сообщить о нарушении
Текущая страница: 161 (всего у книги 198 страниц)
- Аль-Каида… - пробормотал Зябликов и даже опустился на четвереньки, чтобы как можно лучше спрятаться.
- Усама бен Ладен, гора Говерла, пещера номер пять, - согласился с ним Пёстриков и вообще, лёг на пузо, словно солдат под вражеским огнём.
- Э, чего делать-то будем? – осведомился Кошко, зарывшись в хаос сплетенных стеблей ковыля. – Кажется, это и есть банда…
- Прятаться и ползти назад, - предложил осмотрительный Зябликов. – Кажется, это не наш уровень…
- Ловить их надо! – неожиданно для товарищей, и даже - для самого себя определил Пёстриков, который с самого детства мечтал лишь об одном: совершить подвиг, достойный героя и медали.
- Сдуре-ел! – шёпотом протянул Кошко и даже отвесил Пёстрикову глухой подзатыльник. – Хочешь, чтобы тебя похоронили??
- Трус! – буркнул Пёстриков себе под нос и, как лежал – на пузе – так и пополз вперёд.
А «панцер-хетцер», тем временем, собрался уезжать. Все «инопланетяне» и «черти» уже залезли внутрь. Как завёлся мотор страшного вездехода, никто не услышал, наверное, «хетцер» имел очень хороший глушитель. Но «адская машина» внезапно сорвалась с места и поехала прочь, расшвыривая гусеницами комья земли.
- Ребята, поехали! – храбрец Пёстриков метнулся назад, туда, где стоял на временном приколе «Запорожец» «Т-34».
- Стой, Глеб… - пискнул, было Кошко, но Пёстриков уже вскочил в кабину и завёл мотор.
- Давай, прыгай, кто не трус! – крикнул «герой» товарищам.
Кошко и Зябликов остались стоять около кургана: считали затею Пёстрикова не только глупой, но и опасной для жизни. А вот Хомякович… Сначала он, побывавший в плену у чертей, нерешительно топтался на месте. Но потом, видя, как несётся в «Т-34» Пёстриков, догоняя чёрный гусеничный вездеход, Хомякович решил раз и навсегда покончить со своей фобией.
- Глеб, подожди, я с тобой! – преисполнившись отчаянной смелости партизана, Хомякович побежал за уезжающим «Запорожцем» и на ходу запрыгнул на пассажирское сиденье рядом с Пёстриковым.
- Хомякович, ты – единственный настоящий друг! – оценил подвиг товарища Пёстриков и вжал в пол педаль газа.
Педаль недовольно скрипнула, а видавший виды «Т-34» взревел раритетным моторчиком и тряско поскакал по частым неровностям. Вездеход на первый взгляд казался неуклюжим и медлительным, но, проехав метров двести, развил скорость космолёта. А потом – и того краше – из носовой части вездехода выдвинулся длинный и толстый бур, и вездеход, накренившись вперёд, на полном скаку зарылся носом в землю.
Когда «Запорожец» «Т-34», трясясь и валяясь с боку на бок, докатился до того места, где ушёл в недра огромный механический «крот» - Пёстриков и Хомякович увидели лишь зияющий кратер. Пёстриков затормозил, но всё равно, верный «Т-34» едва не провалился в бездну, потому что земля по бокам кратера начала осыпаться. Пёстриков дал героический задний ход и успел спасти себя, Хомяковича и машину от падения… Скорее всего, в пекло – а куда ещё могла уехать машина «верхнелягушинских чертей»?
- Уфф, - выдохнул Хомякович, оправившись от испуга. – Глеб, ты нас чуть не урыл…
- Нормалёк… - буркнул Пёстриков, пытаясь сбросить с себя состояние ступорозного ужаса, в котором находился.
- Ребята! Ребята! – это бежали к ним Зябликов и Кошко.
- Ну, ты, Хомяк, даёшь! – проворчал Кошко в адрес Хомяковича. – Я бы никогда не запрыгнул к этому сумасшедшему! – он кивнул головой в сторону Пёстрикова.
- А ты трусливый! – огрызнулся Пёстриков. – Ты только с рыбой умеешь воевать!
- Я разумный, а ты – вообще, мандригал… - прогудел Кошко. – Машину уже доломал! Надо ехать назад к Соболеву и сказать, что у него тут не банда, а террористы! С террористами СБУ должно бороться, а не мы. Всё, поехали, если не хочешь реветь быком! Пёстриков, вылазь из-за руля, теперь я поведу!
Кошко схватил Пёстрикова за рукав и принялся выцарапывать его из кабины. Хомякович же просто тихо сидел – не мешал Кошке, но и не защищал Пёстрикова в отличие от Зябликова, который что-то там пищал про то, что да, Пёстриков – герой, а Кошко…
- А ты, Кошко, так, старый рыболов! – вот, как определил его Зябликов.
- Зяблик, захлопни варежку! – боролся с ним Кошко, не отпуская рукав Пёстрикова. – А то…
Он так и не сказал, что же случится с Зябликовым «а то», потому что внезапно земля под ними задрожала и, кажется, съехала куда-то в сторону, потому что Кошко не устоял на ногах и рухнул на живот, а Зябликов – повалился на него. Где-то там, в глубине, что-то гулко загудело – так, словно там всё рушилось, или кто-то взрывал бомбы, или динамит.
- Что за чёрт?? – выдохнул перепуганный Пёстриков и, повинуясь некоему инстинкту, что повелевал не оставаться в помещениях во время землетрясений, покинул кабину «Запорожца».
-Бежим! – заорал Кошко, спихнув с себя барахтающегося в панике Зябликова, и в тот же самый момент Чёртов курган дрогнул и начал с треском и грохотом опускаться куда-то вниз, засыпая землёй всё вокруг себя.
Зябликов резво вскочил на ноги и тоже бросился наутёк, один только Хомякович застопорился в машине и не мог никуда из неё выколупаться, потому что его сковал страх.
Комья земли брызнули во все стороны, камни тяжело врубались в землю, расшвыривая ошмётки травы. С треском ломались деревья, что испокон века росли на Чёртовом кургане, и их корявые острые сучья так и свистели у виска, как пули.
- Хомяк, шевели копытами! – Пёстриков вернулся к «Запорожцу» и выдернул Хомяковича из кабины за секунду до того, как крышу машины смял увесистый булыжник.
Хомякович споткнулся, едва не упал. Кусок дерева пролетел над его головой и врезался в мягкий грунт у него под ногами. Хомякович по наитию перепрыгнул через этот ствол и по инерции поскакал дальше, следуя за резвым Пёстриковым. Он старался не оборачиваться назад и поэтому не видел, как буквально в нескольких шагах позади, надвигаются тонны земли и камней…
Хомякович снова споткнулся, но на этот раз упал. Всё, его путь окончен, сзади грохочет обвал и в следующую секунду его накроет.
- Хомяк! Хомяк! – орали где-то в облаках пыли товарищи, и их голоса тонули в грохоте валящихся камней.
Хомякович попрощался с жизнью и закрыл голову руками… Он довольно долго ждал смерти под завалами, но она почему-то не спешила. Хомякович немного полежал, а потом – решился открыть правый глаз. Правый глаз открылся и увидел солнечный свет. Неужели, жив?? Нет, Хомякович не верил. Скорее всего, он в раю. Он пошевелился – ничего не болит… точно, в раю. И теперь он увидит бога. Хомякович даже наспех сочинил речь, которую скажет Всевышнему. И, набросав недлинный план, решился приподняться на руках и осмотреться, чтобы понять, как выглядят райские кущи. Райские кущи оказались до боли похожи на пустырь за деревней Верхние Лягуши. Те же ковыли, то же запустение, те же кочки и те же серые жабы среди этих кочек лазают. Обернувшись назад, Хомякович сквозь крутящуюся в воздухе пыль увидел, как возвышается над ним высоченный «бархан» сырой коричневой земли вперемежку с камнями и деревьями.
- Хомяк! – откуда-то из пылевого облака вынырнул Кошко, подбежал и принялся тормошить Хомяковича за плечо.
- Я что, жив? – осведомился у него Хомякович с долей недоумения.
- Жив, - подтвердил Кошко. – Вставай, Хомяк! «Т-34» крякнул. Что мы теперь Первому скажем?
Да, «Запорожец» «Т-34» теперь покоился под многотонным земляным пластом, в который превратился холм Чёртов курган. Но разрушился Чёртов курган далеко не случайно. Генрих Артерран вынес и увёз всё, что оставалось в подземных лабораториях базы «Наташенька», а потом – запустил систему самоуничтожения и взорвал все несущие конструкции, которые десятилетиями поддерживали своды подземных помещений. База «Наташенька» погибла, засыпанная и похоронила все свои тайны. Никто теперь не влезет в подземелья, никто там больше ничего не найдёт, потому что там больше ничего нет. Генрих Артерран решил, что пора закрывать «сезон охоты» на «прототип» и результаты проекта «Густые облака», и замёл все свои следы. Теперь там, где тянулись в недрах километровые катакомбы базы «Наташенька», земля просела и опустилась глубокой пологой чашей, в которой, скорее всего, образуется со временем новое озеро…
Жители Верхних Лягуш слышали ужасный грохот, он доносился до них с той страшной стороны, где высится адский Чёртов курган. Испугались не на шутку: думали, что это – Судный день надвигается, и ангелы с чёртом сошлись в последнем бою за грешные и праведные души. Боя не было – просто обычный взрыв и простой обвал. Но все дела были покинуты и заброшены в долгий ящик и там забыты. Перепуганные лягушинцы сидели перед иконами при зажжённых свечах, завернувшись в белые простыни: ждали Армагеддон. Ждали до самого позднего вечера. И, не дождавшись, многие захрапели, уткнувшись носом в красный угол...
А утром оказалось, что не было ни чертей, ни ангелов. По-прежнему светило солнышко, чирикали воробышки, порхали бабочки. Огороды требовали прополки и полива. Куры и прочая живность – кормёжки. Ведь вчера многих из них так и не накормили суеверные хозяева, оставили без хлеба насущного. Медленно выползла в половине девятого из дома своего Фёкла Матвеевна, а за ней – показались и остальные. Судного дня как не бывало: никто никого не судил, не приговорил и не казнил. Семиручко выступил и сказал, что произошло банальное землетрясение, и лягушинцы успокоились, забыли о конце света и вернулись к своим обыденным делам.
И всё бы хорошо, ведь хорошо то, что хорошо кончается. Однако на следующий день начали происходить весьма и весьма странные вещи…
========== Глава 114. Рабы и свобода. ==========
Тракторист Гойденко проснулся у себя в доме. Он едва продрал глаза – избыток выпитого накануне алкоголя сделал веки свинцовыми, а мозги – чугунными. Выпав из плена водочного Морфея, тракторист понял только одно: ему очень твёрдо и холодно лежать. Почему ему так твёрдо и холодно – он пока что, не мог понять. Потянувшись, Гойденко задел рукой и столкнул пустую бутылку из-под зелья «зелёного змия», и она с весёлым звоном покатилась по голым и занозистым доскам пола.
- Чёрт… - пробурчал Гойденко обезьяньим голосом и рывком поднял свою чугунную голову.
- Чёрт… - повторил тракторист, потому что наконец, сообразил, что спит на полу. – Черти полосатые, блин погорелый…
Гойденко с трудом поднялся на четвереньки и пополз почему-то назад, мучительно соображая, с кем именно он вчера так сильно набрался. Кажется, один… Или со Свиреевым? Чёрт, давненько что-то не видать Свиреева… Чи в озере утонул спьяну? Гойденко, наверное, сам скоро утонет – пьянствует даже больше, чем тот Свиреев, да и рыбачить любит – в озеро ему и дорога. Сейчас, выйдет на работу, и Зайцев снова пристанет к нему за то, что запах перегара, который несётся у него изо рта, невыносим ни для кого, даже для камней. И снова посадит на пятнадцать суток в каталажку…
Гойденко не помнил того, что Зайцев исчез из Верхних Лягуш два года назад и больше не появился. Не помнил тракторист и про службу у Верхнелягушинского чёрта – всё, действие выборочного гипноза закончилось, и Гойденко оказался на свободе. Генриху Артеррану тракторист больше не нужен, вот он и отпустил его, полностью стерев из его памяти последние три года. И, если сейчас показать Гойденко Петра Ивановича, или Сидорова, или Недобежкина – он их не узнает, и скажет так:
- Э, чувак, да я этих гусей никогда не видел!
Тётка Вовки Объегоркина Варвара хозяйничала на кухне. Она уже напекла пирогов, и по всей её хате витал упоительный аромат свежей выпечки. Однако Варвара Объегоркина была глуха к мирскому: её не волновали ни пироги, ни их аромат. С тех пор, как исчез её племянник, Варвара Объегоркина пекла пироги не себе. Каждый день ходила она на кладбище, туда, где среди зарослей колючих кустов пряталась сиротливая могилка, в которой похоронили пустой гроб. В Верхних Лягушах – с того времени, как завёлся чёрт – появился обычай: если кто-то из сельчан пропадал, люди говорили: чёрт заел, и по всем православным канонам хоронили пустой гроб. Так же поступили и с Вовкой, и Варвара Объегоркина приходила к скромному деревянному крестику, грустные чёрные буквы на котором возвещали: «Владимир Объегоркин», и оставляла под ним все пироги. Пироги не залёживались: их разбирали местные нищие. И не очень нищие: тракторист Гойденко часто накладывал нечистую лапу на халявное угощение, да и комбайнёр Свиреев тоже подвизался и утаскивал то, что не поместилось в лапу тракториста…
Сегодняшний день ничем не отличался от всех остальных дней, и сегодня безутешная Варвара Объегоркина тоже пойдёт на кладбище и понесёт пироги. Она собиралась, не замечая ни солнечных лучей, что заглядывали в её мглистую хату сквозь оконные стёкла, ни звонкого пения беззаботных птиц. Да, для неё ничего этого не существовало, однако как бы Варвара Объегоркина не пыталась отгородиться от внешнего мира, ей не удалось пропустить мимо ушей громкий, настойчивый стук в обитую жестью входную дверь. Варвара Объегоркина удивилась и испугалась: она никогда не приглашала к себе никаких гостей, из лягушинцев к ней никто не заходил… Кто же это стучит-то? Сначала Варвара Объегоркина решила, что просто отсидится и не откроет никому дверь. Но стук всё повторялся и повторялся, а к тому же – делался громче. «Чёрт за мной!» - в ужасе пробормотала суеверная Варвара и помчалась в красный угол – молиться Богородице, чтобы защитила.
- Тёть, открой дверь! – послышался с улицы голос, приглушённый толщиною двери, но знакомый до боли.
Варвара Объегоркина разом отпрянула от икон и заглушила молитвы, прислушиваясь.
- Я ключи оставил! – да, это же голос Вовки! И звучит так обыденно, словно бы Вовка и не исчезал никуда, словно бы его не было дома всего лишь какой-то час, или два…
Позабыв о чертях, Варвара Объегоркина метнулась в сени, не помня даже саму себя.
- Вовочка! – заревела она каким-то нечеловечьим голосом. – Родненький!
Варвара Объегоркина рывком отодрала дверь и увидала, что на пороге хаты, целый и невредимый, стоит её потерянный племянник Вовка. Стоит и так удивлённо на неё глазеет, словно бы не поймёт, что такое произошло, от чего тётка похудела килограмм на двадцать и заливается слезами, стоя на коленях.
- Тёть? – вопросил он с долей испуга. – Ты чего? Сгорело что? Так пирогами пахнет…
- Похоронили тебя в пустом гробу! – изрекла замученная годами страданий Варвара Объегоркина, и Вовка едва в обморок не хлобыстнулся, перепугавшись.
Комбайнёр Максим Свиреев открыл глаза и обнаружил себя, лежащим на груде какого-то мусора под открытым небом. Оглядевшись, он обнаружил под собой и вокруг себя сонмища пустых стеклянных и пластмассовых бутылок, мириады разнообразных обёрток и пачек, а так же – необозримое множество всевозможных объедков, очисток, обломков, остатков…
«Чёрт, где же это я?» - обработав полученную информацию, ленивый и залитый водкой мозг выдал сей судорожный вопрос. Оглядевшись повторно, Свиреев убедился, что проснулся на свалке. На абсолютно незнакомой свалке. «Как же меня занесло-то сюда?» - мозг не мог ничего понять, и поэтому выдал второй судорожный вопрос. Свиреев ответа не знал. А, подумав пару минут, сообразил, что вообще, мало чего знает, и много чего не знает вообще. Например, ему совсем недоступна информация о том, какое сегодня число, какой сегодня день… Даже, какой сейчас год – Свиреев представлял себе весьма смутно.
«Ну, где наша не пропадала?» - оптимистично подумал про себя человек, который ни разу не покидал деревни Верхние Лягуши, и вразвалочку поплёлся, куда глаза глядят…
Председатель Верхнелягушинского сельсовета Семиручко услышал резкий запах бензина и вздрогнул. Открыв глаза, он обнаружил себя в архиве сельсовета. Прямо перед ним валялась опустошённая канистра, из которой тоненькой струйкой вытекали остатки того самого бензина. Вытекли на кипу бумаг, которая лежала там же, под ногами Семиручки. Председатель пошевелил левой рукой и обнаружил у себя в пальцах зажигалку. Прежде, чем Семиручко успел что-либо подумать и оценить ситуацию, кроме запаха бензина, он услышал ещё и удушливый запах дыма. А потом – увидел огонь. Одна из полок с пухлыми папками уже занялась, пламя мгновенно взлетело к самому потолку, а потом – побежало по бензиновой дорожке прямо к ногам Семиручки!
- Ай, чёрт! – взвизгнул Семиручко и, выронив зажигалку, метнулся прочь из архива.
Пламя с грохотом заполняло всё пространство архива, Семиручко задыхался в дыму и практически ничего не видел. Он ощупью отыскал ручку, нажал на неё раз, второй, третий… Дверь была заперта.
- Спасите!! – заверещал Семиручко, заколотил кулаками по проклятой деревянной преграде, пытаясь вырваться на волю.
