Текст книги ""Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Алексей Небоходов

– Ну вот, – Михаил цокнул языком, оценивающе оглядывая её. – И бельё пострадало. Кружева импортные?

Его руки мягко скользнули по бретелькам комбинации, едва касаясь кожи и оставляя за собой дорожку мурашек.

– Отечественные, – тихо сказала Катя, и её голос дрогнул. – Фабрика «Большевичка».

– А страдают как импортные, – философски заметил Михаил, медленно стягивая бретельки с её плеч.

Воздух в комнате загустел до вязкости киселя. Напряжение стало почти осязаемым. Катя переминалась с ноги на ногу, кружевная комбинация беспомощно висела на её бёдрах, как белый флаг капитуляции. Михаил, сохраняя вид заправского сантехника, ловко снял с неё лифчик, освободил от комбинации и стянул трусики. Его движения были столь быстрыми и точными, что Катя даже не успела по-настоящему смутиться: пальцы Михаила аккуратно приподняли край комбинации, будто он хотел рассмотреть марку на подоле, затем двинулись вверх по внутренней стороне бедра, и одежда буквально рассыпалась от его касаний. Алый лифчик повис между его пальцами, прежде чем отправиться на диван. Катя не сопротивлялась, словно испытывая облегчение от того, что её избавили от утренней повинности.

За этим действом наблюдали все. Толик склонил голову набок, подперев кулаком подбородок, глядя на Катю с уважением и трепетом, с каким мужчины смотрят на стихийные явления. Лишь Ольга Петровна отвела взгляд к окну, будто оценивая возможность немедленно сбежать и избежать неловкости ситуации.

Комната пропиталась не столько эротикой, сколько странным доверием и цирковым братством: все ощущали себя соучастниками чего-то большего, чем просто подпольной съёмки. В воздухе повисла магия момента, когда женская нагота воспринимается не с усмешкой, а как хрупкий секрет, достойный бережного отношения.

Катя стояла посреди комнаты в одних махровых тапочках с помпонами – деталь напоминала, что за пределами их маленького театра жизнь оставалась советской и привычно скучной.

– А вы, гражданочка, чего стоите, как памятник неизвестному зрителю? – Толик повернулся к Ольге, которая всё ещё держала чашку с чаем, словно последний оплот приличий. – Тоже промокли от сочувствия?

Ольга открыла рот для возражения, но слова застряли в горле. Толик уже приближался к ней с уверенностью доброго медведя, и она отступала, пока не упёрлась в стену.

– Я сухая, – выдавила она, – как теория марксизма-ленинизма.

– Теория – это прекрасно, – философски заметил Алексей, осторожно забирая чашку и ставя её на стол, будто археолог хрупкий экспонат. – Но практика, как говорил товарищ Ленин, критерий истины.

Его пальцы нашли молнию её платья и медленно потянули вниз, словно раскрывая особенно ценный подарок.

– Постойте, – пробормотала Ольга, но её протест звучал неубедительно даже для неё самой. – Я не общественная собственность…

– В социалистическом обществе, – Михаил на миг отвлёкся от Кати, – всё решает коллектив. Демократический централизм в действии.

Платье Ольги упало к её ногам, образуя тёмную лужицу ткани. Она стояла в простом советском белье, которое на её фигуре смотрелось, как авангардное произведение искусства. Смущение боролось в ней с актёрским азартом, и азарт уверенно побеждал.

– Ну что ж, – она выпрямилась, окончательно отбросив сомнения вместе со здравым смыслом. – Раз уж у нас тут коммуна…

Её руки потянулись к майке Толика, одним движением стягивая её через голову. Под майкой оказался торс, достойный наглядного пособия по анатомии.

– Смотрите-ка, – прошептала Катя, когда губы Михаила коснулись её шеи, – сантехник-то у нас с высшим образованием.

– Институт благородных слесарей, – отозвался бывший олигарх и приблизился к ней настолько, что их дыхание смешалось в одно тихое облако жара. Его губы осторожно и бережно коснулись её сосков, словно прикосновение японского мастера, боящегося нарушить баланс вселенной.

Михаил не просто целовал её – он словно выводил губами сложные иероглифы науки, делая это так искусно, что даже Сергей, застывший у камеры, невольно сглотнул слюну. Катя сначала захихикала от щекотки, но тут же замерла, расправив плечи и выгнув спину навстречу Михаилу с давно подавленным желанием, будто всё в ней было создано именно для этих прикосновений.

По комнате прошёл едва уловимый ток: каждый почувствовал, что сейчас происходит нечто гораздо более настоящее, чем любая советская агитка о счастье трудящихся. Ольга Петровна бросила взгляд на Толика – он улыбался широкой и немного детской улыбкой, будто любовался действом в музее восковых фигур.

Михаил поднял голову и почти официально проговорил:

– Красный диплом по специальности «прикладная гидродинамика».

Толик, забыв формальности, с неожиданной для его комплекции пластикой присел перед Ольгой и ловко, почти церемониально, спустил с неё хлопковые трусики цвета топлёного молока. На мгновение он задержался, словно японский самурай, который перед битвой полирует меч до зеркального блеска. Его руки делали из раздевания искусство: любая поспешность могла разрушить магию момента.

Трусики скользнули вниз по ногам Ольги, обнажая бёдра и то хрупкое пространство, которое обычно скрыто не только одеждой, но и культурными запретами. В этот раз запреты таяли так же быстро, как ледяная корка на батарее в конце марта. Ольга почувствовала себя одновременно выставленной напоказ и защищённой; ожидала неловкости или внутреннего протеста – но ощутила лишь странный прилив тепла где-то в груди.

Толик медленно провёл губами по внутренней стороне её бедра; его дыхание было горячим и влажным, как ветер летней ночи. Он не торопился, смакуя каждую секунду, будто больше не получит такого шанса. От одного прикосновения у Ольги задрожали колени; она машинально ухватилась за плечо партнёра, а другой рукой попыталась прикрыть грудь, и тут же рассмеялась собственному рефлексу – было поздно что-либо скрывать.

Губы Толика оставляли влажные следы: сначала лёгкие, едва заметные, словно россыпь маковых семян, потом уверенные – с нажимом опытного дегустатора вина. Он медленно поднимался выше, пока не оказался там, где воздух был натянут до предела самой природой. Ольга перестала дышать, мир сузился до узкой полоски пространства между её телом и лицом Толика.

Он целовал её так нежно и деликатно, что сначала это показалось почти смешным – взрослые люди ведут себя нелепо ради мгновенной близости! – но через секунду смех сменился коротким всхлипом удовольствия. Происходящее было на грани магии: комната качнулась перед глазами; пальцы Ольги сами собой погрузились в волосы Толика без малейшего колебания. В этот момент она вспомнила молодость, ту первую любовь из старших классов, когда каждое прикосновение было откровением вселенского масштаба.

Теперь всё было здесь: и сжатый в кулак стыд, и разливающийся по венам адреналин. Толик продолжал работать губами с точностью сапёра на минном поле: двигался осторожно, а когда замечал её реакцию – дрожащие ноги или тихий стон – позволял себе больше настойчивости. Сквозняк хлопнул дверью на кухне, позади захихикала Катя – но Ольге сейчас было совершенно всё равно.

Комната наполнилась звуками – вздохами, шёпотом, скрипом половиц под движущимися телами. Две пары кружились в собственном ритме, как планеты общей солнечной системы. Михаил и Катя переместились к дивану, их тела сплетались с грацией акробатов и страстью подростков, открывших для себя новый мир.

То, что произошло дальше, вышло за пределы ожиданий: двигаясь с безошибочной уверенностью людей, знающих свою судьбу наперёд, Михаил, едва коснувшись дивана, молча и стремительно вошёл в Катю. Не было ни томительных прелюдий, ни театральных вздохов – только резкое, почти жестокое проникновение жизни в плоть реальности. Катя на мгновение выгнулась дугой, словно электрический ток пронзил ей позвоночник; её пальцы вцепились в подлокотник дивана так крепко, что костяшки побелели.

Их движения были лишены всякой стыдливости и напоминали обязательный ритуал посвящённых, действие древнего культа, где всё: тела, взгляды, дыхание – подчинено одной цели. Михаил работал быстро и рационально: каждое движение было рассчитано на максимальную отдачу, словно он следовал строгим инструкциям. Катя отвечала ему неистово: её тело принимало удары страсти с такой же готовностью, с какой она когда-то принимала пилюли витамина C у школьной медсестры.

Вторую пару затянуло во вращение собственной орбиты. Толик уже не видел ничего вокруг; мир сузился до упругих линий Ольгиной груди и её сбивчивого дыхания. Он прижал её к стене бережно, как прижимают самые дорогие вещи; его ладони долго скользили по её телу, словно пытаясь выучить его наизусть.

– О боже, – выдохнула Ольга, её пальцы впились в широкие плечи Толика. – Кажется, я начинаю понимать преимущества коллективного хозяйства…

Словно по сигналу они оба встали и перешли к дивану, где Михаил уже занимал позицию рядом с Катей. Пространство на подлокотнике было интимным и официальным одновременно. Ольга осторожно опустилась на край дивана, её колени соприкоснулись с ногами Кати – это ощущалось не неловко, но и не совсем естественно. Толик притянул Ольгу к себе уверенно и властно, его рука легла ей на бедро безрассудно, даже хищно. Губы его коснулись уха Ольги, шепча что-то из детских грёз и взрослых фантазий. Другой рукой он откинул её волосы и поцеловал в шею – сначала легко, затем с нажимом.

Диван затрещал под весом четырёх участников драмы. Михаил и Катя были напротив: он держал её за талию, почти закрывая собой; она откинулась головой ему на плечо и с полуоткрытым ртом следила за событиями. Когда очередная волна удовольствия накрывала Катю, её пальцы разжимались лишь для того, чтобы снова ухватиться за подлокотник или ткань брюк Михаила – казалось, ничто не может разорвать эту связь.

Но и Толик тоже знал толк в таких делах. Он мягко уложил Ольгу спиной на колени Кати, сначала просто обняв обеих женщин сразу; затем его ладонь заскользила по внутренней стороне бедра Ольги, чуть выше колена. Её тело реагировало мгновенно: ступни скользили по полу, словно коньки по льду, а спина изгибалась навстречу каждому движению Толика. Он вошёл в неё не сразу – сперва прицелился взглядом сквозь прищуренные веки, смешно напоминая старого артиллериста, а затем сделал это плавно и основательно.

Комната наполнилась новым ритмом. Два мужских тела двигались в унисон, как синхронные пловцы, две женские фигуры отвечали им своими изгибами – то громко и яростно, то тихо, будто боялись спугнуть своё счастье. Поначалу пары держались обособленно, каждая сосредоточенная на своей половине вселенной, но затем границы начали размываться.

Постепенно, словно ручейки, сливающиеся в реку, две пары стали сближаться. Чья-то рука коснулась чужого плеча, чьи-то губы нашли новые территории для исследования. Границы стирались, как акварель под дождём, и четыре тела закружились в сложной хореографии, где каждый одновременно был и солистом, и частью кордебалета.

Михаил, не переставая ласкать Катю, протянул руку к Ольге, его пальцы скользнули по её спине, вызвав новую волну дрожи. Толик в свою очередь наклонился к Кате, его дыхание коснулось её уха, заставив выгнуться кошкой.

– Вот это я понимаю добрососедские отношения, – прохрипел Толик, и его голос звучал как далёкий гром.

– Жилищный вопрос, – согласилась Катя, прерываясь на вздохи, – решается комплексно…

Комната превратилась в водоворот ощущений. Руки, губы, дыхание – всё смешалось в едином потоке чувственности. Они двигались как единый организм, каждое прикосновение отзывалось эхом во всех четырёх телах. Страсть нарастала, словно симфония, приближаясь к кульминации.

И тогда это случилось одновременно, будто невидимый дирижёр управлял оркестром. Четыре голоса слились в единый стон, четыре тела выгнулись в экстазе. Волна удовольствия прокатилась по комнате цунами, сметая последние остатки стыдливости и условностей.

– Вот это да, – выдохнула Катя, её голос дрожал, как осиновый лист на ветру. – Кажется, мы только что изобрели новый вид коммунальных услуг…

– С повышенным тарифом, – добавил Михаил, пытаясь отдышаться.

– И стопроцентным удовлетворением клиентов, – закончила Ольга, её смех звучал колокольчиками.

В углу комнаты Сергей медленно опустил камеру. Его лицо выражало смесь профессионального восхищения и личного изумления. Он видел много съёмок, но способность Михаила превращать хаос в искусство и неловкость в страсть каждый раз поражала его заново. Это было похоже на работу алхимика, превращающего свинец в золото, только вместо металлов были человеческие эмоции, а вместо философского камня – природная харизма и точный расчёт.

– Снято, – произнёс Сергей негромко, но в наступившей тишине его голос прозвучал как выстрел стартового пистолета, возвращающий всех к реальности.

Съёмки закончились так же внезапно, как начались, оставив мокрый пол, раскуроченную сантехнику и абсолютно неуместное, но глубокое чувство удовлетворения у всех участников процесса. На старом продавленном диване, укрытые тёплыми пледами с изображением оленей, сидели четверо актёров, слегка растерянные и одновременно довольные. Сергей расположился напротив на единственном сухом стуле, держа камеру в руках и выглядя философом, созерцающим вселенную через глазок видоискателя.

– Ну и кино мы сняли, товарищи, – первым нарушил молчание Алексей, искренне хохотнув и пожав плечами, словно сам удивлялся своей смелости. – Я, конечно, знал, что Михаил у нас авантюрист, но не думал, что до такой степени. Завтра нас либо выгонят из города, либо вручат премию за смелость. Третьего не дано.

Ольга рассмеялась, закутавшись в плед ещё плотнее и покачав головой, будто сама не могла поверить в произошедшее:

– Премию вряд ли дадут, а вот благодарственное письмо от соседей снизу с приложением квитанции за ремонт потолка точно обеспечено! И заметьте, никто не вернулся обратно – значит, Алексей дал им денег с хорошим запасом.

Катя, смешливо глядя на Алексея, подтвердила, одобрительно кивая и подталкивая его плечом:

– Да, Алексей, талант у тебя молниеносно решать проблемы. Нам с тобой надо организовать агентство срочной помощи кинематографистам: «Аварийно-коммунальные и соседские вопросы. Кино и сантехника». Будем брать баснословные деньги и делиться с авторами сценариев.

Алексей приосанился и с видом человека, готового извлечь из кармана кролика, внезапно потянулся к портфелю у его ног:

– Кстати, друзья, раз уж зашла речь о вознаграждении, у меня для всех небольшой сюрприз. Аванс за будущие шедевры!

Он извлёк из портфеля бутылку с прозрачной жидкостью, явно не предназначенной для обсуждения на партсобраниях.

– Вот это подход к делу! – воскликнул Михаил, моментально приободрившись и потирая руки с видом человека, знающего истинный смысл творческого успеха. – Ты всегда знал, Алексей, как правильно вдохновить!

Сергей негромко кашлянул, саркастично взглянув на бутылку и произнеся:

– Я так понимаю, товарищи артисты, кино теперь пойдёт гораздо быстрее, если каждый раз Алексей будет доставать из портфеля такое топливо. Будем ждать нового всплеска вдохновения?

Все дружно рассмеялись, а фарцовщик, аккуратно разливая напиток по стаканам, с торжественным видом, каким обычно открывают памятники вождям или перерезают ленточки у новых магазинов, поднял стакан вверх:

– Первый тост! За наше необычное начало, за кино, которое войдёт в историю как самое искреннее и мокрое произведение советского кинематографа!

– И самое затратное для соседей! – добавила Катя, весело подмигнув.

Они чокнулись, выпили по глотку обжигающего напитка и после секундной тишины, сопровождаемой лёгким шипением и тихим кашлем, заговорили почти одновременно, смеясь и перебивая друг друга.

– Помните, как у нас кот прошёл через сцену? Вот это была настоящая звезда кадра! – Михаил восторженно хлопнул ладонью по колену.

– Да уж, кот явно был главным режиссёром, – улыбнулась Ольга, поправляя выбившуюся прядь волос и плотнее укутываясь в плед, будто прячась от собственных воспоминаний. – Я чуть не умерла от смеха, когда Михаил в роли сантехника рассматривал этот проклятый вентиль с такой страстью, словно решал философскую проблему мирового масштаба.

Конотопов, изображая обиду, выпятил грудь и поднял палец вверх с видом строгого преподавателя:

– Между прочим, это был профессиональный подход! Играть нужно так, чтобы даже сантехники поверили, будто ты один из них. Сергей, ты как оператор скажи: убедительно ведь?

Сергей усмехнулся, поправляя камеру, и с ироничной серьёзностью кивнул:

– Убедительнее некуда, Миша, особенно когда кран решил устроить незапланированный водопад. Вот это я понимаю драматургический поворот!

Катя громко рассмеялась, прикрыв рот ладонью и кокетливо подняв брови:

– Самое смешное было, когда мы лежали на полу и никак не могли понять, то ли мы актёры, то ли жертвы сантехнической катастрофы. Искусство всегда требует жертв и мокрого паркета.

Смех снова прокатился по комнате, стирая последние остатки напряжения и смущения. Михаил впервые за долгое время ощутил полную удовлетворённость и лёгкость. Он медленно обвёл глазами друзей и сказал с редкой для него искренностью:

– Знаете, друзья, я многое повидал и сделал в жизни, но такого настоящего, живого кино ещё не снимал. И честно говоря, не хочу на этом останавливаться. Давайте продолжать! Пусть соседи заранее готовят тазики, но мы не сдаёмся!

– Конечно! – подтвердил Алексей, снова разливая напиток по стаканам и высоко поднимая свой. – За новые фильмы, за новые потопы и за новых соседей!

Все дружно подняли стаканы, и комната наполнилась весёлым гомоном. Дождавшись тишины, Ольга повернулась к Михаилу и с тёплой улыбкой заглянула ему прямо в глаза:

– Михаил, спасибо тебе за этот опыт. Никогда бы не подумала, что можно так раскрыться, так забыть обо всём и просто жить этим странным кино. Ты открыл для меня новую себя.

Михаил улыбнулся ей в ответ, почувствовав, как на сердце становится тепло и спокойно:

– А я благодарен тебе, Оля. И всем вам, друзья. Ради таких моментов и стоит снимать кино.

Все молча согласились с ним, наслаждаясь теплотой момента, смехом и лёгкостью, наполнившими старую советскую квартиру – место их маленького кинематографического чуда.