Текст книги "Бесчувственные. Игры разума (СИ)"
Автор книги: Hello. I am Deviant
сообщить о нарушении
Текущая страница: 78 (всего у книги 93 страниц)
– Понравилось делать мне больно? – ехидно, с иронией спросила Гойл.
– Нет, ни в коем случае. Но я никогда раньше не терял контроль. И это было так… первобытно.
– Человечно, да? – с пониманием уточнила Анна, которую, похоже, не волновало, что совсем недавно временно потерявшая контроль машина оставляла на ней следы из синяков. Это показалось Коннору немного странным, но очень приятным. Словно бы она испытывала сама такое же удовольствие, словно бы ей нравилось то, что с ним произошло. И ее теплые слова теперь вызывали в нем благодарность за это понимание и неуловимое желание пережить все заново.
Все-таки это очень странный человек, в который раз убеждался андроид. Любой другой бы на ее месте уже давно бы хлопнул дверью, или как минимум относился настороженно, ведь боль всегда вызывала у живых существ ответные рефлексы. Один такой он уже испытал на себе, сидя посреди бело-золотой ванной комнаты напротив выплевывающей кровь девушки. А сейчас она так смотрит на него, как будто обещает скорого повторения. Хэнк Андерсон бы наверняка, услышав все это, придумал какие-нибудь неуместные очередные ярлыки.
Реконструкция непроизвольно запустилась, подбирая в голове андроида наиболее подходящие для лейтенанта и его язвительного голоса выражения. В системе звучал басовитый тон, извергающий что-то наподобие «поехавший чайник» или «надо же, у сыночки был первый раз, надо отпраздновать». С легким отвращением Коннор заставил умолкнуть программу реконструкции, вернувшись мыслями к последствиям уединения с человеком.
Стоит ли говорить, что очередные всплески эндорфина и адреналина в теле Гойл при приближении оргазма вызвали в нем ответную реакцию? Тогда андроид не задумывался над этим, только сильнее стискивал кожу солдата, терся носом о трепещущую плоть и подгонял приближающийся финал Анны грубыми нетерпеливыми толчками. Сейчас же он раскладывал все эти чувства по полочкам, вспоминая, как бегло оповестила система о скорой перезагрузке, и как вдруг обрушились программы, спешно отключаясь в попытке сбалансировать работу уже разрывающихся от бесконечных перезаписей кодировок. И Коннор даже уверен на все девяносто девять процентов, что это было почти то же, что испытывала Гойл. Терпкие волны наслаждения от отсутствия контроля, но наличия нечто чужеродного и странного, что заставляло его чувствовать свой механический оргазм.
Пока Коннор смотрел в пламя, разбирая ощутимое на составные части, Анна укрыла ноги пледом и подвинулась к нему чуть поближе. Их плечи, обтянутые одеждой, соприкасались. И даже это нравилось андроиду, как будто бы он и впрямь чувствовал ее тепло сквозь ткань, хоть на деле мог лишь получать оповещения о прикосновениях Анны и температуре ее тела. Сойдя со сборочного цеха в пустом предприятии, детектив отдавал себе отчет, как много может измениться с приобретением новых способностей и функций оболочки, хоть и не мог предположить, что все они приведут его к новому уровню личностной девиации. Но даже уже тогда девиант вспоминал слова Гойл о нежелании быть убийцей, и потому уверено вырвал светодиод из головы. Это тоже ему нравилось – считать себя человеком. Ведь открывалось так много перспектив для личности и эмоций, особенно сейчас, когда Анна вернулась в дом, и вновь возведенные стены вокруг личного пространства столь желанного человека обрушились.
Коннор не спускал глаз с огня, слегка откинувшись на край дивана и держа руки на согнутых коленях. Жар поглощал меня со всех сторон: камин, Коннор, плед – все это было таким упоительным, что я не желала нарушать столь приятное состояние словами. Однако упавшая на ковер в поиске ворса рука вдруг ощутила гладкую поверхность фотографии. Я снова взяла в руки снимок, бережно поглаживая пальцами уголок.
– Ты меня спросил, как много я помню, – вопрос детектива, ответ на который был поглощен ударами по двери, выскочил сам собой. Точнее, о нем напомнили лица двух существ, улыбающихся со снимка. Коннор так же посмотрел на фото, при этом полностью внимая моим словам. – Я помню все. Абсолютно. Это так непривычно, я же еще с утра практически не знала восьмидесяти процентов своей жизни, а тут вдруг столько информации и столько деталей. И все это… такое родное, как будто и не было целого месяца беспамятства.
С некоторое время царило молчание. Треск в камине приятно согревал душу, в то время как сама душа приятно согревала атмосферу между нами. Андроид не торопился задавать вопросы или вообще хоть как-то нарушать тишину. У нас по-прежнему были одни мысли на двоих, и потому девиант с изящными чертами лица продолжал смотреть на фото, позволяя мне вести монолог.
– Камски говорил, что у меня не было семьи. Мол, выросла в приюте. А знаешь, что я помню? – я с теплой, триумфальной улыбкой взглянула на андроида, и тот вскинул брови в знак немого вопроса. – Как-то в восемь лет я заболела пневмонией. Температура шпарила несколько вечеров, мама сидела рядом с моей кроватью, пока я не засну. У нее была такая холодная рука… то ли я была слишком горячая. Но я помню, как от нее веяло домашним пирогом из яблок. Она всегда его готовила, когда я болела, хотела порадовать.
Вспоминать было очень приятно. Особенно приятно было обо всем этом говорить. Мой голос не срывался на дрожь или скорбь, напротив, он становился теплым, уютным, с легкими нотками тоски. Эти фрагменты памяти были далекими, ведь прошло почти двадцать лет, однако ощущались они так ярко и броско, как будто бы я пять минут назад встала с влажной от лихорадочного пота постели, только пять минут назад мама, оставив за собой шлейф ароматов, вышла из комнаты за таблетками.
– Я помню боль в плече в десять лет, когда отец впервые повел меня с собой на охоту за дичью. Это был мой первый выстрел, – с некоторой гордостью произнесла я, чуть вздернув подбородок. Коннор на это ответил полуулыбкой. – Правда, было очень холодно, да и вообще была зима… а ружье казалось таким тяжелым, что я едва не сделала дичью задницу отца. Я тогда впервые услышала, как он заматерился. Кстати, он очень сильно похож на Хэнка. Не внешне, но мозгами. Такой же холерик с манией поязвить и поюморить.
Лицо отца смотрело на меня сквозь призму прошлого, но далеко не с полки камина. Там, в тени стоит фотография с тремя самыми счастливыми на свете людьми, и под грудью женщины уже начинала формироваться новая жизнь. Кажется, Коннор прав. Это единственная возможность видеть их улыбки, даже грустно от того, что вместо безмерной любви я ощущала тоску и горечь утраты, что и заставило меня спрятать снимки на чердаке нового дома. Теперь они будут стоять здесь, с другими фото. Порой к ним будут прибавляться другие, еще счастливее, и вскоре их станет так много, что придется вешать на стены. Интересно, где им найдется место? Над лестницей на второй этаж? В спальне над рабочим столом? В гостиной над виниловыми дисками?
От этой щемящей душу мысли я на некоторое время зависла с фото в руке. Коннор, заметив мое состояние задумчивости, нагло, но аккуратно нарушил молчание:
– Что ты еще помнишь?
Я туманно посмотрела на него, точно не понимала, о чем тот толкует. Только через несколько секунд уловила нить разговора, правда, следующие воспоминания были не такими приятными. Скорее, горестными и угрюмыми.
– Когда родителей не стало, надо мной и братом взяла шефство бабуля по маминой линии. Со стороны папы родственников нет от слова «совсем», так что на мне фамилия Гойл и замкнулась. Бабуля была очень веселой, но все-таки уже в возрасте, – я с теплом в душе вспоминала бабушкины шутки на тему веселья, горячих парней и Джека Дэниелса. Как-то одна из моих подруг пришла выпросить бабулю отпустить меня на тусовку. Она ожидала старческих ворчаний, сопротивления, а бабуля вместо того, чтобы все это сделать, отправила меня одеваться. Да еще и заставляла меня сменять одежду, каждый раз требуя надеть покороче, а то «мальчишкам даже не на что посмотреть будет, и вообще я с вами пойду, только челюсть вставлю, погодите, ну куда вы, девочки, возьмите меня с собой!». Подруга едва не впала в шок, я же без удивления смеялась, выходя из дома. – Иногда она уставала и ложилась рано спать, выпивая снотворное со стопкой коньяка…
– Коньяка? Ей же было больше восьмидесяти, – мягко перебив меня, удивился андроид, припоминая вечер откровений в доме Хэнка. Тот вечер, когда им была протянута рука в знак приглашения на танец.
– Коннор, как ты думаешь, кто передал мне этот дикий нрав? Мало того, что отец оставил свой след, так еще и бабуля со своей неординарностью. Знаешь, как мама чувствовала себя, когда эти двое в одном доме находились. Мне кажется, никто никогда не любил свою тещу, как мой отец маму матери. Я порой пыталась ей помешать вливать в себя смесь этих несочетаемых веществ, но она вечно отмахивалась и говорила, что в ее возрасте она сама будет решать, как себя успокаивать. Так что порой мне приходилось самой укладывать Дака спать. Я рассказывала ему о своих тренировках, иногда на основе этого сочиняла истории. Он очень быстро засыпал в обнимку с зайцем. А я, как моя мама, сидела у его постели и ждала, когда он уснет.
На мгновение воцарилась тишина. Теплая, тягучая, обволакивающая, но родная тишина. Продолжать было сложно. Ведь большая часть того, что следовало за этими воспоминаниями окутывал мрак.
– Помню, как мне было страшно, когда вводили портативный наркоз, – андроид почувствовал дрогнувший голос, слегка прищурив глаза. – Дальше воспоминания как будто черные, пресные на вкус. Помню только, как было больно сломать руку на тренировке. Девяносто восьмой, который был на «Иерихоне», часто проводил с новичками групповые занятия, так что доставалось всем. А еще помню, как Трент впервые был ко мне приставлен, как «учитель». Его первая фраза была «Я делаю – ты повторяешь». Но все это так не важно по сравнению с тем, когда переступила порог вашего участка.
И здесь мрак рассеялся, давая место иным чувствам: трепету, волнению, восхищению. Конечно, тогда я ничего не испытывала, ведь я все еще была полностью подчиненной правительству «машиной» для убийств, но сейчас я вспоминаю этот день и этот мягкий мужской тембр, что пытался наладить дружеское отношение с возможным новым напарником. И это так… ярко.
– Скажу честно, ты мне не нравился. Точнее, ты мне казался очень опасным, – андроид от такой вести слегка склонил голову, как бы требуя пояснений. Но я не собиралась пояснять, лишь дальше говорила с улыбкой на лице, глядя в камин. – Но зато я помню, как ты смотрел на меня с раздражением, когда я пристрелила того девианта с обезумевшими глазами. А еще помню, как позже оттягивала момент погружения в диагностику. Не хотелось считать себя дефектной. А тут еще ты со своими девиантами, постоянно намекаешь на мою неправильность.
Андроид слегка смутился, отведя взгляд в сторону. Таким он мне нравился: слегка виноватым, учтивым, ступающий по тонкому льду нестабильного человеческого поведения. Но я и не злилась на него, просто предавалась воспоминаниям и говорила о них Коннору.
– Я помню адреналин, который держал меня в сознании, и твои первые прикосновения в башне Стрэтфорд. Господи, я тогда чуть с ума не сошла… долго еще вспоминала, особенно сидя перед Эмильдой после того, как меня поймали, – зеленые глаза бездвижно взирали на профиль Коннора не в попытке высмотреть в нем реакции, но в желании заново ощутить те метания, что царили в душе в ноябрьские дни. Это все было так запретно, так неправильно, и от того так волнительно и сладко! Тогда я бы себе в этом не призналась, даже помню, как в последствие старалась держаться от детектива подальше. Но мне хотелось ощущать его снова, и снова, и снова! – И то, как ты протягивал руку в баре. На части рвалась, но сохранить солдата внутри казалось так важно, что я отказалась. Как ты остался рядом, когда за мной пришли двое солдат. Как ты вел меня за руку подальше от «Иерихона», хотя и сам был потерян. Но все это такие мелочи. Знаешь почему?
Коннор вернул на меня вопросительный взор, в глазах которого продолжали отражаться языки пламени. Я снова заметила оптические линзы, отсвечивающие как у кошки, и это привело меня в дикий восторг. Но мне и без вида очерченных мужских скул, свисающей пряди и блестящих волос было чем восхищаться. Это самое сейчас прокручивалось в голове.
– Потому что я помню, как ты ругал меня за пренебрежение сном и как ругал за алкогольный спарринг с лейтенантом. А еще как прижимал меня к кровати наверху. У тебя такие теплые и холодные руки…
Атмосфера накалялась, я чувствовала это кожей. Меня тянуло к нему, хотелось снова ощутить прикосновение мужских пальцев, я была согласна даже на боль. И Коннор чувствовал это. Наверняка ощущал, как учащается пульс, как кровь наполняется дофаминами и эндорфинами. Но вместо того, чтобы нарушить мой монолог, детектив со вздернутым уголком губ протянул ладонь и подушечкой большого пальца прикоснулся к женским губам. Он все так же говорил прикосновениями, и сейчас без какого-либо труда донес одну мысль: «Я рядом и буду рядом всегда». Это было так приятно, так нежно, что я вовсе забыла, на чем остановилась и о чем хотела продолжить. Так и сидела, замерев, затуманено глядя в карие сверкающие глаза. От него по-прежнему веяло пыльным запахом, аромат свежести от дождя пропал. И только когда Коннор убрал руку, продолжая на меня тепло смотреть, я вдруг вспомнила того, кто отобрал у меня все эти воспоминания. Кто стал причиной терзаний между теми, кто совсем недавно друг друга обрел. Кажется, это отразилось в моих глазах, иначе почему андроид тут же нахмурился, перебегая по моему лицу взором?
Все еще держа фото в руках, я многообещающе улыбнулась. Вряд ли детективу понравилась эта улыбка, а вот мне вдруг стало спокойно и легко от промелькнувшей мысли.
– Знаешь, я не верю в Бога, – почти шепотом, с некой кровожадностью вновь начала я свой монолог. – Часто употребляю отсылающие к нему словечки, но в то, что какой-то мужик сидит там и на все смотрит не верю. Зато я верю в то, что вокруг нас витает нечто другое, своеобразная вселенная. И она всегда требует баланса. Что-то берет, при этом отнимая. За хорошие дела дает ответное добро, за плохое – воздает по заслугам. Теперь я понимаю, почему все детство у меня что-то отбирали. Это был своего рода аванс.
Я улыбнулась, и Коннору не потребовалось просить объяснений. Он и так понимал, что я говорю о нем. Однако я далеко не это хотела сказать, едва перекрывая шепотом треск камина. За окном небо становилось светлее, тучи рассеялись, уступая место звездам. Но ведь и они начинали прощаться с городом, поочередно скрываясь до следующей ночи. Вскоре первые лучи солнца озарят город, заставляя его просыпаться от снов, и это будет самый лучший рассвет за весь месяц.
– Я не убила Камски, но рано или поздно вселенная потребует плату за все, что он сделал.
Сверкнули ли глаза Коннора, когда мной была высказана мысль о скорой кончине бывшего босса? Да, сверкнули. Как бы он не скрывал этого, как бы не отнекивался, как бы не отмалчивался – он, как и я, не желал добра своему создателю. Возможно, он ничего ему не желал вообще, просто решил отпустить всю ситуацию, не вдаваясь в подробности негативных эмоций, однако все же что-то упоительное в его взгляде проскочило. С этой мыслью мы так и остались сидеть, глядя в камин в полной тишине.
До полноценного рассвета оставалось несколько часов, и мы тихо переговаривались под шепот искусственного камина и вновь начавших перелистываться страниц книги на кухне. Я даже не ловила нити разговора, просто пропускала через себя диалог из двух мягких, полных уюта голосов. Кажется, мы говорили о том, почему Коннор порой ругался с лейтенантом; как защитил мое доброе имя перед куратором на дистанционном обучении, убедив в моей коме и закреплении за мной места в университете; почему меня мучали приступы при желании вспомнить все; кто теперь живет на улице Томпсон и как Коннор шантажировал Рейн. Так странно. Когда-то я гадала, можно ли верить детективу, который пользуется слабостью правительственного подразделения, а теперь понимаю, что все это существенно сокращало наш путь друг к другу. Какие бы корыстные цели не преследовала Первый – если бы не она, мы бы не встретились.
Эта мысль цепляла меня. На деле так много людей и существ все это время указывали мне верное направление.
Хлоя и ее такие правильные слова, приближающие меня к верному пути мыслей.
Рейн и ее попытки дозваться до Анны, благодаря которым я впервые обрела себя, как истинного солдата, а не ложного охранника Камски.
Дориан, позволивший сбежать с сеанса, позволивший найти свое прошлое и намекающий на то, кто враг и кто друг.
Бармен из «Сентропе», что мог просто игнорировать меня, но вместо этого язвительно припоминал едва не состоявшуюся драку.
Парень из дома на улице Томпсон, что принял меня тепло, позволил осмотреться и, главное, не разорвал посылку, поддавшись любопытству.
Даже Гэвин Рид, пусть и неосознанно. Ведь именно он привел меня на первую ступень на пути к Коннору, сопровождая на заброшенные руины в Фэрндейл. И даже то, что именно из-за него я посещала участок, что давало мне возможность мимолетно видеть детектива-андроида, от вида которого сердце замирало.
И, конечно же, сам Коннор. Тот, кто пробивался через мое сопротивление, через уловки Камски и установки Дориана, как я когда-то пробивалась сквозь буран и собственные солдатские определения на пути к месту встречи перед походом на «Иерихон». Что впервые протянул руку помощи раненному бойцу в вещательной студии, игнорируя сопротивления. Я ведь так и не сказала ему «Спасибо». Я вообще никому не говорила «Спасибо».
Теперь я знаю, с чего начну свою старую, но такую новую жизнь.
– Не хочу создать впечатление, будто бы я следил за тобой, – андроид аккуратно вывел меня из раздумий. Мы все так же сидели перед камином, однако свет в гостиной становился все насыщенней не из-за языков пламени. Небо светлело, и вот-вот появится солнечный диск. – Но не могу не спросить.
Очередные вопросы. Надеюсь, не такие, как о Гэвине, что заставляют впадать в краску. Вопросительно глянув в сторону андроида, я попыталась не выдавать напряжения. Коннор между тем смотрел на каминную полку прищуренными глазами.
– Ты впустила в дом паука. Зачем?
Это было так мило, что я тут же улыбнулась почти во все тридцать два зуба. Коннор продолжал смотреть на фотографии.
– Я же была на Томпсон. А там со мной помимо Коннора-катаны еще жил паук. По правде говоря, во время службы я чаще всего находилась в специально отведенном жилом корпусе для солдат, но скажу честно: этот паук мне стал роднее и приятней, чем десятки бойцов, живущих по соседству. Так что я его взяла с собой.
Ночь была долгой, не говоря уже о ее насыщенности на события. Я знаю, дом был моим, однако после месяца жизни в голубых стенах я чувствовала себя несколько лишней здесь. Словно гость, ворвавшийся нежданно. Как бы мне не хотелось сидеть у камина, лелея свою зону комфорта, я все же пересилила свои затворнические желания, встала на ноги и поплелась на кухню. Пить хотелось нещадно, как же много выбили из меня силы все эти приключения.
Едва я оказалась за спинкой дивана, как Коннор вновь подал сомневающийся голос.
– Это же насекомое. По сути вредитель, из-за которого дом зарастает в паутинах. Люди пытаются избавиться от них, а ты наоборот привела его в дом.
– Эй! Акакий ни в чем не виноват! – строго посмотрела я на андроида, что тут же недоуменно повернул ко мне голову, глядя снизу вверх. – Официально заявляю его квартирантом. Или я вместе с ним покину дом.
– Ты назвала паука в честь прадеда? – с намеком на мое безумие спросил Коннор, слегка сощурившись. Уголок его губ был вздернут, сами же губы приоткрылись, выражая всего один вопрос: «что тобой движет, человек?».
От этого вида я улыбнулась, хоть на деле должна злиться из-за попытки Коннора одним только лицом выразить мнение о моей безрассудности.
– Нет, – со вздрагивающими ресницами ответила я, с упоением вспоминая истинную причину такого решения. – В честь дня, когда ты впервые до меня дотронулся.
Похоже, ответ показался Коннору достойным, по крайней мере, он перестал смотреть на меня, как на безумную. Карие глаза тепло блеснули, и Коннор вновь уставился на фотографии на камине.
– Он смотрит на меня, – с опаской отозвался детектив, все еще сидя на ковре.
А, так не на фотографии он смотрел! Приглядевшись, я заметила маленького друга на краю каминной полки. Тот и впрямь, кажется, уставился на Коннора. Видимо, соображал, почему у шевелящегося объекта столь слабая температурная аура. А может, просто таращился в желании познакомиться с новым соседом.
Так, Гойл. Похоже, тебе снова нужен психолог. Размышлять о пауке, как о разумной жизни… надо же быть настолько больной.
– Ты ему нравишься.
Весело хмыкнув, я все-таки протопала на кухню. Часы показывали начало семи утра, и это означало, что кое-кто скоро отправится в участок. У меня и самой было много запланировано дел, которые сами собой составились в уме впоследствии разговоров с Коннором. Усталости как ни странно не было, однако это временное явление. Сон был переборот неосознанно несколько часов назад, и теперь у организма проснулось второе дыхание. Ближе к обеду сдавать позиции начнет и оно.
Коннор скрылся на втором этаже, намереваясь сменить грязный костюм на полицейскую униформу. На мне все так же оставалась его рубашка, и мне так не хотелось подниматься наверх в поисках хоть каких-либо остатков одежды. Тем более, что эта рубашка была самой приятной, самой лучшей одеждой на свете. Ведь она была пропитана его теплом, которое в воображении обволакивало меня, словно заключая в объятия самого андроида.
Едва ли не залпом выпив стакан воды, я тут же наполнила его снова и вернулась обратно в гостиную. Камин перестал трещать, теперь стены наполнялись светом из окна. Солнечный диск наполовину показался над крышей дома, окрашивая оставшиеся редкие облака в золотые тона. Я стояла посреди входа, не в силах отвести взгляда от этих красок.
Рассвет.
Ноги сами несли меня ближе к окну. Стакан с водой был уставлен на подоконник, шторы убраны в стороны. Усевшись на пол чуть поодаль лицом к окну, я скрестила ноги и оперлась руками о пол прямо перед ними. Яркие солнечные лучи слегка жгли глаза, зрачки суживались все сильнее в попытке уменьшить болезненные ощущения. Но я продолжала смотреть на яркое небо, где с городом прощались последние звезды, где сочные краски, точно нанесенные умелым художником, затягивали небо. Мокрые крыши домов отражали свет, сверкая, как жидкие алмазы. Весь мир молчал, и я молчала. И это было прекрасным.
Оторвав одну ладонь от пола, я завороженно приподняла ее вверх, ловя перебирающими пальцами золотые нити. Тепло, усиленное окном, заставляло чувствовать дискомфорт, но он был таким уютным, что я не желала отдергивать руку. Так и смотрела на поднимающееся солнце, утопая в тишине вдруг разбежавшихся мыслей.
Я снова это чувствую. Трепет от созерцания окружающего мира. Волнение от возможности наполняться восторгом эстетической красоты. Легкое, но приятное разочарование от шанса любоваться, но не дотронуться. Вселенная улыбалась мне впервые за долгое время. Она дарила так много подарков, так много давала шансов, а я все время обвиняла ее в жестокости. И вот, когда казалось, что мир канул в черное и белое, а поездка в Японию станет шагом самоубийцы с высотки, я сижу в гостиной нашего общего дома, бережно ловя пальцами лучи. И мне так прекрасно, и мне так спокойно. И хочется сидеть здесь вечность, прокручивая солнце в желании видеть сотни рассветов и столько же закатов.
Коннор оказался рядом так бесшумно, что я даже слегка смутилась. Рука тут же опустилась на пол, как и девиант рядом со мной. В моей же манере детектив, облачившись в полицейский костюм, сел на пол, скрестив ноги. Так мы и смотрели на солнце, безмолвно разделяя между собой восхищение от созерцания окружающего мира. Мы и раньше так делали, разве что на диване. Сидели в обнимку, наслаждаясь теплыми лучами и тишиной. В доме Элайджи мне так не хватало того, кто будет ощущать превосходство этого мира так же остро, как и я. Но Хлоя не выдавала своих отклонений, Камски не интересовался эстетикой, а Ричард вообще был дубиной. И вот, я сижу рядом с самым прекрасным созданием, пропитываясь рассветными лучами.
Оторвав взор от солнца, я медленно перевела его на сидящего рядом Коннора. Его профиль изящен, точно вылеплен опытной рукой архитектора. Ресницы чуть вздрагивают, но сам андроид не хмурится и не щурит глаза, ведь он не ощущает боль от прямых солнечных лучей. Слегка бледная в темноте кожа стала светлой, желтовато-бежевой. Маленькие родинки словно бы приветствовали новый день. Все в нем было изумительно, так утонченно и так красиво. Особенно радужки, что в свете яркого утреннего света из темно-карего превратились в грязно-золотой. Искрящийся, глубокий и насыщенный.
– Мне этого не хватало, – вдруг сказал андроид, не отрывая взгляда от солнца. – Того, как ты можешь смотреть на меня часами.
Звучало ли это самовлюбленно или по-нарцисски? Определенно нет. Этими словами Коннор выразил всю тоску по вдруг оборвавшемуся времени, где двое постоянно изучали друг друга, наслаждались друг другом. Андроид перевел на меня свой взгляд, и я смогла полностью насладиться этим грязно-золотым цветом.
Больше мы ничего не говорили, только с упоительными улыбками снова вернулись к рассвету, добирая последние минуты эстетического удовольствия от восходящего солнца.
Вскоре Коннор покинул дом на такси, аргументируя тем, что машина мне в этот день нужна больше. И он был чертовски прав, учитывая, что дел было невпроворот, а собственный гардероб так пуст, что плакать хотелось по красному платью, белым кроссовкам и бежевому плащу, оставшихся в доме Камски. За одеждой никто не собирался возвращаться. Пусть лучше себе оставит, падла голимая, но я в этот дом ни за что не вернусь.
Душ был принят впопыхах. Рыская по шкафам и дорожным сумкам, я на минуту другую задалась вопросом, как вообще моя одежда оказалась в доме Камски. Хотя ответ напрашивался сам собой: Ричард и его мерзкие способности залазить в городские уличные камеры. Наверняка уследил момент, пока никого нет, чтобы вскрыть дом и обчистить вещи. Фу, аж противно от этого имени.
Скривившись от отвращения к понимаю, кто скорее всего перевозил мои вещи, я все-таки откопала старые джинсы, серую футболку. Обуви не было, увы, пришлось надеть солдатские ботинки. И как только солнце окончательно оторвалось от крыши противоположного здания, я покинула дом, прихватив чековую книжку, треснувший телефон и ключи от машины. Улицы наполнялись теплом вперемешку с оставшимся после ночи холодным ветром. Людей на Зендер-стрит не прибавилось, однако меня это не расстраивало. Я с легкой душой от осознания того, как именно начинается новый день, быстро составила план и покинула район. Мне предстояло сказать «Спасибо» очень многим существам. Жаль только, что одно из них – Хлоя – вряд ли когда-нибудь услышит его в свою сторону. А вот Рейн я благодарить не стану. Ну нафиг, больше вообще никогда не стану связываться правительством, и в следующий раз сразу пошлю нахер, бросив трубку.
Первым делом пришлось заехать в банк и местный административный центр. В банке все карты были заблокированы и отданы указания сделать новые. Должна признаться, я и забыла, какие нереальные суммы хранились на моем счету. Камски отвел от моей души знания о миллионе долларов, что был накоплен за все годы службы в подразделении и частном заказе на Камски. Зато для видимости сделал мне другую карту, накидав туда несколько десятков тысяч, мол, это то, что я тебе все это время платил. Но я не желала пользоваться этими грязными деньгами, лишь отдала распоряжение отправить эти деньги туда, откуда они пришли, а сам счет, открытый Камски, заблокировать навсегда.
Административный центр был полон девиантами и людей. Точнее, территория перед администрацией. Они по-прежнему митинговали, требовали раз и навсегда привести в порядок город и урегулировать конфликты. Что-то мне подсказывало, что вскоре все эти теракты закончатся. И окончанием станет кровь одного человека, ради которого, по уверению Коннора, все эти теракты и происходили.
Принимать меня не хотели с час, однако я была настойчивой. Не говоря уже, что находящийся здесь восстановленный Маркус, что желал угомонить весь этот базар перед дверями администрации, тепло поприветствовал меня. Уверена, он был в курсе того, что происходило все это время в компании лейтенанта, детектива-собрата и солдата. Однако по каким-то причинам пожал мне руку у всех на глазах, сказав то же, что и Хэнк вчера:
– Добро пожаловать домой, мисс Гойл.
В ответ получил благодарную улыбку и виноватое «Не туда я свернула, да?». Но это было уже не важно. Маркус понимающе улыбался, сверкая голубо-зелеными глазами, уверенно держа плечи разведенными. После такого недолгого общения меня приняли без вопросов, позволив аннулировать оставшиеся у Камски документы и практически тут же выдав мне новые. Как же все просто, когда среди твоих знакомых есть столь важная шишка. Которая, кстати, была так открыта и честна с миром, что продолжала ходить без охраны и уверять свой народ в важности мира даже после случившегося.
Следующим пунктом был едва открывшийся торговый центр. Не любила я никогда ходить по магазинам, точнее, относилась к этому нейтрально. Но пустой шкаф в доме всю дорогу напоминал о себе, и пришлось-таки побродить по магазинам и бутикам, то и дело, что возвращаясь с пакетами в машину. Вскоре джинсы, футболка и ботинки сменились ботильонами на толстом каблуке, красной юбкой, белой майкой и черной кожаной курткой, с клепками, как обычно любят носить байкеры. Уж так мне точно было куда комфортнее и уверенней, чем в старой одежде. Переодеваясь в примерочной, даже на минуту стало стыдно, в каком виде я заявилась в административный центр. Но, увы, отозвать документы как можно быстрее было важнее, чем внешний вид. Даже и не думала, что когда-нибудь так подумаю.
Следующим пунктом назначения стала clean-фирма, занимающаяся чисткой ковров, мебели и прочего. Им был оставлен всего один адрес, всего один номер и время посещения, всего одна записка, всего несколько десяток долларов. Я так и не увидела, как вечером дружелюбный светловолосый парень в привычной приветливой манере откроет дверь работникам в синих комбинезонах, как с недоуменным видом пропустит в дом людей, как поставит галочку в бумажке контракта об уже оплаченной услуге. Как ему передадут записку, и парень, развернув ее, вдруг приятно улыбнется.
