Текст книги "Бесчувственные. Игры разума (СИ)"
Автор книги: Hello. I am Deviant
сообщить о нарушении
Текущая страница: 90 (всего у книги 93 страниц)
– Я не знал, что ты любишь петь, – без укора, но с легким сожалением отозвался девиант. Машина снизила скорость под действием рук Коннора, как только певец пропел последние слова.
В мягком голосе андроида проскакивали нотки мимолетного восхищения. «Вернувшись» на землю, я вдруг почувствовала себя неуверенно. Петь при Дориане и Риде было комфортно, даже спокойно. Но настолько сильно отдаваться музыке в присутствии Коннора всегда было неловко. Как во времена Камски, когда андроид застал меня поющую в машине, так и сейчас, когда все стены были разрушены, а от рамок остались лишь осколки.
– Не то, чтобы люблю, – я пожала плечами, ощущая легкий гул в голове от нескончаемого шума ветра. Какая-то другая мелодия притихла, более петь мне не хотелось. Момент прошел. – Но иногда очень сильно хочется.
– Почему ты не делала этого раньше?
На этом вопросе андроид недоуменно посмотрел на меня. Я знаю что именно подразумевает девиант под словом «раньше». До Камски, до амнезии, до аварии – можно называть по разному, но суть одна. До истории, что едва не разорвала сплетенную из синих и красных нитей связь. Тогда я и впрямь старалась держать себя. После «пробуждения» внутри бушевало желание танцевать, петь, озорничать – в общем, все, что в детстве делать воспрещалось до появления в жизни опекуна-бабули. Но желания сдерживались в крепких уздах, я не могла себе позволить вести себя, как маленький ребенок. Всегда желала выглядеть достойной Коннору, лишь изредка в одиночестве позволяя себе слабости в виде мультиков. До сих пор помню выражение лица андроида, когда тот вошел в дом с кровью собаки на руках и застал меня за чисткой оружия перед телевизором.
– Не по статусу, – попытка придать голосу спокойствие провалилась. Девиант сразу уловил крупицы удрученности в моих словах, после чего озадаченно вернулся взором к дороге. – Хочется соответствовать тому, кто находится рядом.
С некоторое время царило молчание, перебиваемое не таким резким порывом ветра. Шум реки стих, запах ослаб. Зато мое напряжение в ожидании реакции андроида только усилилось.
– Глупая, – прочти прошептал Коннор так, чтобы я смогла услышать.
Всего одним словом умудрился разорвать на части страх быть непонятой. Коннор все так же продолжает смотреть в лобовое стекло, позволяя мне рассматривать его с благодарной улыбкой. Никогда не надоест блуждать взглядом по вздрагивающим ресницам и маленьким родинкам…
Его улыбка быстро блекнет. Ветер стихает еще сильнее, скорость автомобиля снижается. Река давно осталась где-то позади, светлые поля сменились зеленью и деревьями. Я не сразу поняла причины его чуть взволнованного выражения лица, но едва бросила затуманенный взгляд вперед, и все встало на свои места. Все, кроме хаотично мечущихся мыслей.
Высокие, черные ворота смотрелись, как двери в то самое чистилище, о котором в воображении было написано на табло в аэропорту. Андроид повернул ключ зажигания, заставив гул двигателя умолкнуть. Исчезнувшие вибрации сиденья должны были придать сил, как символ окончания поездки, но я не могла чувствовать себя уверенно. Перед глазами простиралась обширная территория за решетчатым, стальным забором, полностью усеянная зеленой, сочной травой.
– Ты как-то сказала, что не попрощалась с близкими.
Уверенный, но притихший тон Коннора отозвался электрическим разрядом, и все хаотичные мысли замерли в одно мгновение. Взгляд встревоженных глаз старался заглянуть дальше ворот, однако ничего, кроме далеких памятников, зеленой травы и редких деревьев не мог найти. Впрочем, больше ему искать было нечего.
Я не решалась открыть дверь и выйти наружу. Любое движение грозилось стать началом панической атаки, но на деле чувства просто накручивались испуганным сознанием. Облизнув пересохшие от напряжения губы, я жалобно посмотрела в карие глаза, что так же были полны беспокойства. Мой взор словно бы просил разрешения на дальнейшие действия, ведь самой принимать такое решение казалось невозможным.
Андроид верно расценил мой умоляющий взгляд, ободряюще вскинув брови. Большего мне и не требовалось. В следующее мгновение ветер вновь подбросил мои волосы, дверца скрипнула под натиском женской руки. Стоять напротив черных ворот было так страшно… и в то же время волнительно. Словно бы там меня и впрямь ждали близкие, словно бы там была долгожданная встреча с самыми прекрасными на свете людьми. Они и впрямь были прекрасны, вот только когда-то давно, в истекшем прошлом.
Высокие ворота легко поддались, но протяжно скрипнули в ответ на давление похолодевшей руки. Я не осознавала своих действий. Просто шла вперед, ориентируясь исключительно на мышечную память. Некто изумительный в своих поступках шел следом за мной, внимательно наблюдая за моим поведением. Вряд ли Коннор был уверен на все сто процентов, планируя эту поездку, однако пока он был спокоен, видя перед собой погруженного в светлые воспоминания человека. Кладбище должно вызывать страх, боль, грусть, но во мне играет только безмерное спокойствие и полное смирение. Я и впрямь с ними не попрощалась. Отец умер далеко на севере России, мать погибла сразу под колесами машины. Даже брат слышал мольбы простить вместо «прощай, я люблю тебя». И если на могилы родителей я приходила в течение всей жизни с братом, то Дака посетила лишь раз, во время похорон. Больше эти места не посещались мною после ухода на службу.
Трава шелестела под ногами, но я была слишком сильно погружена в чертоги памяти, чтобы вникать в суть происходящего. Ветер все так же трепал волосы, временами заставляя жмуриться. Памятники сменялись друг за другом, все серые, черные и белые изваяния находились на почтительном расстоянии друг от друга. Одна из статуй изображала плачущую над сыном мать. Еще один черный силуэт расправлял ангельские крылья, призывно приглашая рукой покинуть скорбный мир. Таких изваяний было десятки. Но еще больше было просто серых каменных блоков с обозначением имен и дат. Не все имели памятные слова, выгравированные по заказу близких, однако если и имели – мне было все равно. Я уже стояла напротив трех высоких, мраморно-белых плит, расположившихся под увесистой ивой. Никогда не любила это растение… мама всегда говорила, что на ее родине ива ассоциируется с плаксивой невинной девушкой, наивной и хрупкой. Этот мир не позволяет быть слабым. И все же именно это дерево так любила меланхоличная мать, посадив у могилы отца именно его.
Не ощущая слезливых комков в горле, я медленно осмотрела каждое изваяние. Все три были одинаковы по высоте, по толщине, по чувствам, возникающим в ответ на созерцание этих мест. Андроид бесшумно стоял в метре за правым плечом. Теперь белую рубашку скрывает синий пиджак с черной окантовкой, но глаза не скрывают умиротворения. Ему явно был по душе эффект, что вызвала эта поездка. Вот правда я не могла точно определиться, что именно царит в груди.
Мне хотелось дотронуться до холодной плиты, ощутить гладкость мрамора и шероховатость золотых надписей. И вроде покой внутри, но в то же время жалость и скорбь, выедающие легкие. Андроид дал шанс сказать последние слова, которые я не находила. Кажется, тоскливый изучающий мраморный рисунок взор говорит гораздо больше, чем пустые слова, унесенные ветром.
– Ива стала выше, – голос был ровным, стойким и одновременно с этим податливым. Сжимая губы в тонкую полоску, я практически не моргала, лишь вздрагивая время от времени ресницами. За спиной не доносился голос, видимо, Коннор ожидал от меня монолога.
Прижав руки к груди, я уткнулась губами в расслабленный кулак, словно запрещая себе разговаривать. Болтать в столь тяжком для души месте было святотатством. Лишь шепот листвы ивы под дуновением ветра мог нарушать тишину, и этот звук приятно ласкал встревоженный мышечный «двигатель».
– Как давно ты была здесь в последний раз? – Коннор не выдерживает молчания, изначально ожидая от меня душещипательных речей. Я дернула в его сторону головой, все так же смотря на плиты.
– Около десять лет назад. У меня была возможность приехать сюда, когда я продавала дом, но… я не хотела видеть все это, – воспоминания о страхе перед черными воротами проплывали в голове. Я ведь даже их фото убрала на чердак, лишь бы не видеть лица мертвых близких. Надо же… сейчас, вынуждено оказавшись здесь, я не чувствую волнения. Только теплое смирение благодаря возможности попрощаться не словами, а взглядом. – Когда попала в подразделение, сразу отдала указание банку оплачивать жилищные налоги на дом и уход за…
Слово на букву «м». Не могу его произносить, хоть язык отрезай.
Резкий обрыв на полуслове повлек за собой тяжелый взор в спину. Каждая клетка кожи чувствовала, как сожалеюще смотрит девиант. Возможно, уже жалел о сделанном, не видя во мне положительного эмоционального отклика. Только чуть увеличенный ритм сердца и приглушенный, мягкий голос. На деле я была ему благодарна, пусть и не собиралась говорить о таком перед мраморными плитами.
– Даже странно… – опустив руки, я усмехнулась. Взгляд пронзал золотые буквы, складывающиеся в слова «Дак Гойл». – Раньше я либо боялась, либо просто старалась не думать об этом месте. А сейчас так легко и свободно.
Пальцы почувствовали едва ощутимое тепло. Через несколько секунд я сжимала его руку, улыбалась сама себе трепетной улыбкой, вот только она была вызвана не ладонью девианта, что вела меня все прошедшие два года, но шансом ненадолго воссоединиться с отягощающим прошлым. Можно было бы злиться на андроида за его желание затащить меня против воли в омут скорби и боли, и вместо этого я в который раз благодарю вселенную за самый лучший подарок в мире – за того, кто без слов понимает, кто настолько близок душе, что знает как и что делать. Если бы не Коннор, я бы в жизни не вернулась в этот город, чего уж говорить про три мраморные плиты.
Проходит еще минут десять в полном молчании прежде, чем я смогла одарить андроида благодарным взглядом, глядя снизу вверх. В его глазах столько понимания, точно он знает, что такое терять близких. Но ведь так и есть. И даже больше – он получил возможность вернуть все назад, в то время как я не могла вернуть родителей и брата. Это заставляло его чувствовать себя виноватым и нечестным передо мной.
– Ты для этого привез меня сюда? – чуть подрагивая голосом, спросила я, не сводя взора с лица машины. Коннор слегка нахмурился, после чего неопределенно осмотрел окрестности.
– Не совсем.
Вот теперь я и впрямь ничего не понимаю. Мы здесь, вдвоем, перед белыми плитами усопшей семьи. Зачем еще можно сюда приехать, кроме как почтить память?
Коннор продолжал смотреть по сторонам, пытаясь не выдавать внутреннего беспокойства. Зато это беспокойство с лихвой выдавала я сама. То и дело, что судорожно сжимала его ладонь и старалась высмотреть в его глазах хоть какой-то намек на ответ.
– Коннор, что проис…
– Вы только посмотрите, как белка распушила хвост!
Скрипучий крик за спиной раздался так резко, что меня передернуло с ног до головы. Ударило током. Окатило ледяной водой! Пронзило сотнями искр удивления и недоумения! Резво развернувшаяся шея отдалась жгучей болью в суставе, на глаза навернулись болезненные слезы. Некто грузный и высокий, прямо как Хэнк, шел к нам вразвалочку. Его очертания терялись из-за слез, но мне и не нужно было видеть идущего к нам не спеша человека, чтобы наверняка знать обладателя этих слов. Так меня называл только один человек.
– Дядя Ди?! – встряхнув головой, я широко распахнула глаза, помогая им освоиться и избавиться от слезливости.
Мужчина в темной джинсовой куртке был на несколько голов выше меня. Его короткие волосы цвета мокрого песка отливали легкой сединой, вокруг глаз бежали паутинки морщин. По моим быстро проведенным в уме подсчетам мужчине приходилось пятьдесят лет, но морщинки были вызваны не возрастом. Человек со своим удивительным темпераментом сангвиника был до безумия добрый и до восторга веселый. Оттого его мимика была живой и вызывающей по причине никогда не сползающей улыбки.
– Это что, шутка такая?! – я полу-испуганно, полу-восхищенно перекидывала взгляд с улыбающегося Коннора на приглушенно хохочущего мужчину с темными, почти черными глазами. Все пыталась сообразить, случайность ли это или все же кое-кто рядом приложил руку к этой удивительной встрече? Это же дядя Ди!
Окончательно осознав произошедшее, я едва ли не с визгом бросилась в объятия уже стоящего рядом человека. Ди со смуглой кожей на слегка бугристом от возраста лице радостно приподнял меня над землей и закружил по кругу. Только потом я понимала, как неуважительно было предаваться радости и детскому восторгу в столь грустном месте, тем более перед мраморными плитами.
– Боже, поверить глазам не могу! – когда мужчина наконец поставил меня на траву, я отошла на метр и осмотрела его горящими от восхищения глазами.
Мы не встречались вот уже пятнадцать лет, и с того момента в нем так много изменилось: некогда подтянутое тело слегка округлилось, в частности выдавая возраст в районе выпирающего из-под серой футболки живота; ямочки по углам губ стали еще заметнее, но то было последствие не стираемой с лица улыбки; излюбленные комбинезоны цвета «сафари» с коричневыми ремнями на поясе сменились на уличную одежду обычного мужчины; на безымянном пальце красовалось золотое кольцо. Все это так сильно разнилось с любимым дядей Ди, что когда-то в далеком прошлом прожил несколько лет в одном доме с семейством Гойл. Со стыдом признавалась себе, что после смерти Дака никогда о нем не вспоминала, но зато сейчас пытаюсь дышать спокойно, полностью увязнув во всплывающих перед глазами картинках и рассказах дяди – любителя экзотических мест и ратующего за сохранность природы.
– Выглядишь потрясающе! – я пыталась унять дикий восторг в груди, напрочь забыв о Конноре. Андроид однако не смел прерывать наше маленькое безумство, с улыбкой изучая наше поведение. – Боже, Ди, пятнадцать лет прошло!
– Кто бы говорил, белка, – все подшучивал мужчина, явно испытывающий ту же радость, что и его племянница. – Тебе ж лет тридцать должно быть, а выглядишь, как студентка! Это все наши гены. Ну и Гойл тоже немного постарался.
Мужчина в который раз беспечно и искренне засмеялся. Как много радости в его глазах, как много тепла и уюта сочится из этого человека! Дядя Ди был единственным, кроме бабули, родственником по линии матери, которого я видела в лицо. Наше общение насчитывало всего несколько лет, которые дядя был вынужден приткнуться в дом сестры из-за какой-то безнадежной ситуации, но даже этих нескольких лет хватило, чтобы полюбить его истории о приключениях в странах Южной Америки, а так же приноровиться к его шутливым колкостям. Последние сильно разнились с подколами отца, который всегда использовал только черный юмор.
– Ты же должен быть в Южной Америке! Спасать Амазонку от пересыхания, – я нарочно сурово произнесла последние слова, выделяя важность работы дяди. Если и были люди в мире, что ратовали за сохранность экологии, при этом подкрепляя слова действиями, то дядя Ди был первый в их рядах. Большую часть жизни до нашей последней встречи на похоронах матери мужчина участвовал в различных проектах и спасательных «операциях». Последняя из них была направлена в сторону сохранения некоторых притоков Амазонки от пересыхания.
– Да от Амазонки осталась одна гребаная лужа, – дядя махнул рукой, ненароком цепляясь взглядом за Коннора, что стоял позади. Только завидев его неприкрытый интерес к андроиду, я поспешила развернуться так, чтобы видеть обоих.
– Коннор, это Дмитрий Роза, старший брат моей матери и соответственно мой дядя, – попытка состроить серьезное лицо провалилась, ведь я все еще не могла отойти от искрящихся чувств в груди, то и дело, что пялясь в лицо мужчины в возрасте. Ди уважительно протянул руку андроиду, и тот ответил ему тем же. – Мы довольно давно не виделись.
– Мы уже заочно знакомы, – их хитрые взгляды в сторону друг друга окончательно расставили все по местам. Еще в момент прозвучавшего за спиной голоса в голове мелькнула догадка, кого именно ждал девиант и зачем сюда меня притащил, но сейчас эта догадка стояла ярким пламенем перед ошарашенными глазами. Я саркастично, но благодарно посмотрела на андроида, который был полностью занят встреченной вживую личностью. – Не так ли, Коннор?
– Приятно увидеть вас в живую, Дмитрий.
– Да вы просто те еще партизаны, ребята!
Мы еще несколько минут стояли, улыбаясь и перекидываясь веселыми фразами. Точнее, перекидывались мы с дядей, сам Коннор все так же находился в сторонке, лишь изредка отвечая на адресующиеся ему вопросы. Которые, кстати, быстро намекнули мне на то, что Ди не знает о природе девианта.
Развернувшись к мраморным плитам, Ди уложил натруженные, широкие ладони в карманы джинс. В его глазах, ровно как и в моих минут десять назад была только теплая тоска вперемешку с остатками радости от встречи с племянницей. Сложив руки на груди, я вновь устремила взор на золотые надписи.
– Каждую неделю сюда прихожу, – басовитый, прокуренный голос мужчины терялся в шуршании листвы ивы, но и я, и Коннор, что стояли рядом, отчетливо слышали каждое слово. – Сторож отказывался брать плату, говорил, что платится откуда-то со стороны. Я-то уж думал, что и ты потерялась где-нибудь, а оказывается, не так далеко ты и была.
– У меня были… сложные годы, – нежелание вспоминать службу одолевало, но подразделение, Эмильда и катана выплывали в мыслях неосознанно. Я постаралась отогнать мельтешащие силуэты, не выдавая признаков замешательства.
– Да ладно, знаю я про правительство.
Обеспокоенный взор был устремлен не на дядю, но на Коннора, как бы в вопросе «ну и что ты успел ему наболтать?». Андроид пожал плечами, так же встревоженно перекидывая взгляд с меня на мужчину.
– Не сложно догадаться, куда ты подалась после Дака, все детство отдав институту при подразделении, – Ди заметил наши гляделки краем глаза. Голос его был спокойным и уверенным, что в свою очередь придало мне сил. Как и всегда, Ди был человеком, перед которым не стоит оправдывать свои поступки. – Рад, что вырвалась из того ада, к которому Гойл тебя всю жизнь готовил.
– Как много ты знаешь? – аккуратно спросила я, глядя на мужчину с тревогой. Дмитрий никогда не называл отца по имени, всегда использовал только фамилию, как бы принижая его достоинство перед семейством Роза. Папу это ужасно бесило, но даже агрессивный нрав и колкий язык не давали ему сорваться на брате любимой жены, тем более что этот же брат стал ему довольно близким другом.
– Не так много, как хотелось бы, – тоска в глазах мужчины померкла, и теперь Ди смотрел на нас улыбчиво, многообещающе. Он развернулся к нам всем телом, выжидающе оповещая о своих намерениях. – Ну что, белка? Познакомишь меня со своим спутником в моем доме, или так и будем здесь торчать?
Мы с Коннором переглянулись, и в который раз я жалобно смотрю на него в поиске разрешения. От Ди это не ушло. Дядя довольно хмыкнул. В его понимании семья всегда должна иметь главу в виде мужчины, поддержки в виде женщины и источника шума в виде ребенка. То ли это было влияние племен Южной Америки, в которой ему так часто приходилось находиться, то ли сам по себе был так воспитан. Однако долгое время образ жизни скитальца не давал ему возможности обзавестись супругой и уж тем более детьми. Как позже выяснилось, спустя два года после смерти моей матери и его сестры мужчина все же женился, тут же заделав не одну дочь. Даже удивительно узнать, что у меня есть двоюродные сестры тринадцати и пятнадцати лет.
Мы гнали вперед за стареньким пикапом, уносясь все дальше и дальше от черных ворот. Там осталась тоска, там осталась боль от невозможности попрощаться. Коннор заставил меня вырвать все эти чувства и уложить перед мраморными, белыми плитами с золотыми надписями. Даже больше, Коннор заставил меня почувствовать ностальгию и услышать приятный «привет» из прошлого, найдя доброго дядюшку Ди на просторах мировой сети. Того дядюшку Ди, что очень любил экологию и почтительно относился к окружающим людям. Того дядюшку Ди, что любил рассказывать маленькой племяннице истории о своем детстве в России и приключениях в Перу. Того дядюшку Ди, что бережно чтил свои русские корни, и потому частенько шутил на непонятный, русский манер. Чего уж говорить про то, как он заставлял десятилетнюю племянницу читать Достоевского и Чехова.
Пикап свернул на проселочную дорогу мимо зеленых полей. Здешняя местность скорее подходила для ферм, нежели для таких коттеджей, как бывший дом Гойл. Как оказалось, Ди и впрямь жил на ферме с довольно крупным количеством парнокопытного скота, в числе которых были даже резвые лошади.
– И давно ты это затеял? – поднявшаяся пыль вынудила Коннора увеличить дистанцию между машинами, сбавив скорость. Умиротворенное выражение его лица говорило о том, что именно такой реакции он ожидал от меня, теперь смотрящую на него с неподдельным восхищением. – В смысле, как долго искал дядю, планировал эту поездку?
– Как оказалось, у тебя не так мало родственников по линии матери. Но среди всех только Дмитрий находится на территории США. Остальные либо в России, либо в Европе.
– Я боюсь представить, как много еще сюрпризов может выдать твоя голова, – слова были не агрессивными или злобными. Они были пропитаны благодарностью и безмерным восторгом.
Андроид дернул уголками губ, оставив заманчивый вопрос интригующе безответным. Я и не хотела, чтобы он говорил. Мне нравилось смотреть на него влюбленным взглядом, одними только глазами передавая все теплящиеся в груди чувства.
Похоже, эта поездка станет самой лучшей в моей жизни. А ведь я так много исколесила дорог…
Ферма семьи Роза оказалась неприлично огромной. Растительных угодий не было, только луга, широкий трехэтажный дом с коричневыми стенами и белыми углами, несколько сараев для скота и огороженный невысоким самодельным забором участок луга, на котором паслись лошади. Судя по всему, Дмитрий и его семья обосновались здесь давно. Дядя с энтузиазмом показывал нам свои территории, рассказывая о всех прелестях жизни на ферме. Правда, для него это были прелести, для меня же, как для любителя спокойствия и уюта, это была потребность надрывать силы, впахивая круглый день и болтая от скуки с коровой. А вот у Коннора домашний скот вызвал интерес. Ди так внимательно наблюдал за реакцией «человека», который с неподдельным восхищением наглаживал лошадь, в любопытстве перекинувшую через забор голову, что мне время от времени приходилось глупо улыбаться и отшучиваться в стиле «впервые на ферме». В общем-то, это была неприкрытая правда, позволяющая не палить контору раньше времени.
Еще одно изменение в Ди всплыло, когда мужчина выудил из джинсовки чуть смятую опустевшую пачку. На мой вопрошающий взор дядя ответил ухмылкой, демонстративно выкурив едва ли не друг за дружкой сразу три сигареты. Коннор не стал комментировать этот момент, общество Хэнка показало, что зрелые люди – да вообще все люди – не любят, когда им указывают на их дурные привычки. И если Андерсону еще можно было ткнуть алкоголизмом, то малознакомому родственнику своего человека как-то боязливо. Да и не тактично.
Дом был прекрасным не только снаружи, но и изнутри. Я никогда не видела семью Ди, в конце концов он обзавелся ею после нашей последней встречи. Потому и мне, и Коннору было любопытно знакомиться с невысокой рыжеволосой Люсиль Роза, терпеливо закатывающей глаза на шутки мужа, и с тринадцатилетней Марией с длинными и такими же рыжими, как у матери, волосами. От отца у нее были только темные, практически черные глаза, которые не спускали с меня странного горящего взгляда все время, вплоть до ужина.
Даже несмотря на статный вид вежливой женщины, несмотря на ее ухоженные руки, уложенные волосы и свежий вид лица, ей удавалось содержать дом в полнейшей чистоте. Ее труд выдавал разве что перепачканный чем-то сладким передник и грязное полотенце в руках. В воздухе приятно пахло шарлоткой с корицей и яблоками, сквозь ароматы мучного пробивались не агрессивные нотки жаренного мяса с базиликом. Я не была голодной, по правде говоря еще по дороге вынудила Коннора заехать в кафе, однако здесь было так по-домашнему уютно… прямо как в детстве, в доме Гойл.
Первый неловкий момент произошел, когда андроид отказался от ужина. Я видела, как он нервничал, хоть и пытался быть спокойным, точно камень. Но если дядя и его семья купились, то меня после двух лет совместной жизни не обманешь.
Второй неловкий момент не происходил. Он длился на протяжении всего пребывания в доме и заключался в черных девчачьих глазах, старательно наблюдающих за каждым моим движением. Как оказалось, у дяди есть еще старшая дочь пятнадцати лет, но та пошла по стопам какого-то кумира спортсмена, и потому была вынуждена проживать на территории резервации для будущих атлетов. Эта же девчонка с веснушками и копной завивающихся рыжих волос имела свои планы на будущее, о которых я узнаю позже. Которые, кстати, и стали причиной ее преследований по моим следам, куда бы я не пошла.
Третий неловкий момент наступил неожиданно, но был полностью пропитан этаким родством. В отличии от своего мужа, Люсиль была женщиной терпеливой, тщательно следила за своими словами и всегда смотрела открыто, не пряча взгляд. Густые волосы сколоты на затылке, мелкие морщинки обрамляют глаза. Должна была признаться, я не сразу смогла связать столь воспитанную выдержанность Люсиль со взрывчатым на оптимизм и неусидчивым характером Ди. Но когда мы с Люсиль остались вдвоем на кухне, буквально спустя несколько перекинутых фраз поняла, что именно увлекло Ди в этой удивительной женщине.
– Никогда не встречала родственников Дмитрия, – дядю только я и отец называли Ди, это было нашим собственным позывным символом. Потому даже не удивилась, ни разу за день не услышав этого «позывного» с чужих губ. – Так что очень обрадовалась, когда узнала о вашем приезде.
– Я и сама не ожидала, что встречу здесь дядю, – я пожала плечами, опершись руками о стол. Люсиль улыбчиво нарезала хлеб, складывая его в плетенную корзинку. – По правде говоря, только в аэропорту узнала, куда мы летим.
– Ну, у меня хотя бы будет шанс узнать, все ли по линии Роза такие бешеные и взрывные, – от резкой смены тактичности на добродушную ехидность я едва челюсть не потеряла. По крайней мере, собраться с мыслями и найти ответ было сложно. Люсиль, заметив мое смущение, подмигнула. – Расслабься, я шучу. Думаю, что неадекватней, чем Дима, на свете никого не существует.
С этими заговорщицкими словами женщина скрылась в столовой, оставив меня одну с выпученными глазами. Вроде и оскорбили, а вроде так по-свойски, даже приятно. Еще и мужа неадекватным назвала. Теперь понимаю, что именно он в ней нашел.
Обед не был таким уж сконфуженным или неловким, учитывая, с какой скоростью Ди извергал немыслимое количество шуток. Мария – или как ее ласково называют родители Мари – сидела по левую сторону от Коннора, не спуская с меня все такого же горящего взгляда. Я же, сидя напротив девианта в белой рубашке, неловко поглядывала на него, как бы ища в его взгляде хоть немного поддержки. Увы, но тот был слишком увлечен разговорами с дядей, сидящим во главе стола.
– Как давно вы в Рокфорде? – девчонка все таращилась на меня, вынуждая чувствовать смущение. Я старалась игнорировать прямого визуального контакта, периодически обращаясь к сидящей справа Люсиль. – Я была здесь года полтора назад, но даже и не думала, что здесь живет кто-то из родственников.
Женщина подняла глаза к светлому потолку, отставив бокал с вином. Шепчущие что-то под нос губы намекали на происходящий подсчет лет.
– Кажется, лет восемь. Может, чуть больше. До этого мы жили в Бруклине, но кое-кому слишком сильно не нравятся города, – язвительно бросила женщина, кивнув головой в сторону хохочущего мужа. Тот, сменив футболку на клетчатую рубашку еще до ужина, был любителем самому пошутить и самому посмеяться.
Вообще, семья Роза и впрямь была сборной солянкой. Дмитрий, брат мамы, имел ярко выраженный темперамент сангвиника. Сама мама была заядлым меланхоликом с депрессивными нотками настроения. Их мать, соответственно моя бабуля, была смесью сангвиника и флегматика, что вообще порой становилось просто ядерной бомбой для окружающих. Отец очень сильно ее любил, пожалуй, один из немногих мужчин, что всегда самолично приглашал тещу в гости.
– Потому что города – это сплошной рассадник токсинов, – Ди резко перестал смеяться, вызвав у Коннора недоумение от резкой смены хохота на суровость. Мы с андроидом переглянулись, и я одним взглядом сказала «не волнуйся, это нормально». – То ли дело, свежий воздух! Привыкли в своих коробках торчать, лишь бы сидеть перед теликом и ничего не делать. В России давно бы заставили картошку копать, чтобы неповадно было.
– Папа, мы не в России, – девчонка впервые за весь день показала свой голос, манерно и стыдливо прикрывая глаза рукой. Она все неловко посматривала на меня, словно бы я была какой-то звездой, перед которой Мари только что опозорили.
– Спокойно, Мари, – тут же вышла на подмогу дочери мама, преспокойненько отпивая вино. – Мы с тобой уже это обсуждали. Можно вытянуть человека из России, но Россию из человека – никогда.
– А что плохого, что я горжусь своими корнями? Вот ты, Коннор? Ты у нас кто по национальности?
Андроид, перепугано забегав взглядом по нашим лицам, медленно выпрямился и уже что-то хотел сказать, как Ди в своей привычной манере не дал ему этого сделать. Лепетать и возмущаться тоже было его неотъемлемой частью личности.
– Вот даже Коннор меня поддерживает! Сидят тут, рассуждают! Посмотрите на них!
– О, Господи… – прошептала девчонка, лбом уткнувшись в стол. Судя по пофигизму Люсиль и раздражительности Мари, этакие сцены проходят каждый день. И я не удивлена. До сих пор помню яростные абсолютно пустые перепалки Ди с отцом за обеденным столом. Причем спор мог возникать по любой самой дурацкой причине. Дяде Ди было достаточно узнать, что производитель его любимой газировки решил изменить цвет баночек, и это неминуемо вело к рассуждениям, возгласам и к вселенскому заговору. Так сильно Дмитрий любил поспорить и привлечь к себе внимание.
– Любой дурак докажет, что жить в городе себе дороже, – Ди так яростно рассуждал на эту тему, что я в конец расслабилась, ощутив себя как в детстве. Коннор же, глядя на меня, распластавшуюся на столе с уложенной головой на упирающую локтем о стол руку, резко терялся на фоне нашего повседневного вида. Скорее, девиант слышал агрессивные нотки в голосе хозяина дома, однако никак не мог их связать с нашим мертвым спокойствием. – Промышленные зоны по закону должны находиться в пятидесяти километрах от городской черты, а у нас что? Да в какой город не заедешь, везде одни заводы, да фабрики! И чем мы дышим?! А вы еще хотите жить в городе, да вам только повязки камикадзе на лоб нацепить надо!
