Текст книги "Бесчувственные. Игры разума (СИ)"
Автор книги: Hello. I am Deviant
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 93 страниц)
песня из танца в баре: Lil Nas X feat Billy Ray Cyrus – Old Town Road (Remix).
все, ради… воспоминаний?..
Господи, ну и вонь! Неужели так сложно выделить одну минуту своего времени, встать напротив панели управления дома и поднять несколько бегунков?! Придерживая руку у носа, дабы хоть как-то уменьшить этот ужасный железный запах, я аккуратным касанием пальца по сенсорному экрану подняла интенсивность вентиляции воздуха. Кондиционеры в высоком темно-сером потолке зашумели всего на секунду, но зато какой эффект – стойкий аромат тириума постепенно начал смешиваться с запахом сырости от прошедшего дождя. Улицы начали покрывать сумерки, и ночь грозилась вступить в свои права с минуты на минуту. Вряд ли кого-то в этом доме волновало наступление тьмы в округе, а вот возможное опоздание на место запланированной встречи не на шутку задевало меня. Пару раз театрально откашлявшись перед несуществующими зрителями, я с хрипящим звуком «бу-э» высунула язык. После нескольких очередных касаний по панели на темной стене прозвучал гудок, и на том конце вызова послышался задумчивый, по-наркомански растягивающий голос руководителя:
‒ В чем дело?
‒ Босс, я все понимаю, работа, ‒ голос руководителя никогда не вызывал во мне трепета или беспрекословного желания подчиниться, но при наличии на моем теле силовой экипировки его обращения всегда заставляли резко выпрямляться и складывать руки за спину. Что я и сделала по инерции, обращаясь к синему экрану с бегущей линией, что повторяла все звуковые колебания на том конце, ‒ но прием начнется через тридцать две минуты. Учитывая, что путь займет по меньшей мере сорок – мы с легкостью сможем опоздать.
‒ Неужели…
Искаженный вибрациями радиосвязи тон босса казался еще более наркоманским, чем обычно. Я, закрыв глаза и подняв брови, в такт его голоса покивала головой, при этом мысленно произнося слово в слово все, что он может сейчас сказать:
«Видимо, я не заметил…»
‒ Наверное, я не заметил, ‒ надо же. Ошиблась всего на одно слово. ‒ Только закончу обмен данных, и непременно поднимусь наверх.
Кто мог ожидать иного. Всякий раз, запираясь со своими драгоценными машинами в подвале за железной бронированной дверью, Элайджа Камски словно бы выпадал из окружающего мира. Для него не было приемов или предстоящих конференций, не было обедов, ужинов или завтраков, не было времени. Была бы возможность, босс игнорировал бы даже гравитацию и потребность в воздухе, а выйдя одним прекрасным, покрытым радиацией, днем безучастно удивился бы произошедшему Армагеддону и отсутствием всего живого на планете. Хотя вряд ли последнее его бы расстроило. Скорее, позволило еще сильнее полюбить этих своих Хлой и Ричарда.
Цокнув языком в знак обреченности, я встала рядом с дверью и панелью, повернувшись к ним спиной. Запах тириума в сером коридоре, ведущим в подвал, пропитывал стены и всякого, кто здесь проходил. Идя мимо в неформальном домашнем виде, я всегда старалась пробежать это место как можно быстрее. Казалось, что тириум въедался во все: одежду, волосы, кожу. Даже слизистая носа ощущала этот терпкий, металлический запах, на губах осаждались частицы голубой крови! Но гораздо хуже обстояли дела, когда все андроиды дома стекались за железную дверь вслед за Элайджа. Вонь от тириума усиливалась и теперь просачивалась в другие комнаты, даже в холл с бассейном. Хозяину дома всегда было лень усиливать вентиляцию дома, так что этим занималась я. Различие «сейчас» от «раньше» было в том, что раньше я просто прибавляла интенсивность обмена воздуха прямо из своей комнаты точно с такой же панели. Сейчас же я была вынуждена торчать перед дверью в полном обмундировании в солдатской позе и вдыхать этот выветривающийся отвратительный аромат.
Дверь в подвал не всегда вызывала во мне такие неприятные ассоциации. Мое пребывание в доме исчисляется уже в двадцать пять дней, но один из первых направил все мое внимание на бронированный металлический вход с синими стеклянными ставками по бокам и такого же цвета треугольником на уровне глаз. Код от панели доступа имели только Камски и Ричард, меня не включали в этот клуб просвещенных «великой тайне», и именно это насторожило. В какой-то из дней я обнаружила себя рядом с дверью со слабостью в желудке и дрожащими ногами. Панель окрасилась в черный матовый цвет, яркие зеленые слова и значки бежали друг за дружкой без пробелов в два столба, и на самом верху экрана горела надпись: «Осталось попыток: ■■■■». Взлом оказался неуспешным: Камски укоризненно помахал указательным пальцем, когда узнал, что терминал заблокировался из-за спущенных в туалет попыток. После этого случая интерес к подвалу угас, а со временем и вовсе превратился в желание оказаться как можно дальше от источника этой ужасной вони. Вскоре минуты пребывания в ожидании босса рядом с железной дверью для меня стали пыткой.
Терминал издал писк, и дверь со скрежетом открывающихся тяжелых замков медленно отворилась. Ее толщина была не меньше десяти сантиметров, не удивительно, что выходящий из нее мужчина в домашних футболке и брюках вызывал во мне ассоциации с гением-злодеем. На деле Камски выглядел куда менее обнадеживающе: нередко испачканные в голубой крови пальцы, сонливые серые глаза, растрепанные черные волосы, что нависают над состриженными висками. Я вновь выпрямилась по стойке «смирно», подтянув спину и живот. Чувство быть наготове являлось одной из причин рефлексии, но на деле я просто хотела выглядеть в глазах Камски полноценным, высокопрофессиональным бойцом. Уж слишком долгое время я была вне игры, судя по рассказам босса.
‒ Хм, ‒ мужчина хмыкнул. Дверь закрывалась за его спиной, пока Камски туманно осматривал наручные часы. Он словно пытался понять, разглядеть указанное ими время, но совершенно не мог из-за постоянной работы и общего недосыпа. ‒ Уже половина шестого…
‒ Вот именно, ‒ мягко кивнула я, стараясь говорить без давления. Собранные на затылке волосы среагировали на этот кивок легким шуршанием по плотной ткани экипировки. ‒ Ты так часто работаешь над своим личным ходячим органайзером, а он до сих пор не может научиться оповещать тебя о твоем же распорядке дня.
Элайджа, не отворачивая головы от часов на поднятой руке, перевел взгляд на меня. Этот взор перестал вызывать острый дискомфорт, по доброй воле судьбы мы с Камски перешли черту «начальник-работник», теперь ознаменовывая свои статусы как «соратники» и «друзья». Однако иногда мне все же не нравилось чувствовать на себе его пронизывающий душу взгляд искоса. И потому я в ожидании подняла вопросительно брови.
‒ Ты так уверена, что все дело в Ричарде, и не допускаешь мысли, что я специально оттягиваю момент посещения очередного гнезда стервятников.
– Тебя никто не заставлял становиться гением, движущим прогресс, – я театрально помахала рукой на мужчину, как обычно надменные женщины махают бродячим кошкам. Осталось только произнести «кыш-кыш». – Иди, иди! Переодевайся, иначе мы точно опоздаем!
Мужчина усмехнулся и скрылся в коридоре. Его исчезновение было сигналом к действию, который я ожидала у железной двери вот уже половину часа. Довольно кивнув самой себе головой, я быстрым шагом направилась в гостиничный холл. Легкие тут же благодарно расправились, вдыхая уже не такой отвратительный запах.
Как и предвиделось, мы выехали на пять минут позже после начала приема. Я сидела напротив босса в черном внедорожнике, рефлекторно держа руку на ПБ, убранном в кобуру на правом бедре. Первоначально ПБ держался на кобуре-портупее на грудной клетке, как обычно это делают бывалые детективы, но позже я сменила ее на бедро. Здесь же рядом висел армейский нож с деревянной рукояткой и телескопическая дубинка. Тот арсенал, который предоставил мне Камски после моего возвращения на службу, был некрупным, но внушительным. Я помню, с каким восхищением осматривала серебряный револьвер «Анаконда» и мини-пистолет, способный уместиться в детской ладошке, с каким упоением заряжала дробовик и разбирала черный ПБ. И какого же было мое удивление, когда босс озвучил всего одну фразу:
– Это было твоим, твоим же оно и останется.
Перенесенная кома выбила из моей головы практически все данные о прошлой жизни, а то немногое, что осталось – все еще дребезжало, точно потревоженная первой каплей дождя водная гладь. Камски рассказывал о том, кто я такая и что именно делаю в своей жизни, и первое время я не верила, но стоило взять в руки оружие – и пальцы сами с удивительной точностью разбирали и собирали механизмы. Однако наличие таких умений и такого личного арсенала говорило только об одном: либо я была крутым, либо очень страшным человеком.
Темный синий комбинезон приятно сдавливал тело, однако в некоторых местах он мне все же казался маловатым. Увы, это были не те участки тела, которые молоденькие актрисы в кино принципиально подчеркивают одеждой на размер меньше. Комбинезон изредка царапал кожу в плечевых суставах, и зарастающие царапины не делали лучше. Напротив: каждый раз ощущать это снова и снова было раздражительно. Но я не жаловалась. Во всяком случае, я выглядела, как подобает высокопоставленному личному охраннику, способному только одним своим видом сказать «не связывайся со мной, если твои намерения не чисты».
Слегка покрутив головой, я размяла шею. Камски в черном приталенном костюме сидел с закрытыми глазами и запрокинутой головой. Мужские щеки на вытянутом лице покрывала щетина, бережно повязанный Хлоей черный узкий галстук струился вниз к бляшке кожаного ремня. Каждые наши поездки по делам были наполнены тишиной или же разговорами ни о чем. Вот и сейчас, спустя всего месяц осознанной жизни с Элайджей в одном доме, я ощущала себя вполне комфортно. Тишина была для меня ценным ресурсом, и Камски разделял это мнение. Хотя готова была утверждать, что на деле босс молчал из-за сонливости, а не каких-то там ценностных ориентиров.
Оторвав от дремавшего Камски взгляд, я отвернулась к окну. Капли дождя стучали по стеклу, ознаменуя приближающуюся весну. Начало февраля выдалось дождливым. Я не могла с точностью вспомнить погоду января (лишь отдельно взятые дни), и уже точно не могла вспомнить погоду декабря – настолько сильно была повреждена память. Но февраль показывал себя с самой неожиданной стороны. Деревья начали распускать первые почки, временами по утрам раздавались крики птиц. Даже льды реки Дейтрота тронулись. Вставая по утрам с первыми лучами солнца, я на протяжении десяти минут наблюдала за тем, как покрытые влагой глыбы льда дрейфуют в пока еще не бурном речном потоке. Темно-зеленые сосны и пробившаяся трава на берегу смотрелась с этими белыми снежными кусками контрастно. Это было красиво. Наверное, поэтому я не могла долго оторвать в первый раз взгляд. Мир вообще был для меня незнаком…
– Твое произношение улучшилось.
Голос босса вывел меня из раздумий, и я с непониманием посмотрела на проснувшегося Камски. Его тело все еще полулежало в расслабленной позе, однако голова больше не лежала на спинке сиденья. Серые, по-своему теплые глаза смотрели на меня с дружелюбием. Ему требовался сон. Это меня волновало.
– Ты поешь, – заметив мое замешательство, Элайджа указал кивком головы на огороженный отсек водителя.
Только сейчас я услышала звуки мелодии, под которую мужской голос на русском языке пел о встреченной им девушке. Я слышала эту песню лишь несколько раз в этом же салоне автомобиля, но раньше не замечала за собой желания подпевать. Видимо, сыграла роль задумчивость относительно усталости босса и моей потери памяти.
– Как протекают дела с изучением языков? – между тем учтиво поинтересовался Элайджа.
– Я знаю, это твой друг, – без нажима, но в открытую произнесла я. Врать Камски – все равно что на лбу себе написать «лжец». Этот взгляд серых глаз способен пронизывать душу. – Но этот твой Фриман ничего не понимает в преподавании. Ему с его помешанностью на обучении с помощью научной фантастики только по секретным научным базам бегать, да инопланетян мочить.
– Тем не менее, ты стала говорить лучше, – как бы невзначай отметил Камски.
– Вообще не понимаю, какой смысл мне учить сразу три языка, если у меня проблемы с памятью? Ты таким образом намекаешь, что мы скоро покинем страну?
Камски улыбнулся и ничего не сказал. Только смотрел в упор в своей привычной манере, желая высмотреть то, что скрыто за саркастично-настроенным лицом. Извечная таинственность и недосказанность, постоянные тайны начинали раздражать. Камски утверждал, что я работаю на него уже длительное время, но жить вместе мы начали только после произошедшего несчастного случая. Не знаю, с чем было связано желание босса держать меня поближе: со страхом за собственную жизнь или же с заботливостью, которую обычно проявляют друг к другу хорошие друзья. Просто однажды очнувшись на белой больничной койке, я, увидев перед собой мужчину в бордовой толстовке и с хвостиком на голове, вдруг поняла, что вот этот вот парень в очках – и есть мое прошлое. Я не помнила о нем ничего: чем он занимается, как я связана с ним, даже как его зовут – просто знала, что я должна быть рядом и все. И все же, несмотря на такую уверенность, я задавалась этими вопросами. Камски на них редко отвечал, если вообще отвечал. Всегда говорил, что восстановлением памяти должен заниматься специалист – пухлый доктор Дориан. Если вначале я воспринимала это, как данность, то теперь начинала беситься. Вот и сейчас, сижу, смотрю на босса раздраженным взглядом и мысленно чертыхаюсь.
Ну зачем на что-то намекать, что-то делать, а потом молчать?! Гораздо проще же все сказать напрямую, например: «Тони, вот тебе учитель, учи китайский, мы покинем континент» или «Энтони, у меня в распорядке дня публичный прием, так что я сейчас запрусь в подвале и специально на него опоздаю»! Тогда нам обоим было бы проще понимать друг друга. Мне бы не приходилось совершать какие-то действия относительно своих интеллектуальных знаний с отсутствием понимания важности этого процесса. И уж точно не стала бы играть роль мамочки, что постоянно поторапливает своего нерадивого сына к сборам в школу. Закатив глаза, я отвернулась обратно к окну. Камски, как и всегда, усмехнулся от такой реакции.
– Тебе не обязательно ездить со мной на общественные приемы и конференции, – уже не таким загадочным голосом произнес босс. Он вновь откинулся назад, расслабленно разложив руки по спинке черного сиденья. – Ты еще слаба, чтобы подвергать свою нервную систему перенапряжению.
– Я не могу сидеть в четырех стенах, зная, что ты посещаешь потенциально опасные места. Мне хватило двух безвылазных недель, когда даже выход на улице воспринимался, как подарок судьбы. К тому же, этот прием ничем не отличается от других, – без сарказма отрешенно произнесла я, исследуя взглядом мелькающие светящиеся здания. – Посетители как всегда скроют свои лица за притворными улыбками, ты как всегда будешь пожимать руки всем подряд. С твоим рвением появляться в таких местах мы все равно не засиживаемся на приемах дольше, чем на полчаса.
Некоторое время царила тишина. Мы и вправду посетили вместе уже не один прием и не одно заседание. Каждый раз я видела, как за спокойной улыбкой и добродушным голосом Элайджи скрывается желание поскорее вернуться домой. Заставлять себя посещать неприятные сборища людей нельзя, по крайней мере, я так считала. Нахмурившись, я посмотрела в упор на Элайджу. Мужчина тут же приподнял брови. Проведенное вместе время научило его распознавать мои эмоции, читать меня с помощью одного только взгляда на лицо.
– Какой вообще смысл ездить на общественные мероприятия, если они вызывают негативные эмоции?
– Мир цивилизации полон стереотипов, – мужчина говорил размеренно, но устало. Его глаза были прикрыты сонливыми веками. – Если человек моего круга не появляется на людях больше двух дней, то общественность делает его либо мертвым, либо тем, кто пытается скрыть какой-то грешок за спиной. На самом деле людям плевать на тебя, как бы они не старались выразить заинтересованность.
Элайджа Камски вновь откинулся головой на спинку, закрыл глаза и тихо охрипшим голосом пропел слова малознакомой мне песни: «Все, что я хочу сказать, Им на нас просто наплевать…»
– Тебя так волнует чье-то мнение? – в этот раз с сарказмом переспросила я.
– Меня волнует моя репутация. В связи с событиями последних нескольких месяцев она и так изрядно пострадала.
Что верно, то верно… мне не довелось застать войну между девиантами и людьми, а если и довелось – я все равно ничего не помню. Психиатр помог восстановить только часть памяти, если верить которой моя работа заключалась в защите Элайджа Камски от недругов. Этакий личный охранник. Но я не помню, что творилось со мной и с Камски во время роботизированных бунтов. Отбило напрочь, как будто невидимая стена, об которую каждый раз бьется мячик, знаменующий собой попытки что-то вспомнить. Мистер Дориан утверждал, что, скорее всего, этот кусок останется навсегда покрытым тайной, мол, Дориан силен в своей профессии, но все же не всемогущ. Мои же нелепые попытки вспомнить все, сидя в ванной с мячиком-антистресс, оканчивались провалами. Но мне и не нужно было вспоминать события ноября, декабря и января, чтобы наверняка знать о проблемах в репутации Камски. Мужчина издал указ о передаче заводов Маркусу – вроде как лидеру девиантов – и с этого момента все пошло псу под хвост. Элайджа рассказывал о нападениях митингующих, о заказных убийцах и даже взрывах, совершенных ради одной только его смерти. Все это, естественно, происходило, пока я была «не удел».
– Знаешь, твоя репутация не должна стоить твоей жизни, – я обеспокоено повела плечами, сбрасывая с плеч незримый камень, оседающий всякий раз при мысли о возможной кончине босса. Волосы, собранные в хвост, в ответ мягко зашуршали по спине. – Тебе бы залечь на дно и не вылазить минимум полгода. А ты ходишь по приемам и светишь мордашкой налево и направо.
– Приятно осознавать, что кто-то заботится о твоей жизни.
– А как же твои игрушки пластмассовые?
– Машины способны на ту степень заботы, что прописана в их программе, – с некоторое время Камски держал паузу, после чего обреченно хмыкнул. – По крайней мере, мои машины.
Мужчина посмотрел себе под ноги, словно бы стараясь откопать в голове ответ на возникший вдруг вопрос. Он не был озвучен, но буквально витал в воздухе. Кажется, можно было протянуть руку и ухватиться за тонкую нить этой самой недосказанности. Я знала, о чем думал Камски. Вот ты создаешь невероятный рабский интеллект, способный горы свернуть, и вот этот самый интеллект практически разрушает твою жизнь, уничтожает все твои ожидания и надежды. Присутствие в доме Камски полноценных андроидов, не способных на свои мысли и желания, по началу вызывало во мне смешанные чувства. Мир был полон, как их называют люди, «живых» – роботами, способными на эмоции и потребности, и, должна была признаться, к ним я относилась, как к равным. Те же существа, так же способны мыслить и хотеть, просто кровь другая, да органы из железа с пластиком. Однако андроиды, ходящие по дому Камски, не вызывали во мне приятных чувств. Напротив – бесили и раздражали. Элайджа же от них едва ли не тащился. Знала я, чем он порой занимается с одной из Хлой за закрытой дверью. Знала, хоть и не была свидетелем.
Поездка близилась к концу, как и сам прием в скором времени. Элайджа наблюдал за мной, на деле витая в собственных мыслях. Я внимательно вслушивалась в уличный шум, доносящийся из приспущенного окна. Звуки покрышек по мокрому асфальту, оповещения сигналок мчавшейся вдалеке полицейской машины, удар капель по железному корпусу джипа. Невероятные звуки февральского теплого вечера… такие моменты были редкими в нашей жизни. Камски не умел ценить мимолетные минуты, полных эстетического удовольствия от окружающего мира, а я не смела вести себя расслабленно рядом с боссом. Оставалось только одиноко вдыхать запах сырости, ловить звуки улицы и расстраиваться из-за невозможности разделить сей удивительный момент хоть с кем-то.
Автомобиль въехал за железные ворота на огороженную от посторонних территорию и притормозил у широкой дороги в многоэтажное здание, выполненное под стиль «ренессанс». Светлые бежевые стены были озарены уличными прожекторами, настолько сильно любили себя все эти гламурные крысы высших кругов, что даже заставляли весь мир смотреть на них, прекрасных, под лучами света. Как только внедорожник остановился, я быстро окинула взглядом себя и босса. Тот, видимо, ждал привычного вопроса, ставшего для нас традицией перед каждым выходом в свет:
– Где браслет? – я вопросительно посмотрела на скрытое черным рукавом запястье мужчины.
Камски медленно поднял правую руку и пальцами левой кисти приспустил рукав пиджака и рубашки. Тончайший черный браслет, похожий на напульсник, плотно утягивал его кожу. Местами из-под полимерного материала выглядывали черные жесткие волосы. Я тут же на рефлексе нащупала браслет на своей руке. Узкая, такая же черная металлическая гарнитура светила мелким экраном, предоставляя доступ к важным для охранника вещам. Аксессуар на деле не использовался полноценно ни разу. Да, иногда я, будучи вне дома, просматривала все перемещения Камски в мое отсутствие, иногда даже отмечала повышенный уровень стресса у босса, что в теории должно было позволить мне вовремя вмешаться и устранить причину нестабильности психического состояния начальства. Однако пока что гарнитура была бесполезной: Камски не выходил из дома без моего сопровождения по истечению двух недель реабилитации, и уровень стресса поднимался у него только в те моменты, когда приходилось решать важные вопросы на частных конференциях и собраниях. Так что пока агрегат был бесполезным, хоть и добавлял чувство безопасности.
Как я и предугадывала – этот прием был таким же, как и все предыдущие. Светящийся от многочисленных люстр холл редел, гости и посетители в изысканных платьях и костюмах общались между собой уже не с таким энтузиазмом. В лице каждого можно было увидеть усталость, желание покинуть это место. Витающее в здании чувство такта и величественности не давало им это сделать. Люди неспешно бродили по залу, распивали шампанское из поданных официантами в бело-черных костюмах бокалов, вяло переговаривались о всякой дребедени. Заключительная часть приемов всегда была самой паршивой. Если в начале люди нетерпеливо и даже громко здоровались, обсуждали предстоящее заявление виновника торжества, то в конце «вечеринки» изящные женщины и мужчины, опьяненные алкоголем и усталостью, судачили о чужих жизнях. Тут и там проносились фразы типичных тем: деньги, судебные иски, любовницы, скелеты в шкафу вон того эпатажного парня в сиреневом костюме, яхты и виллы на Карибах – как же меня тошнило от всей этой мерзости. Последние несколько недель, в которые мне наконец разрешили покидать дом, были наполнены посещением одного из баров города. Люди там говорили на простецком языке, чаще всего были слышны тихие переговоры между обычными работягами, которые в конце дня хотят выплеснуть все эмоции далеко не самыми приличными словами. Так вот, побывав на дне рабочей трудовой силы и на вершине нафуфыренных сливок общества, готова смело заявить: темы везде одинаковые, только выражаются на разном лексиконе.
Широкий просторный холл с огромными, едва ли не десятиметровыми потолками наполнился живой музыкой расположившегося в углу оркестра и легким, как ветер в лесу, гомоном людей. Камски вышагивал по залу, держа бокал бурлящего алкогольного напитка в руке. Людей здесь было немного, но местами они скапливались в группы, и приходилось либо обходить, либо просачиваться. Мне оставалось следовать за боссом, отмечая, как быстро усталость на его лице сменилась благородной учтивостью. Мое появление за спиной высокого Элайджы на первом совместном приеме вызвало недоумение и даже насмешки на лице гостей, мол, совсем Камски спятил, нанял личную охрану, увешанную боеготовым арсеналом. Теперь же люди привыкли к моему постоянному присутствию рядом с создателем андроидов. Я даже допускала мысль, что именно поэтому покушения на Камски сошли на «нет» – люди видели мою готовность броситься с ножом в руке, и потому после моего возвращения на службу боялись даже лишнего в сторону Камски сказать. Оно мне было на руку. На руку было и самому Элайдже.
Разговоры руководителя и каждого, кто окажется рядом, проносились мимо моего внимания. Я не старалась вслушиваться, и уж тем более никогда не лезла в личные дела босса – мало того, что это было запрещено прописанным им регламентом, так еще и признак дурного тона. Наше пребывание в обители пороков перевалило за двадцать минут, когда Камски начал проявлять видимые признаки усталости. Заинтересованность в его глазах читалась только когда кто-то соизволил подойти и сказать учтивое «Здравствуйте, мистер Камски». Плечи постепенно начинали опускаться, походка становилась вялой и нетерпеливой. Босс не любил такие мероприятия, еще больше не любил находиться на них дольше положенного. И, когда очередной миллионер с блестящей лысиной соизволил оставить нас одних, я аккуратно встала рядом с мужчиной, привлекая внимание его вдруг ставших уставшими глаз. Рядом со мной он не имел желания притворяться бодрым, и уж точно не нуждался в дружелюбном поддержании разговора. Уже в первую совместную поездку после комы босс в таком же черном костюме довольно отметил мою способность вовремя заткнуться. Конечно, сказано было не так грубо, но посыл я поняла, а довольный голос руководителя послужил бальзамом на душу.
– Все же я не понимаю, – я обратилась к мужчине как можно тише, однако была уверена, что тот уловил обеспокоенные нотки в моем тоне. – Зачем посещать такие места, если они не вызывают ничего, кроме отрицательных эмоций? Вы устали, мистер Камски. Нам следует отправиться домой.
Мужчина не удивился резкому перескоку обращения с «ты» на «вы». Общаться наедине и общаться на публике допускалось мною по-разному. Если вдвоем я могла позволить себе иронию, сарказм и дружеское обращение, то на публике этого не было. С самого начала Камски не требовал такого четкого разграничения в общении – это была моя инициатива. Однако он все же не был против: в конце концов, какими бы соратниками мы не были, для публике он – основатель порушенной компании «Киберлайф», а я – его наемный солдат.
– Сегодня я здесь не для своей репутации, – мужчина, отрешенно осмотрев мое лицо, тут же вернул свой взгляд в холл. Только сейчас я заметила, что тот все время искал кого-то глазами.
– Подскажите, кого искать?
Камски вдруг застыл. Бокал шампанского в его руке перестал качаться из стороны в сторону, пузырьки давно выдохлись. Все его внимание было направлено в другой конец зала.
– Как вижу, помощь уже не требуется, – устало констатировал женский голос.
– Я оставлю тебя на несколько минут.
Бросив это отрешенным и тихим голосом, Камски устремился к одиноко стоящему мужчине в дальнем углу. Его руки судорожно что-то набирали в телефоне, серый костюм был на размер больше. Я хотела напомнить удаляющемуся боссу про браслет, однако не успела – тот скрылся в образовавшейся толпе народа.
Еще одна вещь, которую я не любила ровно так же, как и завершение приема. Оставаться одной в толпе нафуфыренных людей, с которыми даже разговаривать нельзя. Немного побродив по залу и, цепляя чужие оценивающие взгляды, я с упоением обнаружила подходящее для меня место. Одна из стен просторного холла вела к такому же просторному широкому балкону с резными парапетами. Третий этаж был не высоким, но вид на задний двор открывался прелестным. Легкие приятно вдыхали свежий воздух, шлейфы ароматов алкоголя и дорогих духов гостей остались позади. Здесь не было народу. Кое-кто стоял по обеим сторонам балкона, но мне было не до них. Я аккуратно уложила руки на холодный бетонный парапет и благодушно осмотрела улицу.
Зеленая искусственная лужайка местами освещалась декоративными уличными фонарями. Задний двор пронизывали системы дорожек, некоторые из них вели к скамейкам. Здание принадлежало городской власти, и ранее нам приходилось здесь бывать, однако в прошлый раз посещен был только маленький конференц-зал с синими стенами и серыми столами. Я и не знала, как может быть прекрасно это место. Далекие звезды ночного неба, пробивающиеся сквозь тяжелые темные тучи. Удивительный свежий запах сырости после прошедшего дождя, яркие капли которого теперь отблескивают на скамейках и траве под фонарными лучами. Переливающиеся огни города, расположенного в нескольких километрах от частной территории. Приглядевшись, можно было рассмотреть свет фар проезжающих машин. Они, точно светлячки, сновали по дорогам, иногда доносился шум сигналок. Я вдыхала свежий воздух и на мгновение позволяла себе забыть о своем предназначении здесь. Как редко удавалось ощутить себя такой умиротворенной… мир словно бы улыбался мне, и эти редкие капли начинающегося дождя были своеобразными поцелуями на обнаженных кистях. Вселенная любила меня, а я любила вселенную. Жаль, что не с кем поделиться такими мыслями.
Закрыв глаза, я сделала глубокий вдох. Тело благодарственно ощутило внутри дрожь от терпкого запаха озона, образовавшегося как результат дождя. Его ароматы наполняли легкие, переносились вместе с кислородом в крови, обогащали каждую клетку. Время перестало существовать всего на секунду, но мне и той секунды хватило, чтобы ощутить себя свободной от постоянных мыслей о прошлом.
Из-за спины раздались звуки скрипки, и я, отдернув себя от внезапного расслабления, открыла глаза, развернулась лицом к холлу и спрятала руки за спиной. Мне не хотелось возвращаться в здание, снова ощущать на себе эти мерзкие взгляды, слушать перешептывания людей, погрязших в пороках. Отсюда был прекрасный вид на Камски, стоящего почти в центре зала в обществе того самого лысого мужчины. Браслет на запястье молчал, а значит, мое присутствие рядом с боссом не обязательно. Можно еще немного побыть в прекрасном одиночестве.
Нахмурившись от промелькнувшей мысли, я посмотрела себе под ноги. Хм… одиночество… какое терпкое и горькое слово. Я пробовала его на остроту с того самого дня, как открыла глаза в стенах больницы. Серые глаза напротив намекали на то, что я не была одинока, однако отсутствие рядом родственников по крови, да хотя бы друзей и близких говорило о том, что одиночество было моей главной подругой. Общаясь с психиатром, я все чаще задавала ему экзистенциальные вопросы, и вместо ответов получала предложение ответить на них самой. Но могла ли я, ничего не помня, найти удовлетворяющий ответ? Приходилось познавать мир с самого начала, изучать все особенности восприятия и строить собственное мировоззрение с нуля. Уже после нескольких недель сеансов и изучения человеческого мира, я установила для себя главную истину: человечество – отстой. Люди в большей степени были погружены в пороках и грехах, почти каждый второй, точно червивое наливное яблоко, скрывал внутри мерзостные вещи. Даже хваленное общество Камски не могло похвастаться благодетельностью. Напротив – они были самыми отвратительными.
