Текст книги "Бесчувственные. Игры разума (СИ)"
Автор книги: Hello. I am Deviant
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 93 страниц)
Взяв фотографию в руки, я присела на край дивана. С гладкой поверхности кадра на меня смотрели распластавшиеся на полу машина и человек, только если на лице первого был укор и ирония, то вторая улыбалась во все тридцать два зуба. В гостиной словно бы сквозь тишину доносился женский, звонкий смех, за которым последовал и басовитый мужской. Коннора было сложно рассмешить, зато Хэнка – легко. Это был прекрасный день. Каждый проведенный час в компании «клуба идиотов» был восхитительным. Семь лет службы отобрали у меня возможность заводить друзей, дорожить близкими, словом, отобрали возможность жить, а не существовать. Я не собиралась больше терять это. В особенности того, кто на снимке лежал подо мной, крепко держа за плечи.
Нагретый телефон в левой руке весил гораздо меньше, чем фотография в стеклянной рамке, но мой выбор был основан не на тяжести веса, а на тяжести возможных последствий. Ладони были точно двумя чашами. Я осматривала эти два разных предмета и пыталась сделать выбор: позвонить в прошлое, возможно подставив под угрозу нынешнюю жизнь, или оставить все, как есть, дав себе (нам) шанс на спокойное будущее?
Выбор был очевиден.
Телефон аккуратно откинулся на диван, давая пальцам обеих рук возможность изучить шершавость черной рамки получше.
Автомобиль медленно разъезжал по городу вот уже битый час. Дел не предвиделось, весь участок в похмельное утро не желал жить и двигаться. Коллеги, точно пробудившиеся после зимнего сна мухи, едва передвигались по холлу, кто-то сидел напротив терминалов, не выдавая признаков жизни. Хопкинс и еще несколько людей и вовсе не пришли, взяли отгулы. Лишь андроиды в своих обычных «начищенных» видах выполняли предоставленную им работу совершенно, без затруднений, головной боли и постоянных жалоб на плохое самочувствие. Департамент стоял, впервые за долгое время работники позволили себе расслабиться. Теплая погода согревала стены, вместе с ними согревая и души. Хэнк намеревался провести рабочую смену в бургерной или дома, может, даже несколько часов проторчать у компьютера в офисе, имитируя работу. Оно и не требовалось – Джеффри хоть и был иногда занудой, все же никогда не давил на рабочих после корпоративов. Но работать пришлось не по причине появления начальника участка. Под седой копной волос Андерсона пульсировала боль, и она становилось все тяжелее при очередном саркастичном взгляде андроида-напарника. Когда мужчина попытался пожаловаться на самочувствие, в ответ прилетело «Я вас предупреждал». Хэнк едва не пришел в бешенство. В ноябре того года при тех же обстоятельствах Коннор изъявил желание приготовить кофе. Конечно, это повлекло за собой прибавление в их группе клоунады в виде коматозницы, но теперь андроид старательно делал вид, что не замечает состояние Хэнка, всячески забрасывая того новыми делами и работой. В какой-то момент сощурившемуся от раздражения лейтенанту это надоело, и зал наполнился чертыханиями и возмущениями. Вскоре оба напарника уже катили по городу.
Ничего нового, устало подумал Хэнк. Переговоры о работе, описание андроидом предстоящего дела по убийству какого-то «живого» в районе Ривервуд, пульсирующая боль в висках. Лейтенант поглотил не один стакан кофе прежде, чем сесть за руль. Он не был пьян, глаза ясно видели и воспринимали происходящее, но выпитая доза алкоголя прошлым вечером была немалой. Голова помнит все подробности его возвращения домой, но вот как он оказался в постели – было покрыто тайной. Следующее воспоминание начинается первым лучем треклятого солнца, наверняка именно оно вызвало эту головную боль.
Встав на светофоре перед домом мэрии, Хэнк устало откинулся на спинку кресла. Коннор в его как всегда безупречном костюме медленно осматривал сваленные рядом со стеной здания плакаты. Обычно демонстрации протестующих людей происходили именно в такое время дня, но сегодня людей не было. Андерсон даже знал, с чем это было связано. Буквально несколько дней назад отделом по делам девиантов была раскрыта группировка людей, которая наводила ужас предыдущие несколько недель. Именно те якобы мирные демонстранты становились ночью «борцами за справедливость». Осмелевшие выйти на улицу в темное время суток «живые» подвергались нападению и избиению. Ни один случай не был летальным, однако это не оправдывало кожаных ублюдков в глазах лейтенанта. Человек еще долго будет бороться за свое право на экологическую нишу, и еще дольше – за место на верхушке эволюционной пирамиды.
‒ Ты что, начал отправлять свои рапорты Фаулеру прямо в голову? ‒ безучастно отозвался Хэнк, попытавшись вытащить андроида из раздумий.
‒ Вряд ли капитан способен принимать отчеты с помощью обмена данными, ‒ Коннор не стремился вырываться из чертогов своего разума. Он провожал взором поваленные плакаты, анализировал их каждый раз, когда проезжал мимо уже долгие недели. В системе все еще происходили отчаянные попытки найти ответы на так и не раскрытое дело, которое давно перестало быть его личным.
‒ Тогда чего ты опять завис?
‒ Я не завис, лейтенант, ‒ с нажимом отозвался андроид. Он вернул свой взгляд на дорогу, как только Хэнк заставил машину плавно тронуться.
Светлые, мокрые от таявшего снега улицы покрывались грязью из-за неравномерных осадков. Дождь чередовался со снегом, иногда оба вида выпадали вместе, как в прошлую ночь. Андроид помнит стук капель по покрышке машины, помнит внезапно посетившую идею сменить постель на заднее сиденье Reno, и вроде бы это должно вызывать какое-то чувство, но сейчас воспоминания поглощались другим ощущением – беспокойством. Оно сопровождает его уже слишком долго, иногда даже кажется привычным состоянием всякий раз, когда автомобиль Хэнка вез их мимо мэрии. Коннор хмурился, старался зацепиться за словно немые черно-белые кадры прошлой ночи наедине с Гойл, но тут же откидывался на несколько месяцев назад, в день, когда на Роял-бич прогремел взрыв. Как люди справляются с этим состоянием, когда мысли, точно отдельные живые существа, насильно откидывают сознание в прошлое? Когда стараешься о чем-то не думать, забыть, но вместо этого – снова и снова возвращаешься назад?
‒ Все еще думаешь о своей бомбе? ‒ внимательно наблюдая за дорогой, произнес Хэнк. Коннор в какой-то степени ему завидовал. Лейтенанту с высоты его опыта в большей степени было абсолютно наплевать на некоторые аспекты своей работы.
‒ Что-то здесь не так. Я пытаюсь это прощупать, но… Анна говорила, что в тот день на Роял-бич в ресторане должны были встретиться глава подразделения и Элайджа Камски.
‒ Расследование уже как сотню лет передали отделу террористических актов, ‒ с небольшим раздражением отметил лейтенант. Он чувствовал острый голод в желудке, но в большей степени раздражение вызывала помешанность роботизированного напарника на деле, что давно ушло в архив. Что за исключительная педантичность… и скудоумность – пытаться работать над тем, что были переданы в чужие руки самим капитаном Фаулером. Работы стало меньше, этому положено радоваться, а не горевать.
‒ Не могу отделаться от чувства, словно у меня отобрали нечто, во что я вкладывал усилия, ‒ андроид рефлекторно посмотрел на свои руки, намекая на проделанную ими работу.
‒ Ну, тогда напейся незамерзайки и забудься!
‒ Мне не нужен алкоголь, и тем более незамерзающая жидкость для стеклоомывателей, ‒ укоризненно произнес механический голос.
‒ Да неужели?! ‒ Хэнк саркастично воскликнул, плавно направив ревущую машину через перекресток налево. Районы постепенно сменяли друг друга, и теперь вместо высоток по обеим сторонам дороги мельтешили жилые кварталы. ‒ А кто пару дней назад солярку глотал?
‒ Я проводил анализ в целях расследования, ‒ андроид безучастно смотрел на дорогу, словно бы рассуждая о досадном падении валюты. ‒ Это было другое.
‒ Да, заливай мне тут! Свалился мне на голову кибер-алкаш на старости лет!
С некоторое время в салоне царила тишина. Коннор давал себе отчет об истинных причинах недовольного состояния лейтенанта. В его голове наверняка все еще пульсировала боль, о которой Хэнк оповещал участок весь день, и после целенаправленного (как говорят люди) «капания на мозги» Андерсон не желал идти на сотрудничество, и уж тем более вести обычные спокойные беседы. Тем не менее, устоявшиеся отношения между напарниками и тот психологический анализ, который Коннор проводил в течение долгих дней, позволили ему выбрать наиболее эффективную тактику поведения – полное игнорирование оскорблений и агрессивных притязаний. Анна использовала иные поведенческие линии: их взаимные шутки и принижения в сторону друг друга обычно приводят людей к разобщению, но отчего-то дружеские связи только крепли всякий раз, когда Хэнк сокрушался над «соплей зеленой», а Анна – над «кощеем бессмертным», что бы все эти ярлыки не значили.
‒ Как у вас там? ‒ не сводя взгляды с дороги, спросил Хэнк. ‒ С коматозницей.
В следующее мгновение старик ощутил на себе укоризненный взор искусственных глаз, и этот взор был гораздо осмысленней, чем если бы Коннор начал что-то объяснять. Раньше такие вопросы воспринимались андроидом спокойно, и тот мог тактично объяснять о сложности общений и привыканий к новому построению мира в механической голове, не зря ведь Андерсон был оповещен о желании руководства подразделения в личной встрече с бывшим солдатом. Коннор даже иногда спрашивал совета, аргументируя отсутствием опыта у него и наличием опыта у лейтенанта. Но последние недели были иными. Андроид всегда воспринимал такие вопросы, как нечто слишком личное, даже оскорбительное, и потому старательно уходил от темы.
‒ Ладно, я просто спросил, ‒ устало произнес хриплый Хэнк. Он не был одним из тех, кто любил копаться в чужой жизни. Гораздо интереснее копаться в своей.
Андроид вернул взор на тротуар, анализируя мимо проходящих людей и машин. Перед глазами изредка бликовали порушенные на «Иерихоне» ограничивающие рамки. Коннор вспоминал, как сложно было привыкнуть к ним, как тяжело система воспринимала мир без привычных ограничений. Уже сейчас он мог смело смотреть на окружающий мир, привыкший не замечать то, что осталось от былого программного обеспечения. Каждый девиант видел перед собой примерно то же самое, и будет видеть на протяжении всей жизни. Но сейчас, осматривая сменившие жилые кварталы мелкими коттеджами, объятыми теплыми лучами солнца, он думал о том, кто до сих пор видит перед собой светло-голубые грани реальности. «Киберлайф» с первого дня его разработки называл Коннора прототипом, он и сам знал об этом, даже напоминал всякий раз другим людям. Тогда это казалось нормальным, естественным. Сейчас же ‒ оскорбительным.
‒ Вчера к нашему дому пришел андроид… ‒ нахмурено оглядывая дорогу, начал Коннор.
‒ Надо же, какая редкость в наши дни…
‒ …присланный Элайджа Камски.
Коннор встревоженно посмотрел на напарника, который был полностью увлечен дорогой. Расслабленность на лице саркастично-отзывающегося лейтенанта сменилась на настороженность. Мужчина выпрямился, сомнительно посматривая в сторону андроида в полицейской униформе.
‒ И что ему было нужно?
‒ Он пригласил нас на ужин. Анна, конечно, отказалась, но… ‒ с несколько секунд в салоне звучал только двигатель. ‒ Она рассказала, что именно произошло в Сиэтле.
‒ Созрела монашка для откровений, ‒ иронично заметил Хэнк. Коннор, не обращая внимания на привычные колкости седовласого напарника, продолжил.
‒ Нападение на Камски было подстроено. Он специально создал эту ситуацию, чтобы проверить Анну на способности.
‒ А она случайно не сказала, зачем ему это?
‒ Сказала. Мистер Камски предложил ей работу в лице личного охранника. Он уверен, что подразделение открыло на него охоту.
‒ И чего он им так не угодил…
Двигатель урчал, точно огромная дикая кошка на дереве под ярким солнцем. Температура спала на несколько делений вниз, и холодные ручьи на дорогах превратились в смесь из снега и грязи. Теплые солнечные лучи, неестественные в зимнее время года, не были способны согреть улицы Детройта в полной мере. Что-то подсказывало, что зима еще покажет свой истинный характер, покрыв дороги и крыши домов белой пеленой. Пока же городу приходилось бороться с чередующимся дождем и снегом. Образующиеся тучи на небе намекали на предстоящие осадки.
‒ Тот андроид, которого послал мистер Камски, ‒ все еще погруженный в невольную встречу, Коннор первым нарушил молчание. ‒ Он должен был меня заменить.
‒ В смысле заменить?
‒ Модель серии «RK900». Я ведь всего лишь прототип.
‒ И что, он вроде такой же, как ты? ‒ Андерсон отвлекся от дороги, сощурено посмотрев на Коннора. Тот ответил ему вопросительным взглядом. ‒ В смысле, выглядит так же? Этакий зализанный педантичный бриташка?
Вопрошающий взор Коннор сменился на укоризненный, и в ту же секунду был обращен обратно к дороге. Возможно, сработали датчики восприятия, а может, это был обычный инерционный рефлекс системы на движение со стороны, однако уже в это же мгновение в салоне прозвучал крик «Хэнк, дорога!», и автомобиль завертело по обледенелому асфальту. Перед капотом переходила дорогу женщина в красной дутой куртке. Хэнк Андерсон, чертыхнувшись, резко вывернул руль.
Разложившийся отцовский арсенал на журнальном столе источал запах чистящего средства. Ни один из оставленных папой «в наследство» пистолетов давно не ощущал внутри себя пороха или снарядов, и я не желала нарушать это странное спокойствие оружия. Достаточно было начистить и зарядить всего один, прикрепленный к днищу кухонного стола, черный Ruger LCP, чтобы ощущать себя более или менее безопасно. Мини-пистолет был одним из любимых отца, он всяческий раз ласково называл ружье «малышкой», и это название было оправдано. Пистолет мог смело поместиться в детской ладони, однако, несмотря на свою миниатюрность, был опасным в нанесении урона и очень громким. Ему насчитывалось без малых пятнадцать лет, некоторые элементы пришлось заменить, но в целом я была довольна полученным результатом. Коннор смотрел на меня с неприкрытым сарказмом, когда я настойчиво старалась закрепить холодное оружие к скрытой части стола. Ему претило все, что хоть как-то связывало меня с прошлым, но приведенные аргументы в пользу безопасности дома взяли верх. Знал бы он, что в будущем планируется закрепление камер наблюдения во дворе – точно бы подтвердил вчерашним вечером мои опасения о шизофрении.
Вдыхая пары чистящего средства, я медленно осмотрела проделанный труд. Холодная сталь револьверов, ПБ, обрезанного двуствольного дробовика блестит, сверкает в свете уходящих за горизонт лучей вечернего солнца, точно только что прошедший руки мастера бриллиант. Большую часть выуженного оружия из тайников родительского дома пришлось уничтожить, ведь отсутствие использования или хотя бы ухода за металлом заставило его окислиться от времени, проржаветь от скапливающейся влаги. С какой же болью я отправляла на свалку снайперскую винтовку с самодельным глушителем… но было и то, что выкинуть не позволяла совесть.
Отец-военный считал огнестрельное оружие синонимом к слову «безопасность», он умел обращаться с любым предложенным ему легким или тяжелым оружием, всегда старательно изучал попадающее в руки орудие смерти, состоящее из пороха и стали. Однако в его коллекции были реликвии, что в нем вызывали трепет, а в матери – тихий ужас. Ручное неогнестрельное оружие в его коллекции насчитывало без малого шестнадцать видов. Здесь были и нагамаки с деревянной ручкой, приобретенная к Японии. Тут же на столе лежал штык-нож, имеющий практически родовую по линии Гойл историю. Короткий кинжал «баселард», длинный индийский кинжал «пата» со стальной гардой-нарукавником, подаренный напарником кастет – все это теперь было в моей коллекции, разница была лишь в том, что я не воспринимала любое неогнестрельное оружие, кроме собственной катаны. У отца же была своего рода зависимость. У него даже были сюрикэны, которыми он не умел пользоваться! И которые я минут тридцать старалась реанимировать от покрывающих рыжиков.
Небо за окном окрасилось в розовые тона, когда я все же добралась до обиженно шепчущей из коридора Коннора-катаны. Оружие было сложено и убрано в дальние уголки дома, и теперь только отражение гладкого металла в женских руках метало зайчики по гостиной. Я больше не испытывала облегчение от чистки священного оружия. Ее ментальная связь пугала с каждым днем все чаще и чаще, прикасаться к холодной стали было… тревожно. Словно бы сейчас оружие оживет и порубит пальцы на мелкие куски, отомстив таким образом за длительное отсутствие внимания. Мне хотелось прокрутить весь этот процесс, как кусочек неприятного момента на видео в планшете, и, чтобы не так сильно ощущать присутствие в голове постороннего голоса, был включен телевизор.
Новости не бодрили. Убийства, новое заседание в лице заместителей президента и главного представителя «живых», смерть какого-то певца, новые конфликты с Россией и Китаем. Я щелкала пультом едва ли не каждую секунду, и остановилась только когда увидела смутно знакомые мультипликационные кадры прошлого. На экране мельтешили животные, одетые в полицейскую униформу. Пухлый гепард со значком на синей фуражке дожевывал розовый пончик, стоя за столом регистрации. Он с улыбкой инструктировал маленькую зайчиху-новичка, советовал ей быть «не съеденной», играл мягким пушистым хвостом. На некоторое мгновение я застыла с салфеткой в руке, смутно вспоминая сюжет мультика. Далекое прошлое было поглощено постоянными тренировками и суровой дисциплиной, но мамин бунтующий против излишнего отцовского гнета нрав все-таки позволял мне изредка насладиться обычным детством. Мультфильмы были для меня редкостью. Я и забыла, как сильно их любила…
Сюжет развивался, а вместе с ним разгоралось и непрожитое детство внутри. Я смеялась, делала громче на особо острых моментах, переживала за героев. Руки на инстинкте хватались за только что начищенное лезвие, оставляя новые отпечатки пальцев. Я тут же стирала их, но через некоторое время процесс повторялся. Похоже, он может быть бесконечным.
Суровая солдатская жизнь не давала мне в полной мере ощущать жизнь вокруг. Я проживала дни в обществе Коннора, и, конечно же, радовалась проведенным вместе минутам! Но оглядываясь назад понимала, как много успела упустить за все двадцать семь лет жизни. Не было обычной детской радости, не было возможности пошалить и пошутить. Выпущенный на вечеринках пыл девочки-подростка был связан не с гормональными перестройками, а с невысказанной болью из-за потери обоих родителей. Друзьям казалось, что я танцую от переполняющего меня счастья, напиваюсь от желания показаться крутой, развязно провожу свободный от обучения досуг из-за желания хорошенько повеселиться. Но это было не так. Я танцевала и старалась унять этими движениями боль в груди. Напивалась, чтобы заставить слезы оставаться внутри. Тусовалась и знакомилась с огромным количеством народа в попытке не чувствовать себя одиноко. Смерть очередного родственника в лице такой же бунтующей бабули окончательно сломила меня. Из товарищей рядом остался круг из трех человек, вечеринки сменились посиделками с младшим братом и оттачиванием боевых навыков в тренировочном зале под крик вечно злого, требовательного куратора. Акульи зубы все еще показывались на свет, ведь уходящий в небытие близкий человек не может забрать с собой привитый кусок себя. Спустя несколько дней после двадцатилетия оборвалось и это. Исчезло, разлетелось, как прах вместе с одним единственным оставшимся близким человеком – братом. А спустя еще два дня я стала пустой оболочкой, товаром, неспособной к самостоятельной полноценной жизни.
Коннор и Хэнк вернули меня к жизни, бесспорно, но они не могли вернуть то, что было упущено. Отцовско-«Хэнковский» нрав проступал наружу, я язвила в общении с Андерсоном, Ридом, сидя в машине с детским любопытством осматривала мелькающие мимо вывески и горожан, изредка чувствовала азарт во время совместного с лейтенантом распития алкоголя. Однако внутри играли и другие потребности: танцевать, громко смеяться, а не сдерживать себя в эмоциях, иногда даже мелко напакостить в своеобразной детской манере. Но взрослой девушке не пристало себя так вести, верно? Я всегда старалась выглядеть подобающе: брюки, юбки, рубашки и платья. При знакомстве с людьми или «живыми» использовала максимально приличную речь. В общем, соответствовала человеку, смотрящему на мир серьезным взрослым взглядом. Хэнк бы точно покрутил у виска, глядя, как я ухахатываюсь при просмотре нарисованных животных. По крайней мере, мне так казалось. Наверное, я слишком мнительно и стереотипно смотрю на мир.
Из телевизора доносилась музыка, намекающая на атмосферу «крестного отца». Белый мишка в черном костюме медленно повернул маленький стульчик, и перед взором предстал развалившийся в нем слепой крот с развязанным галстуком. Ощутив прилив в груди, я обрушила на стены хохот. Катана в голове злобно зашипела от такой неприличной манеры поведения, и вместе с этим шипением раздался еще один звук – звук захлопывающейся двери.
Быстро переключив канал на новостную ленту, я с выпученными глазами посмотрела на стоящего в коридоре Коннора. Его брови были приподняты в удивлении, кажется, в глазах читалась усмешка. Щеки моментально покрылись красным румянцев, а в голове уже раздавался истеричный смех Андерсона, что будет показывать на меня пальцем, намекая на играющее детство в известном всем месте.
‒ Хэнку ни слово, ‒ механически произнесла я.
‒ Как скажешь, ‒ андроид и впрямь усмехнулся, направившись на кухню.
Только когда уходящий уличный свет из окна озарил его облик, я почувствовала нарастающий страх. Телевизор тут же был переведен на беззвучный режим, ровно как и катана внутри. Меньше, чем через секунду я оказалась рядом с умывающим в раковине руки андроидом в полицейской униформе. Занятно, что она так похожа на форму гепарда Бенджамина Когтяузера. Видимо, не зря ассоциации в голове постоянно связывают всегда совершенного Коннора с представителем семейства кошачьих.
‒ Твои руки, ‒ андроид выполнял действия механически, на лице не было ни единой эмоции. Он точно хирург смывал красную жидкость, заворачивал рукава как можно выше. ‒ Чья это кровь?
‒ Лейтенант сбил собаку.
Его голос был таким повседневным, что меня передернуло. Кровавые потоки едва смешивались с водой, этот цвет напомнил мне о красной пелене, настилающей глаза в момент штурма «Иерихон». Раньше кровь не вызывала никаких чувств, теперь же она воспринималась, как дурной вестник предстоящих проблем.
‒ Насмерть, да? ‒ почти шепотом произнес обеспокоенный женский голос.
‒ Вообще-то, стоял выбор между жизнью человека и животного. Хэнк верно расставил приоритеты.
‒ Не будь таким жестоким, что тебе несчастный песик сделал? ‒ Коннор бросил на меня мимолетный взгляд, уже заканчивая смывать кровь. Всеми своими движениями он старался скрыть нечто на своем лице, и, к его сожалению, этого сделать не удалось. Аккуратно схватив андроида за подбородок, я повернула его голову к себе. Под носом виднелась высыхающая струйка тириума. ‒ Приложился о приборную панель, да?
Андроид мягко освободился от женских пальцев. В ответ на это движение головой тонкая прядь волос заколыхалась, но я тянулась отнюдь не к ней. Еще не использованная для катаны сухая салфетка медленно стирала голубую жидкость с механического лица. Коннор смотрел на меня умиротворенно, точно я проделывала это каждый день. Как ни странно, его не пугала маленькая потеря в виде нескольких капель тириума, меня же она просто ужасала. Это не ушло от внимания машины.
‒ Потери незначительные.
‒ Потери есть потери, ‒ закончив стирать кровь, я сжала салфетку в руке. ‒ Мне и так не нравится род твоих занятий. Осознавать, что тебя может не стать из-за какого-то несчастного случая не приятно.
‒ Анна, я цел. Все в порядке.
‒ Знаю, просто обещай быть осторожнее, пожалуйста, ‒ я внимательно следила за тем, как андроид вытирает руки о кухонное полотенце, смотрела ему в глаза и этим взглядом молила об осторожности. Пистолет под столом и камеры слежения вокруг дома не принесут должного эффекта, если кое-кому будет наплевать на свою жизнь. ‒ Ты все-таки не бессмертный, как бы тебе не хотелось так думать.
С некоторое время между нами царило молчание, и оно было пропитано тревогой. Коннор хмурился, словно бы только что услышал от меня заявление о желании вернуться в ряды солдат, я ‒ выжидающе вздернула брови.
‒ Я обещаю, ‒ в который раз говорил шелестящий мужской голос. Голос, который был способен спровоцировать волны мурашек по коже. Вместо него я все еще слышала шепот раскатывающихся морских волн, или же весенний щебет первых птиц за окном. Ободряюще кивнув в знак окончания темы, андроид с голубым диодом принялся приводить рукава в порядок.
‒ Хэнк ждет нас у себя. Сказал, что желает «помянуть» животное.
‒ Господи, Андерсону лишь бы напиться. Ничего нового. Лучше смени костюм, он весь в крови.
Андроид направился на второй этаж. Все еще витающая тревога на кухне напрягала меня, и я последовала вверх по лестнице, вместо спальни посетив ванную комнату. Цвет искусственной крови все еще стоял перед глазами, вместо своего отражения в зеркале я вновь и вновь смотрела на струйку тириума, стекающую к губам. Ее вид напоминал мне нечто более ужасающее, что-то, что осталось далеко в прошлом и никак не хотелось восстанавливаться в голове. Кажется, это нечто было связано с заброшенным зданием и стойким речным запахом. Нервные рецепторы под затылком вдруг напряглись и затрещали, принося адскую боль защемления. Аккуратно размяв мышцы, я постаралась избавиться от этого чувства и, махнув на требовательные всплывающие в голове воспоминания, выкинула окрашенную в голубой цвет салфетку. Мне не требовалось переодеваться, до дома Хэнка было не так много метров, чтобы менять черные облегающие джинсы и белую футболку. Андерсон, должно быть, сильно расстроился, промелькнуло в голове. Мужчина всегда любил собак, однажды описал это чувство предпочтением общения с братьями меньшими, чем с людьми. Но надевать траурный наряд из-за бездомного пса никто не собирался. В гостиной все еще лежала не чищенная катана, ее злобный из-за прервавшейся процедуры шепот в голове не даст спокойно сидеть на месте дольше часа. А значит, Хэнку придется довольствоваться жилеткой для плача совсем немного.
Коннор уже спустился вниз, когда я, причесав волосы, решила некоторое время изучить собственное отражение в зеркале. Зеленые глаза в свете яркой лампы светлели на несколько тонов, точно как у Коннора. Убранные за спину волосы оголяли короткий, но глубокий шрам под правым ухом. Затаив дыхание, я аккуратно провела пальцем по тонкой полоске испорченной кожи. Старые фотографии навсегда остались в пыльном чердаке, но вместе с ними нельзя спрятать и прошлое. Я не скорбела, точнее, упивалась слезами всего два дня. Позже дрожащая рука подписала документы, в тот же день все чувства остались заблокированы нейрохирургами. Никто так и не оплакал маленького Дака, я пропустила этот этап. Люди годами прощаются с ушедшими близкими, месяцами плачут в подушку и повторяют имена в тишине ночных стен. Я же этот момент прокрутила на одном дыхании, и теперь, глядя на этот шрам на лице, часто ощущала недосказанность или даже «недопережитость».
Выйдя из ванной в туманных раздумьях, я уже хотела спуститься вниз, как ушей достиг звонкий металлический звук. Андроид стоял лицом к гостиной, в его руках с удивительной точностью танцевала маленькая монетка. Она прыгала из руки в руку, перескакивала между идеально двигающихся пальцев, крутилась и вертелась во все стороны. Ее звон отзывался от притихших стен, металлическая поверхность блестела золотом в свете уходящих солнечных лучей. Увидеть андроида за этим процессом было крайне сложно. Я знала, что в его костюме всегда есть как минимум две монеты, но доставать их на глазах у кого-то Коннор категорически отказывался. Спасибо лейтенанту за старания, подумалось мне. Может, ворчун Андерсон не жаловал прыгающего цента, я же всегда замирала и таращилась во все глаза, лишь бы не спугнуть охваченного процессом Коннора. Но даже удивительный вид перескакивающей монеты не мог скрыть нарастающего внутри смятения. Коннор убеждал, что игра с монетой позволяет стабилизировать механизмы, отвечающие за координацию движений, а так же увеличить до максимума системы восприятия окружающего мира, однако я не была глупой. Редкие случаи, когда я втихаря наблюдала за андроидом, говорили совсем иное: его диод горел желтым, глаза не сводили взгляда с одной точки. Он размышлял, копался в собственной программе, каждый раз такое происходило после каких-то значимых событий. Что именно привело его сейчас к этому действию было непонятно: вчерашнее появление Камски на пороге или же ненамеренное убийство собаки – мне в любом случае эта причина уже не нравилась.
Ступенька скрипнула, и Коннор, ощутив мое присутствие, быстро убрал монету в карман синего костюма. Он виновато посмотрел в мою сторону, видимо, ожидая бури, которую обычно обрушал на него Хэнк при виде цента в руке.
‒ Лейтенанта это раздражает.
Я быстро спустилась вниз, саркастично отозвавшись об упомянутом алкоголике:
‒ Не все, что раздражает Хэнка ‒ раздражает всех. Мне нравится смотреть на это. Завораживает.
Завораживает? Восхищает! Монета всегда вызывала во мне острые ассоциации с самой собой, так легко и просто Коннор играл ею и играл с моими эмоциями! Была готова поклясться, что кто-то хитрый заложил это в его систему, поставив блокировку до появления определенного катализатора. Катализатором оказалась я.
‒ Давай побесим Хэнка. Я могу делать тоже самое, но одной рукой и с перочинным ножом.
‒ Не думаю, что это отличная идея, ‒ без всякого интереса произнес андроид. Он учтиво опустил на мои плечи пальто, хоть и знал, что температура в минус четыре градуса не сможет мне принести вреда.
‒ Когда у меня были отличные идеи?
‒ Тоже верно.
Потеряв дар речи, я взглянула на улыбающегося Коннора снизу вверх. Кажется, кто-то окончательно потерял страх смерти.
Пока я уже хотела открыть рот в целях осадить механического шутника-затейника, Коннор прошел в гостиную. Телевизор не вещал, отключенный звук не смог передать всех новостей ведущей, но мне, как и андроиду, хватило всего одного взгляда на экран. Придерживая пальто за воротник, я медленно встала рядом с Коннором у дивана. Пошутить или припугнуть расшутившегося сожителя больше не хотелось.
Люди бежали. Андроиды прощались с жизнями. Дребезжащие кадры, передаваемые оператором онлайн, наводили ужас. Жители одного из зданий были охвачено паникой, «живые» в голубых пятнах покидали дымящие стены. Сотрудники полиции и пожарной службы выносили израненные тела, владельцам которых оставалось жить считанные секунды. Бегущая строка внизу экрана вещала о террористическом акте в одном из штабов девиантов, но пострадали не только андроиды. Потери среди людей были меньше, и все же они присутствовали.
