Текст книги "Бесчувственные. Игры разума (СИ)"
Автор книги: Hello. I am Deviant
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 93 страниц)
Еще раз вдохнув свежего воздуха, я посмотрела по левую сторону от себя. Вот, например, самый типичный пример отребья рода человеческого. Низенький пятидесятилетний мужчина с седыми, зачесанными волосами стоял по ту сторону парапета. Элайджа Камски рассказывал, что тот ратует за нравственность и мораль, имеет пятеро детей, две бывших жены и одну настоящую. Именно этот мужчина всегда негласно стоял в рядах протестантов, митингующих против предприятий Камски. Но сейчас этот же мужчина играет бокалом виски в руках и пытается охмурить молоденькую девушку в коротком платье, усыпанном зелеными пайетками. И вроде бы ничего ужасного, но… девушка эта – андроид. Обычная модель серии WR400, без диода на виске и с распущенными волнистыми волосами. Кажется, ей было некомфортно.
Или вот этот вот мужчина, что стоит на противоположном конце балкона. Оглядывая его зелеными глазами, я с усмешкой для себя отмечала его ужасное опьяненное состояние. Человек, держа руки на парапете, готов был в любой момент нагнуться и высвободить весь алкоголь из своего организма. Этого было бы не так отвратительно, если бы я не знала его. Мужчина появлялся в доме Камски два раза, и всякий раз я, согласно регламенту, сопровождала встречу гостей в доме в полной экипировке. Я не знала, как зовут мужчину и кем он приходится Элайдже, но их дружественное общение говорило о многом. Босс предлагал другу виски или иной крепкий напиток, но тот отказывался и отнекивался, придерживая свой ковбойский галстук и уверяя, что ведет здоровый образ жизни, как и подобает представителю министерства здравоохранения. Сейчас же этот человек готов вот-вот наблевать с третьего этажа. Услышав, как большая шишка кашляет в попытке сдержать блевотные позывы, я усмехнулась и повернулась обратно к холлу.
Да, я скептично относилась к миру людей. Общество андроидов было ограничено на Ричарде и Хлоях, и потому я не могла утверждать, что девианты лучше человека. Но все же была готова признаться, что людской вид не потерян. Конечно, мир был полон придурков и мразей, готовых улыбаться в лицо и выждать момента, чтобы опрокинуть на тебя ушат дерьма за твоей спиной. Однако среди этого сброда все же были те, кому готовиться отдельная комната в раю. Кто был достоин хорошего отношения. Кто вызывал доверие не словами, а поведением. В обществе основателя «Киберлайф» были такие.
Одним прекрасным днем дом босса посетил мужчина в ковбойской шляпе и несерьезных, высоких, светло-коричневых ковбойских сапогах. Я наблюдала за его поведением, манерой речи, как всегда стояла в другом конце зала в полной экипировке, заведя руки за спину. Обычно присутствие гостей остается для меня не интересным, но этот мужчина сорока лет буквально притягивал к себе в желании узнать поближе, пообщаться и подружиться. Как оказалось, он был одним из держателей внушительного пакета акций «Киберлайф», и даже после его распада оставался хорошим другом Камски. Мне нельзя было общаться с гостями без дозволения босса, но я все же нарушила это маленькое правило и даже не пожалела. Кервин Дарк оказался приятным человеком. Одним из тех, с кем можно было по-свойски пошутить, кто не станет смеяться и поносить за спиной, кто с удовольствием выслушает, но выскажет свою точку зрения, только если попросишь сам. На моей имеющейся памяти Кервин бывал в доме всего три раза, и всякий раз мне было приятно общаться с кем-то еще, помимо босса и его пластиковых игрушек. На третий мужчина даже принес мне шоколадку. Камски саркастично усмехнулся и не стал ничего говорить.
Кервин Дарк был не единственным человеком, который вызывал приятные чувства. Джон Майкл Дориан, работающий по восстановлению памяти психиатр, был удивительно добрым человеком. Наше общение длилось вот уже почти месяц, поначалу оно происходило в моей комнате в доме Камски, позже – в его личном кабинете. Сеансы всегда проходили в уютной и дружелюбной обстановке. Я отдавала себе отчет, что пухлый мужчина просто выполняет свою работу, и на деле ему может быть абсолютно наплевать на меня с моим прошлым. Но мне не хотелось так думать. Оканчивая двухчасовые сеансы гипнотерапии, мы позволяли себе на некоторое время отвлечься от работы и просто пообщаться на разные темы. Дориан был интересным собеседником: он охотно выражал мнение относительно глобальных изменений в природе, высказывался о своем отношении к девиантам, делился радостными событиями своей жизни. Говоря о жене, его голос тут же становился счастливее. Говоря о дочери, счастье пропадало, и лицо становилось словно на несколько лет старее. Дориан – приятный человек, который точно не станет вонзать нож в спину. Я буквально бежала на встречи с психиатром, и Камски реагировал на такое рвение благосклонно.
С силой оторвав себя от раздумий, я осмотрела балкон. Мужчина с девушкой-андроидом исчезли, алкоголик спал полу-стоя, облокотившись о парапет. Кажется, все содержимое осталось там, где и должно было остаться. Наше общество дополнил еще один человек, и в нем я не смогла никого признать. Женщина стояла у входа, изредка посматривая в мою сторону. Ее коротко остриженные пепельные волосы отблескивали от света уличного фонаря, белая кожа была похожа на фарфор. Серое платье с неглубоким V-образным декольте плотно утягивало подтянутую фигуру до колен. Тонкие изящные пальцы пианиста играли с бокалом шампанского, которое давно выдохлось. Казалось, будто бы она грустит, может, просто задумалась. Я же старалась понять, почему столь красивая женщина находится в полном одиночестве. Леди ее уровня стараются окружить себя стадом (именно стадом) мужчин, готовых на все, лишь бы она приспустила молнию на платье. Но она была одна.
Оторвав пристальный взгляд от гостьи приема, я озадачено посмотрела на Камски, стоявшего практически у входа на балкон. Мое проживание рядом с мужчиной, что оставался богатым и завидным женихом страны, длилось вот уже месяц, и каждый день был наполнен только одной целью – защитить, прикрыть, стоять плечом к плечу. И ни единого намека на сексуальное влечение. Иногда приходилось видеть Камски в полуобнаженном виде, уж больно часто босс любил плескаться в своем бассейне. И снова – ничего. Я не видела перед собой мужчину, хоть и понимала, как тот красив. Затуманенные в вечных раздумьях серые глаза с голубым проблеском, едва уловимая улыбка, всегда расправленные плечи атлетически слаженного тела, даже этот несуразный хвостик на голове добавлял шарма в его облик. Камски, однако, как и я, не проявлял заинтересованности во мне, как к женщине. Он не был фригиден, по крайней мере, уединение с одной из Хлой и редкие поездки на личные встречи с какой-то дамой говорили об этом. Насчет себя… я не была уверена. Прошлое покрыто тайной, я могла ни разу в жизни не испытывать чью-то близость, и, возможно, потому не ощущала нехватку мужчины рядом. Порой ночью становилось грустно. Пальцы несмело ощупывали соседнюю подушку, точно пытаясь найти в ней тепло, и фантазия старалась дорисовать, как только что с постели поднялся некто прекрасный, заставляющий трепетать от одного только взгляда. Увы. Ничего. Ни в памяти, ни в желаниях, ни в женском теле. Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем. Не удивлюсь, если с таким восприятием я вообще являюсь девственницей в свои-то двадцать семь лет, и никогда не ощущу тепло внизу живота и непреодолимую тягу к человеку.
– Добрый вечер, Энтони. Не ожидала встретить тебя здесь.
Мягкий женский голос отдернул меня от удручающих мыслей, и я потеряно посмотрела на источник шума. Та самая женщина, что стояла у входа в одиночестве, теперь высится рядом, гордо расправив плечи и держа бокал на весу рядом с лицом. Ее окрашенные в бордовый цвет губы растягивались в улыбке, точно она увидела какого-то далекого родственника, с которым не пересекалась несколько лет. От внезапно услышанного имени я потеряла дар речи, пыталась высмотреть в чертах этого утонченного лица хоть что-то знакомое, но все шло псу под хвост. Аккуратно бросив взгляд на Камски в желании удостовериться в его невнимательности, я облизнула губы и снова посмотрела на женщину:
– Прошу прощения. Мы знакомы?
Улыбка на ее лице стала еще шире. Зеленые, практически изумрудные глаза блестели неким азартом, я чувствовала, как внутри нее возгорается заинтересованность. Это чувство вызывало дискомфорт, даже больший, чем сошедшее с губ незнакомого человека мое имя. Тем временем, женщина проигнорировала вопрос.
– Судя по твоему внешнему виду, ты обзавелась работодателем, – гостья качнула головой, от чего выдохшееся шампанское в ее бокале заиграло. – Не подскажешь, кто на этот вечер твой спутник?
Мне не хотелось говорить незнакомому человеку о своей работе, однако брошенный обеспокоенный взгляд на Камски сказал сам за себя. Женщина в тесном платье проследила за моим взором, и, найдя нужный объект, в улыбке сжала губы. Тонкие брови вздернулись, как бывает у тех людей, что узнали неприятную тайну.
– Как вижу, мистер Камски все же добился своего.
Я не могла ответить ей. С одной стороны запрещал регламент, с другой – обескураживало столь фамильярное отношение незнакомого человека. Стараясь найти хоть какую-то зацепку, я улучила момент, когда женщина посмотрела себе под ноги, и быстро окинула ее взглядом. Спускаться ниже груди не пришлось. Красная, едва уловимая в приглушенном свете, нашивка на правой стороне сквозила враждебностью и агрессией. Две перекрещенные катаны, под которыми красовались пять звезд, были заключены в круг. Чуть ниже знак нежно обнимали крылья тончайшей галочки. Я знала этот символ. Сразу после моего пробуждения Камски просветил меня относительно всех наших недругов, и правительство в лице некоего подразделения было одним из главных. Раз за разом эти люди предпринимали попытки уничтожить босса и все, что с ним было связано, и в особенности сильно эти попытки проявлялись в тот период, пока я боролась за жизнь во тьме комы. После же моего пробуждения покушения прекратились. Тонкости этой вражды для меня были недосягаемы, однако одно я знала точно: если для Камски это гребаное подразделение – сущий Ад, полный хитрых бесов, то для меня они не больше, чем группка шакалов, нападающих на человека, когда тот остается без охраны.
Хмыкнув, я развернулась лицом к светящемуся холлу. Внутри играла злость, ненависть, желание сделать больно или хотя бы разорвать этот вынужденный контакт. Я могла спокойно оставить женщину в одиночестве, покинув балкон, но мне не давало желание рассмотреть предводителя крыс поближе, а так же узнать, с какого перепугу она знает мое имя.
– Неужели ты даже не поздороваешься со старым добрым другом? – слегка обеспокоено спросила женщина.
– Я не вижу перед собой друга, – на языке вертелась фраза о «далеко и надолго», а так же старалось пробиться имя. Камски называл мне его однажды. Как же сложно его вспомнить. – Не знаю, откуда у вас мои личные данные, но и знать не хочу.
– Не удивлена, – женщина игнорировала мое злостное шипение, продолжая беседу легким будничным тоном. – Мистер Камски постарался, поработав над своим новым работником.
Враждебно взглянув на гостью, я с сожалением для себя отметила, как сменился ее выжидающий взгляд на взгляд триумфа. Она ждала моей реакции, ожидала, что я начну задавать вопросы. Однако молчание нарастало, и это рушило все ее планы. В конце концов, женщина продолжила говорить под моим пристальным взором:
– Ты пропала с радаров несколько недель назад. Но не только я искала тебя… твой механический друг очень настойчив.
Прилипнув к бокалу, женщина искоса смотрела на меня. Я же старалась вспомнить ее имя и не вникать в суть ее слов. Все внутри говорило о том, что ее фразы не стоят и гроша, что они несут только опасность. Я старалась переключить внимание на что-то еще, что угодно, лишь бы не задумываться о смысле услышанного! В голове стояло красное слово «НЕЛЬЗЯ», нельзя, не смей об этом думать! Женщина (Зельда Бейн?..), видимо, отметила это смятение на моем лице. Сделав глоток, гостья улыбнулась и приподняла брови. Еще один мерзкий человек на нашем пути. Теперь я не удивлена, почему вокруг нее не толпятся мужчины.
– Не представляю, зачем вы меня искали, и кто этот ваш механический друг, – произнося каждое слово с нажимом, я все сильнее выпрямляла спину в показной готовности держаться до последнего. – Но я про вас наслышана, чтобы наверняка знать одно: вы просто очередная крыса, готовая напасть на человека, пока его охрана пребывает в коме.
– Ты была в коме? Можно подробнее, я как-то упустила этот момент.
– Нет, нельзя! Я больше не стану вам что-либо рассказывать, но все же предупрежу на будущее: приблизитесь к мистеру Камски, и я вас на клочки порву. Как и все ваше гребаное правительство.
Злостно сверкнув глазами, я сделала всего один шаг по направлению к холлу, когда за спиной вновь раздался женский, уже не такой триумфальный голос:
– Где твое оружие, Энтони?
Где твое оружие?..
В голове больно отдалось эхом, и я, остановившись, с сомнением посмотрела в сторону женщины. Отвратительная бордовая помада на губах в улыбке обнажала каемку идеальных зубов, в зеленых глазах отражались лучи фонаря. Женщина источала дружелюбие, но оно было ложным. Вслед за ее вопросом в отдаленных уголках сознания пронесся еще один, теплый, мужской голос. Он эхом прошелестел внутри, скорбным тоном пытался что-то шептать, но очень быстро был подавлен установками сеансов Джона Майкла Дориана. Первые дни лечения в моей комнате были посвящены уничтожению второй, скрытой личности. Джон говорил о ней, как о спонтанном психическом расстройстве, и последние наши беседы помогли мне справиться с новообразованием внутри головы. Я не слышала этот голос вот уже неделю… и он снова здесь. Со мной, в сознании. Шепчет откуда-то издалека, словно бы преодолевая огромные водные просторы и заснеженные вершины гор.
Черный браслет завибрировал, и я рефлекторно взглянула на экран. Камски вызывал меня. Не обязательно было смотреть на сообщение, можно было это понять, ощущая на себе пристальный взгляд из холла. Не удостоив женщину (Тильда Эйн?..) взглядом, я тут же направилась к ожидающему меня в одиночестве боссу. Его бокал был снова полон, и теперь игривые пузыри поднимались со стеклянного дна к поверхности. Отнюдь, вид самого хозяина бокала не был таким же игривым, как шампанское. Мужчина с некоторой настороженностью смотрел на то, как я отхожу от гостьи с красной эмблемой на груди.
– Больше не отходи от меня, – как всегда по-наркомански растянуто шепнул мужчина.
Эмильда Рейн наблюдала за отточенными, воспитанными подразделением, движениями солдата под номером тысяча триста девять, углубляющейся в толпу людей. Кожа ощущала на себе взгляд серых глаз Камски, и почему-то этот взгляд доставлял ей дискомфорт. Конечно, раньше она не питала к мужчине приятных эмоций, точнее, вообще не питала ничего. Однако в связи с обнаруженным ею фактом работы бывшего сотрудника на врага номер один все же была вынуждена ощутить нечто, сродни ревности. Такой дискомфортный, легкий голосок, зудящий шепот, требующий уничтожить того, кто осмелился посягнуть на ее территорию. Эмильда даже могла сравнить это с желанием разъяренной цепной собаки покрамсать любого посягающего на двор хозяев. Это было именно инстинктивное желание защитить свое, проучить недруга; желание, основанное на инстинкте самозащиты, а не на эмоциях. Женщина чувствовала, как оно нарастает с каждым словом бывшего бойца с промытыми мозгами. Именно внезапное исчезновение Энтони заставило подразделение забыть о существовании Камски и спешно броситься на поиски бывшего сотрудника, чей запас знаний мог стать лакомым куском для любого врага государства. Теперь все было иначе.
Остатки шампанского отправились в желудок, где уже через несколько секунд растворились. Рейн отставила бокал на широкий парапет и выудила из серебристого клатча плоский телефон. Пальцы быстро находили нужный номер. Буквы в строке набирались с завидной скоростью, данный номер уже давно стал едва ли не первым в списке актуальных контактов, которые телефон определяет самостоятельно. Конечно, Рейн ни разу его не набирала, хоть и знала, откуда андроид-детектив, вскрывающий сервера точно пачки с конфетами, достал ее личный контакт. В одну из прекрасных ночей, которую Эмильда планировала проспать до утра, телефон разразился звоном, и этот звон зловеще отразился от затемненных стен. Сначала Рейн даже не поняла, кто это. Уже через минуту настойчивого мужского голоса осознала главную претензию внезапно подавшего голос робота, что раньше старался отмалчиваться. Он твердил об исчезновении Гойл, требовал предоставить адрес пребывания бывшего солдата, обвинял ее, Эмильду, в нечестной игре. Но все, что он получил – усмешку и просьбу не звонить больше на данный номер при условии, если жизнь дорога. Его лепет воспринимался несерьезно. Кто знает, что вздумалось дурной девчонке, может, решила отомстить спустя несколько недель? Но когда на следующий день Энтони Гойл исчезла с поля зрения – вот тогда Рейн и забеспокоилась.
Дописав сообщение, Эмильда отложила телефон в сумку и медленно встала на пороге в холл. Тугое платье обнимало ее тело, ткань не позволяла легким полноценно раскрываться и вдыхать полной грудью. Обхватив себя за плечи, женщина боком развернулась к залу. Все было просто – она знала, куда делся бывший солдат, и, в ближайшем будущем, могла одним выстрелом убить сразу двух зайцев: потенциального переносчика государственной информации и извечного конкурента, отныне не имеющего какой-либо весомой силы в правительстве. Достаточно отправить в дом Камски «первичника» и дело будет завершено. Но как же ей хотелось развернуть драму, посмотреть на реакцию Гойл на андроида, и реакцию андроида на потерявшую память Гойл; хотелось понаблюдать за тем, что будут делать две сумасбродные личности. Однажды Гойл потеряла свое будущее ради куска пластика, как и кусок пластика потерял свою природу ради человека. Эмильда Рейн не ощущала ехидства или желания отомстить, но вот уже свыше тридцати лет она была лишена эмоций и интереса к окружающему миру. Перспектива стать зрителем драматической истории все же цепляла. Убить Энтони Гойл и Камски она всегда успеет, а вот наслаждаться психологическими страданиями людей приходится не часто. Кто знает, чем закончится история встречи? Возможно, она станет паршивым сценарием для дешевого бульварного романа, а возможно – удивительным сюжетом для захватывающей драмы, достойной Голливуда.
Было и нечто еще, что доставляло Эмильде профессиональное удовольствие. Как насчет того, чтобы выудить из всего этого собственную выгоду?..
Ночь окончательно накрыла город одеялом. Темные грозовые тучи покрывали небо, вдалеке слышались неестественные для февраля раскаты грома. Кто-то вздрагивал при этом ужасающем звуке; кто-то, сидя дома перед телевизором, наслаждался усиливающимся запахом озона из открытого окна. Вечер приближался к отметке девяти часов, и большинство жителей покинуло свои рабочие места. Редкие машины шуршали покрышками по мокрому асфальту, никто не стремился нарушать правила дорожного движения. Одно неловкое движение – и любой автомобиль может закрутить на лужах, вовлекая в безумный танец и другие железные коробки с двигателями. Их было немного, ведь дороги начинали пустовать, но все же те, кто мчался вперед, не старались показать свою крутость путем превышения скорости. Все, кроме одного Reno.
Возвращение было странным. Уже во втором часу ночи андроиду повезло добраться до дома, открыть дверь и… встретить пустоту. Ее не было. Только одежда, обувь, фотографии и катана на стойке в коридоре. Свет на кухне оставался включенным, никто из них не потрудился нажать на кнопку, выходя на улицу. Тогда Коннор решил, что Анна осталась у Хэнка, и уже через несколько минут сам андроид стоял у двери лейтенанта. Ветер швырял его черный галстук в сторону, пиджак так и остался лежать на столе в нефункционирующем цехе. Коннор не испытывал холод, только потерянность и страх, однако все эти чувства разом усугубились, стоило только двери после нескольких торопливых звонков отвориться.
Андерсон был пьян. Сильно пьян. Мужчина шатался на ногах, щурено смотрел на андроида, изредка из его груди доносились кряхтение и бульканье играющего алкоголя. Спустя несколько мгновений, когда Коннор хотел уже открыть рот, Хэнк Андерсон махнул рукой в знак недоверия и пролепетал охрипшим голосом:
– Нет, ты не Коннор… Коннор мертв, я сам видел…
Еще спустя секунду выставленный вверх указательный палец натруженной руки (видимо, указывал на рай), замер, и лейтенант с грохотом повалился на спину. Перспектива откачивать Хэнка досаждала, но все же была не такой горькой на вкус, как испуг за исчезнувшего человека. Коннор, как и во время расследования, привел седого, вымазанного в алкоголе, лейтенанта в порядок с помощью ледяного душа, после чего едва не стал причиной старческого инфаркта. Как бы андроид не старался объясниться, как бы не старался громко и четко произносить вопросы – все было тщетно. Хэнк ничего не знал, только, таращась на девианта, как на призрака, выпалил слова «свалила в закат». Больше он ничего не смог получить.
Последующие недели были куда хуже, чем процесс отключения на дороге. Коннор помнил дикий страх, выедающий спешно выполняющие обмен данными программы, но куда хуже оказалось состояние неизвестности. Его можно было сравнить с червяками, выгрызающими себе дорогу в сердцевину яблока, как бы ни хотелось от него избавиться – андроид не мог. Проведя первые два дня в доме Хэнка, Коннор отказывался возвращаться в пустой дом. Уже на третий день, проезжая мимо и потерянно оглядывая вдруг ставший мертвым участок жилого помещения с пассажирского сиденья автомобиля Хэнка, Коннор резко затребовал остановить машину. Через несколько секунд он вместе с Андерсоном стоял рядом со входом. Дверь была приоткрыта.
Как бы системы не рисовали облик Гойл, что сейчас наверняка стоит в коридоре и нервно теребит телефон, реальность оказалась куда более страшной. Ее вещей больше не было. Одежда отсутствовала в шкафу, обувь исчезла, исчезло и оружие. Лишь фотографии, катана, пластинки и книги. Вот и все, что от нее осталось.
Номер Эмильды атаковался долгие две недели. Коннор, сам не понимая почему, вдруг решил, что Анна попала обратно в лапы подразделения, и был разочарованно удивлен, когда Рейн в первый ночной звонок сообщила об отсутствии в рядах бойцов бывшего сотрудника. После отказа Эмильды в сотрудничестве Хэнк связался с Камски. Но и тот отрицал свое причастие к исчезновению девушки. И уже на третьей неделе поисков Коннор, несмотря на ободрения Хэнка, перестал искать.
Она растворилась в воздухе. Превратилась в пыль, как в фантастическом кино, исчезла, взорвалась звездой, прошла, точно лето, забрав с собой жар и запах цветущей зелени! Покинула вселенную, что вечно досаждала ей своей несправедливостью, растворилась во мраке лучом света, рассеялась в воздухе, как звуки душещипательной мелодии, оставив после себя только звенящую тишину! Коннор мог сравнивать до бесконечности, вспоминать облик и подбирать все новые аллегории! Погрязла во тьме, была поглощена бурным потоком уходящего времени, покинула стремящейся на юга птицей, испарилась под беспощадными лучами солнца! Каждое такое сравнение в точности описывало его состояние, но ни одно из них не давало облегчения и, тем более, не давало ответа. Он больше не посещал дом, предпочтя находиться в стенах департамента, реже – в доме Хэнка. Погружался в работу, старался загрузить систему делами и расследованиями, даже брался за чужое, когда собственной работы не хватало. Лейтенант считал это не нормальным, всячески пытался вывести андроида из бешеного режима, иногда нарывался на грубость. Коннор даже и не знал, что может грубить… особенно другу. Порой ему приходилось ощущать на себе встревоженные взгляды коллег, и как же он радовался, что никто из них не стремился залезть внутрь. Даже детектив Рид (Гэвин-мать-его-Рид…) воздерживался от притязаний, хоть и явно упивался подвешенным состоянием Коннора. Это все уже было не важно. Коннор вообще сомневался, что что-то теперь может стать важным. Ему оставалось только бездумно выполнять работу и сожалеть о ни разу не сказанном вслух.
Очередной вечер в компании притихшего терминала и обнаженных серых стен. Густое одиночество наполняло холл, как нуга. Коннор сидел за собственным столом, сцепив руки вместе. Костюм полицейского редко сменялся на иную одежду. Зачем ему вообще теперь переодеваться, если вся его жизнь будет построена только на извечных сменах? Последний полицейский покинул здание больше двух часов назад. Капитан Фаулер всегда уходил после всех коллег. Звук запираемого кабинет ключа намекал на то, что андроид задерживается в участке до неприличия долго, но никто, кроме Хэнка, не пытался вытянуть его на улицу. Лишь однажды Коннор пересилил себя и подошел к бордовому, ставшим отвратительным, дому. Он не заходил в гостиную или спальню, не блуждал по комнатам, не желал видеть эти стены. Только забрал ключи с крючка на стене в коридоре, с некоторое время постоял у покоящейся покрытой пылью катаны. Гойл слышала ее голос, утверждала, что иногда та разговаривает с ней, точнее, пытается. Только сейчас андроид задался вопросом: каким именно был этот голос? Мужским? Женским? Бесполым? Добрым или злым? Детским или взрослым? А может, это был голос матери? Или голос отца? А если это был его, Коннора, голос?..
Вопреки ожиданиям, садиться в машину было еще тяжелее. Неубранные пуговицы белой рубашки источали острые потоки неприязни, от одного взгляда на них Коннор ощущал нечто губительное внутри, заставляющее радостные и яркие воспоминания блекнуть, окрашиваться в черно-белые кадры. Он не мог вспомнить ее прикосновения на своей бионической коже – тактильные датчики не имели таких способностей. Он мог вспомнить цвет ее глаз, значащий в палитре цветов, как «черепахово-зеленый», но и он вскоре покрывался черно-белым. Мог воспроизвести женский голос, однако даже если этот голос смеялся – звук его отдавался горечью. Андроид не знал, почему происходят эти изменения в восприятии воспоминаний об Анне. И все же, сидя в машине рядом с белыми разбросанными пуговицами, начинал догадываться. Это и есть та скорбь, что ощущают люди. Гнетущая, тягучая. Она же пропитывает его и сейчас, в участке, перед монитором потухшего терминала.
Андроид утопал в мыслях, которые наверняка не могли привести ни к чему хорошему. Он даже был уверен в том, что оставь он диод – и тот непрерывно горел бы желтым, нервируя Хэнка еще сильнее. Коннор мог просидеть здесь до утра, к счастью, это перестало быть таким неприятным. Даже будучи послушным рабом, андроид-детектив не мог усидеть на месте. Каждая минута безделья была занята изучением окружающего мира, руки бережно поправляли волосы, галстук и рукава, система стремилась анализировать все, что казалось значимым. Теперь значимого не было, и сидеть, уставившись в одну точку, было на удивление легко. Он не мог ответить себе, чего ждал за своим столом. Возможно, именно того самого оповещения о сообщении, пришедшего секунду назад. В нем не было ничего странного, Коннор с непривычной простотой мог бы предположить, что это очередное место преступления, на которое нужно срочно выехать. Однако все обстояло иначе, и это усиливало срочность поездки.
Reno гнал неприлично быстро по мокрым дорогам, игнорируя все красные светофоры и сигналы проезжающих мимо машин. Коннор отдавал себе отчет о неадекватности своих действий, одно движение – и дорога может стать кладбищем. Но программа настойчиво твердила высланный Эмильдой Рейн адрес, и теперь ему ничто не оставалось, кроме как нестись на всех порах вперед.
Капли дождя закрывали обзор, и андроид торопливо отдал компьютерным мозгам автомобиля включить дворники. Лучше не стало. Ливень усиливался. Вместе с ним усиливалось и нетерпение внутри. Рейн не стала бы присылать какой-то адрес просто так. Андроид слышал ее заинтересованность в поиске при последнем звонке, хоть женщина и пообещала уничтожить его в случае, если он еще раз потревожит ее личный номер. Вряд ли теперь руководитель подразделения решила отомстить Коннору столь отвратительной шуткой, бросив андроиду шанс на надежду, как голодной собаке кость. Он подгонял мысленно машину, переключал передачи, выжимал максимум. Один раз автомобиль на повороте едва не занесло, и откуда-то из стороны раздался сигнальный звон вынужденно затормозившей легковушки. В ином случае Коннор бы даже ощутил приступ вины за порушенные правила дорожного движения. Сейчас он ощущал приступ обреченности от внезапного возникшего шанса найти исчезнувшую.
Огороженный участок постепенно покидали машины. Люди мелкими группками выходили на улицу, некоторые усаживались в машину, кто-то шел к парковочной зоне с целью сесть в такси. Многие из них шатались, были и те, кто смело шагал по искусственной зеленой траве. Прием насчитывал триста с чем-то человек, и вряд ли те, кто вышел, смогли проредить крупную толпу внутри здания. Андроиду не составило труда войти внутрь, направляясь по лестнице против редкого потока покидающих здание гостей. Прием был устроен в честь завершенного формирования детройтского отделения ФБР, и потому с самого утра из участка были отправлены пять коллег в официальных полицейских униформах. Никто не стал бы задерживать андроида у входа, даже если кто-то из силовых структур ФБР не знал Коннора – полицейская униформа, из которой он не вылазил, давала ему проход в любое здесь помещение.
Войдя в просторный холл, наполненного людьми в изящных одеждах, детектив немедленно принялся анализировать каждое встреченное лицо. Ему не нужно было обращаться к информационной базе и проводить идентификацию личностей, чтобы найти Анну Гойл – ее облик прокручивался в голове постоянно, даже когда система была загружена работой. Но он так ни разу и не встречал Эмильду Рейн – ту, что прислала сообщение, заставившее Коннора стремглав покинуть участок.
Нет, это не могло быть шуткой… андроид проходил мимо, аккуратно обходил людей, быстро просматривал их лица, даже не вдавался в подробности биографии. Программа просто выдавала имя и фамилию, и этого было достаточно. Его торопливый шаг отдавался бы эхом от стен, если бы не оркестр в углу и не опьяненно перешептывающиеся гости. Иногда ему приходилось извиняться за внезапное столкновение плечом, настолько сильно ему казалось важным полностью погрузиться в поиск! Он видел Эмильду лишь на фото, но их давность насчитывает десятки лет. Конечно, Рейн не старела – Коннор помнит юный двадцатилетний возраст Гойл, нехарактерный для ее двадцати семи лет. Однако женщина могла сменить длину или цвет волос, могла носить цветные линзы, могла менять свой внешний облик с помощью различных хитростей маскировки. Коннор искал взглядом, потерянно осматривал стены, чувствовал нарастающее внутри разочарование и страх. А потом просто замер на одном месте.
