром.
Но милицейский начальник подумал, что хитроумный маляр сейчас скроется за «крепостной стеной», и его не дождёшься потом оттуда никогда. Поэтому он остановил движение Ивана Степановича и потребовал от него:
- Нет, вы, лучше, позвоните бригадиру!
Пётр Иванович наблюдал за всем этим в окно, и ему показалось, что маляр выполняет требование милицейского начальника крайне неохотно. Потом он ещё долго объяснял бригадиру, зачем тот должен покинуть «крепость», а бригадир, кажется, не спешил выходить. Потом Ивану Степановичу, наконец, удалось уломать бригадира, и тот выдвинулся из-за стальной не покрашенной пока что калитки. Выглядел этот бригадир, как типичный строительный бюрократ: пузатенький, усатенький, среднего роста и среднего возраста, чистенько одетый – работой себя не утруждал – и с бурой папкой в руках. К тому же он надвинул оранжевую строительную каску на самый нос – очевидно, чтобы милиция не заметила его лицо.
- Ну? – осведомился бригадир, глядя в землю, на покрашенную траву.
После того, как бригадир не узнал ни одного из предложенных ему преступников, Недобежкин заставил его позвонить Чуйко.
Пока дожидались хозяина – и бригадир, и маляр топтались у ворот и нервно курили. Недобежкин не мог пока разобраться, чего именно боится эта «сладкая парочка» - гнева хозяина и увольнения без зарплаты, или чего-то другого – тёмного и таинственного, о чём они предпочли бы промолчать…
Вскоре подъехала машина Виктора Чуйко – у него оказалась хорошая машина: новенький БМВ. Как Чуйко нервничал, стало заметно до того, как он нажал на тормоз – БМВ вилял из стороны в сторону, то сбавлял скорость, то срывался в «галоп». Чуйко затормозил ещё резче, чем Ершова, и маляру с бригадиром повезло, что пульверизатор был выключен. У ног Ивана Степановича и его начальника собралась горочка окурков.
Чуйко выскочил из салона и свирепо насыпался на пузатенького бригадира:
- Кротов! – он даже схватил бригадира за воротник и пару раз дёрнул. – Что здесь происходит??
- Милиция… - пискнул бригадир, пытаясь спасти свой воротник, зажатый в кулаке Чуйко.
Недобежкин вышел из микроавтобуса и, стараясь обходить залитые краской участки травы, приблизился к новому хозяину терема «милиционера Геннадия».
- Милиция, - сказал он Чуйко, предъявив удостоверение.
Чуйко был на взводе. Он выхватил у Недобежкина удостоверение, прежде чем тот успел назвать свою фамилию, и вперился сначала в лицо милицейского начальника, а потом – в его чёрно-белую фотографию.
- Ага, ага, - Чуйко, наконец, убедился, что документ действительно, принадлежит Недобежкину, и вернул его.
- Грррм, - негромко хмыкнул Недобежкин и положил своё слегка помятое удостоверение в карман.
- В чём дело? – проворчал Чуйко, подняв на Недобежкина удивлённые глаза.
- Когда вы приобрели этот дом? – спросил у него Недобежкин.
