Текст книги ""Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Алексей Небоходов

– Знаешь, Оля, я не верю в случайности. Фотокружок был лишь поводом для встречи. Если бы не он, мы встретились бы в другом месте. Может, в очереди за хлебом или в трамвае, застрявшем посреди улицы, и начали бы жаловаться на ожидание, даже не подозревая, что это и есть наше начало.

Ольга тихонько улыбнулась, и Михаил почувствовал, как её тело расслабилось, словно услышанное было именно тем, что ей так нужно.

– Правда так думаешь? – тихо спросила она. – Или просто хочешь успокоить?

Михаил бережно взял её ладонь и твёрдо произнёс:

– Я не умею говорить слова просто так. Верю, что в жизни есть моменты, мимо которых нельзя пройти. Наша встреча была одним из них. Без тебя жизнь была бы серой и пустой. Я ни о чём не жалею, даже о боли. Главное – ты рядом.

Они замолчали, крепко сжимая друг другу руки, прислушиваясь к ночным звукам, напоминающим, что мир за окном по-прежнему велик и непредсказуем.

Утром встали рано, стараясь избегать лишних слов. Михаил первым начал сборы, несколько раз проверяя каждую мелочь, хотя порядок сейчас уже ничего не значил. Ольга, стараясь скрыть волнение, сосредоточенно сверяла документы и билеты, будто надеялась найти ошибку, способную отсрочить неизбежный отъезд.

Сергей собирался молча, быстро и без эмоций укладывая вещи в сумку. Время от времени он бросал короткие взгляды на мать и Михаила, словно хотел удостовериться, не изменили ли они своего решения, но вслух не произносил ни слова.

Когда вещи были сложены, Михаил остановился посреди гостиной и медленно обвёл её взглядом, стараясь запомнить каждый угол, каждую деталь квартиры, с которой была связана значительная часть его жизни. Он прощался с целой эпохой.

– Ну, кажется, всё, – сказал он ровно и спокойно, беря портфель и поворачиваясь к Ольге и Сергею. – Документы проверили, билеты на месте. Пора идти.

Ольга молча кивнула, взяла сына за руку и подошла к Михаилу ближе. Тот улыбнулся, пытаясь сохранить внешнюю уверенность, хотя в груди уже давно поселилась тревога, сжимавшая его сердце с каждым шагом.

– Держитесь, – сказал Михаил, мягко сжимая их руки. – Сейчас страшно, но скоро станет легче. Главное – мы вместе, остальное приложится.

Они вышли из квартиры, аккуратно закрыв за собой дверь. На лестничной площадке остановились лишь на секунду, чтобы глубоко вдохнуть и успокоить неровное биение сердец.

– Ну что, вперёд, – тихо сказал Михаил, делая первый шаг.

Спускаясь по лестнице, он мысленно повторял, что всё будет хорошо, что новая жизнь принесёт им что-то светлое, а тревога вскоре уйдёт. Но даже самые убедительные мысли не могли стереть ощущения тяжёлой угрозы за спиной, словно кто-то уже замахнулся и только ждёт момента, чтобы нанести удар. Будущее, которого они так ждали, уже приблизилось и внимательно смотрело им прямо в глаза.

Глава 7

В Шереметьево Михаил приехал вместе с Ольгой и Сергеем. Здесь всегда стояла духота, проникающая под одежду и усиливающая тревогу. Бывший олигарх оказался здесь слишком рано – из страха перед случайностями.

Шёл он внешне спокойно, и равнодушно. Чемодан оттягивал руку, хотя внутри не было ничего, кроме обыденных вещей. Между слоями старых кальсон были аккуратно спрятаны кассеты, замаскированные под унылые агитационные фильмы: «Трудовые будни колхозниц», «Передовые методы овощеводства». Сверху, словно в ироничном патриотическом жесте, лежала пачка маргарина, перевязанная ленточкой советских цветов. Михаил знал: такие мелочи отводят ненужные вопросы.

Отдельно лежал массивный том «Истории КПСС». Михаил положил его не по необходимости, а чтобы сохранить образ советского человека, даже за границей верного идеологии. В его чемодане каждый предмет был частью спектакля, где ошибки стоили дорого.

Ольга шла немного позади, стараясь казаться спокойной, но нервничала, выдавая себя мелкими движениями рук: поправляла шарф Сергею, приглаживала волосы, стряхивала невидимую пыль. Она чувствовала, что Михаил это замечает, и думала, будто все пассажиры тайные агенты, подмечающие её волнение.

Сергей, наоборот, выглядел излишне спокойным. Его взгляд, внимательный и чуть отрешённый, без интереса скользил по окружающим. Михаил осторожно и молча наблюдал за пятнадцатилетним мальчиком, удивляясь его выдержке. Возможно, Сергей ещё не осознавал серьёзности ситуации, а может, просто перенял у Михаила манеру скрывать чувства.

Регистрацию прошли быстро и без вопросов. Девушка за стойкой устало листала страницы паспортов с таким равнодушием, словно пассажиры давно перестали её волновать. Михаил, кратко улыбнувшись Ольге, дал понять, что на этом этапе всё прошло гладко.

Они устроились в зале ожидания. Михаил ещё раз бегло проверил документы, стараясь не думать о возможной ошибке. Ольга, постепенно успокаиваясь, тихо говорила с Сергеем, стараясь отвлечь его от нависшей тишины. Рассказывала она о Париже – городе, которого никогда не видела, но уже воспринимала как родной, наполненный спокойствием и свободой.

Слушая её тихий голос, Михаил испытывал странную смесь умиления и раздражения. Его тревога медленно переходила в ожидание неизбежного момента, когда судьба, наконец, что-то решит.

Время тянулось, растягиваясь в мучительные минуты. Михаил отложил документы и осмотрелся. Люди в зале были одинаково серыми, усталыми и встревоженными. Но присмотревшись, Михаил понял: каждый переживает собственные страхи и надежды, недоступные другим. В зале ожидания каждый держался обособленно, погружённый в собственные тревоги и мысли.

Ольга поймала его взгляд и едва заметно улыбнулась, будто читая мысли. Михаил кивнул ей, неожиданно поняв, что без неё сейчас он был бы одинок и потерян. Это вызвало чувство благодарности и лёгкую неловкость.

Сергей вдруг спокойно спросил:

– А если нас не пустят?

Михаил удивлённо посмотрел на него, растерявшись перед прямотой вопроса.

– Пустят, – ответил он тихо и уверенно.

Сергей кивнул, приняв это за истину, и больше ничего не спросил.

Перед таможней Михаил почувствовал, как сердце ускорило ритм, а дыхание стало поверхностным. Он взглянул на часы, скрывая волнение. Именно там, за последним советским рубежом, должно было решиться, уедут ли они навсегда или останутся в ловушке собственной судьбы.

Пальцы крепко сжимали ручку чемодана. Внезапно Михаил почувствовал, будто от этого чемодана зависит вся его жизнь – словно вещь обрела собственную волю.

Он снова посмотрел на Ольгу и Сергея. Сейчас они выглядели совершенно спокойными, почти счастливыми. Михаил глубоко вдохнул, почувствовав, как воздух свободно наполняет лёгкие. Казалось, будущее уже здесь, рядом, за стеклянными дверями, спокойно наблюдает за ними.

Но пока будущее не наступило, Конотопов просто сидел, держа за руку Ольгу и наблюдая за медленно ползущими стрелками часов, за которыми был их Париж, новая жизнь и свобода.

Здесь, в тревожном полусне Шереметьево, он наконец-то понял, как выглядит настоящая свобода: тихо, незаметно и очень близко. Оставалось только дождаться.

На таможне Михаила остановил сотрудник в серой форменной рубашке, напоминавшей старый театральный костюм. На лице таможенника читалась усталость, следы несбывшихся надежд и амбиций, перешедшие в холодную сосредоточенность. Казалось, когда-то он мечтал стать актёром, а теперь каждый день играл скучную роль советского стража морали.

Сотрудник таможни говорил подчёркнуто вежливо, но глаза выдавали подозрительность мелкого человека, случайно наделённого властью.

– Откройте, пожалуйста, – произнёс он ровным голосом, не отрывая взгляда от Михаила.

Михаил поставил чемодан на металлический стол. Пальцы чуть дрогнули на замках, хотя внешне сохранялась привычная невозмутимость. От страха в груди защемило, сдавив лёгкие, но лицо осталось спокойным. Малейшее проявление нервозности означало конец путешествия, так и не успевшего начаться.

Михаил приоткрыл крышку чемодана и сделал шаг назад, позволяя сотруднику осмотреть вещи. Тот медленно перебирал содержимое с подчёркнутой скукой и безразличием, словно механически выполняя инструкцию. Михаил наблюдал за его движениями с усилием, удерживая нервы, готовые лопнуть как струны перетянутой скрипки.

Наконец взгляд таможенного инспектора упал на кассету, заранее уложенную среди старых вещей, чтобы выглядеть предельно советским и обыденным. На ней скучно значилось: «Агитфильм. Механизация труда в животноводстве. 3-я серия». Сотрудник повертел её в руках, затем едва слышно щёлкнул пальцем по картонной коробке. Лицо его на мгновение исказилось подозрением, но быстро вернулось к безразличию человека, давно не верящего, что найдёт нечто достойное внимания.

Михаил вытер со лба воображаемый пот, изображая, будто здесь жарко, хотя на самом деле ладони были влажными от напряжения. Сердце стучало громко и неприятно. На мгновение Михаил почувствовал себя студентом, впервые столкнувшимся с угрозой провала и угрозой провала, давно забытой, но сейчас переживаемой вновь с пугающей остротой.

Ольга слегка отступила назад, прикрывая Сергея, будто это могло защитить его от возможного провала. Она побледнела, пальцы нервно теребили край шарфа. Сергей стоял неподвижно, уставившись в пол. Михаил осознал, что сейчас решается не только его судьба, но и судьба этих двоих, ставших самыми близкими и важными в его жизни.

Сотрудник вернул кассету на место, утратив к ней интерес, и лениво переместил взгляд на книгу «История КПСС». Михаил положил её поверх вещей, надеясь развеять возможные подозрения и подчеркнуть образ политически безупречного человека. Взгляд инспектора задержался на корешке книги, словно решая, стоит ли её открывать. Михаил почувствовал, как дыхание сбилось, а пальцы непроизвольно сжались в кулак.

Однако книгу инспектор не открыл. Возможно, усталость пересилила подозрение или просто сегодня он не был настроен на лишнюю работу. Резко закрыв чемодан, сотрудник холодно сказал:

– Можете идти.

Михаил сдержанно кивнул, сдерживая желание облегчённо выдохнуть и выпустить накопившееся напряжение. Пальцы почти не чувствовали ручку чемодана, но он спокойно закрыл замки и обернулся к Ольге и Сергею, давая понять, что худшее позади.

Ольга слегка улыбнулась, пытаясь скрыть облегчение. Сергей впервые посмотрел Михаилу в глаза, и в его взгляде мелькнула неожиданная взрослая серьёзность, будто только сейчас он осознал, насколько близок был провал.

Таможенный инспектор отвернулся, вновь погрузившись в пустоту привычной роли человека, чьи мечты остались за пределами реальности. Михаил сделал шаг вперёд и почувствовал, как каждый мускул расслабляется, будто из тела вынули натянутые струны, державшие его в напряжении. Он двигался уверенно и неторопливо, скрывая внутреннюю свободу, охватившую его после этого тяжёлого испытания.

Теперь дыхание выровнялось, а сердце постепенно возвращалось к привычному ритму. Впереди оставался последний шаг к самолёту, к новой жизни, ожидавшей их за советскими границами, казавшимися сейчас тоньше и прозрачнее, чем когда-либо раньше.

Следующий этап казался проще, хотя Михаил знал, что расслабляться рано. За небольшой стойкой с потемневшим от времени пластиком сидела женщина средних лет, чьи глаза казались особенно большими и пристальными из-за толстых линз очков. Она напоминала персонажа старого шпионского романа – тихого, бесцветного сотрудника спецслужб, неожиданно оказывающегося опасным противником. В её взгляде читался опыт, привычка не доверять никому и ничего не упускать из виду.

Михаил осторожно приблизился к стойке, Ольга и Сергей чуть отстали, избегая взгляда женщины. Тишина длилась мучительно долго, словно сотрудница специально испытывала их выдержку.

Наконец она подняла голову, и взгляд её тяжёлых линз упёрся прямо в глаза Михаилу. Он едва заметно вздрогнул, но быстро вернул уверенность.

Женщина заговорила медленно, выбирая слова так, будто каждое из них было предназначено для того, чтобы вызвать нервное напряжение:

– Скажите, гражданин Конотопов, какова цель вашего выезда за рубеж? Постарайтесь ответить максимально подробно и ясно, чтобы избежать лишних вопросов.

Михаил слегка наклонил голову и ответил ровно, с интонацией человека, которому нечего скрывать, хотя на самом деле скрывал абсолютно всё.

– Цель нашей поездки, товарищ инспектор, – культурный обмен. Советская сторона демонстрирует иностранным коллегам достижения в сельском хозяйстве, отражённые в серии документальных фильмов. Это наша скромная лепта в укрепление международного престижа СССР.

Женщина внимательно слушала, не отводя тяжёлого взгляда. Затем медленно раскрыла журнал регистрации выездов, страницы которого выглядели пожелтевшими от бесчисленных подобных бесед. Ручка заскрипела по бумаге, и Михаилу этот звук показался нестерпимо громким, будто не ручка, а острое лезвие выцарапывает его приговор.

Она, не поднимая головы, с неприятной размеренностью записывала его слова, иногда сверяясь с паспортом, тщательно проверяя каждую букву и цифру. Михаил непроизвольно сжал ручку чемодана, чувствуя, как влажнеет спина, а сердце начинает стучать слишком громко, выдавая напряжение.

Ольга осторожно подошла ближе к Сергею, тихо сжав его руку и ощутив, как неровно бьётся его сердце. Почти шёпотом, пытаясь казаться уверенной, произнесла:

– Всё будет хорошо, Серёжа. Это простая формальность.

Сын молча кивнул, но пальцы его были холодны и дрожали в её руке. Впервые он ощутил себя полностью зависимым от чужих решений, впервые столкнулся с системой, о которой прежде слышал только от взрослых. Михаил бросил взгляд на них, чувствуя болезненный укол ответственности за судьбы этих двоих.

Наконец женщина закончила запись, аккуратно вывела последнюю букву и закрыла журнал, словно захлопнув тяжёлую дверь, за которой была их свобода. Медленно подняв голову и встретившись взглядом с Михаилом, сухо произнесла:

– Проходите.

Михаил подчеркнуто уважительно кивнул, едва удержав облегчённый вздох. Напряжение не уходило; он лишь осторожно улыбнулся и тихо сказал:

– Благодарю, товарищ инспектор. Советская культура нуждается в таких внимательных сотрудниках.

Женщина впервые смягчилась, неохотно приняв комплимент, и тихо ответила:

– Просто делаю свою работу, гражданин Конотопов. Удачного пути.

Они пошли по коридору, и лишь отойдя, Михаил позволил себе вдохнуть полной грудью. Ольга, не отпуская руку Сергея, тихо сказала Михаилу:

– Это был самый трудный допрос в нашей жизни. Казалось, она видит нас насквозь.

Михаил едва заметно улыбнулся и спокойно ответил:

– Это иллюзия, Оля. Она давно привыкла к таким беседам. Просто выполняла роль, как и мы. Главное – не давать поводов для сомнений.

Сергей впервые за время поездки тихо произнёс:

– Зачем всё это нужно, папа? Почему простая поездка за границу становится проверкой на прочность?

Михаил осторожно посмотрел на мальчика, понимая, что именно сейчас он становится взрослым. Он старался быть честным:

– Потому что иногда власть боится потерять контроль даже над такими простыми вещами. Для неё любой, стремящийся к свободе, – уже угроза. Нам повезло, Серёжа, мы оказались умнее и сильнее системы. Но многим везло меньше.

Ольга снова тихо сжала руку сына и прошептала:

– Главное, страшное уже позади. Впереди другая жизнь и никаких проверок.

Они приблизились к последнему пункту перед посадкой. Михаил мечтал поскорее покинуть этот аэропорт, оставив навсегда удушающую атмосферу советского контроля. Но впереди оставался ещё один шаг, и его нужно было сделать уверенно.

Когда они вошли в салон самолёта, Михаила накрыло облегчением, будто тёплой волной. Он невольно задержался у входа, огляделся и осознал, что свобода уже близко. Воздух салона был сухим и казался искусственным, словно специально заглушал запах советской реальности.

Михаил указал Ольге и Сергею на свободные места у окна. Им повезло: места были тихими и уединёнными, создавая иллюзию защищённости. Ольга первая села, поправляя складки пальто и сумки. Сергей устроился рядом, слегка робея. Михаил занял место у окна и посмотрел наружу. Серые облака сгущались над взлётной полосой плотной, непрозрачной завесой.

Когда двигатели тихо загудели, пальцы Михаила сами собой нашли руку Ольги. Он сжал её ладонь, без слов выражая благодарность за то, что она рядом и выдержала всё до конца. Ольга ощутила этот жест и тихо спросила:

– Ты волнуешься, Миша? Всё самое страшное позади, но я всё ещё боюсь поверить.

Михаил улыбнулся, не поворачивая головы, словно боясь выдать взглядом больше, чем хотелось:

– Уже не волнуюсь, Оль. Осталась лишь усталость. Я слишком долго ждал, чтобы сейчас сомневаться. Ещё немного – и мы почувствуем, как всё это остаётся позади, как небо уносит нас отсюда. Ты сама скоро это почувствуешь.

Ольга слегка кивнула, и Михаил почувствовал, как её пальцы крепче сжали его ладонь. Она повернулась к Сергею и тихо, доверительно сказала, успокаивая не столько сына, сколько себя:

– Серёж, скоро мы окажемся в Париже. Там будет совсем другая жизнь, другой мир. Огромные площади, светлые улицы, люди, живущие иначе. Я читала, Париж – город художников и поэтов, тех, кто не боится мечтать. Я уверена, тебе там понравится, потому что ты такой же: любишь смотреть на мир открытыми глазами и веришь в лучшее. Там мы сможем быть собой, наконец-то честно и без страха оглядываться, бояться, что кто-то нам помешает.

Сергей внимательно слушал мать. Постепенно напряжение уходило с его лица, уступая место искренней детской мечтательности, долго спрятанной под взрослыми тревогами. Он осторожно улыбнулся и почти шёпотом спросил:

– Мам, правда, что там можно свободно гулять, читать любые книги, смотреть любые фильмы? И никто не спросит, почему ты думаешь иначе, почему не такой, как все?

У Ольги перехватило горло от искренности сына, но она ответила уверенно, словно повторяя давно заученные слова:

– Да, Серёженька, именно так. Никто не задаст вопросов, на которые не хочешь отвечать, никто не заставит тебя быть другим. Ты сможешь найти друзей, которые примут тебя таким, какой ты есть. Это самое ценное, что мы получим там – настоящую свободу.

Сергей улыбнулся уже увереннее, впервые за весь этот день ощутив себя защищённым. Михаил, слушая их разговор, почувствовал, как в его груди отпускает последняя тяжесть.

Он осторожно повернулся к Ольге, продолжая сжимать её руку, словно боясь выпустить хрупкое чувство покоя, и тихо сказал:

– Я всегда боялся момента, когда не смогу вас защитить, когда мои силы закончатся. Но сейчас вижу, что напрасно. Мы выдержали самое сложное испытание. Впервые за долгое время я не думаю о завтрашнем дне. Я просто знаю: пока мы вместе, нам нечего бояться.

Ольга ответила долгим взглядом, полным нежности и благодарности, и в её глазах он увидел глубокую веру в то, что теперь всё будет иначе.

Сергей неожиданно произнёс, слегка краснея от откровенности:

– Спасибо, мама, папа, за то, что не сдались, за то, что сделали это для меня. Не знаю, смог бы я так выдержать, но теперь верю – у нас всё получится.

Михаил осторожно улыбнулся и снова посмотрел в окно. Снаружи сгущались облака, будто стараясь скрыть их от чужих глаз, дать им спокойно отправиться в будущее, которого они так долго ждали.

Самолёт медленно двинулся, оставляя позади серое здание Шереметьево. Михаил наблюдал, как бесцветная земля становится всё дальше, превращаясь в воспоминание, похожее на забытый сон.

Он всё ещё сжимал ладонь Ольги и почувствовал, как она чуть дрожит. Повернувшись к ней, тихо спросил:

– Оля, ты чувствуешь? Всё это остаётся здесь. Жизнь, в которой мы вынуждены были бояться, оглядываться на каждый шорох – она сейчас растворяется на этой полосе. Я столько ждал этого момента, представлял его, а сейчас не знаю, что сильнее – облегчение, счастье или странное недоверие, будто боюсь, что в последний миг нас остановят.

Ольга тепло улыбнулась и ответила спокойно и нежно:

– Миша, сейчас нас уже никто не остановит. Мы заслужили право на счастье и свободу. Я столько раз представляла это, а теперь даже не верится, что боялась его. Сейчас хочу только одного – чтобы самолёт наконец оторвался от земли и унёс нас туда, где мы будем жить так, как мечтали.

Сергей слушал родителей, слегка улыбаясь. Впервые он не чувствовал себя маленьким, а скорее взрослым и уверенным. Он наклонился к матери и тихо произнёс, немного волнуясь:

– Мам, теперь точно всё будет хорошо. Мне спокойно от того, что мы вместе и смогли дойти до конца. Сейчас я уже ничего не боюсь, даже если самолёт тряхнёт или случится что-то ещё. Главное, мы выбрались. Теперь мы справимся со всем – лишь бы всегда оставаться вместе.

Ольга нежно посмотрела на сына, её глаза наполнились светлым волнением. Она наклонилась к нему, осторожно погладила по голове и тихо сказала, почти на ухо:

– Серёжа, ты даже не представляешь, как много значишь для нас с папой. Всё, что мы делали, все эти сложные и порой страшные решения – ради твоего будущего, ради того, чтобы ты мог свободно выбрать свою дорогу. Я смотрю на тебя и понимаю, что все тревоги были не зря. Мы сделали это, сынок, и теперь уже почти там, где нам больше никто не навредит.

Михаил слушал их тихий разговор, чувствуя, как внутри медленно уходит последняя тяжесть. Он снова перевёл взгляд в окно. Самолёт медленно, словно огромная птица, выруливал на взлётную полосу, поворачиваясь к длинной серой ленте.

Двигатели набирали обороты, вибрация усилилась, и Михаил ощутил, как сердце забилось с новой силой, заглушая нарастающий шум. Его пальцы крепче сжали ладонь Ольги, будто от этого зависело всё – будто, отпустив её, он потеряет шанс на свободу.

Самолёт двинулся вперёд – сначала лениво, потом ускоряясь, пока пейзаж за окном не превратился в размытое пятно. Михаил не сводил глаз с бетонных плит, которые быстро исчезали, растворяясь в той жизни, куда он не хотел возвращаться. В голове билось одно слово, повторяясь всё быстрее с набором скорости: «Давай, давай же скорее…»

Самолёт резко оторвался от земли. Михаила вдавило в кресло, а мир за окном уменьшился до игрушечного макета, от которого можно отвернуться и забыть.

Впервые за долгое время он закрыл глаза – не от страха, а чтобы полностью прочувствовать момент. Сердце билось часто и тревожно, и в голове отчётливо прозвучало единственное слово: «Пронесло».

Ольга облегчённо вздохнула, наклонилась к Сергею и почти шёпотом сказала:

– Теперь всё позади, сынок. Мы летим туда, где больше не будет страха, где каждый сможет дышать свободно и спокойно.

Сергей улыбнулся ей искренне и тихо, чувствуя, как внутри расправляются крылья незнакомой ещё ему надежды. Горячий комок счастья не давал ему произнести ни слова, но отчётливо говорил, что теперь они свободны, летят туда, где можно быть собой.

Михаил всё ещё сидел с закрытыми глазами, боясь открыть их и снова увидеть что-то, способное удержать его в прошлом. Но теперь он точно знал: больше ничего не произойдёт, никто их не остановит. Это ощущение свободы было сильнее любого страха, любой тревоги, которую он оставил на мокром асфальте Шереметьево.

Тем временем, когда самолёт уверенно набирал высоту, постепенно растворяясь в вечернем небе, к зданию Шереметьево подъехали несколько серых автомобилей. Из них быстро вышла группа людей в штатском – суровых, сосредоточенных мужчин, в походке которых читалась решительность и точность задачи.

Возглавлявший группу – широкоплечий, грузный мужчина средних лет с квадратным подбородком и тяжёлым взглядом – огляделся холодными глазами, словно перед ним были не люди, а лишь препятствия. Коротко кивнув остальным, он первым вошёл в зал ожидания.

Их появление вызвало переполох среди пассажиров и персонала аэропорта. Люди невольно прижимали к себе детей, перешёптывались и тревожно оглядывались. Сотрудники быстро отходили в сторону, избегая взглядов пришельцев.

Глава группы подошёл к стойке регистрации, за которой молодая сотрудница побледнела и тревожно всматривалась в приближавшихся мужчин.

– Добрый вечер, – сухо произнёс мужчина, демонстративно положив перед ней удостоверение. – Капитан госбезопасности Чернов. У нас срочный вопрос. Сегодня на рейс до Парижа должны были зарегистрироваться граждане Конотопов Михаил, Соколова Ольга и Соколов Сергей. Выясните немедленно, находятся ли они ещё в аэропорту.

Сотрудница нервно поправила волосы и, избегая взгляда Чернова, быстро просмотрела списки пассажиров. Пальцы её дрожали. Наконец она ответила почти шёпотом:

– Товарищ капитан, эти пассажиры прошли регистрацию примерно полтора часа назад. Я больше ничего о них не знаю. Они были совершенно обычные, ничем не выделялись… Может, они ещё не прошли таможню?

Чернов резко повернулся к одному из оперативников:

– Лейтенант, срочно проверьте таможню и пограничников, узнайте, проходили ли эти граждане контроль. Время дорого, действуйте быстро!

Лейтенант кивнул и поспешно направился к таможенному пункту, предъявив на ходу удостоверение. Остальные сотрудники КГБ остались рядом, напряжённо наблюдая за пассажирами, пытаясь угадать в их движениях признаки тех, кого ищут. Но люди вокруг казались совершенно обычными, взволнованными собственными делами и ничего не знающими о происходящем.

Чернов стоял неподвижно, мрачно глядя перед собой. Минуты тянулись невыносимо долго, усиливая чувство бессилия и раздражения. Вскоре вернулся лейтенант, лицо его выражало растерянность.

– Товарищ капитан, таможня подтвердила: граждане прошли контроль примерно за час до вылета. Но пока неясно, успели ли они подняться на борт. Диспетчерская сообщила, что самолёт уже вырулил на взлётную полосу и, скорее всего, улетел.

Чернов сжал кулаки, подавляя досаду и ярость. Резко повернувшись к сотруднице, жёстко приказал:

– Немедленно свяжитесь с диспетчерской и уточните точно, вылетел ли рейс. Если нет – самолёт необходимо задержать. Выполняйте!

Девушка вздрогнула, быстро подняла трубку и нервно заговорила, стараясь добыть сведения. Голос её дрожал от страха, будто она боялась стать частью этого происшествия.

Оперативники молча стояли вокруг руководителя. Один из них, молодой и худощавый, вполголоса произнёс:

– Теперь, считай, задача невыполнимая. Если взлетели, ищи их теперь по миру. Сколько раз наступаем на одни и те же грабли…

Его старший товарищ сурово оборвал его:

– Помолчи, лейтенант. Сейчас главное понять, как действовать дальше. Пока есть шанс их задержать, не имеем права расслабляться.

Наконец сотрудница положила трубку и тихо произнесла:

– Простите, товарищ капитан, самолёт взлетел около сорока минут назад. Диспетчеры подтвердили: указанные пассажиры на борту. Сделать ничего нельзя – самолёт уже за пределами советского воздушного пространства.

Чернов тяжело выдохнул, на секунду прикрыл глаза и тихо проговорил:

– Упустили. Снова упустили, прямо из-под носа. Теперь ищи их по всему миру…

Оперативники молча смотрели на него с тревогой и сочувствием, прекрасно понимая последствия этой неудачи. Собравшись, Чернов резко приказал:

– Возвращаемся на Лубянку. Немедленно доложим ситуацию. Теперь пусть подключают заграничные резидентуры. Нам остаётся ждать указаний.

Группа оперативников молча покинула зал ожидания, оставляя за собой удивлённые и тревожные взгляды пассажиров. Их появление и исчезновение усилили ощущение тайны, словно незримая буря прошла мимо, оставив лишь тревожную тишину.

Постепенно люди вернулись к своим делам, однако чувство неопределённости ещё долго не покидало их. Каждый понимал, что невольно стал свидетелем чего-то важного и необратимого.

Самолёт же продолжал полёт, неся пассажиров к другой жизни, о которой пока не знали оперативники, стоявшие теперь возле автомобилей, готовясь к неприятному разговору с начальством.

Тем же вечером, когда самолёт с Михаилом, Ольгой и Сергеем пересёк границу советского неба, миллионы граждан СССР собрались у экранов, ожидая привычную программу «Время». Голос диктора, сухой и строгий, ворвался в тёплый уют квартир:

– Добрый вечер, товарищи. Сегодня органы государственной безопасности сообщили о раскрытии масштабной подпольной организации, занимавшейся производством и распространением порнографической продукции. Сотрудниками КГБ проведены оперативные мероприятия, установлены личности руководителей и собраны неопровержимые доказательства их преступной деятельности.

Диктор сделал короткую паузу, позволяя зрителям осознать сказанное. Тысячи людей напряжённо ждали подробностей.

– Организаторами противоправной деятельности, направленной на подрыв советской морали и порядка, являются граждане Михаил Конотопов, Ольга Соколова, Алексей Григорович, Елена Сидорова и Екатерина Максимова, – продолжал он, отчётливо произнося каждую фамилию. – В настоящее время указанные лица объявлены в розыск. Органы госбезопасности обращаются ко всем советским гражданам с просьбой немедленно сообщать информацию о местонахождении данных лиц или их деятельности.

На экране появились чёрно-белые фотографии обвиняемых – напряжённые, серьёзные, специально подобранные. Лишь одно лицо отсутствовало – Бармалейкиной, любимой миллионами актрисы, которую решили не упоминать во избежание лишних вопросов и ненужного резонанса.

По всей стране в квартирах, общежитиях и на коммунальных кухнях закипела бурная дискуссия. Кто-то шокированно прикрывал рот рукой, кто-то нервно хихикал, а кто-то откровенно иронизировал, не скрывая сарказма по поводу услышанного.

В одной из московских квартир за ужином сидели две пожилые соседки. Одна из них удивлённо вскрикнула, указывая на экран дрожащей рукой:

– Марья Степановна, ты только посмотри! Это же Мишка Конотопов, сын моей покойной подруги. Я его мальчишкой помню: вечно серьёзный, в очках, с книжками не расставался. И вот что с человеком сделалось! Уму непостижимо, до чего дошли – советские люди, а таким непотребством занимаются!

Марья Степановна покачала головой и ответила сурово:

– Ох, Зинаида Павловна, мораль совсем у людей пропала. Вот тебе книжки и очки, вот и всё их образование. Вместо честного труда – грязь одна. Теперь, небось, прячется где-нибудь, жизнь свою жалеет.

На другой окраине Москвы в коммунальной квартире молодая пара не отрывала глаз от телевизора. Мужчина, куривший у окна, усмехнулся, глядя на супругу:

– Ты подумай, Ленка, а? Что под носом-то делается! А я этого Григоровича знаю. В магазине работал, помочь всегда мог. Кто бы подумал, что он в такое влезет? В тихом омуте, как говорится…

Супруга раздражённо ответила, постукивая пальцами по столу:

– Ну да, «хороший мужик». Теперь ясно, чем помогал и откуда у него всё было. Нахапал денег на грязных делах, а ты его героем выставляешь. Правильно его по телевизору показали – пусть страна знает своих героев!