Текст книги ""Фантастика 2025-159". Компиляция. Книги 1-31 (СИ)"

Глава 7. «Открытость» до перестройки

Подъезд встретил Михаила запахом сырой побелки и горелой проводки – одновременно родным и раздражающим. Шаги гулко отдавались от стен, напоминая: теперь его жизнь принадлежит не ему, а неведомой силе под тремя буквами – КГБ. Конотопов поморщился, стараясь сбросить навалившуюся тяжесть и выровнять дыхание, но оно выдавало его напряжение.

Поднимаясь по лестнице, он ощутил, как от усталости пульсирует височная вена. Наверху тускло мерцала лампочка, окружённая роем мелкой мошкары, кружившейся в бессмысленном вечном танце. Михаил остановился на секунду, заметив, что его ладонь, сжимавшая старые деревянные перила, едва заметно дрожит.

Перед дверью квартиры мелькнула абсурдная мысль: «А может, просто уйти? Раствориться в московском вечере, как будто ничего не произошло?» Но мысль тут же исчезла, задавленная неизбежностью происходящего. Михаил глубоко вздохнул, вставил ключ в замок и повернул его. Щелчок прозвучал непривычно громко, будто оповещая всех внутри о его возвращении.

Квартира встретила его знакомым уютом, запахом свежевымытого пола и потрескиванием старой радиолы на кухне. Однако главным было ощущение чего-то большего – тревожного ожидания, исчезнувшего лишь тогда, когда дверь захлопнулась.

Из кухни тут же послышались лёгкие шаги, и в коридоре появилась Ольга. В её глазах, обычно осторожных, сейчас сияла неподдельная, почти щемящая радость. Она замерла на мгновение, словно не могла поверить, затем бросилась к Михаилу и обняла его так крепко, будто боялась, что он вновь исчезнет.

– Господи, Миша, как же я боялась… – прошептала она, уткнувшись в его плечо, и её голос дрогнул. Михаил почувствовал, как пальцы Ольги крепче сжимают ткань его пиджака. – Я боялась, что больше никогда тебя не увижу.

Тепло её тела постепенно возвращало его к действительности. Он осторожно обнял её, боясь спугнуть этот хрупкий момент. В голове постепенно угасал болезненный шум недавнего разговора в кабинете с тяжёлыми занавесями и холодным взглядом, решавшим теперь всю его жизнь. Вместо этого осталась лишь мягкость каштановых волос Ольги, едва ощутимый аромат духов и забытое чувство безопасности, которое могла дать только она.

Ольга осторожно коснулась его щеки, словно проверяя, тот ли это человек, что уходил утром. Михаил уловил её взгляд, и в груди снова сжалось нечто тревожное и необъяснимое. Хотелось что-то сказать, объяснить, но слова застряли в горле, и он лишь выдавил слабую улыбку.

– Всё в порядке, Оля, – произнёс он глухо, почти не узнавая собственный голос. – Я здесь, всё уже позади.

Она кивнула и снова прижалась, боясь отпустить. Михаил глубоко вдохнул, стараясь привести дыхание в порядок. Постепенно ему это удалось. Комнату заполнила пауза, нарушаемая лишь тихим тиканьем часов и дыханием Ольги, звучавшим успокаивающе ровно.

Отстранившись, Михаил смущённо потёр переносицу и поднял глаза. Только сейчас он заметил, что в комнате собрались все остальные, и внутри у него что-то болезненно перевернулось.

Сергей, сидя у окна, напряжённо разглядывал пол, будто считал паркетины. На краю дивана задумчиво поправляла воротник Катя. Алексей стоял возле книжного шкафа, пытаясь выглядеть беззаботным, но нервно покачивал ногой. А Ленка замерла посреди комнаты, скрестив руки на груди, словно собираясь предъявить Михаилу претензию за испорченный вечер.

Наступила та особенная, невыносимая тишина, которая появляется лишь перед важными словами. Все смотрели на Михаила со смесью тревоги и надежды.

Он сделал шаг вперёд, глубоко вдохнул и изобразил на лице лёгкую усмешку, совершенно не отражающую его истинного состояния.

– Ну что, ребята, поздравляю, – сказал он с нарочитой беспечностью. – Теперь наше кино больше не самодеятельность, а серьёзная работа на государственную безопасность. С сегодняшнего дня мы официально работаем на КГБ.

В комнате повисла застывшая тишина. Лица друзей вытянулись, и Михаил даже засомневался, не переборщил ли он с иронией.

Первым опомнился Сергей:

– Ты чего сейчас такое сказал? Решил разыграть нас или с ума сошёл?

– Точно, – поддержал Алексей, прищурившись и отходя от стены. – Или тебя завербовали, и ты явился с повинной? Сознавайся сразу, а то сами тебе партсобрание устроим.

Михаил развёл руками с подчёркнутой беспомощностью:

– Нет, друзья мои, это не шутки. Я только что оттуда. Официально принят в агенты. Расписку написал. Теперь наше творчество – не преступление, а культурное проникновение на Запад. Героизм в мирное время, как любит говорить Леонид Ильич.

Ещё мгновение все молча смотрели друг на друга, переваривая услышанное. Затем, будто по команде, заговорили разом. Комнату заполнил гул голосов, из которого едва различались отдельные фразы.

– Вот это да! – Сергей хлопнул ладонью по колену. – Ну ты, Мишка, даёшь! Знал, что ты талант, но чтобы в госбезопасность…

Катя вскочила с дивана и захохотала, хлопая в ладоши:

– Господи, чуть сердце не остановилось! Миша, у меня чуть инсульт не случился, пока ты театральные паузы выдерживал!

– А я уж подумал – всё, конец киноэпопее, – подхватил Алексей, выпрямляясь и комично нахмурившись. – А тут, оказывается, теперь мы госслужащие. Пенсия, льготы и бесплатная путёвка в Крым за секретность!

Ленка едва сдержала смешок, шагнула к Михаилу и строго ткнула пальцем ему в грудь:

– Гражданин Конотопов, такими темпами скоро генералом станешь! Главное, о товарищах не забывай, а то потом через секретаршу будешь общаться: «Передайте товарищу генералу, звонила Леночка с подпольной студии на овощебазе!»

Михаил рассмеялся, защищаясь от дружеских нападок:

– Шутите сколько хотите, но теперь у нас не просто фильмы, а спецоперация по линии внешней разведки.

Сергей, снова засмеявшись, хлопнул по спине Алексея, отчего тот едва не споткнулся о коврик:

– Мишка, ты теперь наш резидент, ты только подумай! Будешь приезжать на овощебазу в тёмных очках и шёпотом командовать директору: «Сегодня работаем по шпионскому расписанию. Кабачки – прикрытие, капуста – явка!»

Комната взорвалась хохотом и весёлыми выкриками. Напряжение растворилось, уступив место облегчению. Друзья наперебой подбрасывали всё более абсурдные шутки.

– Всё! – Катя решительно подняла руку. – Такое дело надо срочно отметить! Где у нас генеральские запасы?

– Поддерживаю! – Сергей вскочил со стула, шутливо отдав честь. – Товарищ начальник резидентуры Конотопов, личный состав готов к приёму внутрь алкогольных напитков повышенной секретности!

Михаил усмехнулся, чувствуя, как остатки тревоги исчезают:

– Тогда командуй, Сергей! Сегодня официально празднуем повышение. На страже нравственности социалистического общества!

Друзья оживлённо засуетились: кто-то потянулся за бутылкой, припасённой для особого случая, кто-то накрывал на стол. Михаил, наблюдая за весёлой суматохой, почувствовал неожиданную лёгкость. Хотя понимание сложности ситуации оставалось, он решил, что сегодня можно поверить в светлое будущее.

Сергей, вновь усевшись на стул, скрестил руки и с притворной серьёзностью посмотрел на Михаила:

– Всё это прекрасно, конечно – агентура, капуста как явка… Но сколько «родина» заплатит за пикантную миссию? Или мы теперь за идею трудиться будем? Может, партбилеты вручат с надписью «эротико-просветитель»?

Михаил, не спеша налив себе чаю – настоявшегося, как хороший конфликт, – хмыкнул и покачал головой:

– Никаких партбилетов, Серёж. Всё остаётся по-старому: доход по труду. Просто теперь у нас не покровительство, а прямая связка. Нас официально вписали в схему. Если раньше нас прикрывали по дружбе, то теперь – на бумаге.

Сергей философски кивнул:

– Ну, хоть крышу хорошую нашли. Раньше был Олег Брониславович – надёжно, хоть и неофициально. Теперь выходит с печатью и номером, броня из советской бюрократии.

Ольга, молчавшая всё это время, тихо спросила, внимательно глядя на Михаила:

– А лично для нас что это значит? Теперь шептаться в лифте будем? Покупать хлеб с условной фразой? Михаил, скажи честно, всё действительно под контролем?

Он ответил не сразу. Отставив стакан, Михаил посмотрел прямо на неё и заговорил спокойно, чуть понизив голос, как человек, уверяющий, что гроза пройдёт мимо:

– Никто не будет шептать в лифте, а хлеб останется в гастрономе на углу. Просто теперь у нас есть защита. Я поговорил с ними. Мы им нужны. Пока это так – мы в безопасности. Никто не придёт, не закроет и не арестует. Сейчас это главное. А потом…

Михаил запнулся. Ольга поймала его неуверенное «а потом», сказанное чуть тише, и встретилась с ним взглядом. Ничего не ответила. Только молча кивнула – так кивают женщины, принимающие ложь ради временного спокойствия.

Алексей, до этого задумчиво водивший пальцем по краю стола, наконец оживился и с расстановкой произнёс:

– Ну что, товарищи, поздравляю. Теперь мы настоящие кинематографисты.

Слово «настоящие» он выделил особой интонацией – с ироничной торжественностью, словно объявлял запуск первого спутника эротики в советское пространство.

– Осталось только вступить в Союз кинематографистов, – добавил Алексей. – Думаю, после показа «Сантехника в посольстве Муамбы» нас туда примут автоматически. Особенно если там будет буфет.

Катя прыснула и повернулась к Сергею:

– А тебя, Серёженька, назначим директором по связям с общественностью. Ты у нас самый обаятельный, даже сантехники тебя любят.

– Ха, – буркнул Сергей, – а тебя, Катюша, сделаем специалистом по работе с иностранцами. Ты же явно работаешь на экспорт.

Ленка, до этого скептически слушавшая разговор, вдруг подняла стакан, словно готовясь сказать тост:

– Ну что, господа спецагенты и товарищи по скрытой камере, кто бы мог подумать, что мы окажемся на госслужбе, снимая порно на овощебазе? Расскажи мне это год назад – скорую вызвала бы. А теперь вот верю.

Михаил усмехнулся, глядя, как его странная и дорогая команда возвращается к жизни: шутками, подтруниванием, голосами, в которых уже не было страха, только азарт. Вдруг он почувствовал нечто похожее на гордость.

Отступать им было некуда. Мосты сожжены, обратных билетов нет. Всё, что у них есть – этот путь, эти фильмы и странные советские закоулки, по которым их теперь вели собственное безумие и покровительство самой молчаливой структуры СССР.

Он поднялся, обвёл взглядом друзей, задержался на лице Ольги и тихо, почти весело сказал:

– Впереди у нас много работы. Но главное – теперь другой уровень. И почти настоящая свобода.

Катя театрально всплеснула руками:

– «Свобода» и «КГБ» в одном предложении – это, Мишенька, гениально! У нас теперь новая жанровая ниша – «Свободное агентурное кино с кабачками».

– Точно, – хмыкнул Алексей, – а если нас экранизируют, фильм назовут «Красные ночи на сером экране».

Смех снова захлестнул комнату. В этот момент Михаил впервые за весь день ощутил себя живым. Не просто выжившим – по-настоящему живым, с друзьями, перспективой и даже странным планом на будущее.

На Мосфильме, где суета была привычным фоном, в этот день ничего особо не изменилось. Люди так же спешили по коридорам, обсуждали проекты, таскали плёнку и жались к аппаратуре, как зимой к печке. Всё было как всегда – живо, нервно, с вечным ощущением недоделанности.

Но для Михаила происходящее обрело иной смысл. Теперь он шёл по этим шумным коридорам не гостем, а полноправным участником. Каждый шаг отдавался в груди лёгкой парадностью и необратимостью катастрофы. Проходя мимо облупленных стен с портретами актёров, он невольно усмехнулся:

– Выходит, и я теперь в рядах классиков, – сказал он себе вполголоса, – хотя жанр у нас такой, что внукам не расскажешь.

Из-за угла выскочил молодой ассистент с видом пионервожатого перед встречей с секретарём обкома:

– Товарищ Конотопов? Николай Трофимович Сизов ждёт вас в кабинете. Очень просил не задерживаться. Сказал: срочно.

Михаил кивнул, с трудом скрывая улыбку. После присоединения к работе самого строгого ведомства страны всё стало срочным и важным.

Дверь кабинета директора Мосфильма выглядела внушительно и недружелюбно одновременно. Михаил постучал дважды. Изнутри донеслось сухое:

– Входите.

За тяжёлым столом из красного дерева сидел мужчина с прямой осанкой, идеальной причёской и выражением лица, будто ожидал замминистра культуры, а не режиссёра пикантных фильмов. Николай Трофимович Сизов был воплощением советского чиновника от кино: строгий костюм, ровный взгляд и едва заметная ухмылка человека, привыкшего решать вопросы быстро и чётко.

– Михаил Борисович? Присаживайтесь, – произнёс Сизов холодновато, но вежливо. – Рад наконец лично познакомиться с человеком, о котором говорят даже на Старой площади. Мало кто удостаивается такой чести.

Михаил сел напротив и с лёгкой иронией ответил:

– Спасибо, Николай Трофимович. Честно говоря, не мечтал о такой чести. Обычно обо мне говорили вполголоса и на кухнях.

Сизов коротко усмехнулся, открыл папку на столе и заговорил тоном, исключающим любые шутки:

– Ситуация такая. Сверху пришло распоряжение создать на Мосфильме новое творческое объединение. Название – «Открытость», хотя деятельность, – Сизов иронично поднял уголки губ, – названию явно противоречит. Советская бюрократия: чем секретнее, тем открытее называется. Надеюсь, вы понимаете иронию?

Михаил сдержанно кивнул:

– Советские оксюмороны – наше всё.

Сизов едва заметно улыбнулся, оценив реплику:

– Рад, что говорим на одном языке. Это объединение прикрепляется к «Союзэкспортфильму». А вас назначают его художественным руководителем. Короче говоря, вы будете главным по пикантной части нашего кинематографа. Будете снимать фильмы… на экспорт, в рамках особого культурного обмена. Ответственность большая, но и полномочия теперь соответствующие.

Сизов положил перед Михаилом несколько страниц, отпечатанных с особой бюрократической тщательностью. Тот пробежал взглядом и слегка нахмурился:

– Подождите… Здесь сказано, что теперь мы снимаем не только на плёнку, но и на видео?

– Именно так, Михаил Борисович. Аппаратура уже в пути. Современность требует современных решений, сами понимаете.

– Конечно, – протянул Михаил с притворной задумчивостью. – А актёров уже уведомили?

Сизов едва заметно улыбнулся, откидываясь в кресле:

– С актёрами вопросов меньше всего. Главное, чтобы на съёмочной площадке было тепло и тихо, остальное приложится. Бумаги актёрам не показывайте, лучше лично объясните. От греха подальше.

– Ясно, – серьёзно кивнул Михаил, внутренне борясь со смехом. – Только личные беседы и тёплая атмосфера. Запомнил.

Николай Трофимович поднялся, обошёл стол и пожал Михаилу руку с той энергичностью, с какой обычно поздравляют героев труда:

– Ну что ж, товарищ Конотопов, добро пожаловать в большую семью советского кинематографа. Ждём от вас высоких художественных результатов и качественного… культурного проникновения. Надеюсь, вы понимаете всю важность задачи.

Михаил ощутил в груди смех и лёгкое головокружение от осознания пафоса ситуации:

– Понимаю, Николай Трофимович. Не подведём партию и правительство в деле проникновения нашей культуры за рубеж.

Сизов одобрительно кивнул и проводил Конотопова до двери:

– Очень на это надеюсь. И помните: теперь вы не просто режиссёр, а человек государственной важности. Со всеми последствиями.

Дверь кабинета захлопнулась, и Михаил, оставшись в пустом коридоре, тихо рассмеялся, наконец позволив себе осознать всю комичность происходящего. Теперь он был официально признанным государственным деятелем в сфере эротического кинематографа. Смешно и нелепо, но совершенно серьёзно.

Когда Михаил вошёл в новый павильон, Сергей уже внимательно изучал технику, стоявшую посреди студии, словно реквизит из фантастического фильма. Заметив Михаила, он театрально развёл руками, будто пытаясь объяснить инопланетянину устройство советской стиральной машины:

– Миша, посмотри на это чудо техники! Скажи мне вчера, что буду работать с таким агрегатом, я бы сказал, что коммунизм увидеть проще, чем видеокамеру в Москве. Ты её из секретного НИИ или сразу из будущего привёз?

Михаил улыбнулся и подошёл ближе, рассматривая громоздкий аппарат, пугающий количеством кнопок и переключателей. Он понимал: перед ними не просто техническая новинка, а новый этап их странной карьеры.

– Сергей, – нарочито серьёзно сказал Михаил, осторожно касаясь камеры, словно боялся, что та исчезнет от одного прикосновения, – теперь перед нами фантастические возможности. Больше никаких ночных бдений в лаборатории и вечных проблем с проявкой. Мы вступили в эпоху видеозаписи. Официально заявляю: будущее уже здесь!

Сергей иронично приподнял бровь и изобразил сомнение, достойное инспектора ОБХСС:

– Прогресс – это хорошо, Миша, но мне кажется, неприятностей теперь будет ровно столько же, сколько и возможностей. Даже чуть больше. Не представляю, как ты объяснишь нашим комбайнёрам и дояркам, что они теперь звёзды видеомагнитофонов. Половина испугается, другая сразу попросит копии для домашнего просмотра.

Оба рассмеялись. Михаил оглядел просторный павильон и вдруг ощутил ностальгию по странным временам, когда их киноэпопея только начиналась. Он вспомнил тесный ангар на овощебазе, пахнущий капустой и пылью, с замёрзшими стенами, и улыбнулся:

– Знаешь, Сергей, я скучаю по нашей овощебазе. Там было настоящее искусство: не знаешь, кто первым появится – милиция или крысы. А теперь здесь тепло, светло, чисто – аж неловко становится. Словно не кино снимаем, а принимаем официальную делегацию из соцстран. Скоро начну ностальгировать по старой моркови и капустным кочерыжкам.

Сергей усмехнулся с притворным сожалением:

– Не переживай, Михаил Борисович, скоро тебе организуют съёмки на сельхозобъекте. Чтобы ты не забывал аромат пролетариата. Директора колхозов сами будут проситься на видео: председатель Павел Игнатьевич в главной роли, трактористка Любовь Ивановна – роковая доярка. Придётся отбиваться от добровольцев!

Михаил расхохотался, чувствуя, как напряжение последних дней окончательно его отпускает, уступая место лёгкой эйфории от осознания, как странно и далеко зашли их дела. Он ещё раз обошёл павильон, разглядывая световые установки, крепления для камер и простор, разительно отличавшийся от прежних условий.

– Эх, Сергей, вот оно, режиссёрское счастье – снимать в тепле, сытости и с одобрения самого серьёзного ведомства страны. Но сердце моё навсегда на овощебазе. Там всё было проще и веселее, хоть и на грани фола. Теперь придётся привыкать к цивилизации, хотя это подозрительно спокойно.

Сергей снова ухмыльнулся, глядя на блестящую аппаратуру.

– Не волнуйся, Миша, покой нам только снится, – успокоил его Сергей. – Была бы камера, сценарий всегда найдётся. Особенно под видеомагнитофон, если его утвердят в ЦК.

Они снова засмеялись, представив себе эту нелепую перспективу. Михаил почувствовал в их смехе то особое чувство свободы, ради которого всё и затевалось. Теперь точно ясно: назад пути нет. Только вперёд – к новым и притягательным горизонтам творчества.

Сергей проверял крепления камеры, демонстративно поводя объективом, затем притворно вздохнул и посмотрел на Михаила с наигранной тоской:

– Всё, Мишаня, конец нам с тобой. Продались мы окончательно родному режиму. Раньше хоть романтика была: нелегально, по ночам, как подпольщики. А теперь, – он выразительно постучал по видеокамере, – официально подконтрольные элементы советской культуры. Даже как-то стыдно.

Михаил с весельем подхватил тему, приподняв бровь:

– Сергей, таков уж наш творческий путь. Эпоха требует жертв, и, если нам суждено попасть в ряды преданных делу партии, предлагаю гордо нести знамя официального кино. Давай, кстати, на заставке следующего фильма снимем красный флаг с серпом и молотом? Для закрепления новой линии. Представляешь реакцию зрителей на закрытом просмотре? Партия и эротика – в одном кадре с санкцией государства!

Сергей удовлетворённо хмыкнул и театральным жестом поправил волосы:

– Гениально, товарищ режиссёр! Осталось придумать соответствующий слоган. Например: «Одобрено пленумом ЦК. Смотреть с высокой социальной ответственностью». Или: «Эротика – не роскошь, а средство идейного воспитания масс». Думаю, товарищи сверху будут в восторге.

Они снова рассмеялись. В этот момент дверь павильона распахнулась, и внутрь вошли оживлённые Ольга, Катя и Алексей, бурно что-то обсуждая. Михаил улыбнулся их радостным лицам и сделал приглашающий жест:

– Команда в сборе! Проходите, товарищи официальные кинематографисты, знакомьтесь с новой техникой и морально готовьтесь работать на благо советского зрителя.

Ольга с интересом оглядела павильон и подошла к Михаилу, улыбаясь с лёгкой иронией:

– Теперь мы, значит, не просто нелегалы, а официальные авторитеты? Надеюсь, твоя творческая дерзость от этого не пострадает. Не хотелось бы скучать на съёмках.

– Не переживай, Оля, – усмехнулся Михаил. – Дерзости у нас хватит на всю студию, а независимость теперь будем проявлять исключительно в творчестве. Кстати, Сергей предлагает снимать красный флаг на заставку. Символично и со вкусом. Как тебе?

Ольга закатила глаза и с притворным ужасом взглянула на Петрова:

– Сергей, только не говори, что серьёзно! Хотя, почему нет? Если уж легализовались, то по полной программе. Начальство сразу оценит наш патриотизм и выделит дополнительную плёнку на всякий случай.

Катя с трудом сдерживала смех, тут же присоединившись к беседе:

– Представляю, как мы будем утверждать сценарии в парткоме, в присутствии ответственного за нравственность! И никакой самодеятельности, только согласованные с ЦК сценарные решения!

Алексей ухмыльнулся и, опершись о стол, добавил с сарказмом:

– Главное, чтобы каждый кадр проходил идеологический контроль. А то вдруг случайно подорвём моральные устои развитого социализма.

Тем временем Ольга уже увлечённо обсуждала с Катей детали съёмок, внимательно разглядывая эскизы костюмов и комментируя каждую мелочь:

– Посмотри, Катюш, настоящий праздник! Теперь наконец перестанем экономить на тканях и фасонах. Представляешь, как изменится восприятие наших фильмов, когда актёры перестанут выглядеть, будто играют в сельском клубе. Теперь по-настоящему почувствуем себя звёздами!

Катя энергично кивнула, весело рассмеявшись:

– Точно, Оль! Наконец-то достойно выглядеть будем. Уже вижу лица на закрытых просмотрах, когда зрители впервые увидят нас в нормальных костюмах, а не в платьях из штор и простыней. Просто обязаны сделать афишу в этих роскошных нарядах!

Обе дружно засмеялись с явным облегчением, наслаждаясь новым статусом.

Михаил с улыбкой наблюдал за ними, ощущая странную гордость. Всё это казалось комичным и совершенно реальным одновременно. Теперь он точно понял: их путь был не случайностью, а настоящим приключением с риском, талантом и иронией эпохи.

Алексей, внимательно слушавший девушек, вдруг слегка нахмурился, словно вспомнил что-то важное, и осторожно вмешался в разговор:

– Это всё, конечно, прекрасно, дорогие будущие звёзды мирового кинематографа, – он сделал паузу, подбирая слова, – но у меня возник вопрос творческо-производственного характера. Михаил, насколько теперь нам придётся ограничивать себя в сценарных решениях? Чем больше официальности, тем меньше свободы. Не будем ли согласовывать каждую реплику с людьми в серых костюмах?

В голосе Алексея прозвучала лёгкая тревога, разбавленная привычной иронией – его вечной защитой от серьёзности. Сергей, закончив настройку камеры, внимательно прислушивался к разговору и демонстративно вздохнул:

– Алексей, ты сейчас прозвучал как интеллигентный диссидент на кухне. Думаешь, эти суровые товарищи начнут диктовать нам творческие условия? Их волнует только валюта и отчёты наверх. Наши сценарии их интересуют так же, как меня – последняя премьера в Большом театре.

Михаил улыбнулся, поднимая руку в примирительном жесте:

– Сергей дело говорит. Наших покровителей из КГБ интересует только результат и товарный вид продукта. Конечно, общую линию надо соблюдать, антисоветских выпадов не допускать. Но творчество, актёры, костюмы – поверьте, это их волнует меньше всего. Пока наш «товар» приносит валюту, можем снимать хоть сантехников, хоть председателей колхозов, хоть коммунизм с человеческим лицом. Вмешиваться не станут, у них и без нас забот хватает.

Алексей облегчённо кивнул, продолжив с прежним юмором:

– Тогда другое дело. А то представляете, перед каждой съёмкой – идеологический инструктаж, после – политинформация о роли эротики в международном престиже СССР. Стоим мы перед актёрами и всерьёз объясняем социальную значимость сцен в комбайне. Я к такому морально не готов, несмотря на любовь к советскому строю.

Катя снова рассмеялась и весело толкнула Алексея в плечо:

– Алексей, тебе отлично подойдёт роль ответственного по идеологии. Стоишь такой в строгом костюме с указкой и говоришь актёрам: «Товарищи, сегодня снимаем не просто любовную сцену, а символ дружбы народов. Проникнитесь моментом!»

Компания дружно расхохоталась, Алексей признал поражение в ироничном споре:

– Ладно, Катерина, ради искусства готов на личную идеологическую жертву. Но только ради искусства, а не отчётов для КГБ.

Вечер медленно спускался на территорию Мосфильма, сглаживая дневную суету и создавая атмосферу умиротворения. Михаил остался в новом кабинете и с удовольствием наблюдал из окна за оживлённой жизнью студии. В сумерках люди катили тележки с аппаратурой, кто-то энергично жестикулировал, объясняя что-то ассистентам, а над всем этим постепенно загорались фонари, придавая картине сказочность.

Он откинулся на стуле и, заложив руки за голову, ощутил смешение чувств: гордость от достигнутого, тревогу за будущее и тихую задумчивость от понимания, насколько всё зашло далеко. Вспомнив слова Николая Трофимовича, Конотопов усмехнулся:

– Вот она, жизнь, Михаил Борисович, – сказал он себе негромко, – вчера был подпольным режиссёром на овощебазе, а сегодня сидишь на Мосфильме и гадаешь, кто кого больше использует: ты КГБ или оно тебя.

Он тихо засмеялся, почти беззаботно, но где-то глубоко сохранилась лёгкая тревога. Михаил не мог понять, кто выигрывает в этой игре – мудрое ведомство или дерзкие кинематографисты. Глядя на студийные огни, решил наслаждаться моментом. Будущее было неопределённым, но впервые это не пугало, а скорее забавляло и будоражило.

Поздним вечером, когда коридоры Мосфильма опустели, Михаил задумчиво перебирал в голове новые идеи. Он смотрел в потолок, ожидая вдохновения, когда внезапно перед ним возникла знакомая советская картина: Новый год, баня, пьяный Лукашин и нелепая путаница с квартирами. Михаил даже привстал в кресле, поражённый внезапной мыслью:

– Господи, это же гениально! – тихо произнёс он и немедленно вызвал команду.

Через десять минут кабинет снова наполнился жизнью. Сергей, Алексей, Ольга и Катя недоумённо смотрели на режиссёра, выглядевшего так, будто он открыл формулу вечного двигателя.

– Итак, товарищи, меня посетила идея, достойная великого советского кинематографа, – Михаил эффектно выдержал паузу и торжественно объявил, – помните «Иронию судьбы»? Тот фильм, без которого Новый год представить невозможно?

Сергей скептически поднял бровь и притворно протянул:

– Что, Мишаня, задумал снять «Иронию судьбы 2: Возвращение Лукашина»? Боюсь, Эльдар Александрович Рязанов не оценит посягательства на классику.

Михаил громко рассмеялся и махнул рукой:

– Нет, Серёж, всё интереснее. Снимем пародию с нашей привычной стилистикой. Пьяный Лукашин летит не в баню, а прямо в эротическое приключение – в ту же квартиру, где его ждёт скромная Надя с менее скромными событиями!

Компания взорвалась смехом, Алексей хлопнул себя по колену и чуть не свалился со стула

– Вот это ты замахнулся! «Ирония судьбы», эротическое издание – до такого даже западные кинотеатры не дошли. Ты, Михаил, настоящий гений развращения советской культуры. Что дальше? «Москва слезам не верит» в стиле декаданса или пикантный ремейк «Берегись автомобиля»?

Сергей сразу подхватил идею, оживлённо жестикулируя, словно выступал на худсовете Мосфильма:

– Послушайте, это же блестящая возможность поиграть с декорациями! Сделаем зеркальные квартиры в Москве и Ленинграде, полностью идентичные. Зритель запутается ещё сильнее, чем Лукашин, до последнего не понимая, где происходит пикантное действие. Идеальная игра с ожиданиями!

Ольга слушала их с лёгким смущением, а затем осторожно спросила:

– Михаил, а кто же сыграет эти, скажем так, щекотливые роли? Меня на роль Нади не рассчитывай – не подойду. Тут нужна актриса особенная, с настоящей иронией судьбы во взгляде.

Михаил улыбнулся примирительно:

– Оля, дорогая, ты совершенно права. Я и не думал ставить тебя на эту роль. У нас теперь официальная студия, проведём нормальные пробы среди профессиональных артистов. Пусть покажут, на что способна советская актёрская школа.

Ольга усмехнулась с сарказмом:

– Михаил, ты всерьёз думаешь, что официальные артисты Мосфильма побегут сниматься в порно-пародии на «Иронию судьбы»? Представляешь реакцию Николая Трофимовича, когда заслуженные актёры придут к нему жаловаться? Такой скандал поднимется, даже КГБ не спасёт!

Алексей тут же поднял указательный палец и с комичной строгостью заявил:

– Оля, а вот здесь ты ошибаешься. Если наши друзья из госбезопасности скажут, что фильму быть, то актёры побегут на пробы сами, лишь бы не лишиться путёвок в Болгарию и ГДР. Поверь моему опыту: советский артист за отдых у моря сыграет и не такое!

Кабинет снова наполнился смехом. Катя, утирая слёзы, поддержала Алексея:

– Лёша, да ты мастер убеждения! Когда завершишь карьеру администратора, можешь спокойно идти в комсомольские вожатые. Представляю, как заслуженные артисты СССР будут выстраиваться к нам в очередь, потрясая профсоюзными путёвками. Лучший кастинг в истории советского кино!

Михаил хлопнул по столу ладонью, призывая к серьёзности:

– Друзья, шутки в сторону! Хотя бы на минуту. У нас правда есть шанс сделать яркое и новое кино. Это ведь не просто банальная история в бане, а пикантная пародия на любимый всей страной фильм. Кто-нибудь уже начал думать над сценарием, или мы продолжим смеяться?

Сергей снова взялся за дело, быстро записывая идеи:

– Миша, детали уже появились! Предлагаю начать фильм классикой: часы, куранты, шампанское, а затем камера плавно переходит к дверям бани с табличкой «Закрыто на спецобслуживание». И тут Лукашин, уже без вариантов, отправляется прямиком в самое неожиданное приключение…

Компания вновь расхохоталась. Михаил смотрел на друзей, осознавая, что, несмотря на странность ситуации, он находится именно там, где всегда мечтал.