Текст книги ""Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"
Автор книги: Алексей Небоходов
Соавторы: Евгений Ренгач,Павел Вяч
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 348 страниц)
Михаил, развалившись на диване с блокнотом, хитро улыбнулся, осматривая присутствующих, и выдержал театральную паузу.
– Дорогие герои подпольного кинематографа! – Михаил сделал эффектную паузу. – Я долго думал над новым сюжетом и готов представить вам свой шедевр: «Комбайнёры любви».
В комнате повисла комичная тишина. Алексей выразительно поднял бровь и задумчиво взглянул на потолок:
– Миша, а сцены в кабине комбайна предлагаешь снимать в нашей квартире или в лифте? Настоящие комбайны в Москве днём с огнём не сыщешь – вывезли за город перед Олимпиадой, чтобы иностранцы не подумали, будто мы хлеб убираем посреди проспекта Мира.
Сергей тут же подхватил идею, размахивая карандашом:
– Лёша прав. Комбайн, конечно, символ советского труда. Но откуда возьмёшь технику и антураж? Или наша эротика теперь уйдёт в фантастику?
Михаил снисходительно улыбнулся и помахал блокнотом:
– Не спешите хоронить советский реализм. Вы забыли про наш успех в Дедрюхино? Председатель Павел Игнатьевич обещал нам и тракторы, и поле, и даже, – Михаил сделал выразительную паузу, – местных девушек-актрис.
Ольга первой рассмеялась и сложила руки на груди, изображая строгую цензоршу:
– Миша, председатель ещё не оправился от прошлого шока и даст нам всё, что угодно, лишь бы мы снова не устроили стихийное моральное разложение.
Катя звонко расхохоталась:
– Товарищи, после нашего фильма в деревне наверняка резко выросла рождаемость и производительность труда. Местные доярки и трактористы вдохновились и теперь мечтают попасть в следующую серию эротической саги!
Сергей притворно строго погрозил ей пальцем:
– Катя, так скоро наше кино признают передовым методом советской агитации. Как только председатель будет объяснять парткому такой бурный рост производительности после нашего приезда?
Алексей серьёзно пожал плечами и ответил:
– Очень просто, Сергей. Председатель скажет, что колхозники прониклись идеями социалистического реализма, доходчиво изложенными московской киногруппой. Кино – важнейшее из искусств для нас, как известно.
Компания снова засмеялась, представив абсурдность объяснений на партийном собрании.
– Хорошо, – перебил Михаил, – с местом и техникой определились. Но давайте поговорим о ролях.
Алексей оживился, улыбаясь с иронией:
– С ролями ясно: я – передовик, механизатор широкого профиля и главный герой-любовник. Серёга будет отвечать за техническую часть и двигательную силу сюжета.
Сергей притворно вздохнул:
– Опять весь фильм под комбайном валяться и отпускать двусмысленные реплики про смазку? Спасибо за перспективу, Лёша.
– Катя, Оля, – продолжил Михаил, посмеиваясь, – вам роли передовых доярок и трактористок, способных вдохновить механизаторов на подвиги не только трудовые.
Ольга картинно закатила глаза:
– Можно подумать, мы когда-то вдохновляли на что-то другое. Вся наша биография – сплошная агитация за моральное разложение колхозников.
– Но есть нюанс, – Михаил внезапно стал серьёзным. – Для убедительности не хватит вас двоих. Нужны дополнительные актрисы. Не могут же комбайнёры любви обойтись столь скромным женским коллективом.
Катя задумалась и хитро улыбнулась:
– Может, снова обратиться к Павлу Игнатьевичу? Он сам обещал предоставить девушек.
Алексей оживился, когда речь зашла про председателя:
– Верно. Павел Игнатьевич, конечно, строгий и партийный, но перед московскими артистами устоять не сможет. Тем более после того, как мы прославили Дедрюхино как центр передового социалистического эротизма.
Михаил уверенно кивнул, закрывая блокнот:
– Отлично, завтра позвоню председателю и официально попрошу его помочь в подборе актёрского состава среди лучших колхозниц. Взамен обещаем культурный обмен и процветание колхоза.
Сергей усмехнулся и покачал головой:
– Аккуратнее надо быть с председателем, Миша. После прошлого визита он может заранее потребовать личную встречу с актрисами, чтобы убедиться в их профессионализме.
Компания дружно рассмеялась, представив строгий кастинг среди сельских красавиц.
– Ладно, друзья, – Михаил откинулся на диване, – на фоне олимпийской зачистки Москвы наш фильм станет единственным источником подлинной страсти и искренности. Может, нас даже заметит Олимпийский комитет?
Ольга подмигнула ему с притворной строгостью:
– Михаил, только не говори, что следующая серия будет про олимпийские виды спорта и любовь на стадионе!
Все снова засмеялись, понимая, что именно этим летом их подпольный кинематограф останется последним местом, где жизнь не подчиняется официальному сценарию.
Ранним июньским утром, пока Москва ещё сонно сверкала вычищенными тротуарами, притворяясь образцовой перед Олимпиадой, из города тихо выехал потрёпанный «Жигулёнок», везущий самую необычную съёмочную группу в истории советского кино. За рулём уверенно сидел Михаил, рядом дремал Алексей, сзади негромко перешёптывались Ольга и Катя, а Сергей подозрительно косился на багажник с оборудованием.
– Михаил, объясни ещё раз, – нарушил тишину Алексей, потягиваясь и зевая, – почему снова Дедрюхино? В Москве же столько новой техники перед Олимпиадой навезли. Нам-то почему ничего не дали?
Михаил ухмыльнулся, не отрываясь от дороги:
– Это социализм, товарищ. Все московские комбайны теперь стратегический запас олимпийского сельского хозяйства. Если начнём там эротические съёмки, иностранцам останется только мавзолей показывать, чтобы не портить образ советского крестьянина.
Алексей театрально вздохнул:
– Значит, всё-таки наш старый друг Павел Игнатьевич – последняя надежда советского кинематографа?
– Абсолютно верно! – подтвердил Михаил. – Только он и может обеспечить нас техникой и колоритными сельскими кадрами для нового культурного подъёма прямо на колхозном поле.
Катя, переглянувшись с Ольгой, хихикнула:
– Представляю, как обрадуется председатель, когда узнает, что его колхоз снова станет центром передовой эротической культуры.
Ольга сразу подхватила:
– Скорее, он предложит нам сеновал вместо комбайна.
Сергей строго вмешался:
– Сеновал уже был. У нас в сценарии комбайн – будем требовать соблюдения договорённостей.
Через пару часов живописной дороги они въехали в Дедрюхино. На въезде уже ожидал председатель Павел Игнатьевич, поправлявший съехавший на затылок картуз.
– Столичные товарищи! – загремел председатель широкой улыбкой. – Дождались! Прошу в передовой колхоз «Трудовой подвиг», где сейчас начнутся широкомасштабные съёмки о советском труде и любви!
– Павел Игнатьевич, вы наша последняя надежда! – улыбнулся Михаил, крепко пожимая его руку. – В Москве и комбайны, и любовь стали запретными. Только у вас остался уголок настоящего советского счастья.
Председатель рассмеялся, поглаживая живот:
– Михаил Борисович, всё готово: поле, техника и даже местные актрисы, как и обещал. Сами убедитесь!
Группа последовала за ним к старому, ржавому комбайну, выглядевшему скорее памятником трудовой славы, чем сельхозмашиной.
Алексей критически оглядел технику:
– Павел Игнатьевич, ваш комбайн будто прошёл Сталинградскую битву. Не оскорбим ли мы чувства советского зрителя?
Председатель смущённо развёл руками:
– Это настоящая жизнь, товарищи! Какое кино о деревне без реализма и… небольшой ржавчины? Так даже убедительнее.
Михаил с энтузиазмом поддержал его:
– Совершенно согласен! Главное, чтобы он не развалился посреди любовной сцены, иначе выйдет не эротика, а документалка о проблемах сельского хозяйства.
Все дружно расхохотались, а приободрённый председатель важно добавил:
– А теперь, товарищи, главное! Встречайте наших звёзд агитации и пропаганды – передовых доярок Дедрюхино!
Председатель повернулся и по-командирски приказал:
– Девушки, становись в шеренгу! Быстро и весело!
Из-за кустов робко вышли несколько сельских девушек, любопытно поглядывая на москвичей.
– Отборные кадры, Михаил Борисович, как обещал, – гордо заявил председатель. – Девушки культурные, активные, доярки высшего разряда.
Катя шепнула Ольге, улыбаясь:
– Высший разряд в доении коров – идеально для комбайнёров любви!
Михаил с улыбкой прошёлся вдоль шеренги, внимательно осматривая девушек:
– Дорогие товарищи, вас выбрали для участия в важном культурном мероприятии. Будем снимать фильм о советском труде и глубоких человеческих чувствах.
Девушки радостно закивали и загомонили:
– Кино! Здорово! А нас по телевизору покажут? – защебетала самая бойкая.
– Конечно! – подтвердил Михаил. – Правда, не по телевизору, а на закрытых московских кинопоказах. Но слава вам обеспечена.
Катя решила внести ясность и весело уточнила:
– Только имейте в виду, фильм у нас непростой, с интимным содержанием – сцены любви и всё такое.
Девушки переглянулись, лица их резко изменились. Одна, покраснев, воскликнула:
– Как это – интимное содержание? Это что ж, порнография, что ли? Председатель, мы на такое не подписывались!
Председатель сурово повернулся к ним, уперев руки в боки, и тоном, не терпящим возражений, объявил:
– Цыц, гражданки доярки! Вам доверена партийная задача. Будете возражать – останетесь без трудодней и премий! Московские кинематографисты плохого не посоветуют. Это ж культура и искусство, а не какой-нибудь стриптиз!
Девушки притихли, понимая, что спорить бесполезно. Михаил с друзьями едва сдерживали смех.
– Отлично, товарищи, – подвёл итог Михаил. – Готовимся к съёмкам. Наш фильм навсегда изменит представления советских граждан о любви, труде и деревенской жизни!
Все дружно захихикали, а председатель, гордо поправив картуз, удовлетворённо оглядел команду, уверенный, что деревня снова прославится, и пошел прочь.
Алексей важно откашлялся, выступил вперёд и принял позу лектора на партийном собрании. В сочетании с пыльными ботинками и помятой рубашкой это выглядело особенно комично.
– Товарищи участницы культурно-массового мероприятия! – торжественно провозгласил он, доставая из кармана мятый блокнот и делая вид, что сверяется с записями. – Согласно утверждённому плану, перед началом основных работ мы проведём кинопробы, чтобы определить вашу фотогеничность и артистические способности.
Сергей подхватил официальный тон, встав рядом и сложив руки за спиной, словно инструктор политзанятий:
– Совершенно верно! Стандартная процедура, утверждённая Министерством культуры для художественных фильмов специального назначения. Михаил Борисович, Екатерина Алексеевна, Ольга Петровна, прошу вас подождать в автомобиле – технические вопросы не требуют вашего участия.
Михаил едва сдерживал смех, наблюдая театральное представление помощников, но послушно кивнул:
– Конечно, товарищи. Мы с дамами обсудим сценарий в машине. Только не затягивайте: солнце уже высоко.
Катя и Ольга обменялись понимающими улыбками и направились к машине, оставив девушек наедине с московскими «кинематографистами».
– Так, гражданки кандидатки! – скомандовал Алексей, хлопнув в ладоши. – Следуйте за нами на специально оборудованную площадку для квалификационного отбора!
Девушки растерянно переминались, а самая бойкая, рыжеволосая Машка, подозрительно прищурилась:
– Что за площадка? И почему остальные в машине будут?
Сергей невозмутимо поправил несуществующие очки:
– Площадка расположена в помещении с оптимальной акустикой для проверки голосовых данных – сеновале товарища председателя. Остальные заняты подготовкой документации.
– В сеновале?! – взвизгнула чернявая Глашка. – Что за кинопробы такие?
Алексей схватил Машку за локоть, Сергей – Глашку, и они решительно повели девушек к старому амбару, пахнущему прошлогодним сеном.
– Ай, пустите! – завизжала Машка, но протест звучал неубедительно. – Председатель сказал культурное мероприятие!
– Именно культурное! – подтвердил Алексей, ловко обходя кочки. – Высококультурное испытание на профессиональную пригодность!
Остальные девушки семенили следом, то хихикая, то возмущаясь. У лестницы на сеновал все замерли.
– Товарищи режиссёры, – взмолилась белокурая Дуняша, – может, лучше здесь? На сеновале темно, и сено в волосы набьётся!
Сергей покачал головой с видом профессионала:
– Дуняша, естественное освещение через щели создаёт уникальный световой рисунок, необходимый для фотогеничности. А сено обеспечивает правильную акустику. Всё продумано!
С этими словами мужчины энергично подняли визжащих девушек по лестнице. Машка упиралась особенно рьяно, хотя её сопротивление скорее походило на кокетство – она то и дело поправляла кудри и бросала на Алексея взгляды из-под ресниц.
На сеновале царил приятный полумрак. Солнечные лучи пробивались сквозь щели, создавая столбы золотистого пыльного света. Сено мягко пружинило, шелестя под ногами.
– Вот, – удовлетворённо заявил Алексей, отряхивая руки. – Идеальные условия для проверки артистизма. Приступаем к первому этапу – демонстрации пластики и гибкости!
Девушки растерянно переглянулись, покраснели от неловкости и нервно переминались, не решаясь взглянуть друг на друга.
– Для начала, – деловито начал Сергей, расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки, – необходимо освободиться от сковывающих движение элементов одежды. В профессиональном кинематографе это называется «подготовка к работе с естественной пластикой тела».
– Ой, мамочки! – взвизгнула Глашка, но руки уже тянулись к пуговицам сарафана. – Это что, раздеваться, что ли?
– Не раздеваться, а проводить костюмную подготовку! – поправил Алексей, стягивая рубашку через голову. – Стандартная процедура для артистов экспериментального жанра!
Девушки переглянулись, лица их зарделись от смущения, а в глазах читалось сомнение, смешанное с любопытством. Машка первой решилась и с вызовом сняла кофточку, обнажив пышную грудь в простеньком бюстгальтере:
– Ну что, так нормально? – спросила Машка, чувствуя, как краснеют щёки, и неловко отводя глаза.
Её пример подействовал заразительно. Через минуту сеновал наполнился шорохом снимаемой одежды, нервным хихиканьем и возгласами:
– Дуняш, у тебя кружевная комбинация! Откуда такая?
– Из города привезла, на ярмарке купила!
– У меня чулок дырявый, стыдобища!
Вскоре девушки остались в нижнем белье, покраснев от смущения, но с явным интересом поглядывая на раздевающихся мужчин.
Алексей выпрямился и с самым строгим видом объявил:
– Первый этап успешно пройден, но для полноценной оценки артистизма требуется полная демонстрация естественной красоты советской женщины. Прошу освободиться от оставшихся элементов костюма.
Девушки замерли. Машка первая робко спросила:
– Это… прям совсем полностью?
– Именно так, как задумала природа и партия! – подтвердил Сергей.
Дуняша робко потянула лямку бюстгальтера и тут же отдёрнула руку:
– Ой, я не знаю даже… может, отвернётесь хоть? – тихо пробормотала Дуняша, опуская глаза.
Машка, решив, что отступать некуда, смело расстегнула крючки и позволила бюстгальтеру соскользнуть. Её грудь заколыхалась в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь щели сеновала.
Алексей и Сергей замерли, зачарованные зрелищем. Машкина грудь была великолепной – полной, упругой, с нежно-розовыми сосками, затвердевшими от прохладного воздуха. Кожа была молочно-белой, с голубоватыми прожилками.
– Вот это да! – восхищённо выдохнул Алексей. – Товарищ Машка, у вас превосходные данные для киноискусства!
Этот жест окончательно сломал сопротивление подруг. Дуняша со вздохом сняла бюстгальтер и пробормотала:
– Раз для искусства… только не смейтесь над деревенскими формами.
Дуняшина грудь была небольшой, изящно очерченной, с сосками, цветом похожими на лесную малину. Её стройная фигура отличалась тонкой талией и округлыми бёдрами, кожа имела золотистый оттенок от солнца.
– Ой, не гляди так пристально! – смутилась Дуняша, прикрываясь руками.
Алексей важно провозгласил:
– Отлично! Теперь переходим к практической части экзамена – проверке способности к передаче эмоций через тактильный контакт!
С этими словами он притянул к себе Машку, которая тихонько ойкнула от неожиданности, чуть отстранилась, но затем, смутившись, позволила ему обнять себя.
Сергей не отставал, подхватив на руки хохочущую Глашку.
– Это новая экспериментальная методика для артистов! – пошутил Алексей, увлекая Машку в сено.
– Ой, колется! – завопила она, но её протест потонул в поцелуе.
Дуняша попыталась сбежать к лестнице, но Сергей ловко перехватил её:
– Куда же вы, товарищ? Экзамен ещё не окончен! Осталось проверить вокальные данные в экстремальных условиях!
Следующие полчаса сеновал оглашался такой какофонией звуков, что куры притихли. Девичьи визги перемежались мужским кряхтением, сено летело во все стороны, создавая подлинно пасторальную симфонию желания.
Алексей, разгорячённый и полный решимости продемонстрировать столичную технику любви, устроился между раздвинутых Машкиных ног и принялся с важным видом маневрировать своим не слишком впечатляющим достоинством. Машка лежала в сене, закинув руки за голову, с любопытством наблюдая за его потугами.
– Ну что, товарищ режиссёр, – подбодрила она, – где же обещанное столичное мастерство?
Алексей сосредоточенно хмурился, пытаясь попасть в цель, но его орган упорно скользил мимо.
– Ай, не туда! – завопила Машка, направляя Алексея именно туда.
– Это проверка профессиональных навыков! – отвечал он, пытаясь выглядеть серьёзным.
Тем временем Сергей, не теряя времени на прелюдии, решительно развернул Глашку к себе спиной и без церемоний вошёл в неё одним резким движением.
– Ой! – вскрикнула девушка, вцепившись в охапку сена. – Ты что, с ума сошёл? Предупредить нельзя было?
– Это называется экспромт, для большей естественности, – спокойно пояснил Сергей, начиная ритмично двигаться. – Для максимальной естественности реакций.
Впрочем, Глашка оказалась удивительно гибкой, что оператор прокомментировал в лучших традициях советской документалистики:
– Товарищ демонстрирует отличные акробатические данные! Занесём в протокол!
– Какой ещё протокол?! – взвыла она, выгибаясь дугой.
– Протокол приёмных испытаний! – невозмутимо ответил Сергей, продолжая режиссёрскую работу с полной самоотдачей.
Дуняша, оказавшаяся между двумя мужчинами попеременно, сначала возмущалась:
– Это что за коллективное творчество?!
Но вскоре её возмущение сменилось восторженными всхлипами:
– Ой, мамочки… ой, батюшки… вот это кинопробы!
Сено хрустело, пылинки танцевали в солнечных лучах, создавая почти волшебную атмосферу сельского разврата. Мужчины проявляли замечательную выносливость для московских интеллектуалов, а девушки доказывали, что работа на ферме развивает не только руки, но и впечатляющую гибкость.
Кульминация наступила почти одновременно для всех участников импровизированного кастинга. Сеновал сотрясся от коллективного стона удовольствия, слышного, вероятно, даже в соседней деревне.
– Вот это да… – выдохнула Машка, блаженно раскинувшись в сене, с соломинками в спутанных рыжих волосах.
– Профессиональный подход… – согласилась Глашка, пытаясь отдышаться.
Дуняша потеряла дар речи и только улыбалась, глядя в потолок.
Алексей, первым придя в себя, принял официальный вид (насколько это возможно для голого человека в сене) и торжественно объявил:
– Товарищи кандидатки! Рад сообщить: вы успешно прошли вступительные испытания! Артистические данные полностью соответствуют требованиям экспериментального кинематографа!
Сергей поддержал коллегу, отряхивая солому с плеч:
– Безусловно! Вокальные данные, пластика и эмоциональность заслуживают высшей оценки. Вы приняты!
Девушки радостно захихикали, собирая разбросанную одежду.
– Вот это кинопробы! – восхищённо проговорила Машка, натягивая сарафан. – В Москве всегда так артистов отбирают?
– Исключительно так! – заверил её Алексей, застёгивая брюки. – Это передовая методика Министерства культуры для фильмов особого назначения!
Приведя себя в относительный порядок и выбрав из волос большую часть сена, вся компания спустилась с сеновала. Девушки шли, покачивая бёдрами и переглядываясь с новоиспечёнными «режиссёрами», явно довольные результатами кастинга.
У машины их уже ждали Михаил, Катя и Ольга, с понимающими улыбками наблюдавшие за приближающейся процессией.
– Ну что, успешно прошли кинопробы? – невинно поинтересовался Михаил.
– Все на отлично! – бодро отрапортовал Алексей. – Материал первоклассный, можно приступать к съёмкам!
Алексей Небоходов
Внедроман 2
Глава 1. Комбайнеры любви
Утро выдалось прозрачным и прохладным, будто кто-то распахнул настежь небесные окна, проветривая перед съёмкой. Михаил кутался в потёртый шерстяной пиджак, согревая ладони горячей эмалированной кружкой с крепко заваренным чаем, и задумчиво смотрел на поле за окраиной Дедрюхино. Сквозь ленивые клубы тумана проступал старый комбайн – тяжёлый, усталый, покосившийся набок, словно от стыда за своё состояние он пытался спрятаться в высокой траве, но получалось плохо, и машина теперь лишь молчаливо демонстрировала ржавую немощь.
Сергей сосредоточенно разбирал аппаратуру, раскладывая штативы и кабели с хмурой осторожностью сапёра. Время от времени он недовольно щурился на камеру и похлопывал её ладонью, будто уговаривал капризную актрису, не желавшую играть сцену.
– Ты лучше себя настраивай, а не железку, – поддел его Михаил, делая глоток. – Камера стерпит, это ты у нас нежный.
Сергей хмыкнул, не отвлекаясь от объектива:
– Железная-то она железная, да характер бабий: чуть что не по ней – сразу в истерику.
К полю подошли Алексей и местный парень-комбайнёр, заранее приглашённый на съёмку. Парень заметно стеснялся, пряча руки в карманы широких штанов и натужно улыбаясь, будто впервые видел технику, хотя когда-то провёл с ней не один час в ремонте.
– Актёр я теперь, – неловко пошутил он, разглядывая собственные ботинки. – Комбайнёры-то кончились, одни артисты вокруг.
– Так оно и есть! – ухмыльнулся Алексей, похлопав его по плечу. – Видишь, и текст уже придумал. Тут не только рожь, тут таланты прут как сорняки.
Вскоре показались девчонки, весело и дружно перешагивая через вчерашнюю тракторную колею. Впереди шла Маша – серьёзная и подтянутая деревенская агрономша в неизменном ситцевом платье с белым воротничком. Следом за ней поспевали спутницы: весёлая круглощёкая Глаша и задумчивая, немного грустная Дуняша, словно размышляющая о чём-то далёком и возвышенном.
Замыкали шествие Ольга и Катя, обе опытные в съёмках, и потому уверенно шутившие и подбадривавшие остальных.
– Ну что, комбайнёры-артисты, – встретил их Михаил, допивая чай. – Все на месте? Тогда слушаем сценарий. Только вопросов не задавать: я и сам пока ответов не знаю.
Девчонки рассмеялись, Алексей с Сергеем переглянулись заговорщически, а комбайнёр вытянулся по стойке «смирно», демонстрируя готовность.
Михаил, поймав волну лёгкого абсурда, начал объяснять сюжет, где героям предстояло раскрыть трагедию советского комбайна – тоску по зерну и тоску по любви, разъедающую барабан одиночества.
– Вот ты, Глаша, подходишь и говоришь: «Шнек-то не крутится, точно тоской зерновой заклинило». А Дуняша смотрит проникновенно и отвечает: «Ничего, девки, пока мы есть, этот комбайн без урожая не останется».
Девушки прыснули от смеха, а комбайнёр, покраснев, неуверенно спросил:
– Мне тоже девкам отвечать?
– Ты технике отвечаешь, – серьёзно поправил Михаил. – Говоришь комбайну: «Ну что ж ты, железный товарищ, опять всю ночь барабанил в одиночестве?»
Расхохотались все, даже Сергей не удержался и прыснул в кулак. Михаил, чувствуя нужную атмосферу, дал команду начать съёмку.
– Сергей, заводи свою истеричку-камеру, – скомандовал он, указав пальцем вверх. – Светает, товарищи артисты, а искусство ждать не любит.
Камера защёлкала и зажужжала, актёры, увлечённые комическими репликами, забыли обо всём и направились к комбайну, играя так искренне, будто и правда родились комбайнёрами-романтиками и философами.
К полудню солнце поднялось выше, разогнав остатки тумана и наполнив воздух летним жаром. Михаил объявил перерыв, и съёмочная группа тут же расположилась в тени старой техники.
Все непринуждённо делились впечатлениями и весело подшучивали друг над другом, окончательно преодолевая неловкость.
– Скажи честно, Миш, – хитро улыбаясь, спросила Ольга, покусывая травинку, – сценарии ты на трезвую голову пишешь?
– На абсолютно трезвую, – торжественно подтвердил Михаил и, помолчав, добавил: – Правда, после такой трезвости долго болею.
Хохот прокатился по полю и, кажется, разбудил даже старый комбайн – тот слабо заскрипел, поддерживая атмосферу безумия и веселья. Михаил подумал с нежностью: вот так и рождается настоящее искусство – из ничего, среди комбайнов, деревенских девчат, глупых шуток и искреннего смеха.
– Продолжаем! – скомандовал Михаил после перерыва. – Алексей, Ваня, сидите у комбайна, тоскуете. Девушки пока за кадром. Поехали!
Камера снова зажужжала, и Алексей, откинувшись на ржавый бок машины, произнёс с пафосом провинциального Гамлета:
– Ты – мой шнек, собирающий зерно моей тоски…
Он запнулся и взглянул в небо, словно ища подсказку суфлёра.
– А ты – мой барабан, что молотит пустоту моего одиночества, – подхватил Ваня, но вместо неба посмотрел на сапоги.
– Стоп! – крикнул Михаил. – Ваня, ты же ему отвечаешь, а не сапогам своим жалуешься! И вообще, эту реплику Маша должна говорить. Где она, кстати?
Маша вынырнула из-за комбайна, поправляя платье, и весело отозвалась:
– Я тут! Готова молотить пустоту чьего угодно одиночества!
Все расхохотались, даже Сергей, продолжая смотреть в видоискатель, не сдержал улыбки. Съёмка постепенно наладилась, актёры вошли во вкус, импровизируя и подбрасывая всё более абсурдные реплики о технических характеристиках комбайнов и метафизике сельского труда.
– Знаешь, почему я люблю «Ниву»? – философски вопрошал Алексей, глядя на Ваню. – Её жатка обнимает пшеницу, как женщина мужчину – нежно, но решительно.
– А «Колос» брутален! – подхватил Ваня. – Он не обнимает, он покоряет поле своей мощью!
В этот момент появились девушки. Глаша и Дуняша шли, покачивая бёдрами так, что даже камера Сергея слегка дрогнула. Следом шли Ольга и Катя, кокетливо переглядываясь и поправляя друг другу платья.
– Ой, мужики тут! – наигранно удивилась Маша. – А мы технику проверить пришли!
Атмосфера стала меняться. Свет утра потеплел, заиграл золотом, будто сама природа решила стать оператором-постановщиком. Девушки окружили мужчин, создав композицию, достойную полотен великих мастеров – если бы те писали колхозную эротику.
Ольга прислонилась к комбайну рядом с Михаилом, платье соскользнуло с её плеча, обнажая загорелую кожу. Она посмотрела на него из-под ресниц:
– Михаил Борисович, а вы покажете, как кадр выстраивать?
Катя забралась в кабину комбайна, где уже расположился Алексей.
– Ой, тесно тут! – промурлыкала она, устраиваясь у него на коленях.
Маша подошла ближе, разглядывая ржавые рычаги управления:
– Интересная конструкция… А это что за рычаг?
– Это… – начал Алексей, но голос сорвался, когда её волосы коснулись его щеки.
Сергей снимал, бормоча что-то о диафрагме и выдержке, но слова постепенно стихали – сцена набирала градус. Воздух наполнился электричеством предвкушения, смешанным с запахом нагретой солнцем травы и машинного масла.
В кабине Алексей притянул Машу к себе. Их губы встретились в поцелуе – сначала робком, затем страстном. Его руки скользнули по её талии, притягивая ближе. Девушка тихо вздохнула, запрокидывая голову. Алексей покрывал поцелуями её шею, опускаясь ниже. Пространство кабины стало одновременно тесным и бесконечным.
– Подожди, – прошептала она, но руки, зарывшиеся в его волосы, говорили другое.
Он опустился на колени, нежно проводя ладонями по её бёдрам, задирая платье, под которым не было ничего. Он исследовал её тело с трепетом дирижёра, извлекая отклик на каждое прикосновение. Платье плавно скользнуло вверх, обнажая её бёдра, и солнечные зайчики свободно заиграли по коже, освободившейся от ткани. Алексей двигался с грацией поклонника классического искусства, воплощая страсть в каждом жесте.
Его ладони осторожно обвили её ноги. В кабине комбайна царила интимная тишина, нарушаемая только дыханием и шорохом одежды. Это было время вне времени – вызов окружающему миру.
– Я всегда думала, ржавчина – это про старость и упадок, – прошептала Маша, полузакрыв глаза. – А это, оказывается, ещё и про страсть.
Алексей улыбнулся, продолжая своё медленное исследование. Его губы скользили по внутренней стороне её бедра, дразня, доводя ожидание до невыносимости. Его язык двигался, словно кисть художника, оставляя невидимые штрихи наслаждения.
Маша прислонилась к ржавой стенке, её дыхание участилось. Когда губы коснулись нежной кожи бедра, она издала тихий стон. Его язык двигался медленно и дразнил, исследуя каждую складочку и изгиб. Маша извивалась, пальцы судорожно сжимали его волосы, направляя движения. Кабина наполнилась звуками её прерывистого дыхания и тихих всхлипов удовольствия.
Тем временем у борта комбайна разворачивалась другая сцена. Ольга прижалась к Михаилу, а её рука медленно скользнула вниз по его груди. Она опустилась на колени с грацией танцовщицы, не отрывая взгляда от его лица. Неторопливо и дразняще расстегнув ремень, она на мгновение замерла, выдохнув не по-утреннему горячий воздух.
– Ты сводишь меня с ума, – прошептал Михаил охрипшим от желания голосом.
Ольга улыбнулась, провела языком по губам и наклонилась ближе.
Её губы сперва лишь робко прикоснулись к нему, пробуя на вкус каждый миг. Это было деликатное касание, подобное дуновению ветра. Затем её нежность перешла в более уверенное движение, губы обвили его с нарастающей жаждой. Переход от лёгкости к глубине был едва заметным, но именно в нём скрывалась магия момента.
Сначала её губы двигались осторожно, изучая границы дозволенного, затем погружались глубже. Её движения были медленным, тщательно выверенным и страстным танцем. Она управляла ими с ловкостью балерины, знающей каждую ноту партитуры.
Её язык стал дирижёром этого симфонического акта, совершая круговые движения, очерчивая узоры на коже. Он то замедлялся до течения весеннего ручья, то ускорялся до полёта ласточки – ритм её действий повторял биение их сердец. Это была музыка, не слышимая ухом, но ощущаемая всем телом.
Солнечный свет проливался сквозь пыльное стекло кабины комбайна, золотя фигуры тёплым сиянием. Михаил откинул голову назад, полностью отдаваясь моменту – он был пленником её страсти и собственного желания. Его рука невольно двигалась по её волосам, лаская и поддерживая заданный ею темп.
Её язык совершал медленные кружащие движения, то ускоряясь, то замедляясь, подстраиваясь под ритм его дыхания. Михаил откинул голову назад, нежно гладя её волосы. Утреннее солнце золотило их силуэты, превращая происходящее в подобие языческого ритуала.
