Текст книги "Бесчувственные. Игры разума (СИ)"
Автор книги: Hello. I am Deviant
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 93 страниц)
‒ Это же Сиэтл, ‒ почти шепотом завороженно произнесла я. В голове тут же всплыли облики надменных людей, которых не коснулись волнения между людьми и андроидами. Теперь их городу предстояло ощутить вкус голубой и красной крови.
‒ Страна еще долго будет оправляться от последствий, ‒ мы оба смотрели на кадры, оба не могли оторвать взор. Ужас попавших под взрыв людей и «живых» вновь просачивался через призму прошлого, я снова слышала крики и выстрелы, отражающиеся от металлических стен «Иерихона». Коннор не был напуган. Он был озадачен. ‒ Зачем эта жестокость? Неужели оно того стоит?
‒ Я видела жестокость в самых разных ее проявлениях. В разных степенях и с разными причинами. Но точно могу сказать только одно. Война… ‒ запнувшись, я прикусила нижнюю губу. Кожа покрылась мурашками от встревоженного взгляда карих глаз, ‒ …война никогда не меняется*.
Пропитанные страхом и болью картины теракта грозили испортить этот вечер, и я, не кинув на андроида взгляда, направилась к выходу. Успела лишь заметить, как диод Коннора вновь загорелся желтым, и вслед за этим процессом потух экран телевизора. Дом остался позади.
‒ Я тут подумала… пожалуй, нам можно уже завести и четвероногого друга.
Осадок от увиденного оставался, но я старалась избавиться от внутреннего напряжения. Улицы и впрямь были неестественно теплыми. Температура едва упала ниже нуля, снег на дорожках снова затвердел, покрывшись тонкой коркой льда. Ветра не предвиделось – создавалось впечатление, будто бы январь решил стать месяцем весны, а не зимы. Мы шли медленно, растягивали прогулку как можно дольше. За последнюю неделю нам приходилось не так часто бывать на улице вдвоем, только Коннора тревожило не это. Он все еще укоризненно отзывался о моем желании выполнить работу как можно быстрее, и его намеки на мое редкое присутствие на свежем воздухе начинали допекать. Сейчас мне хотелось поскорее преодолеть расстояние, пройти как можно быстрее мимо опустевших коттеджей с темными окнами. Теплый воздух бодрил, но не так сильно, чтобы заставить остановиться посреди дороги, блаженно вбирая кислород.
‒ Предлагаешь завести собаку? ‒ андроид шел медленнее, чем вызывал во мне внутренние порывы поторопить его.
‒ Почему нет? Мне еще полгода минимум сидеть в доме безвылазно. Знаешь, как скучно, когда ты в смене? Можно какую-нибудь милую маленькую собачку, вроде шотландского терьера или французской болонки.
‒ Я понял. Породы, которых Хэнк называет «карманные крысы».
Я остановилась посреди тротуара, позволив Коннору уйти вперед на несколько шагов. Его руки были спрятаны в карманах темно-синих брюк, выбивающаяся прядь покачивалась в такт ветра. Во взгляде темных глаз можно было прочесть иронию, смешанную с теплом и уютом этой беспечной беседы. Как странно обсуждать обыденные вещи вроде появления в доме собаки, после всего того, что было в прошлом.
‒ Хорошо, ‒ саркастично отозвалась я. ‒ Заведем волкодава. Хэнк не то, что подходить к нашему дому не будет, он разговаривать от страха перестанет.
После секундой тишины я, под согревающую улыбку Коннора, разразилась смехом. Воображение рисовало огромного серого шерстяного убийцу, обвитого цепями и карауливающего в окно приближающегося к дому старичка-полицейского. Было так легко и беспечно, точно перед глазами только что не стояли картины утопающего в волнениях Сиэтла. Давно я не чувствовала себя так спокойно. Это чувство настораживало, ведь обычно в такие моменты жизни у едва расслабившегося человека обязательно происходит какое-то дерьмо. Возможно, поэтому в дальнем углу сознания проклюнулось маленькое семечко тревоги, когда в кармане джинс завибрировал телефон.
Андроид уже переходил дорогу. Завидев меня, застывшую посреди тротуара с сенсорным телефоном в руке, Коннор остановился и теперь вопросительно смотрел. Я не видела смятения в его глазах, не видела, как откидываются за спину вороты синего пиджака. Я видела только две жирные буквы «ЭК», дату отправления сообщения и… пустые строки. Пробелы. Молчание.
‒ Какого черта…
Пальцы пытались прокрутить смс, найти недостающие буквы или слова, хоть что-то, что не сквозило бы этим чувством опасности. Теплый ветер обдувал разгоряченные щеки, волосы шуршали за спиной. Безмолвные строки источали страх, тревогу. Казалось, что телефон сейчас обязательно ударит руку током, а может, даже взорвется. Что-то было не так. Что-то было не то!
‒ Вы там корни пустили?! Давайте быстрее в дом, я замерз!
Раздавшийся хриплый рык Хэнка тонул в порывах воздуха, но еще громче звучал свист разгоняющихся по асфальту покрышек. Я смотрела в экран, погружалась в него все сильнее, как туристы, впервые представшие перед черным квадратом Казимира Малевича. Понимала, что вокруг происходит нечто важное, именно то дерьмо, которое происходит в жизни едва почувствовавшего счастье человека. Звук удара и свистящий скрип шин по заснеженному асфальту вырвал меня из транса. Я подняла взор. Телефон выпал из рук, покрывшись сотнями трещинок от удара о бетон.
Он лежал там. На дороге. Из поврежденной шеи сочилась голубая кровь, белые вороты рубашки пропитывались синими цветами. Его моргающий взгляд хмурился, видимо, старался сообразить произошедшее, но торчащие из разбитого пластика трубки не давали ему в полной мере осмыслить происходящее. Из него выходила жизнь… из меня выходил дух.
Все еще пытаясь воспринять окружающий мир, я потерянно посмотрела на стоящую впереди машину. Тот самый рыжий кадиллак с серебряными боковыми ставками, что стоял вчера посреди дороги, вибрировал, из выхлопной трубы вырывались серые пары дыма. Кто-то на месте водителя время от времени давил на газ, заставляя автомобиль реветь. Черные глаза из-под кепки пронзали меня жестоким взором через зеркало заднего вида, и, стоило мне сделать всего один дрожащий шаг на дорогу ‒ автомобиль заскрежетал и умчался прочь. Андерсон пытался догнать, но я не видела его попыток.
Дрожащие колени, пачкаясь о грязь и снег, тащили меня к отключающейся машине. Я чувствовала тошноту и страх, пыталась сказать хоть что-то, но вместо этого сидела перед андроидом и судорожно глотала воздух. Воспоминания, что пытались пробиться в ванной, нахлынули с новой силой. Вот, Коннор лежит посреди заброшенного здания на груде бетонных блоков. Из его шеи сочится тонкая струя тириума, вороты белой рубашки и темная прядь двигаются в такт речному беззвучному ветру. Руки раскинуты в стороны… они ‒ крылья страдающей в предсмертных муках величественной птицы, которая уже никогда не сможет ощутить свободу полета. Коннор умирает… забирает за собой очередную выстроенную жизнь, очередные надежды.
‒ Нет, не смей! ‒ я не смела дотронуться до андроида, боялась сделать еще хуже. Пораженные тиком руки мельтешили вокруг его поврежденной шеи, он пытался что-то сказать, но не мог. ‒ Ты обещал!
Красный диод переливался, отражал все самые крупные страхи моего внутреннего мира. Коннор смотрел в мои глаза, наполняющиеся слезами, часто моргал, все меньше и меньше подавал вялые признаки жизни. Я вспоминала серые глаза девушки-андроида в темном трюме ставшего девиантам прибежища, и этот взгляд снова пронизывал меня насквозь. Шум покрышек стих. Стих и ветер.
Диод потух.
‒ Хэнк, пожалуйста, сделай что-нибудь!!! ‒ я стояла на коленях, молила подошедшего Андерсона о помощи, но видела только обреченность и скорбь. Лейтенант протянул тихое «мда» и, отойдя с дороги, уселся на бордюр.
Больше не было вокруг ни заката, ни беспечных разговоров о домашнем питомце. Улицы заливали женский рев, дорогу покрывали голубые лужи. Коннор в точности повторял то самое видение, что послал когда-то аппарат диагностики. Руки расставлены в стороны, из шеи сгустками вытекает тириум. Как и в видении, я не слышу шума ветра, хотя вижу, как вяло колыхается прядь волос. Он словно стал бледным, только позже я осознала, что этот посеревший оттенок кожи нарисовало мое собственное воображение. Губы были приоткрыты в вечном немом вопросе, темные глаза пронзали бесконечность в виде миллионов зажигающихся звезд. Смерть витала вокруг меня, она пропитывала мою кожу, текла в моих жилах, заставляла поливать синюю рубашку андроида слезами. Ее тени блуждали рядом, они шли за мной на протяжении всей жизни, следили, как следят стервятники за умирающим посреди полупустыни больным животным. В грудной клетке было по странному тихо, на деле же взбешенное сердце проталкивало жидкое холодное железо, заменившее кровь. Я положила очередную жизнь на пьедестал ее величества Тьмы. Знакомое, но забытое чувство боли и обреченности разрасталось все сильнее, тот самый росток тревоги в груди превратился в огромное раскидистые дерево, пронизывающее мышцы. Все внутри меня содрогалось… все внутри меня тянулось к мертвому телу на дороге.
Его больше не было. И все, что пришло вместе с ним в мою жизнь, он забрал с собой.
Как долго я сидела рядом с телом?.. вечность? Или секунды? Одно знаю точно: Хэнк оттаскивал меня, уже не разрывающуюся в рыданиях и бездвижно сидящую перед очередным уничтоженным близким созданием, когда прибыл спец. утилизирующий отряд людей в синих комбинезонах с желтыми нашивками. Я не могла идти, и Андерсону пришлось меня буквально волоком тащить по обмерзшей дороге. Уже тогда я с истеричным смехом внутри представляла, как сжигают теперь уже пустую оболочку, как переплавляют пластик, как отправляют на склад запчастей орган, имитирующий сердце. Провозглашение андроидов, как нового разума, затронуло все аспекты их жизни, кроме одного: смерть, отключение. Погребенная машина под слои земли делала эту самую землю непригодной для любого рода жизни на долгие столетия, и потому способы уничтожения оставались прежними. Возможно, тириумовый насос отдадут другому бедняге, и теперь чье-то чужое человеческое сердце будет подстраиваться под его ритм. Возможно, его просто утилизируют. И у меня не будет места для скорби, не будет места, куда я смогу приходить с цветами и часами напролет поливать слезами надгробье. Мы были единым целым так мало… и я снова одна.
Черные джинсы покрылись еще более темными пятнами от снега, по которому пришлось ползти. Я смотрела на голубую лужу, что практически испарилась, слышала, как рядом сидящий Хэнк вливает в себя бутылки черного шотландского виски, отрешенно прислушивалась к мышечному «двигателю». Он притих. Несмелые толчки заставляли остывшую кровь литься по жилам, но я не могла их ощутить. Черная пустота внутри разъедала мышцы, каждую клетку. Даже страшно было погружаться в эту тишину в голове… вселенная по-прежнему была против меня. Стоило решить, что мир дает тебе ту самую передышку после постоянных метаний и войн, как дранная галактика вдруг отбирает последнее значимое во всей жизни существо. Коннор исчез так же молниеносно, как и появился в моей жизни. Одним прекрасным утром тяжелые ботинки переступили порог детройтского департамента, зеленые глаза безучастно осматривали представляющегося андроида с удивительным превосходством в человеческой внешности. На нем был серый пиджак со светодиодами. Порой я их так ненавидела, буквально желала сорвать гребаную повязку, выдрать диод и прижаться к тому, кого считала мужчиной вопреки всем законам природы. Нам было отведено так мало времени. Только вчера его руки блуждали по податливому женскому телу под стук дождевых капель, а сегодня я смотрю на последние капли голубой крови посреди дороги и пытаюсь вспомнить исходящий от Коннора жар.
‒ Мы собирались завести собаку, ‒ едва разомкнув губы, я, не убирая взгляда с последних голубых оттенков на асфальте, дернула головой в сторону Хэнка. Мужчина, как и я, наблюдал за иссыхающим тириумом. ‒ Я все шутила, что заведем волкодава, и ты даже к дому не подойдешь.
Хэнк Андерсон хмыкнул, но не стал поучать меня в наглости обращения на «ты». Как удивительно меняет мир очередная потеря близкого. Только что я была рядом с андроидом, слепо признавала его центром вселенной, и вот, я сижу на холодном бордюре, дрожу от холода внутри и стараюсь найти хотя бы одну причину жить дальше. Увы, но Коннор не оставил ни одной. Все, что теперь у меня было – сраный бордовый дом и теплая совместная постель, в которую я больше никогда не захочу ложиться.
‒ Ты запомнил номер?
‒ Его не было, ‒ хрипло произнес лейтенант. ‒ Сняли.
Как предусмотрительно, промелькнуло в голове. Судя по выражению лица Хэнка, он тоже это заметил. Его цветастая в разводах рубашка смотрелась нелепо на фоне седых волос и осунувшегося из-за случившегося лица. Мужчина словно бы постарел на несколько лет. Боюсь представить, как выгляжу я – зареванная, с крупной дрожью во всем теле.
‒ Мы найдем его, ‒ коротко бросил Хэнк. И эти слова подействовали, как адреналин.
Встав с бордюра, я медленно подняла телефон с дороги. Белая сеточка навсегда отключила устройство, но мне и не требовалось им пользоваться. Промокшее от ползаний по асфальту пальто обнимало плечи, ноги не слушались, но все же вели меня вперед по тротуару. В спину был брошен обеспокоенный басовитый вопрос Андерсона. Кажется, он спрашивал, куда я иду. Правда… куда? Мимо бордового, вдруг ставшего омерзительным, дома. Мимо покинутых людьми коттеджей, мимо улиц и кварталов. Ноги в грязных кроссовках продрогли, кожа на ступнях ощущала влагу. Я хлюпала по дороге, обхватывала себя руками, пыталась согреться, но как согреть то, что мерзнет изнутри? Черная расползающаяся дыра в желудке поглощала все на своем пути, даже самые светлые воспоминания. Первый соленый от слез поцелуй в гостиной съемного дома покрылся трауром, стал черно-белым, блеклым. Я чувствовала себя главным героем нуарного фильма, в которых концовки всегда отвратительны и душещипательны. У меня вновь нет цели. Последняя поставленная пробудившимся от семилетнего сна мозгом была достигнута: я хотела пройти с ним весь путь до конца, и я прошла. Хотела видеть финал, и я увидела его. Осталось только блуждать по переулкам и центральным улицам, точно призрак прошлого.
Оказавшись в одном из бизнес-районов Детройта, я остановилась посреди пешеходного перехода и потерянно огляделась. Город неизбежно погружался в ночную тьму. Какие-то вывески загорались, какие-то – потухали. Несколько минут я не могла решить, куда мне пойти. Перекресток предлагал аж четыре стороны, но одна из них точно была закрыта – я не собиралась возвращаться туда, где только что был убит единственный, кто вызывал желание жить. У меня было три дороги в реальности, и только две – психически. Эмильда Рейн будет ждать меня. Первый указала на этот факт еще при подписании бумаг о неразглашении, но увы – не оставила контактных данных. В отличие от Элайджи Камски, что был очень даже предусмотрительным. У меня не было телефона, не было андроида, что одним только системным действием мог заказать такси. А если бы и был – точно бы не стал помогать мне добираться до создателя-миллиардера. Но сейчас мне не нужна была его помощь. Ноги на рефлексах несли меня к новой временной цели, позволяя разуму скорбно молчать.
Спустя несколько минут блужданий мимо пронеслась электро-машина. В нескольких метрах автомобиль затормозил, и, когда я, погруженная в пустоту, поравнялась со стоп-сигналами, двери разъехались в стороны.
‒ Я могу вас подвезти? ‒ мужской голос смог вырвать меня из раздумий, и я, встав на месте, туманно осмотрела водителя. Чернокожий парень с коротко остриженными черными волосами и в бордовой футболке. Его лицо мне казалось знакомым, но спугнутые в стороны мысли не могли найти его в ворохе черно-белых воспоминаний. ‒ Дождь начинается.
‒ Мне нужно уехать очень далеко.
‒ Для того, кто спасал чужие жизни, можно потратить немного энергии и времени.
Его слова отзывались в голове эхом, и это эхо не желало никак быть пойманным и осмысленным. Я таращилась на парня суженными глазами, только сейчас ощутив, как на волосы падают редкие дождевые капли.
‒ «Иерихон», ‒ с некой скорбью произнес андроид.
Я вспомнила его. Видела его всего пару раз, в суматохе боевых действий на корабле и общего угнетенного состояния в церкви нам не довелось общаться, впрочем, как и со всеми другими машинами. Этот самый чернокожий парень стоял рядом с Коннором за спиной Маркуса, когда тот объявлял победу перед тысячной толпой белых голов. Интересно, куда он едет? Домой? А может, у него нет дома? Может, стоит ему отдать тот, что теперь будет пустовать на Зендер-стрит?
Всхлипнув, я уселась на переднее сиденье. Закрытая дверь заставила оба передних места развернуться к лобовому стеклу, на которых можно было заметить крупные капли влаги. Андроид медленно нажал на несколько кнопок, и автомобиль двинулся с места.
‒ Куда нам?
‒ Резиденция Камски.
Телом ощущала на себе напуганный, встревоженный взгляд почти черных глаз машины, но моя общая отчужденность не позволила тому уточнить о месте назначения. Автомобиль катил вперед, тепло постепенно начинало скапливаться в салоне. В нем не было толку. Ноги мерзли в промокшей обуви, в грудной клетке царил особенный холод. Мелькающие мимо вывески и магазины больше не вызывали интереса. Я смотрела на дорогу безучастным, мертвым взглядом.
‒ Ваш уровень стресса зашкаливает, ‒ мягко начала сидящая рядом машина. ‒ Может, стоит вернуться домой?
‒ Вызвались помогать, так помогайте, ‒ я грубо оборвала «живого», пресекая всякие попытки залезть ко мне в душу. Она и так была мертва. Зачем же копаться в том, чего нет?
Андроид замолчал. Ранее я бы наверняка попыталась настроить беседу на дружественный лад, в манере Коннора старалась бы разгрузить напряженную обстановку. Вообще я многое делала в манере Коннора… сдерживала пыл в момент неприятного общения, учтиво держала руки за спиной, использовала только самые приличные эпитеты и фразеологизмы в беседах. Сама того не осознавая, я училась у него, старалась ему соответствовать. Я желала быть его тенью, желала следовать за ним на край света, и меня не волновали последствия. Даже инстинкты самосохранения затихали. Впитывая его тепло каждую ночь, все мое естество требовало быть еще ближе. Не было больше страха быть осмеянной или потерять спокойное существование в стенах подразделения. Я больше не боялась ступать по его следам, не боялась пялиться на него в открытую.
Все это осталось в прошлом. Из меня был вырван очередной кусок сердечной мышцы. А ведь он даже не понял, что именно произошло…
‒ Вы не будете против, если я переключу радио? ‒ холодно спросил андроид. ‒ Все эти новости только нагнетают.
Нет, мне наплевать, парень. Наплевать на бунты негодующих группировок людей. Наплевать на тонкости вопросов передачи заводов Маркусу. Наплевать на все. Только не трогай меня.
Андроид переключил радио, не протягивая и руки. Будь у него диод, и тот непременно бы загорелся золотым цветом. Совсем как у Коннора… голос ведущей сменился на какую-то песню. Я отрешенно осматривала стекающие капли дождя, позволяла разъедающей тьме внутри поглощать орган за органом. Наступившая в голове тишина требовала ее чем-то заполнить, и звуки прекрасного женского голоса постепенно наполнили ее новыми мыслями. Девушка страдала, порывисто пела о боли, о своем безумии. Обращалась к тому, кто был всему этой причиной. И, господи, почему я чувствовала себя ею?..
Ты такой же сумасшедший, как я?
Прошёл ли через ту же боль, что и я?
Не просто прошел… пронес ее до самого конца. Погружался в ту же пучину ада, что и я. Тратил силы на сохранение внутренних установок, пытался оттолкнуть, избавиться от меня, как и я от него! Но тут же бросался на помощь, не давал покинуть мир в те моменты, когда я была к этому готова. Он призраком возник посреди погруженного во тьму номера отеля, когда Эмильда осмелилась задать самый главный за последние десять лет вопрос. Ты кого-то любишь?.. да, люблю. Тогда эти слова едва соскальзывали с губ, сейчас же я была готова орать об этом, утопая в слезах. Коннор слышал о моих чувствах всякий раз, когда заставлял женское тело биться в исступлении. С самого начала нашего знакомства он видел во мне себя, хоть и старался в первое время в себе в этом не признаваться. Он был таким же сумасшедшим, как я. Он прошел через ту же боль, что и я.
Рвёшься ли ты на части потехи ради, как я?
Я рвусь. Рвалась. И буду рваться до скончания дней. Жизнь ненавидит меня… она дает родителей, дает теплый дом и младшего брата, дает надежду на будущее. Дает надежду на возможность растворяться в танце с андроидом, как мать растворялась в танце с отцом. Все идет крахом. Построенные стены крепости рушатся за считанные минуты. Смерть отца на мерзлых берегах России; смерть брата на залитом кровью полу собственного дома; жизнь матери, оборвавшаяся под колесами грузовика. Смерть Коннора… у них не только был схож цвет глаз. Даже конец оказался одинаковым.
Ощутив приступ накатывающей паники, я больно сжала губы и закрыла глаза. Из меня сочился могильный холод, были бы у андроида рядом обонятельные рецепторы – наверняка ощутил бы еще и могильный запах. Легкие начали судорожно поглощать теплый воздух, в той же манере выплевывать углекислый газ. Мне не хотелось сидеть на месте. Я хотела вырваться из салона в темноту, и пронести всю боль в бесконечных бегах по мокрым лесам у дома Камски. Как в тот злосчастный день, когда палец не смог спустить курок нацеленного на Коннора револьвера.
Ты не можешь проснуться – это не сон,
Ты – машина, ты не настоящий человек.
Я задыхалась. Заставляла себя слушать разгоряченные слова певицы, и задыхалась. Посеревшие щеки покрывались новыми слезливыми струйками, в такт которым выстраивались мысли в голове. Коннор считал себя машиной. Набором механизмов и программ, его диод досадно напоминал об этом каждый раз, когда андроид поворачивался ко мне правым виском. Такие, как Рид, видели в нем вшивый кусок пластика, я же видела личность, человека, спасшего меня, вытянувшего с того света. Я и сама была когда-то машиной. Бездумной, бесчувственной. Скапывающие с рук или катаны реки крови не вызывали страха или жалости. Я выполняла свою работу с удивительной педантичностью, после чего мысленно ставила галочку напротив пункта «задание выполнено». Мне было наплевать на мир и вселенную с ее унизительными взглядами. Мое пробуждение происходило спонтанно, прерывисто: Коннор вызывал невероятные эмоциональные волны, в то время, как окружающее было для меня нейтрально. А сейчас его нет… и я, разрываясь на части в грудной клетке, снова задаюсь вопросом: разве может роботизированное существо вызвать такие гормональные сбои в организме? Ответ остался все тем же: да.
Кажется, в моём коде какая-то ошибка.
Эти голоса никак не оставят меня в покое.
Я смотрела на усиливающийся дождь за окном. Губы покрывались ранами, кровь просачивалась на язык. Ее терпкий, железный вкус успокаивал, но ненадолго. С каждой произнесенной строчкой держать себя было сложно. У нас у обоих были ошибки в коде. Я выдирала их старательно на протяжении всей работы с лейтенантом, уверена, и Коннор избавлялся от системных ошибок при возвращении на склад «Киберлайф». Предоставленное Эмильдой видео, где андроид старательно успокаивает мое мечущееся сердце посреди усыпанного осколками пола в подвале, показало, с какой обреченностью машина смотрит в противоположную стену. Это была его истинная точка невозврата. Уже тогда он ощущал, как поворачивается в другую сторону на сто восемьдесят градусов. Все еще теплящиеся программные установки не позволяли ему признаться в этом в полной мере, но его взор на мою ладонь в стенах обветшалой церкви говорил об окончательном изменении внутри механической головы. Мы боялись даже притронуться друг к другу… а позже не могли разорвать физический контакт посреди постельных подушек и одеяла.
Это что же… я больше его не почувствую?.. больше не увижу карих глаз?.. больше никогда не услышу саркастичной усмешки шутника-затейника?..
Мое сердце – золото, мои руки сделаны изо льда…
Слезы лились рекой. Всем телом я ощущала на себе встревоженный взгляд машины-водителя, который наверняка уже был готов пожалеть о предложении подвезти. Коттеджи вокруг сменялись, темные леса вели автомобиль дальше по реке с поверхностью из тонкого льда. Его искусственное сердце и вправду было из золота. Его искусственные руки и вправду были холодными.
Поездка была быстрой. Время пролетело незаметно, внутренние смятения и страдания скрасили дорогу. Грудная клетка старалась сдержать истеричные порывы, но уже при подъезде к плохо освещенному дому Камски я научилась игнорировать позывы разреветься. Голова рефлекторно поблагодарила встревоженного андроида кивком, и тот поспешно оставил меня в одиночестве. Ему не нравилась перспектива встретить здесь своего создателя. Я же хотела закончить со всем этим побыстрее.
Все было как в тумане. Пропитывающие капли дождя темные волосы, старательные попытки унять дрожь с помощью обхвата плеч руками, несмелое нажатие дверного звонка. Дверь открылась меньше, чем через несколько секунд. На мгновение я даже усмехнулась, а не ждали ли меня здесь, но как только встречающий объявился на пороге – в голове снова повисла тишина.
Серые, враждебные глаза на идеальном, прекрасном лице… Ричард смотрел на меня сверху вниз. Приталенный костюм отсутствовал – его сменила белая униформа со знаками «Киберлайф». Отличительными особенностями были только высокий воротник, оканчивающийся почти на уровне контура нижней челюсти, и отсутствие светодиодной повязки на плече. Я не сводила вздрагивающих глаз с его лица, когда проходила в дом мимо механично отошедшего в сторону Ричарда. Ноги несли меня вперед, оставляя грязные следы на блестящем начищенном кафельном полу. Все тело бил озноб. Взгляд старательно цеплялся за знакомый затылок, что так часто приходилось осматривать с заднего сиденья автомобиля. Язык пытался окликнуть его, назвать самым прекрасным именем на свете. Но вряд ли тот обернется, показав свои карие искрящиеся глаза и теплую улыбку. И потому я просто следовала за андроидом через комнаты.
Камски стоял у окна, поигрывая стаканом виски в руке. Точно такой же бокал покоился в моей руке уже несколько минут. Маленький кабинет в коричневых тонах сильно разнился с минималистическим убранством остальных помещений. Здесь было много полок с чертежами, на столе разбросаны какие-то планы и проекты. Я вспомнила об оставленной в доме работе. Она никогда не будет завершена.
‒ Я не стану спрашивать, что привело вас на порог моего дома, ‒ спустя пять минут молчания задумчиво произнес Элайджа. Его волосы все так же были собраны на затылке, домашний халат сменили белая футболка и темные брюки. ‒ Но полагаю, что это нечто неприятное.
Виски в моем бокале не уменьшалось. Боли в груди не было, только тьма, и вряд ли какое-то пойло сможет ее разогнать. Сгорблено сидя в кожаном коричневом кресле, я безучастно изучала взглядом блики янтарной жидкости в стакане. Его глаза иногда принимали такой цвет… когда яркие лучи утреннего солнца освещали нас, встречаемых рассвет в гостиной на диване, темный шоколадный оттенок становился грязно-золотым. Он никогда не щурился, встречая прямые лучи солнца. Его оптические линзы за зрачками настраивали нужные фокусы и экспозиции, чтобы не нарушать целостность механизмов. Мы всегда смотрели на восход в тишине, и только после того, как солнце отрывалось от горизонта – в гостиной раздавался звук переплетающихся в поцелуе губ.
‒ Мы должны обсудить условия работы…
‒ Плевать я хотела на ваши условия, ‒ отставив бокал на стол, я тихо оборвала Камски. Мужчина все еще стоял у окна, однако всем своим вниманием был обращен ко мне. Стоящий у входа в кабинет Ричард молча держал руки за спиной. ‒ Мне нужно знать только то, как много вы способны стереть из моей памяти.
Камски устало улыбнулся и посмотрел себе в ноги. Произнесенное им слово «Ричард» ознаменовало скорую поездку, и андроид, не получив прямых указаний, ушел готовить автомобиль. Меньше, чем через десять минут я вновь блуждала по городу, покорно сидя на заднем сиденье черного внедорожника.
Нам не требовалось общаться. Элайджа расслабленно сидел напротив, его задумчивый взгляд осматривал мелькающие окрестности, указательный палец тер подбородок. Удары дождевых капель по стеклу и металлическому корпусу машины усиливались, через приоткрытое окно просачивался запах сырости. Он был таким упоительным, что мне хотелось придвинуться к потоку воздуха, подставив разгоряченное лицо под прохладу. Вместо этого каждая мышца отказывалась подчиняться приказам. Я сидела на месте по-ученически, как раньше делал андроид в сером фирменном пиджаке.
Ночные огни мелькали с изнурительно медленной скоростью. Мы собирали все красные светофоры, как назло, а ведь так хотелось поскорее избавиться от угнетающего чувства потери внутри. Терпеливо ожидая окончания поездки, я туманно осмотрела свои руки. Ни единого пятна от голубой крови, ни единого намека на только что отмерший кусок сердца. Сидя перед телом Коннора с открытыми, смотрящими в вечность, глазами, я не смела дотронуться до него, только сотрясалась в затихающих рыданиях. Брюки высохли, кроссовки больше не чавкали. Оказавшись я в толпе людей, и никто из прохожих не сможет догадаться о том, что этот человек только что ползал по сырой дороге, поливал слезами синюю от тириума рубашку. Меня мог выдать лишь взгляд – пустой, обреченный. Взгляд солдата. Взгляд бесчувственного бойца.
Я шла следом за Камски, сознание не отдавало себе отчет о происходящем. Ноги вели меня вперед по коридорам какого-то крупного здания с колоннами, раздражающая музыка внутри стеклянного лифта не вызывала более привычного негодования. И снова, светлый просторный кабинет с бежевыми стенами, темный стол с бумагами, терминалом, семейными фотографиями и метрономом. До боли знакомые темные кресла, одно из которых стоит напротив стола психотерапевта, и одно – у входа в комнату. Я не была ранее в этом кабинете, и уж тем более не встречала сидящего напротив пухлого мужчину в черном костюме и синем полосатом галстуке. Однако из прошлого, проведенного в университете, все еще сочились многочисленные воспоминания о походах к врачу-психиатру под настоянием матери, а позже – кураторов учебного заведения. Я никогда не понимала странного рвения в сторону моего психического состояния. Да, я была враждебной, часто проявляла агрессию вплоть до драк, но разве люди с холеристичным темпераментом могут иначе?
В кабинете приятно пахло свежестью. За приоткрытым окном разносились едва различимые звуки проезжающих мимо автомобилей, звонкие удары дождя по железному подоконнику напоминали о недавней игре монеты между пальцев канувшего в века андроида. Я слышала этот стук, сгорбленно сидела в кресле напротив стола и пронзала психотерапевта в очках-половинках бездумным взглядом. Опыт общения с работниками психологической направленности подсказывал, что большинство практиков не подвластны таким зрительным испытаниям. Каждый из них из года в год был вынужден лечить огромное количество больных людей, и какая-то девчонка, утратившая «смысл жизни», не вызывала жалости или сомнений. Психотерапевты – они же хирурги, только действует не на уровне физического восприятия.
