сообщить о нарушении
Текущая страница: 170 (всего у книги 198 страниц)
Недобежкин приказал Синицыну заходить к нему в отделение только через запасной выход. Синицын соблюдал это «первое правило Недобежкина», и поэтому – прокрался на задний двор Калининского РОВД, приоткрыл запасную дверь и нырнул за неё. Едва Синицын переступил порог и погрузился в прохладную мглистую сень – его схватила за шиворот железная рука. Синицын не знал, кто его схватил и поэтому – быстрым движением заломил эту руку за неизвестную спину и занёс кулак над неизвестным лицом. Противник был силён и начал вырываться, даже освободил свою руку. Получилась бы, наверное, жаркая битва, если бы в неверном свете, который струился откуда-то сверху, Синицын не различил лицо незнакомца. Мнимый незнакомец оказался Синицыну до боли знаком: начальник Калининского РОВД Василий Николаевич Недобежкин.
- Упс… - невольно вырвалось у Синицына.
- Хватит паясничать, и пошли! – проворчал Недобежкин, опуская кулаки. – У меня для тебя есть парочка вопросов!
Милицейский начальник развернул корпус и широко зашагал к лестнице, чтобы подняться к себе в кабинет. Синицын что-то пробормотал себе под нос и небыстро двинулся за ним.
Войдя в кабинет, Синицын удивился: дверь вынесена вместе с луткой, а Казаченко с Белкиным со стены обдирают обои. Недобежкин ничего объяснять не стал. Он только усадил Синицына на свободный от Ежонкова и Серёгина стул и сунул ему в руки стопку фотографий.
- Говори, Синицын, кто это такой? – потребовал от него Недобежкин и сел к себе за стол, перед внушительной кипой неких бумаг. Сидевший рядом с Синицыным Пётр Иванович закончил вымарывать очередную бумагу и положил её перед начальником.
Синицын посмотрел на предложенные Недобежкиным фотографии и даже отшатнулся от них, едва не разбросав. Фотографии изображали человека, который полулежал на полу, опершись спиною о стену. Похоже, что этот субъект уже отдал концы: слишком уж безжизненно он выглядит, да и стена за ним уделана бурыми пятнами, весьма похожими на кровь. Синицын узнал стену: эта стена в кабинете, с неё Казаченко с Белкиным сейчас в спешном порядке удаляют обои. И – Синицын узнал безжизненного субъекта: это «мистер Смит», для которого он когда-то возил грузы, и это – тот странный тип из подземелья, который перебил группу захвата!
- Ну? – вставил свой вопрос Недобежкин.
- Это он, - выдавил Синицын. – Смит… Для него я возил грузы из ГОГРа.
- Ясно, - пробормотал Недобежкин. – Значит, Смит. Смита можно списывать. Хорошо. Казаченко!
Казаченко бросил лохматый кусок обоев, и он повис, наполовину оторванный от стены.
- Эй! – возмутился Белкин, потому что кусок повис у него на голове.
- Но… - начал, было, Пётр Иванович, каким-то суеверным десятым чувством соображая, что нет, рановато пока списывать Смита.
- Приведи-ка этого Никанора из изолятора! – распорядился милицейский начальник, проигнорировав Серёгина.
- Какого Никанора? – удивился Синицын и выронил на пол одну фотографию.
- А сейчас увидишь! – сказал Недобежкин. – Давай, Казаченко, тащи Никанора!
- Есть, товарищ полковник! – бодренько отчеканил Казаченко и грузно потопал в изолятор, где томился в камере Никанор Семёнов, агент Интерпола.
Отправив Казаченку, Недобежкин обратил внимание на Ежонкова, который, восседая около его стола, поглощал и поглощал, то конфетки то пончики.
- Ежонков, харэ хавать, показывай свой отчёт! – потребовал милицейский начальник. – Глянем, что ты там накрапал, пока Казаченко Никанора тащит.
- Пожалуйста! – Ежонков свободной от пончика рукой с готовностью протянул Недобежкину отчёт о выборочном гипнозе, в уголке которого успело пристроиться аккуратненькое жирное пятнышко.
Недобежкин сегодня оказался необычайно прозорлив. Он заметил это мизерное пятнышко и свирепо рыкнул:
- Захватал уже, обжора!
Недобежкин как раз пытался вникнуть в значение тех страшенных терминов, которыми заполнил свой отчёт Ежонков, когда на пороге его кабинета возник майор Кораблинский. Кораблинский влетел в кабинет на такой скорости, что налетел на лежащую на полу дверь, и она громко треснула.
- Явился – не запылился! – хохотнул Ежонков, узрев Кораблинского, и запихнул в рот целёхонький пончик.
- Ага, - кивнул Недобежкин, стараясь выбросить из перегруженного мозга циклопические термины «суперагента».
А Пётр Иванович – тот просто уронил ручку. Увлекшись написанием двадцать третьего по счёту протокола, он не заметил появления Кораблинского и испугался, когда майор бухнул этой несчастной потерпевшей дверью и с порога громогласно заявил:
- Я… пришёл!
Недобежкин сбросил оцепенение, пересёк кабинет, схватил Кораблинского за плечи и усадил его на свободный стул между Серёгиным и Синицыным.
- Садитесь, Кораблинский, - протянул милицейский начальник, довольно потирая руки. - Сейчас мы с вами разберём животрепещущий вопрос.
Кораблинский молча, поёрзал на своём стуле и украдкой заглянул через плечо Серёгина в протокол, который тот старательно писал. Недобежкин же проворно нырнул под стол, поднял фотографию, которую выронил Синицын, и подсунул её Кораблинскому под нос.
- Узнаёте? – осведомился он.
Ещё бы не узнать! Кораблинский едва не смял проклятую фотографию в кулаке. Недобежкин этот точно издевается над ним… Однако майор спорить не стал: не позволила его озверевшая совесть.
- Да, - согласился он с покорностью овцы.
- Ну, и кто это? – не отставал Недобежкин, вперив в майора пронзительный взор.
Кораблинский замялся, потому что не знал, как сформулировать ответ. Никанор Семёнов внушил ему, что они охотятся за террористом, распространяющим биологическое оружие, а больше Кораблинский ничего не знал.
- Хорошо, подождём Никанора Семёнова, - кивнул Недобежкин, и в его голосе Кораблинскому послышался сарказм.
Казаченко недолго путешествовал по изолятору. Не прошло и десяти минут, как Никанор Семёнов был запихнут в кабинет его железной рукой и усажен на единственный стул, который оказался свободным. Едва Никанор Семёнов сел – Недобежкин налетел на него, как ураган, и сурово потребовал ответа.
- Ваш гаврик Генрих исчез из морга! – заявил милицейский начальник. – Ваши версии: кто мог его забрать?
По лицу Никанора Семёнова было видно, что тот загнан в тупик. Серёгин даже оторвался от своей кропотливой работы, чтобы понаблюдать за ним. А заодно – и за Кораблинским, который, услыхав сногсшибательную новость, приобрёл на лице оттенок поганки и пошатнулся на стуле, грозя свалиться. Фотография выпала из его бледных пальцев и во второй раз плавно опустилась на пол.
Никанор Семёнов пару раз кашлянул, собрался с мыслями и осторожно начал:
- Вы этого никогда не поймёте. Вы влезли в это дело случайно, и пострадали от него. Вы пострадаете ещё больше, если не выйдете из игры…
- Хватит водить меня за нос! – взорвался Недобежкин. – Любите вы юлить, а я не люблю! Вы свои эти фокусы бросьте, если не хотите, чтобы я пропустил вас по делу, как обвиняемого!
- Я – уполномоченный Интерпола по особо важным делам, - произнёс Никанор Семёнов, не опуская ни спокойствия разведчика, ни царского достоинства. – Я не распространюсь о том, что вы посадили меня в следственный изолятор: жаловаться на мелкие издержки – не мой уровень. Вам необходимо лишь выйти из игры и передать мне всё, что вы собрали по делу о проекте «Густые облака».
- Ваш Генрих тут пел то же самое: и про уполномоченного, и про чудовищные опасности! Я уже эти басни наизусть выучил! – фыркнул Недобежкин.
Милицейский начальник кружил по кабинету и избегал садиться в своё кресло, чтобы в сердцах не навалиться животом на стол.
- Генрих Артерран провёл некоторое количество экспериментов на самом себе, - нехотя выдавил Никанор Семёнов, видя, что этот Недобежкин упёрся рогом слишком прочно для того, чтобы его можно было в чём-либо убедить.
- И что? – продолжал язвить милицейский начальник. – Получил за это ШНобелевскую премию??
- Он изменил себе геном, - продолжал Никанор Семёнов и корил себя за то, что приходится слишком много говорить. – Как абсурдно бы это не звучало – но вы не смогли его убить…
- Вот, что, - отрубил фантастику Недобежкин. – Вы поедете с нами в морг прямо сейчас. Там у нас имеются такие двое – врач и уборщица. Глянете на них, и скажете, что тут к чему. Если вы такой весь из себя – я надеюсь, вы умеете лечить «звериную порчу»?
- Я же сказал вам, не везти его в обычный морг, - вздохнул Никанор Семёнов. – А теперь расхлёбывайте вашу «порчу»! И это не порча, а выборочная блокировка сознания и подсознания…
- Плавали, знаем! – вставил Ежонков, проверяя свои запасы съестного.
Недобежкин тем временем собирался на вторую вылазку на место очередного преступления.
- Кораблинский, едете с нами! – сообщил он майору, а потом – отдал приказ Казаченке и Белкину:
- Пока нас не будет – приведите кабинет в порядок!
- Есть, - буркнул Белкин, чья форма была густо усеяна ошмётками обоев.
- Серёгин, бросай писанину, поехали! А Ежонков – иди к Вавёркину Сидорова спасай! Чтобы к нашему возвращению вылечили! Синицын – записывай на диктофон всё, что скажет Сидоров! – отдал последнее распоряжение Недобежкин и смахнул со своего стола все бумаги в ящик.
========== Глава 122. Никанор Семенов укрощает "звериную порчу". ==========
Врач и уборщица оставались на месте: порча не позволяла им никуда откочевать из морга. Узрев их, майор Кораблинский даже спрятался за широкую спину Никанора Семёнова: видимо, примерил на себя их козье состояние. Никанор Семёнов же не выдал ни одной эмоции. Сохраняя на лице бездушную маску андроида, он приблизился к врачу и присел перед ним на корточки. Никанор Семёнов что-то шепнул врачу на ухо, и тот, как по волшебству заткнул козий «фонтан», заморгал ожившими глазами и осведомился:
- Где я??
«Он знает «петушиное слово»!» - невольно пронеслось в голове у Серёгина. Серёгину было поручено вести скрупулёзный протокол происходящего, и он пожалел о том, что не услышал, что именно прошептал Никанор Семёнов. Но ничего, это можно будет потом тихонечко выведать у врача.
- С вами всё в порядке, вы на своём рабочем месте, - тоном психолога успокаивал врача Никанор Семёнов.
- Нет, ничего не в порядке! – внезапно набросился на него врач и вскочил на ноги. – У меня тут ЧП случилось, а вы заговариваете мне зубы! Меня под суд подставят, если узнают! Жмура менты привезли… Менты! Привезли, и сказали, вскрыть! А он ушёл! Менты! Господи, бедная моя голова!
Врач визжал убийственно громко, оглашая препараторскую и коридор, порождая бесноватое, дьявольское эхо. Серёгин не успевал записывать всё, что он тараторит, и поэтому включил диктофон.
- Я только подошёл, а он встал на ноги и убрался! – визжал врач, а по спине Серёгина гарцевали кусачие мурашки мистического ужаса. «Верхнелягушинский чёрт»… Да, действительно, этот Генрих Артерран дьявол, он страшен в своих деяниях, и его не убьёт даже пуля… Или нужна золотая пуля?..
Врач бы так до завтра разрывался, повторяя одно и то же по пятнадцать раз, если бы Никанор Семёнов не отрубил все его откровения строгим приказом:
- Молчать!
Врач икнул и опять повалился на пол. Никанор Семёнов повернулся лицом к опешившим Недобежкину и Серёгину, скрестил на груди руки, сдвинул брови и выдержал многозначительную молчаливую паузу. Сейчас он возвышался грозной скалой в неживом свете бестеневой лампы, которую так никто и не выключил. Петру Ивановичу даже почудилось, над его головой с треском полыхают молнии Перуна.
- Слышали? – осведомился Никанор Семёнов сразу у всех.
Майор Кораблинский почувствовал, как вся его милицейская смелость улетучилась, уступив место религиозному ужасу тёмного средневекового холопа. Он едва доковылял до притаившегося в углу низкого стула и водворил на него свою обмякшую, почти парализованную персону. Серёгину тоже захотелось сесть, однако других стульев в препараторской не оказалось. Да и вообще – Серёгин не трус, как этот Кораблинский Грибок.
- Слышали, - Недобежкин тоже пытался сохранить спокойствие. – Но мне лично эти вопли ничего не доказали. Вы могли внушить ему, что угодно. Ладно, давайте, пушите уборщицу!
- «Пушите»? – не понял «терминологию» Никанор Семёнов. – Что значит это «Пушите»? – в его голосе послышалось возмущение, будто бы его оскорбили.
- Заставьте её говорить! – пояснил Недобежкин, изо всех сил стараясь казаться бесстрастным, как памятник Джону Юзу. Но Серёгин отлично понимал, что начальник уже начинает психовать.
Никанор Семёнов промолчал и шагнул к мокрой уборщице, что распласталась на полу и блеяла, блеяла – аж похудела.
Пётр Иванович улучил момент, когда все отвернулись от врача, и как бы ненароком подошёл к нему. Врач уже практически оправился от «порчи»: он сидел, молча и только лупал перепуганными глазами. Но едва к нему приблизился Серёгин – он вцепился ему в воротник дрожащими руками и болезненно простонал:
- Я под статью иду, а вы спрашиваете, есть ли у меня вопросы! Вы понимаете это, или нет??
Никанор Семёнов почему-то внезапно бросил уборщицу, совершил размашистый прыжок и оторвал от Серёгина скрюченные пальцы врача.
- Так, в чём дело? – возмутился Недобежкин, которому не понравилось, что Никанор Семёнов забросил уборщицу блеять в бозе и втуне.
- Я бы не рекомендовал никому трогать его. Если конечно, не хотите превратиться в козу, как он, - предостерёг Никанор Семёнов и усадил врача обратно на пол. – Эта «порча», как вы её называете, может передаваться от человека к человеку.
- Чёрт… - буркнул милицейский начальник, который впервые узнал о заразности «звериной порчи». – Давайте, пушите, наконец, эту уборщицу, а то у меня уже вот такая голова!
Никанор Семёнов вернулся к уборщице, но Пётр Иванович уже не слушал, что она там ему квохтала: он размышлял над словами врача. «Вы спрашиваете, есть ли у меня вопросы?» - простонал ему в ухо забацанный врач. Хотя, Никанор Семёнов ничего не спрашивал у него про «вопросы»… по крайней мере, вслух.
- Я под статью иду… - плакал на полу врач. – Какая вам разница, есть ли у меня вопросы…
Никанор Семёнов постоянно отвлекался от уборщицы и свирепо косился в сторону «попорченного» лекаря. А Пётр Иванович, внимательно наблюдая за этим «уполномоченным Интерпола», ясно видел на его пожилом лице бездну недовольства и злости. Кажется, его очень раздражает плач врача. Интересно, почему?
«Есть ли у меня вопросы?» - слова врача никак не желали вылетать из головы Серёгина. Они навязчиво крутились, вернее, Серёгин сам их крутил, интуитивно чувствуя, что именно тут, в этом абсурдном вопле, и зарыта вожделенная «золотая собака», разгадка тайны. А потом вдруг вспомнился Кашалот – как он подписывал липовый договор после того, как Тень выдал слова: «Вопросы есть?». Пётр Иванович даже застыл с диктофоном в одной руке и с недописанным протоколом в другой. Всё, мыслительный процесс закончен, и догадки посыпались метеоритным дождём. Серёгину даже показалось на миг, что он контужен, потому что, нырнув в пучину собственных мыслей, он прекратил слышать и писк уборщицы, и рык Недобежкина, и отрывистые вопросы Никанора Семёнова. «Петушиное слово» Ежонкова, врач, «Вопросы есть?», Зайцев. Зайцев когда-то спросил у Серёгина по телефону: «Вопросы есть?»! Кашалот подписал фальшивую бумагу при этих словах! Да Пётр Иванович сам потерял волю, когда сегодня же утром Генрих Артерран осведомился, есть ли у него вопросы!!! Вот она «золотая собака»! Вот оно, «петушиное слово», которое долго и тщетно пытался выделить «суперагент» Ежонков из бестолкового блеяния и дурацких «быков», что выплёвывали ему заколдованные бедняги! «Вопросы есть?» - теперь Серёгин был абсолютно уверен в том, что именно эта короткая ёмкая фразочка и есть панацея от окаянной «звериной порчи».
