Текст книги ""Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Глава 10. Культурный обмен с элементами доения

Олег Брониславович расположился в своём кабинете на Старой площади, напоминавшем одновременно музей социалистического реализма и зал заседаний Политбюро. Строгие портреты вождей смотрели прямо на кресло хозяина кабинета. Лозунги, расставленные с подчеркнутой симметрией, призывали помнить, что бдительность – высшая форма партийной сознательности, а дисциплина – гарант советского благополучия. Сам Олег относился к этим лозунгам со снисходительной иронией, и если бы вожди могли на секунду ожить, то, вероятно, посмотрели бы на него с явным недовольством.

Часы над дверью монотонно отсчитывали секунды, словно подгоняя время, а утренний свет едва пробивался сквозь тяжёлые бархатные занавески. Пахло здесь дубом, кожей и крепким кофе, стоявшим в маленькой чашке и неторопливо остывающим на краю стола. Олег, не прикасаясь к напитку, листал бумаги, лишь изредка поглядывая на часы в ожидании какого-то события.

Тяжёлая и монументальная дверь кабинета открылась почти бесшумно. Вошёл подчинённый: строгий костюм, аккуратно уложенные волосы, лицо, приученное к чиновничьей осторожности. Молча положив на стол папку, он так же безмолвно исчез, словно его и не было. Тишина кабинета вновь стала абсолютной, нарушаемая только шелестом страниц.

Олег посмотрел на папку с отеческим любопытством – как отец на дневник сына-двоечника. Уголки губ слегка дрогнули в улыбке. На казённой обложке стояла печать «БХСС», всегда вызывавшая у него ироничную брезгливость.

Начав читать, Олег постепенно менялся в лице: глаза его бегали по строчкам, словно ища скрытую шутку. Мелкие морщинки вокруг глаз выдавали едва сдерживаемую насмешку. Отчёт повествовал о подпольном производстве и распространении порнографических фильмов в деревне Дедрюхино – казус настолько абсурдный, что не мог не вызвать улыбки даже у опытного партийного деятеля.

– Вот ведь ребята… – пробормотал он, качая головой и с трудом сдерживая смех.

Насладившись абсурдом ситуации, Олег снял трубку телефона и уверенно набрал номер:

– Соедините с Павлом Филипповичем Перевозчиком из БХСС МВД. Немедленно.

Спустя несколько часов Перевозчик уже стоял в кабинете – широкоплечий мужчина с лицом, выражавшим неуверенную готовность к компромиссу. Обменявшись формальными приветствиями и рукопожатиями, они начали беседу, прекрасно осознавая цену своих отношений.

– Ну, рассказывайте, Павел Филиппович, – Олег подался вперёд. – Что это за новый арт-проект в Дедрюхино? Читал ваш отчёт, прямо скажем, занимательно.

Перевозчик слегка напрягся, не зная, как реагировать на ироничный тон.

– Да вот, Олег Брониславович, времена сейчас такие… Люди разнообразия ищут, кто как может.

Олег усмехнулся громче необходимого и кивнул:

– Разнообразие, конечно, двигатель прогресса, но это дело лучше закрыть.

Перевозчик нервно поправил галстук и осторожно возразил:

– Мы бы рады закрыть, но если заинтересуется КГБ, сами понимаете, тут я уже бессилен…

Олег поднял ладонь, прерывая собеседника, и улыбнулся:

– А если я скажу, что ЦК уже заинтересовалось этими ребятами? Неофициально, конечно, но очень серьёзно. Это не просто фильмы, это контакты с прогрессивными кругами Запада.

– Контакты? Через это… кино? – вырвалось у Перевозчика, но он тут же осёкся.

– Именно через это кино, Павел Филиппович, – голос Олега звучал подчеркнуто серьёзно с тонкой насмешкой над абсурдом собственных слов. – Считайте это спецоперацией высокого уровня.

Перевозчик замолчал, затем медленно кивнул:

– Понял, Олег Брониславович. Не тронем. Но если КГБ…

– Если КГБ, – спокойно перебил его Олег, – я лично возьму это дело под контроль. С комитетчиками договорюсь, не впервой.

Оба переглянулись с лёгкой усмешкой, осознавая всю абсурдность ситуации. Разговор завершился формальными заверениями в преданности делу и рукопожатиями с деликатной осторожностью.

Павел Филиппович удалился, оставив после себя лёгкий аромат одеколона и тревоги. Олег спрятал папку в ящик стола и, удобно устроившись в кресле, наконец позволил себе громко рассмеяться. Смех его прозвучал так неожиданно, что портрет Ленина на стене, казалось, удивлённо приподнял брови. Олегу было всё равно: он слишком хорошо знал цену любому делу, чтобы тревожиться о неодобрении портретного начальства.

Улыбнувшись, он мысленно поздравил себя с удачно разыгранной партией в политические шахматы, где каждый ход мог стать последним. Но сейчас фигуры были в его руках, и партия только начиналась.

Комната общежития погружалась в тёплый, мягкий сумрак уютного советского вечера, будто созданный специально для скромных радостей жизни. Михаил лежал на узкой кровати, застеленной покрывалом в мелкий цветочек, которое хозяйственная комендантша лично выбрала по талону и вручила ему с особым расположением. Перед студентом аккуратными стопками лежали бумаги с расчётами и схемами, испещрённые его острым, подчёркнуто уверенным почерком. Сегодня даже эти записи казались безобидными, напоминая тетради прилежного школьника, заслужившего похвалу учительницы.

Сергей сосредоточенно нахмурился, склонившись над столом у окна и осторожно работая с плёнкой. Время от времени он тихо ворчал и с улыбкой бросал Конотопову чуть ироничные замечания:

– Миша, ты понимаешь, что, если плёнку снова порвём, всё придётся монтировать с нуля? А материал у нас не бесконечный. Представь, если какой-нибудь комбайнёр вместо смены узнает, что засветился в кадре – нам точно крышка.

Михаил отвечал вялой улыбкой, почти не слушая друга. Он был погружён в свои расчёты, будто вычислял траекторию ракеты, а не подпольные доходы от запрещённого кино.

Размеренную тишину нарушил осторожный стук в дверь. Михаила передёрнуло, словно он услышал не скромного соседа, а всю советскую милицию с ордером и собаками.

Не дожидаясь разрешения, дверь медленно открылась. В проёме возник незнакомец, одетый так, будто всю жизнь старался слиться с серыми стенами советских учреждений. Его каменное лицо делало даже гранитные плиты Мавзолея эмоциональными. Михаил и Сергей переглянулись: комната мгновенно утратила уют, а настенные часы, казалось, застеснялись тиканья.

– Добрый вечер, – негромко произнёс незнакомец, глядя на Конотопова так, словно знал о нём всё до мельчайших подробностей. – Михаил Борисович, проследуйте со мной.

Тот побледнел так резко, как если бы его личную жизнь начали обсуждать на партийном собрании. В глазах мелькнуло нечто среднее между ужасом и смирением перед неизбежным – накрыли всю подпольную студию, и теперь за это придётся отвечать.

Сергей беспомощно развёл руками, будто не знал, чем помочь другу, ведомому на революционную гильотину. Михаил поднялся, аккуратно собрал бумаги, словно надеясь, что незнакомец не обратит на них внимания. Тот же терпеливо ждал с абсолютной невозмутимостью.

Выйдя в коридор, бывший олигарх почувствовал, что ноги стали ватными. Перед глазами всплывали образы мрачных коридоров Лубянки и допросов, от которых холодело в груди даже у самых бывалых нарушителей порядка.

Однако вместо грубых окриков его спокойно подвели к машине, как почётного гостя, задержавшегося на лекции.

В машине царило напряжённое молчание. Михаил мысленно прощался с жизнью, которая теперь казалась удивительно свободной, несмотря на свои нелепости. Он смотрел в окно и пытался угадать, в какую именно камеру его везут и какому следователю придётся объяснять, что сантехники и комбайнёры – просто безобидное увлечение, а не антисоветская пропаганда.

Но улицы за окном выглядели подозрительно знакомыми. Вместо тюремных стен и колючей проволоки появились знакомые фасады и ухоженные деревья. Через минуту машина свернула на площадь, знакомую Михаилу лишь по выпускам программы «Время».

– Старая площадь? – растерянно прошептал Михаил.

Сопровождающий спокойно кивнул и молча открыл дверь. Михаил вышел, оглядываясь так, словно его случайно пригласили на приём в Кремль. Ему казалось, что сейчас кто-то рассмеётся и объявит это розыгрышем или проверкой на бдительность.

В бюро пропусков его встретили с рутинной невозмутимостью, будто сюда ежедневно доставляли подпольных кинорежиссёров. Без лишних слов Михаилу выдали аккуратно оформленный пропуск с казённой печатью. Он смотрел на документ и не понимал, то ли ему повезло, то ли начинается другая, куда более непредсказуемая история.

Сопровождающий повёл Михаила по бесконечному коридору, украшенному строгими портретами советских лидеров. В их взглядах читалось неодобрение, словно здесь было не место комбайнёрам и сантехникам. И режиссерам.

Каждый шаг по ковровой дорожке отдавался эхом в голове Михаила, будто он шёл по минному полю, где любой секрет мог взорваться и разлететься в клочья.

Когда дверь кабинета Олега Брониславовича распахнулась, Михаил испытал облегчение, словно его вывели из зала суда с оправдательным приговором. Уверенная фигура за массивным столом внушала почти отеческое доверие. Их знакомство в Дедрюхино, завершившееся тогда неожиданным предложением, теперь выглядело спасительным знаком судьбы.

– Михаил! Заходи, дорогой! – Олег поднялся навстречу с улыбкой старого приятеля. – Рад видеть! Присаживайся, рассказывай, как успехи?

Конотопов осторожно пожал руку, не зная, чему удивляться больше: неожиданной радушности или тому, что хозяин кабинета выглядел чуть ли не соучастником их шалостей. Сев в тяжёлое кожаное кресло, он настороженно следил за Олегом, будто ожидая подвоха.

– Да вы знаете, Олег Брониславович, дела идут… неплохо, – осторожно произнёс Михаил. – Но после того вечера в Дедрюхино, признаюсь, нервничаю.

– Понимаю, – дружелюбно ухмыльнулся Олег. – Но нервы, знаешь ли, в нашем деле полезны: держат в тонусе. Пока нервничаешь – значит, живой.

Он подмигнул и негромко засмеялся, будто только что рассказал удачную шутку, суть которой Михаил до конца не уловил. Тут же, словно спохватившись, Олег чуть наклонился вперёд и тихо предложил:

– Может, выпьем по этому поводу коньячку?

Не успел он закончить фразу, как дверь кабинета точно по сигналу открылась, и в комнату грациозно вошла секретарша с подносом, на котором стояли два бокала с золотистым напитком. Михаил удивлённо переводил взгляд с девушки на Олега, невольно улыбаясь абсурдности момента. Хозяин кабинета многозначительно поднял бокал:

– Профессионализм, Миша, прежде всего. Выпьем?

Михаил осторожно пригубил коньяк, чувствуя, как напиток постепенно снимает напряжение. Он расслабленно откинулся в кресле, уже почти готовый довериться Олегу, когда тот внезапно заговорил серьёзно и прямо:

– Видишь ли, Михаил, наши коллеги из БХСС оказались любопытными до крайности. Решили завести на вас дело, – он сделал небольшую паузу, оценивая реакцию собеседника, – но я это самое дело вовремя прикрыл.

Михаил испытал облегчение, но тут же понял, что такое «спасение» не бывает бесплатным.

– Я очень вам признателен, Олег Брониславович, – осторожно произнёс он, тщательно подбирая слова, – но, полагаю, у вас есть условия?

– Верно, Миша, условия есть, – улыбнулся Олег и откинулся в кресле, словно собираясь прочесть лекцию. – Теперь ваши билеты на просмотры будут стоить не семьдесят, а сто рублей. Разницу будешь отдавать мне. Чистая арифметика, ничего личного – рынок требует вложений.

Михаил быстро прикинул в уме и неожиданно осознал, что даже в этой ситуации он остаётся в выигрыше. Однако Михаил почувствовал, как его охватывает внезапная тревога. Он мгновенно представил, как легко подобные «покровители» могут обернуться против него самого. Связь с ЦК и КГБ – это не только защита, но и огромный риск. Стоило ли сейчас торопиться соглашаться на такие условия? Он осторожно взглянул на Олега, пытаясь угадать, насколько искренни его намерения. Но выбора, кажется, уже не было.

Не успел он ответить, как Олег продолжил:

– Главное, твои закрытые просмотры теперь будут проходить не в Дедрюхино, а в посольстве африканской социалистической республики Муамбы. Под видом культурного обмена, разумеется. Я уже договорился с КГБ и посольством: тебе безопаснее, а комитетчикам удобно следить за валютчиками и мошенниками.

Михаил широко открыл глаза, мгновенно оценив тонкость замысла. Идея была одновременно абсурдна и гениальна. Напряжение окончательно отступило, уступив восхищению хитростью Олега.

– Да, Олег Брониславович, признаюсь, идея блестящая, – улыбнулся Михаил. – Жаль, что я сам не додумался.

Олег удовлетворённо кивнул и чуть приподнял бокал:

– За успех нашей культурной дипломатии, Михаил. Это полезно и нам, и родине в целом.

Они допили коньяк, перекинулись ещё несколькими ничего не значащими фразами и поднялись. Михаил крепко пожал Олегу руку, благодарный за помощь, но настороженно оценивая лёгкость, с которой оказался втянут в эту игру.

– Ещё увидимся, Миша, – мягко сказал Олег на прощание. – Береги себя и не нервничай по пустякам. У тебя надёжный тыл.

Выходя из кабинета и снова шагая по длинному коридору со строгими портретами вождей, Михаил испытывал лёгкое головокружение от коньяка и абсурдности происходящего. Теперь он уже не знал, чего ждать дальше: звания «Заслуженного деятеля советского кино» или статьи за антисоветскую деятельность. В одном Михаил был уверен – жизнь становилась всё интереснее с каждым новым кадром их безумного кинопроекта.

На следующий день квартира Алексея постепенно наполнялась знакомыми лицами и взволнованными голосами. Все нервно обменивались догадками о том, что же случилось с Михаилом. В воздухе царила атмосфера театрального антракта, когда зрители пытаются угадать развитие сюжета.

Сергей крутил в руках потрёпанную катушку плёнки, изображая спокойствие, но взгляд постоянно возвращался к двери. Катя и Ольга тихо переговаривались, тревожно вздрагивая от каждого звука в подъезде.

Наконец дверь распахнулась, и на пороге появился Михаил с видом артиста, наслаждающегося вниманием публики. На его лице играла загадочная улыбка человека, только что выигравшего крупную ставку.

– Миша, наконец-то! – вскочил Алексей. – Мы тут уже приготовились выручать тебя из Лубянки, кто дом продавать, кто к родственникам бежать…

– Садись, герой, не томи! – добавил Сергей с нетерпением.

Конотопов прошёл через комнату, ощущая на себе нарастающее напряжение. Сев в кресло, он выдержал долгую театральную паузу, заставив всех нервничать ещё больше.

– Ну говори уже! – не выдержала Ольга. – У нас тут уже все версии закончились, включая самую страшную, что тебя приняли в партию и назначили ответственным за мораль!

– Да, Миш, сердце не выдерживает! – поддержала Катя.

Вчерашний студент, а ныне перспективный режиссер с притворным вздохом улыбнулся и, наконец, произнёс, словно начал анекдот:

– Дорогие друзья, товарищи по сантехническому кинематографу и революционеры эротического социализма! Вчера я едва не получил орден «За заслуги перед отечеством» от уважаемого товарища Олега Брониславовича.

– Погоди, какой ещё орден? – встревожился Сергей, ощутив, как история делает неожиданный поворот.

– Не перебивай, товарищ Петров, сейчас всё объясню, – с усмешкой отмахнулся Михаил, явно наслаждаясь интригой. – Приехал я вчера на Старую площадь, в царство красных ковров и ленинских взглядов. Меня встретили чуть ли не с почестями, выдали пропуск и даже коньячком угостили.

– С коньячком любая Лубянка веселее, – расслабился Алексей.

– Это да, но главное впереди, – выдержал паузу Михаил. – Оказывается, товарищ Олег Брониславович не просто не собирается нас закрывать, а наоборот – берёт под личную опеку.

– Серьёзно? – с облегчением выдохнула Ольга. – Значит, не враг?

– Какой там враг, Оль! Наш горячий поклонник и защитник советского кино! Но за услуги просит небольшую плату: билеты теперь будут стоить не семьдесят, а сто рублей, а разницу, сами понимаете, в карман партии.

Повисла тишина. Алексей коротко рассмеялся и хлопнул себя по лбу:

– Гениально! Государство берёт налог с нашей эротики. Теперь мы официально спонсоры социализма!

Комната взорвалась дружным смехом. Михаил поднял руку:

– Подождите, это ещё не всё. Главное впереди: просмотры больше не в Дедрюхино…

– А где тогда? – встревожилась Катя.

– В посольстве африканской республики Муамбы! – торжественно объявил Михаил.

Наступила секунда молчания, а затем разразился громкий хохот.

– Африканском посольстве? – Ольга вытирала слёзы. – Миша, ты серьёзно?

– Абсолютно, – улыбнулся Михаил. – Мы теперь официально советско-африканское кинематографическое содружество.

– Значит, учим суахили и африканские приветствия! – подхватил Алексей. – Будем входить в посольство, кричать «Джамбо!» и обнимать дипломатов, чтобы КГБ запутать окончательно!

– А может, ещё маски африканских вождей и танец дождя перед комитетчиками? Представляете их лица? – вставил Сергей.

Хохот усилился, комната наполнилась абсурдными предложениями: соломенные юбки, слоны на входе и прочие дикие идеи сливались в общий безумный карнавал.

– Михаил, мы точно в Москве, а не в сумасшедшем доме? – сквозь смех спросила Катя.

– В Москве, просто привезли сюда кусочек африканского абсурда! – ответил Михаил, едва сдерживая смех.

Веселье стихло ближе к ночи, голоса охрипли от шуток. Михаил оглядел друзей и почувствовал глубокое удовлетворение от очередного успешного хода.

– Ну что, товарищи революционеры, – чуть серьёзнее произнёс он, – признаем нашу маленькую победу над серой советской реальностью. Пусть теперь комитетчики ломают голову, что же происходит в африканском посольстве.

– А если нас когда-нибудь спросят, зачем мы это сделали, что ответим? – улыбнулась Ольга.

– Скажем, строили социализм с человеческим лицом. И получилось очень симпатично, – подмигнул Михаил, и комната вновь взорвалась смехом.

Прошло полгода, и жизнь Конотопова превратилась в авантюрную комедию, придуманную им самим и успешно воплощённую в реальность. Закрытые кинопоказы не только создавали абсурдные ситуации, но и принесли ощутимые результаты. Однокомнатная кооперативная квартира на проспекте Мира, приобретённая с помощью Олега Брониславовича, стала островком свободы в сером океане советского быта.

Сегодня Михаил стоял посреди гостиной, заваленной краской и рулонами обоев, мучительно пытаясь понять разницу между двумя почти одинаковыми оттенками жёлтого. Ольга с тихой улыбкой смотрела на него от дверного косяка, наслаждаясь его растерянным видом.

– Миша, – мягко сказала она, не выдержав комичной сцены, – ты выглядишь так, будто решаешь вопрос государственной важности. Но почему именно жёлтый?

Михаил вздохнул и с притворной серьёзностью поднял глаза:

– Понимаешь, Оля, жёлтый – это символ оптимизма. Вот придёт ко мне строгий товарищ из КГБ, подозрительный и хмурый, а тут эти обои, – Михаил помахал рулоном, – и его накрывает волна счастья. Ну не арестовывать же меня после этого?

Ольга засмеялась, подошла ближе и нежно коснулась его руки:

– Ты мой оптимист, конечно, но на строгих товарищей лучше действует твой фирменный коньяк, а не обои.

– Ты права, дорогая, – Михаил улыбнулся, легко обнимая её за талию и заглядывая в глаза. – Коньяк, конечно, будет. Кстати, вчера заказывал диван, и директор фабрики долго уточнял, для чего такой большой. Пришлось объяснить: для важных собраний домкома.

Ольга рассмеялась, уткнувшись в его плечо:

– Домкома, значит? Надеюсь, директор не спросил, почему диван именно такой просторный?

– Конечно, спросил! Объяснил ему, что наш домком самый сплочённый в Москве. Сказал: понимаете, товарищ директор, у нас коллективный подход к принятию решений. Без тесного взаимодействия никак.

Ольга рассмеялась ещё звонче и подняла к нему лицо:

– Ты неисправим, Миша! Страшно представить, что о нас думают теперь во всех московских магазинах.

Михаил провёл ладонью по её щеке и прижал к себе:

– Пусть думают, что хотят. Главное – чтобы мы сами не перестали смеяться над этим абсурдом. А потом снимем об этом фильм и получим государственную премию за развитие социалистического реализма в быту.

Ольга щёлкнула его по носу и игриво прищурилась:

– Премию тебе лично вручит Олег Брониславович в африканском посольстве под кокосовыми пальмами.

Михаил покачал головой, чувствуя, как его охватывает нежность:

– Тогда осталось раздобыть кокосы, манго и маски африканских вождей.

Ольга снова засмеялась, притянув его лицо ближе и едва касаясь губами:

– Какие маски ты предпочёл бы, Миша? Чтобы строгие товарищи окончательно запутались, или попроще, для дружбы народов?

Михаил коснулся губами её виска и прошептал:

– Лучше маскировочные, чтобы нас не узнали даже строгие майоры. Хотя я готов рискнуть и предстать перед ними таким, какой есть – режиссёром эротического социализма в естественной среде обитания.

Она тихо рассмеялась и прошептала в ответ:

– Ты уже режиссёр моего счастья, а остальное не так важно.

Их взгляды встретились, и комната сразу стала теснее и уютнее. Михаил медленно провёл ладонью по её спине, чувствуя лёгкую дрожь.

– Знаешь, Оля, мы так увлеклись социалистическим строительством, что совсем забыли о личной жизни, – с улыбкой произнёс он.

Ольга отстранилась, притворно удивляясь:

– Правда? А мне казалось, твоя личная жизнь – это сплошные сантехники, комбайнёры и председатели колхозов.

– И это тоже, но главная героиня моего личного кино – ты, – прошептал Михаил, ласково касаясь её губ.

Ольга прикрыла глаза, позволяя ему целовать себя мягко и неторопливо. Они медленно переместились на пустой диван в углу комнаты, ставший декорацией для другой, более личной сцены.

Его пальцы осторожно расстёгивали пуговицы её платья, губы касались ключиц и плеч. В движениях была неторопливая уверенность и нежность.

– Знаешь, Миша, – прошептала Ольга, откидывая голову от удовольствия, – если сейчас кто-нибудь войдёт, мы окончательно укрепим репутацию самых абсурдных строителей социализма.

Михаил негромко засмеялся, касаясь её бедра:

– Это будет означать, что мы продолжаем выполнять партийные обязанности по укреплению дружбы и солидарности.

Ольга улыбнулась и притянула его к себе теснее. Они двигались медленно и чувственно, наслаждаясь каждым вздохом и движением. Михаил целовал её плечи, шею и грудь, чувствуя, как учащается дыхание.

– Оля, – шепнул он ей на ухо, – кажется, сантехнические советы снова придётся воплощать в жизнь.

Она тихо рассмеялась, прижимаясь к нему ещё теснее. Михаил вошёл в неё, чувствуя, как вся накопленная нежность и напряжение нашли выход в едином ритме. Их тела двигались слитно, воздух наполнился дыханием и тихими стонами.

В эти минуты они забыли обо всём, кроме друг друга, подтверждая, что их жизнь – не только бесконечный абсурд и риск, но и тихое счастье, спрятанное за занавесом общего тайного мира.

Потом лежали рядом, переплетая пальцы и улыбаясь, пока дыхание постепенно возвращалось в норму. Михаил испытывал глубокое, светлое удовлетворение, понимая, что игра, в которую он вступил, уже стала его настоящей жизнью.

Лето восьмидесятого года в Москве было странно безжизненным, словно город превратили в выставку достижений социалистического порядка. Граждане с подозрительно счастливыми лицами чинно прогуливались по вычищенным улицам. Комитетчики целиком сосредоточились на охране олимпийских объектов от любых происшествий.

Именно в этот момент, когда даже валютчики начали цитировать Ленина и здороваться с участковыми за руку, в кооперативной квартире Михаила собрались друзья, чтобы обсудить новый замысел.