Текст книги ""Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Автор книги: Алексей Небоходов

Соавторы: Евгений Ренгач,Павел Вяч
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 348 страниц)

Ольга сидела за столом из поддонов, изображая погружённость в работу. Перед ней лежали те самые «Нормы усушки и утруски», которые она изучала с видом, словно от этого зависела судьба мировой экономики.

– Мотор! – скомандовал Михаил-режиссёр и сразу же превратился в Михаила-Самохвалова.

Вальяжной походкой он вошёл в «кабинет», держа загадочный свёрток, обёрнутый коричневой бумагой. Его улыбка обещала не просто подарок, а пропуск в новый мир удовольствий.

– Людмила Прокофьевна! – воскликнул он с порога. – Привет из Швейцарии!

Ольга подняла голову, мастерски изобразив смесь раздражения и любопытства:

– Самохвалов? Что вы тут делаете? У меня отчёт по картофелю горит!

– Картофель подождёт, – отмахнулся Михаил, театрально понизив голос. – А вот швейцарское качество ждать не любит. Специально для вас, из самого Цюриха!

Он положил свёрток на стол с видом заговорщика, передающего секретные документы. Ольга смотрела на пакет с подозрением:

– Что это? Надеюсь, не очередные ваши… часы?

– О нет, – Михаил расплылся в улыбке, обещавшей скандальные откровения. – Это интереснее часов. То, что швейцарские женщины используют для… личного тайм-менеджмента.

Катя за кадром прыснула от смеха, но быстро зажала рот рукой. Сергей погрозил ей кулаком, не отрывая глаз от видоискателя.

Ольга медленно развернула бумагу, и её глаза расширились. Внутри лежали три предмета продолговатой формы разных размеров, сделанные из материала, подозрительно напоминающего резину. Катя достала реквизит бог знает где, но выглядел он убедительно двусмысленно.

– Самохвалов! – Ольга покраснела так естественно, будто впервые видела подобные вещи. – Что это за… за…

– Массажёры! – подхватил Михаил с невинным видом. – Швейцарские терапевтические массажёры для снятия стресса. Вот эта, маленькая, – он указал на самый скромный экземпляр, – с утра, перед планёркой. Поднимает тонус!

Ольга схватила «массажёр», держа его двумя пальцами, будто опасную змею:

– С утра?..

– А вот эта, средняя, – продолжал Михаил, наслаждаясь её смущением, – после обеда, когда накапливается усталость от статистических отчётов. Пятнадцать минут – и вы снова полны сил!

– Пятнадцать минут… – эхом повторила Ольга, разглядывая предмет со смесью ужаса и любопытства.

– Ну а эта, – Михаил взял самый внушительный экземпляр, – для вечера. Когда нужно основательно расслабиться после трудового дня. Швейцарцы знают толк в релаксации!

В этот момент дверь с грохотом распахнулась. Алексей во главе группы статистов (съёмочная группа в халатах и с папками) ворвался в кабинет:

– Людмила Прокофьевна! Инвентаризационная комиссия! Срочная проверка материальных ценностей!

Ольга вскочила, судорожно сгребая «подарки» и запихивая их в ящик стола:

– Комиссия? Сейчас? Но мы же не готовы!

– Распоряжение сверху! – трагически воскликнул Алексей. – Проверяют все кабинеты! Уже в приёмной!

Самохвалов-Михаил мгновенно исчез за дверью с ловкостью опытного любовника. Ольга захлопнула ящик, поправила волосы и попыталась принять начальственный вид:

– Я буду в зале заседаний! – Она схватила первую попавшуюся папку и выбежала из кабинета.

Камера проследовала за ней в «зал заседаний» – отгороженное ящиками пространство с длинным столом из досок и разномастными стульями. Ольга захлопнула за собой «дверь» (кусок фанеры на петлях) и прислонилась к ней, тяжело дыша.

– Боже, что это было… – прошептала она, доставая из папки один из «массажёров» – видимо, автоматически сунула его туда в панике.

Она разглядывала предмет со смесью отвращения и очарования. Покрутила в руках, нажала на какую-то кнопку – раздалось тихое жужжание.

– Швейцарское качество… – пробормотала Ольга, усаживаясь в председательское кресло.

Следующие минуты стали триумфом актёрского мастерства Ольги Петровны. Она сумела изобразить весь спектр эмоций – от робкого любопытства через смущённое экспериментирование до полного погружения в процесс.

Сначала она просто держала вибрирующий предмет, затем поднесла к щеке, вздрогнув от ощущения. Оглянулась на дверь, прислушалась – тишина.

Находясь в плену своих любопытствующих, но одновременно тревожных мыслей, Ольга неподвижно сидела в председательском кресле, словно ожидая неуловимого знака свыше, который развеет её сомнения. После нескольких мгновений нерешительности она медленно скользнула пальцами вдоль бедра, словно проверяя собственную храбрость на прочность. В помещении царила такая тишина, что казалось, будто даже стены затаили дыхание в ожидании.

Прислушиваясь к шёпотом шуршащим звукам своего платья, она решительно поднялась и сделала шаг вперёд. Её сердце билось так отчётливо, что его ритм почти заглушал жужжание устройства. Ольга замерла на месте, внезапно осознавая свою уязвимость. Ей нужно было решиться – сделать шаг в неизвестность, которая обещала удовольствие и познание себя.

Она неохотно сдвинула ткань нижнего белья вниз, освобождая свои скрытые желания на свободу. Стараясь оставаться тихой и незаметной даже для самой себя, она ввела объект внутрь. Это был момент истины – когда её тело откликнулось на внезапное вторжение электрическим током наслаждения.

Волна удовольствия обрушилась на неё с непривычной силой, пробуждая чувства, которых она долго не испытывала – если вообще когда-либо испытывала. По мере того, как дрожь прокатывалась по её телу, и разливающаяся волна наслаждения всё увеличивалась в своей интенсивности, Ольга почти потеряла связь с реальностью.

Камера деликатно фиксировала её лицо и верхнюю часть тела, оставляя детали воображению зрителя. Но по выражению лица, по тому, как она закусила губу, как запрокинула голову, как вцепилась свободной рукой в подлокотник кресла – всё было ясно без слов.

– О господи… – выдохнула она, закрывая глаза. – Швейцарцы… определённо… знают толк…

Её дыхание участилось, на лбу выступила испарина. Она откинулась в кресле, раздвинула колени под столом, и полностью отдалась новым ощущениям.

Каждая мышца тела напряглась, словно перед прыжком. Дыхание стало прерывистым, хриплым, а в груди разгоралось пламя, которое распространялось всё ниже и ниже. Её пальцы впились в кожаную обивку кресла так сильно, что костяшки побелели.

Накатило ощущение столь бурное, что захватило её целиком, подобно внезапной волне цунами, обрушившейся на мирный берег. Её тело дрогнуло от головы до пят, каждая клеточка откликнулась ощущением восторга и удивления. Спина выгнулась дугой, словно струна, натянувшаяся до предела, а раскрасневшаяся голова откинулась назад с внезапной неистовостью. Звуки, ранее приглушённые пространством ангарного зала, вырвались из её горла – долгий протяжный стон, который эхом разлетелся по металлическим стенам, как величественное пение в пустой церковной нефе.

На краткий миг весь мир померк вокруг неё, сузившись до единственной точки – того самого предмета в её руках. Всё остальное потеряло значение – заботы и тревоги расплылись в эфемерной дымке, уступив место чистому наслаждению. Она потерялась в этом новом состоянии бытия, где мысли растворились в океане ощущений.

Заливистый стон вновь вырвался из её губ, захлестнув беспощадным безумием просторы ангара. Всё тело было охвачено неведомым огнём страсти – волна за волной прокатывалась через неё, пробуждая чувства, глубоко запрятанные под тяжёлым грузом повседневности. Казалось, время остановилось – каждый миг длился вечность.

Но как только она почувствовала пулю удовольствия, пронизывающую её насквозь и охватывающую всё существо от макушки до кончиков пальцев ног – пространство вновь начало сжиматься вокруг неё. Её чувства обострились до предела: звук дыхания стал громче, кровь шумела в ушах, как бурный поток горной реки.

В этот момент дверь приоткрылась с едва слышным скрипом. Новосельцев просунул голову внутрь кабинета. Мир Ольги мгновенно рухнул обратно в реальность.

– Людмила Прокофьевна, я принёс ведомости по… О ГОСПОДИ!

Он застыл, глаза расширились за стёклами очков. Перед ним была его начальница – юбка задрана, трусики спущены до колен, лицо раскрасневшееся, а в руке… «массажер».

– Новосельцев! – Ольга дёрнулась, но замерла на полпути, понимая, что скрывать уже нечего. – Это не то, что вы думаете!

– А что я должен думать? – Тюрин вошёл в зал, прикрывая дверь. Его голос дрожал от шока и чего-то ещё. – Вы тут… с этой… штукой…

Ольга смотрела на него – растерянного, потрясённого, но явно возбуждённого увиденным. В её глазах блеснул вызов. Она не стала оправдываться, вместо этого произнеся фразу, идеально подходящую моменту:

– Когда вы во мне перестанете видеть только начальника?

Тюрин сглотнул. Камера зафиксировала в его глазах борьбу смущения, желания и полного непонимания ситуации.

– Стоп! – крикнул Михаил. – Снято! Это было великолепно!

Все выдохнули. Ольга поспешно поправила одежду, покраснев уже по-настоящему. Тюрин снял очки и принялся их протирать, хотя они были идеально чистыми.

– Ольга Петровна, – восхищённо произнёс Сергей, – вы только что подняли планку советской эротики на недосягаемую высоту!

– Главное, чтобы эта планка не подняла нас на другую недосягаемую высоту – на вышку в Сибири, – нервно пошутил Тюрин.

Все рассмеялись, разрядив атмосферу. Алексей уже готовил реквизит к следующей сцене, а Катя поправляла причёску Ольги, тихо говоря ей какие-то ободряющие слова.

Михаил смотрел на команду с гордостью режиссёра, чей замысел начинает воплощаться. В ангаре, пропахшем овощами, рождалось кино, которому предстояло стать легендой советского андеграунда.

В дальнем углу ангара обустраивали «квартиру Калугиной». Из старого дивана, пары продавленных кресел и занавесок из мешковины получилось неожиданно уютное пространство. Катя расставляла на импровизированном столике бутылки и бокалы, бормоча:

– Советская романтика – это не шампанское и устрицы. Это портвейн и солёные огурцы!

Сергей устанавливал мягкий свет, создающий интимную атмосферу:

– Михаил, гляди: если поставить лампу вот так, через марлю, будет эффект свечей. Почти Висконти, только вместо палаццо – овощебаза.

Актёры готовились. Тюрин нервно поправлял галстук, репетируя неловкость Новосельцева. Ольга переоделась в домашнее платье – простое, но подчёркивающее фигуру.

– Помните, – инструктировал Михаил, – это кульминация их романа. Новосельцев пришёл с визитом, Калугина расслаблена дома. Вино, случайность, страсть. Классика жанра!

– Классика с элементами фарса, – вставил Алексей. – Вино-то у нас компот из столовой, слегка подкрашенный свёклой.

– Мотор! – скомандовал Михаил.

Сцена началась. Новосельцев стоял у «двери», держа в руках жалкий букетик искусственных цветов – единственное, что удалось найти на базе.

– Проходите, Новосельцев, – Ольга открыла «дверь» с улыбкой хозяйки, не ожидавшей гостей. – Какая неожиданность.

– Я… я ненадолго, – забормотал он, протягивая цветы. – Вот, это вам. Из оранжереи овощебазы… то есть я хотел сказать…

– Спасибо, – Ольга деликатно приняла пластиковые ромашки. – Очень мило. Проходите в комнату.

Они сели за столик. Ольга разливала «вино», и её движения были грациозными, но чувствовалось напряжение. Тюрин сидел на краешке стула, как школьник в кабинете директора.

– За что выпьем? – спросила она, поднимая бокал.

– За… за статистику? – неуверенно предложил он.

Ольга искренне рассмеялась:

– Новосельцев, хватит. Мы не на работе. Выпьем просто за вечер. За то, что вы пришли.

Они чокнулись. Тюрин залпом выпил бокал и закашлялся – «вино» оказалось слишком сладким.

– Крепкое? – участливо спросила Ольга.

– Нет, что вы… отличное вино… прямо чувствуется виноград… – он попытался поставить бокал на стол и промахнулся.

Бокал качнулся, «вино» выплеснулось прямо на светлое платье Ольги, растекаясь тёмно-красным пятном.

– Ой! – одновременно вскрикнули оба.

– Простите! Я сейчас! – Тюрин вскочил, схватил салфетку и неловко принялся промокать пятно на её груди.

– Новосельцев! – Ольга мягко остановила его руку. – Так вы только размажете.

– Соль! – вдруг воскликнул он. – Нужно засыпать солью! У вас есть соль?

– Есть, но… платье уже не спасти. Свекольный сок въедливый.

Повисла пауза. Тюрин покраснел, осознав двусмысленность:

– Может… может, вам лучше снять платье? Чтобы постирать… пока пятно свежее…

Ольга посмотрела на него долгим взглядом. В её глазах мелькнуло что-то: вызов, решимость и, возможно, даже желание.

– Пожалуй, вы правы, – тихо сказала она и встала.

Медленно, не сводя с него глаз, она расстегнула молнию на спине. Платье соскользнуло вниз, обнажая её фигуру в лифчике и трусиках, которые на её теле выглядели неожиданно соблазнительно.

Тюрин замер, забыв дышать. Свет лампы создавал мягкие тени на её коже, подчёркивая изгибы.

– Новосельцев, – голос её стал низким, грудным. – Вы так смотрите, будто впервые видите женщину.

– Я… я впервые вижу вас, – выдохнул он.

И вдруг вся неловкость Новосельцева исчезла. Он встал, в два шага преодолел расстояние между ними и обнял её – резко, страстно, как человек, который больше не может сдерживаться.

– Новосельцев! – ахнула Ольга, но не оттолкнула.

Его руки скользили по её спине, губы нашли её шею. Ольга откинула голову, позволяя ему целовать изгиб между шеей и плечом. Её пальцы запутались в его волосах.

– Я больше не могу, – бормотал он между поцелуями. – Людмила Прокофьевна… вы сводите меня с ума… эти ваши отчёты… графики… а я думаю только о…

– О чём? – выдохнула она, прижимаясь к нему ближе.

Вместо ответа он подхватил её на руки – неуклюже, едва не уронив, но с такой страстью, что неловкость только добавила сцене подлинности. Они рухнули на диван, сплетаясь в объятиях.

Тюрин с неожиданной решительностью потянулся к застёжке её лифчика. Пальцы дрожали, но он справился с крючками быстрее, чем ожидал. Лифчик соскользнул, обнажив её грудь в мягком свете лампы. Ольга вздрогнула от прикосновения прохладного воздуха к коже, но не отстранилась.

– Новосельцев… – прошептала она, но голос её звучал скорее поощрительно, чем укоризненно.

Его руки опустились к резинке трусиков, и он медленно стянул их вниз по ноге. Вдруг его собственная одежда стала казаться невыносимо тесной и лишней. Дрожащими пальцами он потянулся к поясу, металлическая пряжка звякнула в тишине ангара. Ремень расстегнулся с резким щелчком, и брюки сползли до колен, обнажив его возбуждение.

– Боже мой, – выдохнула Ольга, глядя на него со смесью изумления и желания. – Новосельцев, вы…

– Людмила Прокофьевна, – прервал он её, голос хриплый от напряжения, – я не могу больше притворяться.

– Я тоже не могу, – выдохнула она и притянула его к себе.

Тюрин резко вошёл в неё, и Ольга вскрикнула от неожиданности и остроты ощущений. Диван заскрипел под их весом, как если бы старые пружины протестовали против такой бурной активности.

– Тише, – прошептала она, прижимая палец к его губам. – Нас услышат…

Но Тюрин уже не мог остановиться. Месяцы подавленного желания вырвались наружу с мощью потока воды из-за рухнувшей плотины.

Его движения, полные отчаяния, не были отточены искусством соблазнения. Эти движения обрушивались на неё, как буря, неуклюжие, но овеянные безудержной страстью. Они были подобны порывам ветра, что беспокойно теребили листву осеннего дерева – резкие, нервные, вслепую искали отклик её тела. Владея этой незамысловатостью и первобытностью в его касаниях, он словно бы предавался интуитивному танцу природы, где скромность уступала место дикому восторгу.

Ольга откликалась на эти импульсы с витиеватой грацией дирижёра – её движения были точны и одновременно едва уловимы в своей импульсивности. Она отвечала на его рваный ритм, синхронизируя своё дыхание с его хаотичными порывами. На моменты ослабляя контроль над своим телом, она позволяла себе быть увлечённой в вихре его стремлений. Их тела сплетались в неукротимой гармонии: где-то между ними возникало общее дыхание желания и ожидания.

В комнате царила неподдельная простота – атмосфера, наэлектризованная их взаимодействием. Ольга издавала приглушенные стоны при каждом его движении – эти звуки будто являлись эхо её внутреннего мира, брошенного на волю случая. Их взаимное путешествие казалось бесконечным и вознестись могло только ввысь – выше обыденности этого мира.

Тюрин же продолжал погружаться всё глубже в забытье своей страсти, позволяя себе отпустить страхи и сомнения. Он целовал её плечи с трепетом человека, который впервые познал здоровье единения двух душ. Его губы запечатлевали краткие истории на её коже – эпистолярную повесть о любви и вожделении.

Камера деликатно скользила по их силуэтам, фиксируя страсть без пошлости – сцепленные руки, изгиб спины, разметавшиеся волосы. Тюрин целовал её плечи, ключицы, спускаясь ниже, а Ольга выгибалась навстречу, тихо постанывая.

Внезапно Тюрин застонал особенно громко, его тело напряглось и содрогнулось. Движения стали рваными, хаотичными, и через мгновение он обмяк на ней, тяжело дыша.

– Простите… – выдохнул он.

Ольга почувствовала, как тело Тюрина ослабло, но её желание не было удовлетворено. В ней взорвалась энергия, требующая выхода. Вдохнув глубоко, она отодвинула мужчину чуть назад, и собственные её руки потянулись к его бедрам, чтобы направить его вновь к себе. Она не позволила себе остановиться.

Словно в ритме танца, она начала двигаться сама, толкая его обратно внутрь себя, шаг за шагом ускоряя темп. Её импульсы были уверенными и настойчивыми – она искала завершение своего собственного путешествия. Постепенно её движения становились всё более энергичными и уверенными, словно она нашла мелодию, давно скрытую в самих стенах этого импровизированного жилища.

Тюрин удивленно смотрел на неё, его глаза ещё оставались затуманенными мгновением прошедшего наслаждения, но теперь он был свидетелем её неудержимой решимости достичь кульминации. Его дыхание участилось: делая вдохи резкими и короткими – отражение её собственных жадных движений.

Она сосредоточилась на своих ощущениях, доверяясь интуитивному потоку – каждый толчок был как удар барабана в оркестре их страсти.

Казалось, каждый уголок комнаты вибрировал в унисон с их сердцами. Лицо Ольги отражало гамму чувств: блаженное упоение смешивалось с тенями напряжённого ожидания. В пылу своих усилий она ощутила волны тепла, которые скользили по телу и заполняли её разум сладким забытьём.

Дыхания сплетались в безудержном танце из желания и надежды на освобождение. С каждым движением она поднималась всё выше к вершине наслаждения.

И когда момент наконец настал – он захлестнул её с головой: волна накрыла неожиданно мощно, почти сокрушая своим великолепием. Она вздрогнула, будто пробуждаясь после долгого сна.

Камера, словно всевидящее око, неумолимо фиксировала каждое движение, каждое прикосновение, плавно смешивая реальные эмоции с искусной игрой света и тени. Она безмолвно следила за ними, как опытный хронист, запечатлевающий на плёнке историю страсти, развернувшуюся в импровизированных стенах этого своеобразного жилища. Каждый громкий выдох и тихий стон становились звуковыми маркерами, подчёркивая интенсивность момента.

– Стоп! – скомандовал Михаил. – Снято! Браво!

Актёры замерли, тяжело дыша. Тюрин поспешно скатился с дивана, а Ольга села, поправляя растрепавшиеся волосы.

– Извините, если… если я перестарался, – пробормотал он.

– Всё в порядке, – улыбнулась она, накидывая платье. – Это же кино.

Но в её глазах мелькнуло нечто, от чего Тюрин покраснел ещё сильнее.

– Потрясающе! – воскликнул Сергей. – Дмитрий Андреевич, ты прирождённый романтический герой! А переход от неловкости к страсти – просто гениально!

– Согласен, – подхватил Алексей. – Особенно момент, когда ты взял её на руки: я думал, оба рухнете на пол!

– Эй! – возмутился Тюрин. – Я просто вошёл в образ!

Все рассмеялись, разрядив напряжение. Владимир Фёдорович, не выдержавший и подсматривавший из-за ящиков, поспешно сделал вид, что изучает какие-то бумаги.

На следующий день снимали другую сцену. Ольга-Калугина металась по импровизированному кабинету, как тигрица в клетке. Её лицо пылало праведным гневом, кулаки сжимались и разжимались, глаза метали молнии. Михаил-Самохвалов только что покинул кабинет, оставив после себя ядовитые намёки на корыстные мотивы Новосельцева.

– Так вот оно что! – прошипела она, швыряя папку на стол с такой силой, что «Нормы усушки» разлетелись по всей комнате. – Использовал меня! Подлец!

Она нажала на кнопку импровизированного селектора:

– Вера! Немедленно найдите Новосельцева! Пусть явится ко мне! Сейчас же!

Сергей, снимавший крупным планом разъярённое лицо главной актрисы, восхищённо покачал головой: Ольга Петровна превзошла саму себя. Это была настоящая ярость обманутой женщины.

Через минуту дверь робко приоткрылась, и появился Тюрин-Новосельцев, по виду которого было ясно, что он не подозревает о грядущей грозе.

– Вы звали, Людмила Прокофьевна? Насчёт отчёта по картофелю?

– Картофелю?! – взревела она так, что он отшатнулся. – Вы ещё смеете говорить о картофеле?!

Когда она вскочила из-за стола, её глаза пылали яростью:

– Я всё знаю, Новосельцев! Всё! Ваши грибные разговоры, ваше вчерашнее… представление! Это была игра! Вам нужно моё место!

Тюрин растерянно заморгал, не понимая:

– Людмила Прокофьевна, какое место? О чём вы?

– Не прикидывайтесь! – она схватила со стола первый попавшийся предмет, оказавшийся тем самым «швейцарским массажёром», и замахнулась. – Самохвалов всё рассказал!

– Самохвалов? – начал понимать Тюрин. – Этот… да он же врёт!

– Врёт? – Ольга швырнула в него «массажёр», но промахнулась. – А кто вчера клялся в любви? Кто говорил, что сходит с ума?

– Но я правда схожу с ума! – воскликнул он, уворачиваясь от летящей папки.

– Да? От предвкушения кресла начальника?

Она бросилась на него с кулаками. Тюрин пытался защищаться, не решаясь дать отпор женщине. Они кружили по кабинету в абсурдном танце – она нападала, он отступал, натыкаясь на мебель.

– Людмила Прокофьевна! Остановитесь! Выслушайте меня!

– Молчать! – она замахнулась счётами.

В этот момент дверь распахнулась, и вбежала Лена-Вера:

– Людмила Прокофьевна! Что происходит? Я слышала крики!

Её появление отвлекло дерущихся. Тюрин инстинктивно схватил Веру и прикрылся ею, словно щитом:

– Вера! Скажите ей! Я не карьерист! Я правда…

Но тут произошло непредвиденное. В пылу борьбы его рука, обнимавшая Веру за талию, соскользнула ниже и оказалась у неё под юбкой. Все трое замерли.

– Ой… – выдохнула Вера, её глаза расширились.

Тюрин хотел отдёрнуть руку, но вместо этого почему-то сжал сильнее. Может, адреналин драки, может, близость молодой женщины – но что-то в нём переключилось.

– Вера… – хрипло произнёс он, и в голосе его не было прежней робости.

Лена-Вера отлично сыграла момент трансформации. Её глаза потемнели, губы приоткрылись, и она прижалась к нему ближе:

– Товарищ Новосельцев…

Дальше всё произошло стремительно и неожиданно для всех, включая съёмочную группу. Тюрин развернул Веру к себе и впился в её губы поцелуем – страстным, требовательным, совсем не похожим на робкого статистика.

Вера ответила с энтузиазмом, обвивая руками его шею. Их тела были спрессованы вместе, и внезапно комичная драка превратилась в нечто совсем иное.

– Что вы делаете?! – ахнула Калугина, но в её голосе было больше изумления, чем гнева.

Тюрин, не прерывая поцелуя, подхватил Веру и усадил на стол. Документы полетели во все стороны. Его руки скользили по её бёдрам, задирая юбку, а она обхватила его ногами за талию.

– Новосельцев! – Калугина сделала шаг вперёд, но остановилась, заворожённая зрелищем.

Страсть молодых любовников была заразительна. Вера откинула голову, позволяя Тюрину целовать её шею, в то время пальцами она расстёгивала его рубашку.

– Не могу… больше не могу сдерживаться… – бормотал он между поцелуями.

И затем он сделал то, чего никто не ожидал. Одним движением стянул с Веры трусики и, расстегнув брюки, вошёл в неё прямо там на столе.

– Ах! – Вера вскрикнула, вцепившись в его плечи.

Калугина стояла, не в состоянии двигаться. Её гнев растаял, сменившись чем-то другим. Она смотрела, как Новосельцев – её робкий подчинённый – страстно имел Веру на её рабочем столе, и чувствовала распространение тепла.

Вера стонала, выгибаясь навстречу его движениям. Её ноги обвивали его талию, ногти впивались в спину через тонкую ткань рубашки. Тюрин двигался как человек, который слишком долго сдерживал свои желания.

– Людмила… Прокофьевна… – выдохнула Вера между стонами, глядя прямо на неё. – Присоединяйтесь…

Калугина сглотнула. Приглашение было таким неожиданным, таким… соблазнительным. Она сделала шаг вперёд, потом ещё один.

– Я… я не могу… – но её руки уже расстёгивали пуговицы блузки.

Тюрин обернулся, не прекращая движений, и протянул ей руку:

– Людмила Прокофьевна… пожалуйста…

И она сдалась. Подошла к ним, позволила Тюрину притянуть себя в их объятия. Его губы нашли её губы, пока Вера целовала её шею. Три тела переплелись в страстном танце на хлипком столе.

Именно в этот момент дверь снова открылась. Самохвалов вошёл с самодовольной улыбкой, готовый увидеть последствия своей интриги. Но то, что предстало его глазам, заставило челюсть отвиснуть до самого пола.

– Что за… – он не смог закончить.

Троица на столе даже не обернулась. Вера, заметив его, томно улыбнулась:

– Самохвалов… не стойте там… присоединяйтесь…

Михаил-Самохвалов застыл. Камера ловила его лицо – парад эмоций от шока через возбуждение к решимости. Он медленно начал расстёгивать рубашку.

– Ну… раз такое дело…

Он приблизился к группе, и скоро четыре тела слились в абсурдном, комичном, но странно красивом переплетении. Стол скрипел под их весом, документы летали как конфетти, а Владимир Фёдорович, всё ещё подглядывавший из-за ящиков, едва не упал от изумления.

Камера кружила вокруг них, захватывая моменты страсти во всём её великолепии – чью-то ногу в воздухе, разметавшиеся волосы, сплетённые руки, разбросанную одежду. Сцена была одновременно эротичной и уморительно смешной квинтэссенцией всего фильма.

– И… стоп! – крикнул Михаил-режиссёр. – Снято! Это было… это было…

Он не мог подобрать слов. Актёры медленно распутывались, помогая друг другу слезть со стола. Все были взъерошенными и смущёнными.

– Кажется, – сказал Сергей, опуская камеру, – мы только что сняли самую безумную сцену в истории советского кино.

– Подпольного кино, – поправил Алексей. – За такое в официальном нас бы…

– Наградили! – закончила Катя, и все рассмеялись.

Даже обычно застенчивый Тюрин смеялся вместе со всеми:

– Знаете, а мне понравилось быть Новосельцевым. Особенно в конце.

– Ещё бы! – фыркнула Ольга, поправляя блузку. – Четыре человека на одном столе – это вам не статистические отчёты!

Владимир Фёдорович наконец вышел из укрытия, аплодируя:

– Товарищи! Это было… я не знаю, что это было, но я хочу копию! Для личного архива! То есть… для изучения!

Все снова рассмеялись. Михаил посмотрел на свою команду – усталую, счастливую, гордую проделанной работой.

– Друзья, – торжественно произнёс он, – мы сделали это. Мы сняли фильм, который войдёт в историю. Может, не в официальную, но уж точно в народную!

– За «Служебный разврат»! – поднял воображаемый бокал Сергей.

– За нашу версию! – поддержали остальные.

Так в овощном ангаре, среди ящиков с картошкой и капустой, родилась новая легенда – фильм, которому предстояло стать культовым в узких кругах любителей подпольного кино. Абсурдный, смешной, эротичный – и абсолютно незабываемый.

Много лет спустя, когда участников съёмок спрашивали о том дне, они неизменно улыбались и отвечали: «Это было время, когда мы делали невозможное. И у нас получилось».