Текст книги ""Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Алексей Небоходов

В небольшом городке, где-то в глубине страны, компания молодых людей смотрела программу с откровенной насмешкой.

– Ну вы посмотрите, товарищи! – воскликнул парень в рабочей рубахе, размахивая руками как конферансье. – Советский Союз во всей красе. Мы тут картошку копаем и за колбасой стоим, а люди искусством занимаются, кино снимают! И чего им не хватало? Денег, славы, женщин?

В коридоре проектного отдела две сотрудницы переговаривались через кипу папок.

– Тамара Ивановна, заметила? Это же Ольга Соколова, из отдела документации, с короткой стрижкой, всегда с папкой ходила. Я же говорила – слишком тихая. А в тихом омуте…

– Мой племянник с ней учился, – вставила другая, поправляя очки. – Замкнутая была, гордая, ни с кем не дружила. Теперь понятно, почему. Двойную жизнь, выходит, вела. И как только совесть позволила?

– Помнишь, она на Новый год не пришла? – добавила третья. – Сказала, ребёнка укладывает. А сама, выходит, по съёмкам бегала. И ведь приличная была, воспитанная…

Новость о разоблачении «подпольной студии» быстро разлетелась по городам и деревням, вызывая шок, иронию и даже зависть. Люди обсуждали обвиняемых, поражаясь тому, насколько близко может оказаться чужая тайная жизнь, скрытая под маской советской порядочности.

Тем временем самолёт уносил Михаила, Ольгу и Сергея туда, где не будет страха и постоянного ожидания разоблачения. Они были уже далеко, но здесь, у телевизоров, люди продолжали их обсуждать, не желая отпускать героев своих долгих разговоров на кухнях и улицах огромной советской страны.

Глава 8

Прошло несколько лет с тех пор, как Михаил, Ольга и Сергей покинули Советский Союз, улетев в Париж и оставив позади его тайны и преследования. Светлана Бармалейкина, актриса, чьё имя так и не всплыло в официальных разоблачениях, возвращалась домой поздним вечером. Осенний туман окутал город, приглушая свет фонарей.

День выдался изматывающим: репетиции в театре, где Светлана играла идеальную советскую женщину, и долгая прогулка по улицам. Дверь скрипнула, словно в дешёвом триллере, и она вошла, зажигая тусклую лампу на столе. Тесная комната встретила её привычным убранством: потрёпанный диван, шкаф с облупившейся краской, зеркало, хранившее её отрепетированные улыбки.

Сумка упала на пол, и Светлана начала переодеваться, стягивая белую блузку с аккуратным воротничком – символ её "приличной" жизни. Ткань соскользнула с плеч, обнажив полные, упругие груди в кружевном лифчике. Кожа слегка блестела от пота, а сердце продолжало учащённо биться, отдаваясь пульсом в висках. Она была измотана после многочасовых съёмок, мысли путались от усталости и накопленного напряжения, и ей казалось, что комната покачивается, а тени движутся сами собой.

Внезапно блузка вырвалась из рук, словно живая, и шлёпнулась о стену. Светлана замерла, сердце заколотилось, дыхание стало прерывистым.

– Кто здесь? – прошептала она, оглядывая комнату. Воздух сгустился, пропитанный напряжением. Вскрикнув, она почувствовала, как невидимая сила сдавила её плечи и рванула лифчик, срывая его одним движением. Кружево треснуло, и невидимые руки с жадной, почти болезненной силой сжали её груди.

Пальцы, которых не было видно, грубо мяли мягкую плоть, перекатывая набухшие соски, тянули их, щипали, заставляя тело выгибаться от смеси боли и непрошеного возбуждения. Соски затвердели, торчали розовыми бугорками, а по коже пробежали мурашки, вызывая прилив тепла внизу живота; мышцы живота напряглись, а между ног возникло ощущение влаги, как будто тело предало её, реагируя на прикосновения вопреки страху. Дыхание участилось, грудь тяжело вздымалась, а по спине стекала тонкая струйка пота.

– Отпусти– крикнула она, голос срывался на истерику.

Светлана замахала руками, пытаясь отбиться, но невидимая сила оттолкнула её назад. Юбка соскользнула, сорванная той же силой, обнажив гладкие бёдра и чёрные трусики. Ткань трусиков разлетелась в клочья, обнажив чистый лобок. Светлана в панике отступила, споткнулась о диван и, упав, беспомощно раскинула ноги. Сердце стучало, лёгкие горели. Невидимка навалился, грубо раздвигая её бёдра, заставляя мышцы ног дрожать, и вошёл в неё одним резким толчком, заполняя её полностью, вызывая острое ощущение давления и полноты. Она ощущала внутренний жар и пульсацию, когда он ритмично двигался, входя глубже с каждым толчком, мышцы сжимались вокруг него непроизвольно, бедра сокращались в спазмах, а по телу разливалась волна жара, заставляя её дрожать ещё сильнее.

– Нет! – кричала Светлана, царапая воздух. – Убирайся! – Её крики эхом отражались от стен, смешиваясь с тяжёлым дыханием, влажными звуками движений внутри неё и шорохом простыней.

Невидимка ускорял темп, входя глубже, заставляя её стонать сквозь слёзы и достигать оргазма в судорогах: тело выгнулось дугой, мышцы ритмично сжимались, выталкивая волны жидкости, а дыхание перешло в хриплые всхлипы.

Внезапно прозвучал спокойный голос Михаила:

– Стоп! Снято!

Яркий свет залил комнату, и из полумрака появился Михаил Конотопов. Рядом стоял Алексей, отходя от "невидимки" – хитроумного механизма с проводами, перчатками на подвесках и фаллоимитатором на штативе, который он только что управлял. Сергей Соколов, с серьёзным видом, выключал световые приборы, стараясь не смотреть на обнажённую Светлану, хотя его взгляд скользнул по её вспотевшему телу.

– Браво, Света! – сказал Михаил. – Ты была убедительна. Эта сцена войдёт в наш эротический хоррор "Невидимый любовник". Советская актриса, преследуемая призраком похоти. Зрители будут в восторге.

Светлана села на диване, не прикрываясь.

– Вы безумцы, – ответила она с теплотой в голосе. – Я чуть не умерла от страха, а тело так сильно отреагировало. Но это будет хитом. Только предупреждайте в следующий раз.

Все засмеялись, и комната наполнилась странной смесью адреналина, пота и творчества, которая связывала их даже спустя годы.

Чтобы понять, как вся компания оказалась здесь, придётся вернуться на несколько лет назад, в день, когда Михаил, Ольга и Сергей оказались в Париже ранним утром после изнурительного перелёта.

Город встретил их вовсе не обещанным шиком, а липким, тёплым дождём и тяжёлым ароматом мокрого асфальта, свежей выпечки и цитрусовых. Молодой неряшливый таксист в клетчатой кепке беспечно напевал незатейливую французскую мелодию, не замечая мрачного молчания пассажиров. Михаил смотрел в запотевшее окно такси, пытаясь поверить, что они и вправду здесь. Париж, который он считал воплощением романтики и свободы, сейчас напоминал декорации к неудачной постановке.

Обычно Михаил легко находил нужные слова, разряжая обстановку иронией, но сейчас молчал, словно в горле застряли ненужные буквы. Капли дождя хаотично стекали по стеклу машины, образуя бессмысленные фигуры, не давая подсказок на будущее.

Ольга нервно листала французский разговорник, купленный перед самым вылетом. Страницы дрожали в её пальцах, будто разделяя хозяйскую тревогу.

– Где здесь ближайший ресторан? – прочитала она вслух, скорее от волнения, чем от голода.

– Сейчас важнее узнать, где здесь ближайшее посольство Гондураса, – тихо отозвался Михаил, не отрываясь от окна.

Сергей натянуто улыбнулся, оценивая серьёзность шутки. Улыбка получилась настолько болезненной, что Михаил невольно подумал, не получил ли Сергей сотрясение мозга от столкновения с французской действительностью. Сам Сергей о таком не думал, лишь хмурился, смотря вперёд, будто боялся, что таксист внезапно повернёт к советскому посольству, где их уже ждут с оркестром МВД и красными флажками.

Гостиница встретила беглецов аккуратным пожилым французом с безукоризненно ухоженными усиками, приветствие которого звучало так выверенно, будто он всю жизнь ждал именно советских перебежчиков.

– Добро пожаловать, – произнёс он с лёгким акцентом и столь безупречной улыбкой, что Михаил почувствовал неловкость. Ему почему-то хотелось услышать: «Bienvenue в Париж, товарищи предатели!» – тогда всё сразу встало бы на свои места. Но француз лишь вручил ключи, сохранив вежливое равнодушие.

В номере оказалось слишком уютно для их растерянности: пахло лавандой, чистотой и свежими простынями. Михаил бросил чемодан и недоумённо уставился на идеально ровные подушки, будто кто-то всю жизнь тренировался их складывать.

Он повернулся к Ольге с нарочитой серьёзностью:

– Думаешь, они уже успели сообщить в ЦК о нашем постельном белье?

Ольга устало улыбнулась, чуть закатив глаза. Сергей наконец заговорил обычным голосом:

– Завтра узнаем, почему эти подушки сложили так старательно.

Михаил почувствовал облегчение – юмор вернулся к ним робко и осторожно, словно котёнок, случайно запертый в шкафу.

Вечер принёс неожиданный удар. Решив убедиться, что они действительно за границей, беглецы включили телевизор, но вместо французских передач услышали родной голос диктора программы «Время». Казалось, он притаился в шкафу гостиничного номера, среди вешалок и белья, специально для того, чтобы испортить вечер.

Диктор сообщил, что Михаил, Ольга и Сергей официально лишены советского гражданства и объявлены предателями родины. В номере повисла гнетущая тишина, нарушаемая только бесстрастным голосом советского телевидения.

Ольга схватилась за сердце, словно боялась, что оно сейчас выпрыгнет и побежит обратно в СССР, где хоть страшно, но привычно.

– Господи… – прошептала она, опустившись на кровать и прижав к себе идеально сложенную подушку, словно спасательный круг.

Михаил ощутил удар, словно получил подзатыльник от невидимой руки, но вместо паники неожиданно захотелось засмеяться. Сергей растерянно пробормотал:

– Ну вот, теперь хотя бы не надо думать, ехать ли обратно…

Фраза вышла настолько точной и нелепой, что стала искрой, вызвавшей общий смех – сперва нервный, затем громкий, искренний и освобождающий. Смех продолжался так долго, что даже француз за стеной перестал возиться с посудой, прислушиваясь с тревогой и размышляя, стоит ли вызвать врача или полицию.

Когда истерика улеглась, Михаил решительно встал:

– Ну что ж, товарищи бывшие граждане, пора переходить на новую идеологию – французскую кухню и капитализм!

– Да здравствует свободный рынок и булки с круассанами! – поддержал Сергей, вызвав новую волну смеха.

И только через время они окончательно успокоились, осознав, что новая жизнь началась с абсурдного сеанса советского телевидения, неловких подушек и французского дождя, с которым явно придётся подружиться.

Позже Михаил нашёл подходящий особняк на окраине Парижа, в живописном предместье, чьи улицы были похожи на иллюстрацию к роману французского классика, а не на место, где можно жить. Район оказался настолько тихим и благообразным, что Михаил почувствовал лёгкую тревогу, не веря, что существует место, где нет ни гула трамваев, ни привычного русского мата под окнами.

Дом был просторный, двухэтажный, с фасадом сливочного цвета, большими окнами, за которыми играло солнце, и внутренним двориком, заросшим непонятными растениями с цветами, не имевшими аналогов в советской ботанике. Михаил долго смотрел на это великолепие, ожидая, что кто-то сейчас появится и объявит:

– Шутка, товарищ Конотопов! Возвращайтесь обратно в своё рабоче-крестьянское общежитие!

Но никто не появился, и Михаил, слегка сбитый с толку, вздохнул и выдавил только одно слово:

– Подойдёт.

В голове промелькнула странная мысль: жильё слишком приличное для бывшего инструктора фотокружка при советском ЖЭКе, где роскошью считался портрет председателя профкома.

Ольга осторожно ходила по дому, будто боялась что-то задеть и сломать. Двигалась мягко, почти по-кошачьи, но всё равно растерялась, чуть не вскрикнув от неожиданности, когда в гостиной наткнулась на камин с позолоченными завитками. Сергей, напротив, громко и восторженно комментировал каждый шаг, будто вознамерился известить всю французскую буржуазию о своём прибытии.

– Нет, ну вы только гляньте! – воскликнул он на кухне, разглядывая блестящую газовую плиту с загадочными французскими регуляторами. – Дядя Миша, тут без инструкции даже кашу не сваришь!

– Инструкцию запрошу потом в советском посольстве, – флегматично отозвался Михаил, внутренне ожидая появления ЖЭКовской комиссии, которая конфискует это жильё за нарушение правил соцреализма.

Когда формальности с покупкой закончились, Михаил почувствовал неожиданную растерянность. Жизнь здесь казалась слишком красивой, чтобы быть настоящей. Он привык к абсурду и тревоге, а здесь была тишина и безмятежность. Лишь садовник Жак, суховатый француз с удивлённым взглядом, ежедневно бормотал что-то о странностях русских, обосновавшихся под его присмотром.

Первую неделю дом был полон сюрпризов: Ольга никак не могла запомнить, какой выключатель отвечает за свет в ванной, Сергей трижды заблудился во дворе, пытаясь выбросить мусор, а Михаил, отправившись за вином в местную лавку, вернулся с бутылкой уксуса, вызвав недоумение продавца.

– Французы такие, – утешил его Сергей, рассматривая бутылку уксуса с видом знатока. – У них, может, этот уксус и есть вино. Просто мы, товарищ, ещё не достигли нужного уровня капиталистического сознания.

Ольга тихо хихикала, чтобы не обидеть мужа, а Михаил, пожав плечами, решил оставить «уксусное вино» потомкам – возможно, те окажутся умнее и догадаются, что с ним делать.

Однажды утром, когда Михаил почти освоился с новой ролью состоятельного парижанина, размеренную тишину нарушил звонок в дверь. Привыкший к отсутствию неожиданных гостей в этом благополучии, Михаил настороженно подошёл, будто ожидая представителей советского посольства, которым он уже мысленно готовил язвительные реплики.

Дверь открылась легко и бесшумно – совсем не так, как старые советские двери, чьи замки воспитывали терпение и выдержку у граждан. На пороге стояли Алексей, Светлана, Сергей, Елена и Катя – уставшие, взъерошенные, но сияющие. Все пятеро смотрели так, будто боялись проснуться в купейном вагоне между Москвой и Воронежем.

Первой не выдержала Ольга: завизжав, словно девчонка на школьной ёлке, бросилась к друзьям. Обняла всех разом – кого за шею, кого за плечи, словно пытаясь каждой клеткой убедиться: не сон, живые, в безопасности.

– Господи, вы живые! – захлёбываясь смехом, шептала она. – Как вы здесь?!

Михаил обнял Алексея крепко и чуть дольше, чем положено, словно боясь, что тот исчезнет. Сергей – младший и старший – переглянулись и рассмеялись, не удержав внутреннего жара.

– Ну, встречай бригаду, – сказал Алексей, похлопав Михаила по плечу. – Теперь у тебя не просто особняк, а полноценная советская коммуналка в Париже.

Катя, не дожидаясь приглашения, уверенно шагнула внутрь, огляделась с восторгом и воскликнула:

– Если бы Пастернак дожил до этого дня, он написал бы роман о нас.

Светлана, обнимая Ольгу, подмигнула и добавила:

– А если бы не дожил, мы всё равно сняли бы по нему фильм.

Михаил, наконец, захлопнул дверь, провёл всех в гостиную и позволил себе настоящую улыбку. Простая, почти детская радость наполнила комнату.

Садовник Жак, наблюдавший за этой сценой из-за кустов, удивлённо поднял брови. Русские снова были вместе – громкие, пёстрые, невозможные. Он что-то пробормотал про «la famille soviétique» и вернулся к розам, решив, что полиции пока звонить не стоит.

Ольга была потрясена и в недоумении переводила взгляд с Михаила на Алексея, будто ждала, что кто-то из них сейчас рассмеётся и скажет, что это лишь странная, нелепая шутка. Но Алексей только мягко улыбнулся, словно говоря: «Ну вот такая у нас теперь жизнь – привыкай».

– Подождите… – выдавила Ольга, нервно поправляя волосы и оглядываясь, словно их ещё могли услышать. – Лёша, я не понимаю. Мы сбежали, нас объявили предателями, а вы спокойно прилетаете в Париж? Да ещё всей компанией, будто вернулись из Сочи, а не из страны, где за нами охотится половина КГБ?

Алексей переглянулся с Михаилом, слегка наклонив голову, словно спрашивая разрешения, и, получив молчаливое согласие, заговорил нарочито неторопливо, смакуя каждое слово:

– Понимаешь, Оля, у Михаила Борисовича есть редкий талант предвидения. В детстве, наверное, много книг про шпионов прочёл и усвоил их уроки. Мы думали, что просто кино снимаем, бегаем от милиции, народного контроля и КГБ. А он уже тогда держал в уме запасной вариант – надёжнее советского рубля и доступнее финской колбасы в «Берёзке».

– Алексей, не тяни резину! – нетерпеливо воскликнула Ольга. – Можешь объяснить нормально, почему вас не арестовали?

– Нормально? – с лёгкой иронией переспросил Алексей, прохаживаясь по гостиной и театрально жестикулируя. – Михаил заранее озаботился твоим паспортом и визой. Пришлось снова обратиться к нашему старому знакомому Смирнову, который, как известно, принципиален ровно настолько, насколько это позволяет твёрдая валюта. А мы всегда платили щедро, поэтому документы были готовы с такой скоростью, что любой передовик соцтруда лопнул бы от зависти.

– Смирнов?! – перебила Ольга холодно, почти отстранённо. – Да ведь это же взяточник высшего уровня.

– Именно, Оля, – театрально вздохнул Алексей. – Он всё такой же, только аппетиты тоньше, а расценки сравнимы с атомной подлодкой. Михаил пришёл не с пустыми руками. Смирнов даже не удивился: поворчал для приличия, постучал ручкой по столу, сказал своё фирменное «это крайне нестандартный запрос» и сразу перешёл к делу. Через три дня у тебя и Серёжи были загранпаспорта, будто вы полжизни ездили по партийным путёвкам.

– А остальные? Вы же тоже в списках! – встревоженно напомнила Ольга, теребя край рукава.

– С нами дело сложнее, – Алексей изобразил грусть, будто собирался открыть страшную тайну. – Михаил понял, что для простых смертных Смирнов рисковать не станет. Не его профиль. Тогда подключился наш другой знакомый, Олег Брониславович, который по криминальной части. Связи у него не менее влиятельные, но иного рода. Его документы прошли бы любую проверку, но по деньгам сравнимы с бюджетом небольшого совхоза.

– Подожди, Лёша, – снова перебила Ольга, понимая масштаб и снова нервничая. – Михаил связался с криминалом?

– Оля, дорогая, – широко усмехнулся Алексей, – это как посмотреть. Если мы честные советские граждане, то да, Михаил Борисович немного испачкал руки. Но с философской точки зрения настоящий криминал был бы бросить нас в Москве разбираться с КГБ.

– Лёша, короче! – требовательно вставил Михаил, улыбаясь, понимая, что Алексей растягивает удовольствие.

– Хорошо, без прикрас, – продолжил Алексей доверительно. – Олег Брониславович сделал нам такие документы, что любой советский таможенник прослезился бы от умиления. Я теперь не Алексей Григорьевич, а Александр Викторович Лебедев, инженер из Ленинграда. Катя – Варвара Сергеевна Корнеева, педагог из Воронежа. Елена стала Мариной Петровной Сидельниковой, научным сотрудником из Горького, Сергей – Игорем Леонидовичем Макаровым, заведующим библиотекой под Уфой, а Светлана Бармалейкина – Галиной Николаевной Степановой, музыкантом из Ярославля. Представляешь, какой актёрский талант нужен, чтобы выучить новую биографию как свою?

Ольга слушала, широко раскрыв глаза, и нервно рассмеялась, почти плача от облегчения:

– Господи, Лёша, какая чушь! Вы же скоро и свои настоящие имена забудете. Как вас вообще пропустили на таможне?

– Это отдельная история, достойная целого драматического романа, – торжественно объявил Алексей. – Михаил подготовил нас так, будто мы шпионы высшей категории. Если бы КГБ нас задержал, там бы сами сошли с ума, выясняя наши настоящие личности. Мы сами их уже почти забыли.

Михаил рассмеялся и сказал серьёзно, с лёгкой иронией:

– Оля, прости, что не предупредил. Сам до последнего не верил, что получится. Теперь нам надо привыкнуть, что здесь, в Париже, никто не станет выяснять, кто мы такие. Привыкай, теперь мы свободны не только от Советского Союза, но и от самих себя.

Ольга слушала Алексея, не скрывая удивления и облегчения, глаза её наполнились слезами. Она беспомощно засмеялась, словно внутри сорвалась пружина, долго удерживавшая напряжение. Смех смешался со слезами, и её лицо приобрело детскую растерянность, от которой у Михаила сжалось сердце.

– Миша, господи… – повторяла Ольга, подходя к нему, будто боялась, что он исчезнет. – Ты сумасшедший человек. Не знаю, смеяться или плакать, или сразу всё вместе. Почему ты молчал? Я чуть с ума не сошла, пока ждала!

Она крепко обняла Михаила, прижимаясь к нему, словно убеждаясь, что он реален и больше не исчезнет. Михаил осторожно гладил её по спине, успокаивая:

– Милая моя, разве я мог такое сказать заранее? Представь, говорю тебе спокойно: у нас друзья – секретарь ЦК и криминальный авторитет, билеты куплены, паспорта липовые, и мы едем в Париж. Ты бы меня сдала в диспансер. А я, знаешь, не люблю больничную еду.

Ольга рассмеялась легче, вытирая слёзы кончиком пальца, и уткнулась Михаилу в плечо, чувствуя себя наконец защищённой и невероятно уставшей от ожидания:

– Никогда так не делай, слышишь? Лучше я сразу сойду с ума, чем снова буду гадать, какой номер ты выкинешь в следующий раз.

– Обещаю, – серьёзно ответил Михаил, обнимая её чуть крепче и улыбаясь виновато. – В следующий раз предупрежу заранее. Ну, может, хотя бы за пару часов.

Светлана, Елена и Катя не выдержали и рассмеялись, разряжая напряжение, копившееся за время ожидания и тревог. Первой попыталась сменить тему Катя, иронично пожав плечами:

– Ну вот, наконец-то. Теперь можно расслабиться и жить спокойно. Правда, я уже путаюсь, кто я теперь – Варвара Сергеевна Корнеева, педагог из Воронежа, или всё же Екатерина Максимова, неудачница из театрального института.

– Варвара Сергеевна, – важно поправил Алексей, изображая строгого чиновника, – будьте добры не забывать новое имя и отчество. Советский педагог обязан сохранять твёрдость духа даже за границей. Вы теперь не просто Катя, вы – представительница советского народа.

Елена сдержанно улыбнулась и добавила:

– Я так старательно учила новую биографию, что теперь сама верю, будто всю жизнь была научным сотрудником. Кажется, я знаю о Горьком и его окрестностях больше, чем местные краеведы.

Светлана Бармалейкина театрально вздохнула, изображая обречённость:

– А я вообще не понимаю, что здесь делаю. Мало того, что теперь я Галина Николаевна Степанова из Ярославля, так ещё и музыкант! Лёша, ты хоть в курсе, что я умею играть только на нервах зрителей?

Алексей театрально всплеснул руками и заявил с серьёзным видом:

– Галочка, не переживай, Михаил Борисович найдёт для тебя инструмент. Например, тамбурин. Будешь стучать по сигналу режиссёра и делать вид, будто играешь классику. Французы будут рыдать от восторга.

Сергей, до этого наблюдавший молча, вступил с осторожной улыбкой:

– Я уже с ужасом представляю, как буду объяснять французам, что заведующий библиотекой из Уфы даже по-русски едва говорит. Мне лучше вообще молчать, иначе выдам нас всех с головой.

Алексей уверенно махнул рукой:

– Серёжа, главное – выглядеть загадочным и уверенным. Если что-то не поймут, делай задумчивое лицо и говори: «Это сложно объяснить, нужно пережить». Решат, что ты мудрец из советской глубинки, и будут слушать, раскрыв рот, даже если начнёшь рассказывать рецепт борща.

Компания снова рассмеялась, и напряжение окончательно исчезло, сменившись почти комичным настроением. Михаил улыбнулся с облегчением, осознавая, что самое страшное позади. Теперь впереди лишь забавные ситуации и долгожданное чувство свободы.

Ольга, услышав всё это, не могла скрыть удивления и облегчения. Она засмеялась беспомощно, словно внутри оборвалась туго натянутая пружина, и нервно поправила волосы:

– Господи, Лёша, я сейчас с ума сойду! Ты говоришь так спокойно, будто речь не о подделке документов и бегстве от КГБ, а о поездке в пионерлагерь на выходные. Я места себе не находила, пока вас ждала! Миша молчит, ты шутишь, а я почти поверила, что вас давно схватили и допрашивают под портретом Дзержинского!

Алексей пожал плечами и широко улыбнулся:

– Оля, если бы ты знала, чего стоило изображать библиотекаря из Уфы или инженера из Ленинграда, то поняла бы, что пережила только половину наших приключений. Представляешь: в аэропорту подходит капитан пограничной службы с каменным лицом и спрашивает: «Цель поездки, товарищ Макаров?» И наш бедный Сергей сбивчиво объясняет, что летит на конференцию по библиотечному делу, почему-то в Париж. Я рядом стою и думаю: сейчас заставят цитировать Ленина или пересказывать Шолохова!

Сергей, краснея от смущения, подхватил рассказ, уже смеясь над собственной неловкостью:

– А что мне оставалось делать? Я чуть не начал рассказывать пограничнику, как в уфимской библиотеке борются с дефицитом литературы и почему я вынужден ехать за редкими изданиями Дюма и Бальзака! Хорошо, что не дошёл до детского отдела, иначе капитан просто отослал бы меня куда подальше – лишь бы я замолчал.

Светлана засмеялась, картинно прижимая ладонь ко лбу:

– Серёжа, библиотекарь мой дорогой, хорошо, что они не попросили назвать любимый роман Бальзака! Я уверена была, что нас разоблачат уже в Шереметьево. Стою, изображаю ярославскую музыкантшу, вдруг подходит таможенник с таким лицом, словно вот-вот попросит сыграть ему что-нибудь. Уже почти начала напевать «Калинку-малинку», только бы отпустили.

Катя, рассмеявшись, добавила:

– Свет, ты хоть музыкантша! А я педагог начальных классов из Воронежа. В жизни перед классом не стояла! Уже представляла, как меня попросят рассказать, как я воспитываю детей в духе советского патриотизма. Мне, поверь, было страшнее твоих частушек.

Елена улыбнулась, посмотрела на Михаила и спокойно подвела черту:

– Друзья, если бы вы знали, как долго я репетировала рассказ о научных достижениях Горьковского университета! Могла бы диссертацию написать. Когда пограничник вяло глянул на документы, я была готова до Парижа читать лекцию о перспективах советского образования. Но он, кажется, просто испугался моего серьёзного взгляда и решил с учёными не связываться.

Михаил, внимательно слушавший друзей и сдержанно улыбавшийся, поднял бокал и мягко прервал общий смех:

– Друзья, слушаю вас и думаю: какие вы молодцы, что всё это выдержали. Но главное, я благодарен судьбе за то, что мы теперь здесь, что никто из вас не сломался, не запаниковал, не выдал себя. Теперь долго будем вспоминать эти истории и смеяться, как над курьёзами молодости. Давайте же выпьем за то, что самое страшное позади, за нашу новую жизнь в Париже и, конечно, за свободу. За нас!

Друзья подняли бокалы, и Алексей с наигранной торжественностью пошутил:

– Миша, за твоё искусство находить выход из самых безнадёжных ситуаций! Честно говоря, проходя паспортный контроль, я уже видел себя в камере с инженером завода «Красный Октябрь», даже придумал, как буду рассказывать ему о любви к советскому кино. Хорошо, что твой план оказался удачнее моих фантазий!

Все снова рассмеялись, и напряжение окончательно исчезло, сменившись лёгкой и весёлой атмосферой. Гостиная наполнилась шутками и воспоминаниями; их побег уже казался просто очередной забавной историей.

После съёмок, где невидимка насиловал актрису, Светлана накинула махровый халат, пытаясь унять сердцебиение и привести мысли в порядок. Она бросила на Михаила с Алексеем язвительный взгляд:

– Миша, Лёша, я всё понимаю, искусство требует жертв, но вы совсем с ума сошли! Я ведь поверила, что меня и правда преследует невидимка и вот-вот задушит прямо на площадке! Если вам нужны настоящие эмоции по Станиславскому, надо было предупредить заранее, я бы хоть сердце подготовила!

Михаил добродушно рассмеялся и развёл руками, оправдываясь:

– Света, дорогая, пойми нас правильно. Скажи мы заранее, вместо настоящих эмоций получилась бы актёрская рутина. Наш зритель, знаешь ли, искушённый, ему нужен неподдельный страх. Признайся, получилось ведь отлично? Ты была гениальна!

Алексей с иронией подхватил:

– Светочка, поддержу Михаила. Ты в жизни так убедительно не играла, даже Татьяну Ларину. Мы все знаем, ты актриса сильная, но здесь себя превзошла. Пару таких дублей – и фильм можно на любой фестиваль ужасов отправлять. Хичкок от зависти в гробу зашевелится!

Светлана не выдержала и рассмеялась, качая головой:

– Вы мне ещё об Оскаре скажите! Я чуть волосы не вырвала от страха. Думала, после такой роли за вредность пенсию оформлять придётся. Лёша, я ведь даже молитву вспоминать начала, хотя ни одной не знаю. Что ты там делал за камерой с перчатками? Ещё чуть-чуть – и вместо крика я перешла бы к активной обороне!

Ольга подошла и сочувственно обняла Светлану за плечи:

– Светочка, давай горячего чаю выпьем. Михаил специально держит чай с мелиссой для таких случаев. Выпьешь пару глотков – сама просить добавки начнёшь и ещё дубль сыграешь.

Ольга улыбнулась так искренне, что даже Светлана, всё ещё вздрагивающая, почувствовала облегчение.

Елена, наблюдавшая за ними со стороны, решила вставить своё слово:

– Друзья, простите, что вмешиваюсь, но я до сих пор в шоке от того, что вы тут устроили. Со стороны казалось, будто вы снимаете не кино, а открыли дом с привидениями. Я даже чуть не вскочила убежать, а Сергей рядом спокойно возился со светом и ни разу не удивился. Я подумала: ну всё, либо он железный, либо я слишком впечатлительная.

Сергей, разбирая осветительные приборы, усмехнулся и притворно серьёзно заметил:

– Лена, дорогая, ты меня недооцениваешь. Я давно работаю с Михаилом и повидал всякое. Когда Света закричала, я решил, что наконец-то мы вышли на мировой уровень. Боялся только, соседи вызовут полицию, и придётся объяснять, что мы просто кино снимаем, а не режем кого-то в темноте. Но не волнуйтесь: пришли бы соседи, я сразу бы их взял в массовку и убедил, что снимаем новый советский фильм ужасов.

Все дружно рассмеялись, атмосфера стала окончательно тёплой и непринуждённой. Светлана расслабилась и, пригубив чая, снова с улыбкой взглянула на Михаила:

– Михаил Борисович, прошу вас, предупреждайте в следующий раз хоть за пару минут. Пусть сыграю не столь убедительно, зато сердце останется на месте. Если бы вы знали, каких трудов стоило не ударить Алексея по голове, когда он начал махать передо мной своими чудовищными перчатками…

Алексей картинно вскинул руки:

– Светочка, вот благодарность от великих артисток! Я так старался, изображал твоего похитителя, а ты – сразу по голове! Михаил Борисович, впредь для таких ролей выбирайте кого-нибудь другого. А то и правда голову проломят, пока снимаем очередной шедевр.

Михаил, улыбаясь и наслаждаясь атмосферой, развёл руками и серьёзно ответил:

– Что поделать, Алексей, искусство требует жертв, – улыбнулся Михаил. – Света, без твоего искреннего ужаса сцена бы не получилась. Поверь, зритель оценит каждый твой вздох и движение. Нервы окупятся успехом.