Текст книги ""Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Алексей Небоходов

Соавторы: Евгений Ренгач,Павел Вяч
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 348 страниц)

Усатый боец, который начинал раздевание, решительно шагнул вперёд:

– Разрешите мне, товарищ комиссар! Я покажу, что руки пролетария могут держать не только винтовку!

– Разрешаю! – кивнул Сергей. – Но помни: всё по-братски, без буржуазной собственности!

Усач подошёл к Нине, та попыталась отступить, но сзади уже стояли другие красноармейцы. Она оказалась в ловушке, тщетно прижимая руки к груди.

– Не бойся, красавица, – ухмыльнулся усач. – Мозолистые руки рабочего нежнее рук твоего офицерика!

Он отвёл её ладони в стороны, открывая грудь. Грубые пальцы легли на белоснежные полушария, сжали их, заставив Нину вскрикнуть.

– Ай! Не надо! – взмолилась она, но усач уже увлёкся.

Он мял её груди, словно тесто, приговаривая:

– Чувствуешь силу рабочего класса? Эти руки строили заводы, теперь построят твоё революционное сознание!

Его пальцы нашли соски, сжали их, покрутили. Нина взвизгнула и попыталась вырваться, но хватка была крепкой.

– Смотрите, товарищи, как она реагирует на пролетарскую ласку! – объявил усач, продолжая щипать розовые бутоны.

Другие красноармейцы с интересом наблюдали за происходящим. Молодой боец в будёновке нетерпеливо переминался:

– Товарищ комиссар, можно мне тоже попробовать? Я хочу внести свой вклад в революционное воспитание!

– Конечно! – разрешил Сергей. – Революция – дело общее!

Парень подскочил к Нине с другой стороны. Его руки были менее уверенными, но не менее настойчивыми. Он схватил её за бёдра, сжал упругую плоть:

– Ого! А попка-то что надо! Крепкая, как у крестьянки!

– Я не крестьянка! – возмутилась Нина сквозь театральные всхлипы. – Я из благородной семьи!

– Тем лучше! Значит, есть что перевоспитывать! – засмеялся парень.

Его руки скользнули по бёдрам выше. Нина извивалась между двумя мужчинами, но их хватка была железной. Усач продолжал терзать её грудь, а молодой боец исследовал ягодицы и бёдра.

– Товарищи, дайте и другим шанс! – нетерпеливо выкрикнул кто-то из толпы.

– Правильно! Революционное братство – равные права для всех! – поддержал другой.

Сергей Петров кивнул:

– Меняйтесь, товарищи! Пусть каждый внесёт свою лепту!

Началась настоящая карусель. Красноармейцы подходили по двое-трое, хватая Нину за все доступные места. Чьи-то руки сжимали груди, другие исследовали ягодицы, третьи скользили по животу и бёдрам.

– Не троньте! Отпустите! – кричала Нина, но её протесты тонули в революционных лозунгах:

– Долой стыдливость!

– Да здравствует раскрепощение!

– Тело – достояние народа!

Вдруг чья-то особенно наглая рука скользнула между её ног. Нина взвизгнула и попыталась сжать бёдра, но красноармейцы держали её крепко.

– А ну-ка, посмотрим, что там у неё! – раздался грубый голос.

Толстые пальцы раздвинули складки её лона, нащупали сокровенное местечко. Нина дёрнулась так сильно, что едва не вырвалась из рук державших её бойцов.

– Ай! Что вы делаете? Это же… это неприлично!

– Приличия – буржуазный предрассудок! – авторитетно заявил обладатель наглых пальцев, продолжая исследование. – О, да она влажная! Видите, товарищи, тело не врёт – ей нравится революционное обращение!

Красноармейцы засмеялись, подбадривая товарища. Пальцы становились всё настойчивее, проникая глубже. Нина извивалась, но движения только помогали вторжению.

– Дайте-ка и мне! – потребовал другой боец.

Вскоре несколько рук одновременно потянулись к её интимному месту. Пальцы разных мужчин соревновались за право исследовать влажные глубины. Один проникал спереди, другой пытался пробраться сзади.

– Товарищи, без паники! – смеялся Сергей. – Невесты хватит на всех!

Нина постанывала, балансируя между ролью жертвы и профессиональной выдержкой, пока умелые пальцы не находили чувствительные точки, невольно усиливая её реакцию.

– Смотрите, она уже готова! – восторженно воскликнул кто-то из толпы.

Пальцы входили и выходили, растягивали и исследовали. Другие руки продолжали мять грудь, щипать соски, сжимать ягодицы. Нина превратилась в куклу в руках похотливых кукловодов.

– А это что у нас тут? – раздался новый голос.

Чьи-то пальцы коснулись маленькой дырочки сзади. Нина взвизгнула по-настоящему:

– Нет! Только не туда!

– А почему нет? – невинно удивился красноармеец. – Революция должна быть всеобъемлющей!

Палец надавил, преодолевая сопротивление тугого колечка мышц. Нина выгнулась дугой, и из её горла вырвался нечленораздельный крик.

– Вот так! – одобрил Сергей. – Исследуйте все аспекты буржуазного тела! Никаких белых пятен!

Теперь пальцы были повсюду – внутри, сзади, во рту, открытом для крика. Красноармейцы смеялись, подбадривали друг друга, делились впечатлениями:

– У меня тут узко!

– А у меня мокро!

– А она языком облизывает!

Нина больше не сопротивлялась. Её тело обмякло, покорно принимая вторжения. Только тихие стоны и всхлипы говорили о том, что она ещё в сознании.

– Ну что, товарищи, – громко произнёс Сергей, – достаточно ли мы подготовили невесту к революционному браку?

– Достаточно! – дружно ответили красные, продолжая тискать и щупать извивающееся тело.

– Тогда переходим к главной части церемонии! – объявил комиссар. – Кто первый осчастливит невесту полноценным революционным соитием?

Лес огласился радостными криками красноармейцев, спешащих расстёгивать ремни и спускать штаны. Нина, удерживаемая множеством рук, смотрела с ужасом и предвкушением на обнажающиеся органы разных размеров и форм.

– Помилуйте… – прошептала она в последний раз, осознавая бессмысленность сопротивления.

– Никакой милости классовым врагам! – весело ответил Сергей. – Только революционное перевоспитание через коллективное единение!

Революционное бракосочетание вступило в свою решающую фазу.

Среди красноармейцев возник спор – каждый хотел стать первым в «революционном акте освобождения». Усатый боец толкал молодого в будёновке, тот отпихивал другого, третий пытался протиснуться вперёд, размахивая уже расстёгнутыми штанами.

– Товарищи, товарищи! – попытался навести порядок Сергей Петров. – Революция требует дисциплины!

– Я первый её раздевал! – кричал усач. – По праву революционного первенства!

– А я младше всех! – не уступал парень в будёновке. – Молодёжь должна идти впереди!

Внезапно из-за деревьев появился человек, которого до сих пор не было видно. Мужчина лет сорока пяти в кожаной куртке поверх гимнастёрки, явный партийный функционер из тех, кто руководил расстрелами и раскулачиванием, не пачкая собственных рук. Его лицо было жёстким, с глубокими морщинами у рта и холодными серыми глазами, в которых не было человечности.

– Что за базар? – рявкнул он голосом, привыкшим командовать. – Я здесь старший по званию!

Красноармейцы мгновенно притихли. Даже Сергей Петров инстинктивно выпрямился и поправил ремень с маузером.

– Товарищ Жданов! – подобострастно произнёс он. – Мы тут проводим революционное перевоспитание классового врага…

– Вижу, – перебил Жданов, разглядывая обнажённую Нину, всё ещё удерживаемую бойцами. – Как всегда устроили бардак вместо организованного процесса.

Он неспешно подошёл ближе, расстёгивая кожаную куртку. Под ней виднелся партийный билет и кобура нагана.

– Так вот ты какая, белогвардейская сука, – произнёс он, останавливаясь перед Ниной. – Думала, выйдешь замуж за офицерика и будешь жить припеваючи, пока рабочие гнут спины?

Нина подняла на него полные ужаса глаза. В этом человеке было что-то гораздо страшнее простых красноармейцев. Те хотя бы изображали веселье, а этот смотрел на неё, как на вещь, подлежащую уничтожению.

– Пожалуйста… – прошептала она. – Я ни в чём не виновата… Я просто хотела замуж…

– Замуж! – презрительно фыркнул Жданов. – За эксплуататора! Знаешь, сколько рабочих и крестьян погибло, чтобы твой женишок мог носить золотые погоны?

Он повернулся к красноармейцам:

– Вы тут играете в революцию и не понимаете её сути! Эта женщина – не просто самка для удовлетворения похоти. Она – символ прогнившего класса, который нужно уничтожить! Сейчас я покажу, как обращаться с классовыми врагами!

Красноармейцы молча кивали, поражённые его речью. Даже Сергей выглядел присмиревшим школьником.

– Держите её крепче! – приказал Жданов. – И раздвиньте ноги пошире! Пусть примет революционное возмездие в полном объёме!

Несколько бойцов подчинились. Двое схватили Нину за руки, растянув в стороны. Другие ухватились за лодыжки и развели её ноги так широко, что она вскрикнула от боли в растянутых мышцах.

– Вот так! – одобрил Жданов. – Распятие буржуазии на кресте революции!

Он неторопливо расстегнул ремень, глядя Нине в глаза. В его взгляде не было похоти – только холодная решимость палача, выполняющего приговор.

– Ты будешь кричать, – спокойно сказал он, стягивая штаны. – Будешь молить о пощаде. Но я не остановлюсь. Потому что революция не знает жалости к врагам.

Жданов был уже готов. Нина в ужасе смотрела на приближающуюся плоть, понимая, что сейчас начнется само действо.

– Нет! Пожалуйста! Я буду делать всё, что скажете! – театрально закричала она, дёргаясь в железных руках красноармейцев.

– Поздно, – отрезал Жданов.

Он встал между её раздвинутых ног, положил руки на её бёдра, сжал так сильно, что на белой коже сразу проступили красные отметины. Затем, не отрывая взгляда от её лица, резко толкнулся вперёд.

Нина взвыла, вложив весь свой актерский драматизм. Это был не крик – это был звериный вой боли и отчаяния. Жданов вошёл в неё одним жестоким движением, преодолевая сопротивление. Никакой подготовки, никакой осторожности – только грубая сила, вбивающаяся в нежную плоть.

– Вот так классовые враги получают по заслугам! – прорычал он, начиная двигаться.

Каждый толчок был как удар молота. Он не занимался любовью – он карал. Его движения были размеренными, методичными, как у машины для пыток. Бёдра ударялись о бёдра с мокрым шлепком, он входил до упора.

– Кричи громче! – приказал он, ускоряя темп. – Пусть все слышат, как воет буржуазная сука!

Нина кричала не переставая. Слёзы текли по её лицу, смешиваясь с слюной из открытого в крике рта. Она дёргалась, пытаясь вырваться, но красноармейцы держали крепко, растягивая её тело для удобства палача.

– Смотрите и учитесь! – обратился Жданов к остальным, не прекращая своих механических движений. – Вот как надо трахать классовых врагов! Без жалости! Без пощады! До полного уничтожения!

Его лицо оставалось бесстрастным, только на лбу выступила испарина от физических усилий. Он смотрел Нине в глаза, наблюдая за её страданиями с холодным удовлетворением учёного, ставящего эксперимент.

– Чувствуешь, как революция входит в тебя? – спросил он почти ласково. – Как пролетарская справедливость разрывает твою буржуазную плоть?

Нина уже не могла отвечать – только всхлипывала и стонала. Её тело обмякло в руках державших, она изображала, что сопротивление было сломлено. Жданов не останавливался, продолжая свою чудовищную работу.

– Товарищ Жданов настоящий революционер! – восхищённо прошептал кто-то из красноармейцев.

– Вот это да! Как он её!

– Учитесь, салаги! Вот как надо перевоспитывать!

Жданов услышал похвалы и кивнул, не сбиваясь с ритма:

– Революция требует полной самоотдачи! Каждый удар моего пролетарского– это удар по прогнившему строю! Каждый стон этой суки – это агония умирающего класса!

Он вбивался всё яростнее, всё глубже.

– Скоро кончите, товарищ Жданов? – осторожно спросил Сергей Петров. – Другие тоже хотят поучаствовать в перевоспитании…

– Молчать! – рявкнул Жданов. – Я кончу, когда революция победит окончательно!

И он продолжил своё механическое движение, глядя в остекленевшие глаза Нины с удовлетворением палача, выполняющего свой революционный долг.

Жданов наконец почувствовал приближение финала. Его движения стали ещё более яростными: бёдра колотились о бёдра Нины с такой силой, что звук разносился по всей поляне. Лицо исказилось в звериной гримасе, а из горла вырвался рык – не человеческий, а скорее кабаний, первобытный и торжествующий.

– Получай, буржуазная сука! – прорычал он, вбиваясь последними судорожными толчками. – Принимай в себя семя революции!

Его тело напряглось, задрожало, он достиг кульминации с протяжным криком торжества революции, который эхом отразился от деревьев. Несколько секунд он оставался неподвижным, тяжело дыша, затем резко вышел и отступил, застёгивая штаны с видом человека, выполнившего важную государственную задачу.

– Вот так надо обращаться с классовыми врагами, – сказал он, обводя взглядом притихших красноармейцев. – Кто следующий? Продолжайте революционное дело!

Красноармейцы словно очнулись от гипноза. Сразу несколько человек бросились вперёд, расталкивая друг друга.

– Я! Я следующий!

– Нет, я! У меня все пролетарское, не то что у тебя!

– Товарищи, без драк! – попытался восстановить порядок Сергей Петров. – Давайте по-революционному, по очереди!

Но дисциплина уже рухнула. Усатый боец первым добрался до распластанной Нины. Не церемонясь, он перевернул её на живот, поставил на четвереньки.

– Вот так будет удобнее, – пробормотал он, пристраиваясь сзади.

Он вошёл в неё одним движением, и Нина вскрикнула – но в этом крике уже было меньше боли и больше чего-то другого. Растянутая и подготовленная Ждановым плоть принимала нового захватчика легче.

– О да! – простонал усач, начиная двигаться. – Какая же ты мокрая, буржуйка! Видно, понравилось революционное обращение!

Его толчки были не такими жестокими, как у Жданова, но более быстрыми, почти лихорадочными. Нина покачивалась в такт его движениям: её груди болтались под ней, волосы разметались по спине.

Молодой боец в будёновке не выдержал ожидания. Он обошёл спереди, расстегнул штаны прямо перед лицом Нины.

– А ну-ка, возьми в рот мой революционный штык! – скомандовал он, хватая её за волосы.

Нина попыталась отвернуться, но парень был настойчив. Он ткнулся ей в губы.

– Открывай рот, контра!

Нина покорно разомкнула губы, и он тут же протолкнулся внутрь. Теперь она была зажата между двумя мужчинами – один вбивался сзади, овладевал её ртом.

– Вот это да! – восхищённо воскликнул кто-то из наблюдающих. – Настоящий революционный бутерброд!

– С двух сторон классового врага зажали! – поддержал другой.

Усач сзади ускорился, его пальцы впились в бёдра Нины, оставляя новые синяки рядом со следами от Жданова. Молодой боец спереди держал её за волосы, направляя её движения в нужном ритме.

И тут произошло неожиданное: из горла Нины вырвался звук, уже не крик боли или протеста, а низкий, горловой, почти мурлыкающий стон. Её тело само двигалось навстречу толчкам, подаваясь назад.

– Ого! – удивился усач. – Кажется, наша буржуйка распробовала пролетарскую любовь!

Действительно, в Нине что-то изменилось. Возможно, тело адаптировалось, а может, сработали инстинкты – но теперь она не сопротивлялась. Наоборот, её движения стали активнее, почти жаднее.

– Смотрите-ка! – крикнул кто-то. – Да она сама насаживается!

Нина издала протяжный стон:

– А-а-а-а-ах…

– Да здравствует революция! – закричал боец, продвигаясь к её рту. – Только революция!

Но Нина уже не слушала. Её тело двигалось самостоятельно, подчиняясь примитивному ритму совокупления. Влага текла по её бёдрам, смешиваясь с влагой Жданова. Соски затвердели, живот сжался в предчувствии чего-то неизбежного.

Усач почувствовал перемену и усмехнулся:

– Вот видите, товарищи! Стоило показать ей силу рабочего класса, и она сразу поняла, что революция лучше!

Он вышел из неё, и его место тут же занял другой красноармеец. Потом ещё один. И ещё. Они сменяли друг друга, как на конвейере, каждый спеша внести свою лепту в «революционное перевоспитание».

Нина уже не считала, сколько их было. Кто-то грубый, кто-то почти нежный. Один кончал быстро, едва войдя, другой долбился минутами, пока не изливался с рыком.

С каждым новым мужчиной в Нине что-то менялось. Сопротивление окончательно сломилось, ему на смену пришло принятие, а затем – неожиданное наслаждение. Стоны становились громче и искреннее.

– О да… ещё… глубже… – бормотала она, уже не стесняясь.

Красноармейцы переворачивали её в разные позы – на спину, на бок, снова на четвереньки. Иногда брали по двое – один проникал в рот, другой между ног. Иногда пытались проникнуть в другие места, и тогда Нина взвизгивала особенно громко:

– Ай! Больно! Но… но не останавливайтесь…

Переломный момент наступил, когда очередной боец – здоровенный детина с руками молотобойца – вошёл в неё особенно глубоко и попал в какую-то особую точку. Нина выгнулась дугой, из её горла вырвался крик, совсем не похожий на прежние:

– А-А-А-А-А-А! Да! Да! ДА!

Её тело забилось в конвульсиях первого настоящего оргазма. Она дрожала, сжималась, волны наслаждения прокатывались от макушки до пяток. Красноармеец продолжал вбиваться в содрогающееся тело, продлевая её экстаз.

– Во даёт! – восхищённо присвистнул кто-то. – Кончает, как настоящая революционерка!

С этого момента Нина уже не притворялась. Каждый новый мужчина приносил ей новые ощущения и волны удовольствия. Она стонала, кричала, выгибалась, насаживалась сама, требуя ещё:

– Ещё! Не останавливайтесь! Имейте меня! Все! Сразу!

Красноармейцы охотно выполняли её просьбы. Они брали её везде, удовлетворяя себя во всех частях её тела.

– Вот это перевоспитание! – ухмылялся Сергей Петров, наблюдая за оргией. – Из буржуазной недотроги в революционную шлюху за один урок!

Оргазмы накатывали один за другим. Она уже не контролировала себя – тело жило собственной жизнью, содрогаясь и сжимаясь вокруг вторгающихся красноармейцев. Крики экстаза смешивались с революционными лозунгами, создавая сюрреалистическую какофонию:

– Да здравствует революция! А-а-а-а-ах!

– Долой буржуазию! Глубже, глубже!

– Пролетарии всех стран, соединяйтесь! О боже, я опять кончаю!

Когда последний красноармеец излился на её вздрагивающее тело, Нина рухнула на землю, не в силах больше держаться даже на четвереньках. Она лежала в грязи человеческой похоти, тяжело дыша, с блаженной улыбкой на измазанном лице.

– Ну что, товарищи, – торжественно произнёс Сергей Петров, – считаю революционное перевоспитание успешно завершённым! Бывшая буржуйка полностью прониклась идеалами свободной любви!

– Ура! – вяло откликнулись уставшие красноармейцы, застёгивая штаны.

Нина приподнялась на локте и хрипло спросила:

– Товарищи… а когда следующее занятие по политграмоте?

Все дружно расхохотались. Даже суровый Жданов позволил себе ухмылку:

– Вот это правильный революционный настрой! Из тебя выйдет отличная комсомолка!

Солнце уже клонилось к закату, окрашивая поляну в багровые тона. Измученные любовными подвигами революционеры приводили себя в порядок, готовясь к возвращению в лагерь. Нина же лежала на земле, покрытая следами их страсти, и тихо постанывала от отголосков пережитого наслаждения.

Революционное бракосочетание было завершено. Судя по блаженному виду невесты, оно удалось на славу.

Между тем белогвардейский отряд продвигался к амбару революционеров с воодушевлением людей, впервые совершающих что-то героическое. Во главе шёл жених-поручик, монокль которого давно потерялся в суматохе, отчего его лицо выглядело суровым и слегка потерянным. Следом шагали гости, настолько вжившиеся в роли, что спорили уже не о том, кто лучше играет, а о том, кто сильнее пострадал от большевиков.

Неожиданно из кустов выскочил актёр-разведчик в форме, больше похожей на цирковой костюм, чем на настоящую униформу. С важным видом, будто только что прибыл с совещания у самого Деникина, он козырнул поручику и доложил:

– Господа офицеры, срочное донесение! Сам Василий Иванович Чапаев скрывается на соседнем хуторе, в двух шагах от красного штаба!

Поручик резко остановился, лицо его исказилось неподдельным удивлением. Гости возбуждённо переглянулись, словно узнали о появлении живого Ленина на ближайшем базаре.

– Как сам Чапаев? – ошеломлённо переспросил один из гостей, растеряв всю свою браваду. – Тот самый, из анекдотов?

– Тот самый! – с гордостью подтвердил разведчик. – Лично видел. Ошибки быть не может!

Толпа зашумела. Тут же раздались решительные голоса:

– Господа, это наш шанс! Захватим Чапаева – и победа за нами! Представляете, какими героями вернёмся домой?

Поручик театрально поднял руку, призывая к порядку:

– Спокойно, господа! Не забывайте, у нас невеста в плену. Придётся разделиться: одна группа пойдёт на выручку дамы, остальные – со мной на Чапаева. Действовать надо быстро и решительно!

Начались споры, кого отправить за невестой, а кто достоин участвовать в героической охоте на легендарного комдива. Слова «Чапаев», «невеста» и «вечная слава» звучали с такой частотой, что поручик окончательно потерял терпение:

– Всё, хватит! Кавалеристы налево, охотники за легендами направо!

Разделились быстро. Группа спасения двинулась к амбару, громко обсуждая детали «рыцарского подвига». Вторая команда, охваченная азартом, отправилась ловить Чапаева с энтузиазмом людей, идущих за живым динозавром.

Хутор оказался на редкость живописным и тихим: козы лениво блеяли, куры бродили, на плетне сушилось бельё. Эта пастораль плохо сочеталась с образом яростного революционного сопротивления.

– Вы уверены, что Чапаев здесь? – нервно спросил поручик разведчика, поправляя растрёпанные волосы.

– Совершенно! – бодро заверил тот. – Анка-пулемётчица лично охраняет!

В подтверждение из-за сарая донёсся щелчок затвора, и показалась девушка, столь ярко изображавшая пулемётчицу, что даже никогда не видевшие Анку узнали её сразу. Анка (она же Ксения) уже лежала за пулемётом, демонстрируя одновременно женскую хитрость и революционную свирепость. Завидев белых, она прищурилась и открыла холостой огонь, выкрикивая лозунги такой грозности, что козы и куры мгновенно ретировались.

Белые залегли в траву, а поручик, уткнувшись носом в кочку, крикнул:

– Господа! Нас обнаружили! Это Анка! Настоящая Анка-пулемётчица! Огонь на подавление!

– У нас патроны холостые, – печально напомнил ближайший офицер. – Чем подавлять?

– Театральной находчивостью! – озарился поручик. – Раз не можем стрелять – значит, обойдём. Фланговый манёвр никто не отменял! Правый фланг – в обход, левый прикрывает дымовой завесой из табачного дыма и яростным пением гимна!

– А правый это какой? – растерянно уточнил тот же офицер.

– Тот, что ближе к козам! – не задумываясь приказал поручик. – Коз тоже обойдите на всякий случай, мало ли – агентура!

Анка усилила огонь и лозунги, иногда поглядывая на часы, чтобы случайно не превратить игру в настоящую оборону хутора.

Белые осторожно ползли, стараясь не испачкать мундиры и не потерять патроны. Анка-пулемётчица продолжала яростно стрелять и выкрикивать призывы.

– Господа, только не торопитесь, – шептал поручик своим бойцам, – она всё-таки дама!

Белые осторожно продолжили обход, балансируя между желанием одержать победу и боязнью испортить репутацию в глазах пулемётчицы.

Тем временем другая группа белых стремительно шла к амбару, ведомая усиливающимися криками из лагеря красных. Громкие лозунги революционеров смешивались с театральными воплями невесты, в которых, помимо трагизма, угадывался лёгкий артистизм.

– Скорее, господа! – торопил товарищей один из гостей, тяжело дыша и едва поспевая. – Они её там окончательно переагитируют! Надо спасать, пока не поздно!

– Спокойствие, господа, – отвечал кавалерийский поручик, сохраняя достоинство и шаг. – Уверен, большевики не так страшны, как их малюют. Скоро увидим, как они побросают оружие и будут просить прощения.

Из задних рядов донёсся тревожный голос:

– А если не побегут? Что тогда?

– Тогда, дорогие мои, – вздохнул поручик, – будем действовать по обстановке: либо героически побежим мы, либо возьмём их живыми и заставим сознаться во всех революционных преступлениях!

Эта реплика слегка успокоила отряд, и белые заметно ускорили шаг, громко обсуждая тактику освобождения невесты и торжественного возвращения в лагерь.

А на хуторе, где засел легендарный комдив, битва набирала обороты. Анка-пулемётчица, изображаемая Ксенией, уверенно держала оборону, выкрикивая фразы, достойные боевиков эпохи немого кино:

– Не пройдут белогвардейские гады! Советская власть непобедима! Пулемётчицу Анку не одолеть никакой мировой контрреволюции!

Белые, несмотря на несерьёзность ситуации, приняли всё близко к сердцу. Поручик, забыв про условность игры, нервно командовал солдатами так, будто решалась судьба всей Белой армии.

– Господа офицеры, обойдите справа! Быстрее! – рявкнул поручик, указывая на заросли кустов.

– Справа? – переспросил один из бойцов, прижавшись к забору, растерянный потоком команд.

– Оттуда, где гуще заросли! – бросил поручик. – Натиск и внезапность, как завещал Суворов!

– Суворов красных не громил, – тихо заметил другой офицер.

– Значит, мы будем первыми! – отрезал поручик.

Чудом, больше театральным пылом, чем тактикой, белые ворвались на хутор. Анка-пулемётчица, изображавшая последний рубеж, всплеснула руками и завопила:

– Товарищи, я в кольце! Спасите комдива, пусть он избежит белогвардейской кары!

Красноармейцы, ошеломлённые пылом Ксении, с криками «За Чапаева!» и «К оружию!» разбежались. Поручик замер, почесав затылок:

– Вот тебе и дисциплина революции! Удирают резвее нас!

Анку, вжившуюся в роль, взяли в плен. Белые внесли её в штаб и, для пущего эффекта, подвесили за руки к потолку, демонстрируя триумф над революционеркой.

Ксения, болтаясь в нелепой позе, возмущалась:

– Это против конвенций и традиций революции! Мои товарищи меня спасут!

– Товарищи? – хмыкнул поручик, поправляя волосы. – Они уже бегут за подмогой. Жди, может, сам Чапаев явится.

– Он явится и вас разгонит! – выкрикнула Анка, тщетно пытаясь вырваться.

– Пусть приходит, – лениво отозвался поручик. – Встретим с чаем и объятиями.

Белые загоготали, разглядывая пленницу, которая, несмотря на комичное положение, излучала пафос героя Гражданской войны. Они обступили её, будто перед ними была не актриса, а настоящая легенда, пойманная после погони. Поручик обошёл Анку, постукивая хлыстом по сапогу – жест, явно вычитанный в старом романе.

– Итак, пулемётчица, – начал он с иронией. – Попалась. Думала, пулемёт спасёт от возмездия?

– Не товарищ я тебе, белая кость! – огрызнулась Анка, раскачиваясь. – Я – боец Красной Армии, и вы не смеете! У меня есть права!

– Права? – поручик расхохотался. – Какие права у большевички, стрелявшей в русских офицеров? Господа, дать ей снисхождение?

– Ни за что! – хором откликнулись белые. – Пусть ответит за всё!

Генерал, дремавший в углу, пробудился и прохрипел:

– А не показать ли нам, как Белая армия перевоспитывает бунтарок? Снимем с неё эти большевистские лохмотья!

Офицеры одобрительно загудели. Поручик кивнул:

– Отлично, ваше превосходительство! За дело, господа!

Двое подступили к Анке. Один схватил воротник гимнастёрки, другой – полу. Ксения извивалась, вкладывая в протест весь талант:

– Не смейте, гады! Чапаев вас перестреляет!

– Чапаев занят, – ухмыльнулся поручик. – Плывёт через Урал. Или уже утонул. А ты – наша.

Гимнастёрка треснула по шву – ткань нарочно шили хлипкой. Офицеры рванули, обнажив белую нательную рубаху.

– Глядите, господа, – воскликнул корнет. – Под красной формой – буржуазное бельё!

– Это советское бельё! – взревела Анка. – Выдано наркоматом лёгкой промышленности!

– Наркоматом? – съязвил поручик. – Тонковато для пролетариата. С буржуев сняла?

Лохмотья гимнастёрки упали. Анка осталась в рубахе и галифе, заправленных в сапоги. Белые вошли во вкус.

– Продолжайте! – скомандовал поручик. – Что ещё прячет защитница угнетённых?

Офицеры расстегнули ремень с красной звездой. Анка взвизгнула, как по сценарию:

– Не трогайте! Это обмундирование Красной Армии!

– Было обмундированием, – поправил генерал. – Теперь – трофей.

Галифе стянули до сапог. Под ними – грубые кальсоны, подлинное армейское бельё.

– Фу, гадость! – скривился корнет. – Неужто все красные бабы такое носят?

– Это тёплое и практичное бельё! – с достоинством парировала Анка, не отступая от роли несгибаемой революционерки. – Не ваши буржуазные панталончики!

– Проверим, насколько оно практично, – ухмыльнулся поручик. – Снимайте эту пакость!

Сначала пришлось повозиться с сапогами. Стягивание кирзы с подвешенной пленницы обернулось комедией: офицеры тянули, Анка дёргала ногами, раскачиваясь, точно маятник.

– Держите её! – орал один.

– Сам держи! – огрызался другой.

– Тяните разом, болваны! – рявкнул поручик.

Сапоги поддались. Портянки, аутентичные до смешного, вызвали у белых хохот.

– Портянки! – восхитился корнет. – Музейный экспонат, господа!

Галифе соскользнули на пол, кальсоны – следом, после короткой возни. Анка осталась в трусах – белых, с кокетливой красной звёздочкой спереди.

– Ого! – присвистнул поручик. – Пулемётчица не чужда буржуазным прихотям! Откуда такое бельё, гражданочка?

– Подарок Фурманова! – выкрикнула Анка, не теряя духа. – За боевые заслуги!

– Фурманов дарит бельё? – удивился генерал. – Может, он и не комиссар вовсе?

– Настоящий комиссар! – взвилась Анка. – И мужчина! Не то что вы, белые импотенты!

Поручик побагровел:

– Импотенты? Мы? Снять с неё всё! Пусть убедится в доблести русских офицеров!

Рубаху сорвали вмиг. Ткань треснула, обнажив грудь в простом лифчике. Офицеры присвистнули: под грубой тканью угадывались пышные формы.

– Продолжайте! – скомандовал поручик.

Лифчик расстегнули, повозившись с крючками, пока Анка визжала и извивалась. Ткань упала, явив полную, упругую грудь с крупными розовыми сосками, напрягшимися от холода.

– Господи! – выдохнул корнет. – Вот это революционерка!

– На пайке комдива отъелась, – съязвил другой.

Поручик подошёл к трусикам с красной звёздочкой, зацепил резинку:

– Попрощаемся с последним бастионом революционной нравственности?

– Гад! Фашист! Белая сволочь! – кричала Анка, но в голосе мелькнуло предвкушение.

Ткань сползала медленно, открывая аккуратный треугольник тёмных волос, затем всё остальное. Трусики упали к лодыжкам. Анка повисла обнажённой: загорелая кожа контрастировала с белыми полосами от купальника, грудь вздымалась, соски торчали. Плоский живот переходил в округлые бёдра, между которыми темнел подстриженный треугольник.

– Вот это да! – выдохнул офицер. – Пулемётчица хороша!

– Не зря Чапаев её держал, – добавил другой.

Анка изображала гнев, но тело выдавало возбуждение: соски окаменели, между ног блестела влага. Она извивалась, отчего груди покачивались, а бёдра двигались соблазнительно.

– Господа, – провозгласил поручик, обходя пленницу. – Вот она, Анка-пулемётчица, во всей красе! Под красной формой – аппетитное тело. Что с ней делать?

– Перевоспитывать! – хором откликнулись белые.

– Именно! – кивнул поручик. – Покажем красной бестии мощь русских офицеров!