Текст книги "Бесчувственные. Игры разума (СИ)"

Автор книги: Hello. I am Deviant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 61 (всего у книги 93 страниц)

– Сегодня год, – я бесшумно села на край сиденья напротив стола, прижимая к груди плащ и сумку, – верно?

Слова стали для Джона тонизирующим коктейлем. Мужчина уложил фотографию лицом вниз, устало потерев глаза натруженными руками. Всего несколько секунд хватило этому человеку, чтобы привести себя в порядок и водрузить очки обратно на нос. Дориан откинулся на спинку, смотря на меня беспечным, полного уважения, взглядом.

– Рад вас видеть, Энтони, – он не желал говорить о своей дочери, и я, ощутив себя лишней в его недавнем уединении, почувствовала себя неловко. Плащ прижимался к груди еще сильнее. – Искренне надеюсь, что у вас были действительно уважительные причины, чтобы пропускать наши занятия.

– Такие же уважительные, как и у вас, чтобы наврать мистеру Камски о несанкционированном выезде из города, – с толикой язвительности ответила я. Снова убеждаюсь в правоте Ричарда. Так и покрываюсь шипами рядом с теми, кто старается спрятать свое истинное лицо за маской доброжелательности.

Дориан вздернул уголки губ. Я смотрела, как мужчина встает со стула, как поворачивается к окну и запирает его. Создание в кабинете абсолютной тишины говорило только об одном: скоро наше молчание прервет звук метронома, вызывающий у меня в этот раз не смирение и готовность подчиниться, а волнение и желание выпрыгнуть в окно.

Я больше не хочу погружаться в сон. Последние несколько дней были полны эмоций и открытий, и пусть они были не самыми приятными, все же они были упоительными и самыми прекрасными за последний месяц жизни! Я как будто пробудилась после долголетнего сна! Да, я ненавижу детектива, не получаю больше удовольствия от окружающего мира, не верю Камски и вообще не знаю, чему верить и чем жить! Однако все эти метания и страдания были частью меня. Вот она я – сломленная, уставшая, но готовая переносить все притязания жестокой вселенной ради собственного «Я». Пусть моя истина не была никому нужна, все же для меня был значим каждый кусочек изломленной души.

Выбора уже не было. Мистер Камски ждал от меня рассудительности, терпеливо пережевав и проглотив предательство. Мне ничего не оставалось делать, кроме как покориться судьбе, которую лепили чужие руки. Отложив в сторону плащ и сумку, я постаралась расслабиться. Облик воображаемого андроида у стены становился прозрачнее с каждой секундой. Он так смотрел на меня… так тоскливо и умоляюще, точно от последующих моих решений зависит его жизнь. Возможно, так оно и было.

Я даже не заметила, как скорбно смотрела в стенку, где якобы стоял детектив. Это не ушло от внимания Дориана, что уже минуту стоял у закрытого окна и всматривался в мое лицо прищуренными глазами. Его голос подействовал кофеином, и я, вдруг испытавшая неловкость от своего состояния, спрятала взгляд в скинутых на пол черных туфлях.

– Полагаю, вам есть чем поделиться, – учтиво осведомился Джон, вернувшись на свой стул.

– Какая теперь разница, – я пожала плечами, намекая на неважность душевных терзаний внутри. – Вы ведь все равно сейчас промоете мне мозги, и все это перестанет иметь значение.

Джон усмехнулся, но возражать мысли на тему промытых мозгов не стал. Мужчина и так знал о моих догадках, и потому не стал употреблять ложь, дабы усмирить внутренние подозрения.

– В таком случае, я хочу услышать все, что пока еще значимо для вас.

Впервые с начала сеанса я посмотрела Дориану в глаза. Пять минут назад в них плескалась скорбь по утраченному близкому человеку, а теперь он смотрит так спокойно и легко, как будто бы обсуждает ворвавшийся в жизнь города дождь. Я не верила его оправданиям на тему выезда из города, видела насквозь даже через профессиональную эмоциональную маску. И все же решилась поделиться напоследок мучающими меня мыслями и чувствами.

Нельзя ведь держать подобное в секрете, женское сердце требует высказать все то, что скоро перестанет иметь важность. Увы, но теперь делиться таким было не с кем. Оставалось довольствоваться малым.

– Помните, я говорила, что… – на мгновение я нахмурилась и застыла с открытыми губами. Начать казалось так просто, а на деле я даже не знаю, какие слова подобрать. Смотрела на сцепленные на столе пальцы Джона и пыталась построить речь. Увы, этого не получалось.

Что мне ему рассказать? О том, как сквозь боль и кровь просачиваются воспоминания из настоящего прошлого?

О том, как самый главный враг босса оказался на деле далеко не недругом, а самым настоящим работодателем?

О том, что всего за один вечер я обрела истинный смысл жизни и тут же потеряла его вместе с вырванным рукой андроида сердцем?

О том, как мир вокруг окрасился в черно-белые тона, а сладкая до этого музыка покрылась темной траурной пеленой?

Во мне так много чувств, и в то же время мне нечего рассказать. Дориан терпеливо ждал, когда приоткрывшиеся женские губы продолжат повествование. В прошлый раз мужчина кинул меня из огня в прорубь, предположив, что мое замешательство связано с состоявшимся по случаю формирования ФБР приемом. Сейчас у него не было предположений относительно моих истинных причин смятения. Если, конечно, Камски все ему не доложил.

Нахмурившись от этой мысли, я вернула взор на мистера Дориана. Психиатр смотрел на меня поверх очков-половинок и, словно бы почувствовав мою догадку, едва заметно кивнул головой. Да. Мистер Камски все ему рассказал.

– Я говорила вам, что я фригидна, – осознание осведомленности Джона о произошедшем придало сил. Там, у стены вновь начался формироваться андроид в расстегнутой рубашке и пиджаке, однако я больше не смотрела на него. Лишь отчужденно блуждала взором по столу, не желая больше смотреть в глаза Дориана. – Но все же оказалось, что это не так. Недавно я испытала контакт с одним существом, и это… это было удивительно.

– Тот детектив из бара? – учтиво уточнил Дориан, на что получил мою ироничную ухмылку.

– Нет, что вы. Этот парень хоть и хороший, но все же ничего, кроме желания убить не вызывает, – я вспомнила неприятные ощущения щетины на щеке, и тут же сравнила их с ощущениями прикосновений щеки андроида-детектива. Даже вынужденный испытывать к себе ярость, андроид по-прежнему выигрывал на фоне остальных. И всегда будет выигрывать, заставляя меня отдаляться от любого, кто захочет чего-то большего, чем робкие взгляды и флирт. – Я говорю о другом. О том, чей голос время от времени шепчет в голове.

Джон приподнял вопросительно брови, что вызвало бы у меня удивление, если бы я не была погружена в свои воспоминания. Слезы начинали проситься наружу, но я держала себя из последних сил, цепляясь пальцами в обивку кресла. Хватит уже истерик. Охранники не истерят.

– Знаете, это как купаться в жидких лучах солнца, – я с едва заметной улыбкой и вздрагивающими ресницами приподняла ладонь вверх и потерла друг о друга пальцы, словно бы показывая свою мысль. – Я даже и не думала, что испытывать такие яркие чувства так… прекрасно. Я готова была раствориться в нем, мне так хотелось потеряться в его тени, и мне было даже наплевать, что я знаю его от силы три дня. Он был так прекрасен… он и до сих пор прекрасен. Я даже сейчас ощущаю его взор со стороны, как будто бы он здесь, пытается поддержать меня морально.

Я не врала. Он и впрямь стоял у стены, смотря на меня тоскливо. От каждого моего разрывающего тишину слова его глаза все сильнее хмурились, а сам воображаемый детектив пытался сделать в мою сторону шаг. Увы, но он все еще плод моих фантазий, и даже его я не стану близко подпускать. Один раз я уже была поломана от собственной глупости. Больше ломать свою психику я не намерена.

Дориан не смотрел на меня. Жизнь в нем выдавали лишь вздрагивающие ресницы с седым проблеском, да рука, что вновь держала фотографию в белой рамке. Все его внимание было направлено исключительно на приятно улыбающуюся белокурую девушку восемнадцати лет, хоть и мои слова не ускользали от его ушей. Я, больше не акцентируя внимание на задумчивом состоянии психиатра, уже дрожащим голосом продолжила излияние души:

– Мне так нравилось находиться с ним рядом. Я была готова идти за ним вплоть до горизонта, лишь бы снова ощутить сотни колокольчиков в груди от одного только взгляда. Разве это возможно? – я уже почти заходилась в рыданиях, при этом сдерживая слезы и умоляюще цепляясь на хмурящемся мужчине взглядом. – Люди всего одним прикосновением заставляют себя ненавидеть, а тут андроид, с которым я даже не знаю что меня связывает. Я сама лично позволила ему найти меня, мне было так хорошо с ним, что я даже не задумывалась о последствиях… просто позволяла прижимать себя, наплевав на чувство собственного достоинства и на то, что может подумать он сам.

Голос вконец осел, и мне пришлось на мгновение замолкнуть. Джон теперь смотрел на меня, слегка опустив голову. Что он видел во мне? Боль? Страх? В любой случае, это подавляло его, заставляя оттягивать включение метронома еще как минимум на несколько минут.

– Теперь я осознаю, что больше никогда не буду принадлежать себе. Я не раб, но я хочу им стать ради совершенно постороннего создания. Знаю, для других это может звучать ужасно, но для меня это словно бы и есть мое истинное предназначение: делать все, лишь бы чувствовать на себе его взор.

– Вы говорите поистине прекрасные вещи, Энтони, – вдруг прервал меня Джон, явно не понимаю, откуда столько боли в дрожащем голосе. – Однако я слышу далеко не самый счастливый голос.

И снова несколько секунд молчания вкупе с прокусанной губой. Железный привкус крови словно бы выпустил наружу немного пара, и я уже не чувствовала себя такой несчастной. Андроид за спиной продолжал сверлить меня умоляющим взором, перепугано перекидывая взгляд с моей спины на сосредоточенного Дориана.

– А потому что единственному, кому я была готова подарить себя, оказалось это не нужно, – я смотрела себе в ноги, пытаясь скрыть боль и отчаяние в глазах от Дориана. Что толку в этом, если меня с лихвой выдавал голос. – Он снова назвал меня чужим именем, сравнил с этой мерзкой женщиной и оставил одну, собирать остатки собственной самооценки. Вы понимаете, каково это? Предложи он, совершенно незнакомое мне создание, сбежать, и я бы согласилась без раздумий! Я шла бы за ним до последних дней, я даже сейчас чувствую, что он и есть моя истинная цель! Но вместо этого он заставил меня ощутить себя человеком, а потом вырвал это с корнями! Да если бы он всадил мне нож в спину, мне было бы не так больно!

Я говорила порывисто, с некоторой злобой, и в то же время с мольбой впивалась в лицо психиатра, точно он был тем, кто мог пролить свет на все непонятности этой ситуации. Словно скажи он всего несколько слов, и те станут панацеей для израненной души. Он ведь психиатр, верно? Психиатры должны помогать! Но почему он так удрученно молчит, хмурясь с каждым моим словом все сильнее, вжимаясь в спинку кресла все глубже? Джон опять держит в руках фотографию, при этом смотря только на меня. Я же не могла остановиться в своих изречениях, пытаясь высвободить копившуюся боль уже не таким злобным голосом:

– Мы с мистером Камски вскоре улетим из страны. Раньше я хотела остаться, чтобы узнать этого… – и снова имя едва не соскользнуло с языка, за что тот был поспешно прикушен, – …андроида. А теперь в этом нет никакого смысла. Всем вокруг от меня нужно что-то: защита, секс, чужая личность. А я сама никому не интересна… и самое страшное то, что я по-прежнему нуждаюсь в нем, и до конца жизни буду нуждаться. Но буду вынуждена ненавидеть его еще очень долго и страдать от того, что не могу подарить себя единственно важному созданию.

Мне больше нечего было сказать. Все уже высказано и выплакано, душа окончательно опустошена, но при этом ощущает облегчение от полученной возможности освободиться от боли. Я чувствовала влагу на ресницах и все еще сдерживала позывы разреветься от безысходности. Чувствую себя загнанным в клетку зверем перед глазами любопытных посетителей зоопарка. Хочется вырваться на свободу, убежать и потеряться на воле, но разве мне кто-то позволит? Даже если я уйду от Камски, откажусь от вылета в Японию. Что тогда? Детективу с мерзким (прекрасным) именем я была нужна ровно настолько, насколько Гэвину андроид-уборщица в доме. Моя цель теперь далеко не Элайджа, и все же заполучить ее у меня не было возможности.

Все руки и ноги связаны, при этом имея полную свободу действий. Хочешь? Беги. Желаешь? Стой. Но не смей протягивать ладони к тому, кто продолжал быть самым дорогим на свете существом, что принесло в сердце любовь и ненависть.

– Вы с ней похожи.

Теплые слова Дориана вырвали меня из раздумий, и только сейчас я поняла, как сильно изменился кабинет. Нет, все в нем было на месте: метроном на столе, терминал с плоским экраном, два кресла и один шкаф. Однако изменился не внешний фон, а внутренний. Мы с Джоном словно пропитывали стены скорбью по утраченным навсегда близким. Разве что его близкий был мертв, а мой – жив и вполне себе здоров в силу невозможности заболеть.

До конца осознав сказанные доктором слова, я с удивлением вздернула брови. Руки старались согреть собственные плечи, хоть в кабинете и не было холодно. Я слышала биение тревожного сердца, но не пыталась его остановить. Пусть этот треклятый Ричард послушает, хоть кто-то в нашем окружении испытает какое-либо удовольствие.

– Не внешностью, – тут же уточнил Дориан, посматривая на фото в руке. – Внутренним миром. Она тоже не любила каблуки, предпочитала старую музыку и считала смыслом жизни – найти того, за кем будешь способен идти за край света. В этом году ей исполнилось бы двадцать… жаль, что вы не познакомились. Вы бы друг другу понравились.

Фотография в его руке была скорбной, хоть с застывшего снимка на Джона и смотрела улыбающаяся девушка. Доктор лишь раз говорил о ней, однако каждый сеанс я ощущала его тоску при одном упоминании о семье. Родитель, что пережил своего ребенка… что мог он ощущать, кроме обреченности и непомерного чувства вины? Доктор лечил чужие больные души, но при этом сам страдал порой сильнее всех.

Слегка поддавшись вперед, я смущенно посмотрела на снимок в руке улыбающегося психиатра. Тот, завидев мое учтивое любопытство, слегка развернул фото. Белокурые волосы, перекинутые на правое плечо; светлые карие глаза с черной окантовкой; тонкие губы телесного оттенка. Она так светло улыбалась, и на вид ей было не больше семнадцати, однако по взгляду казалось, что девушка мудрее и разумней многих более взрослых людей. Мне нравилось на нее смотреть, хоть от снимка и сквозило болью. Я, как и Дориан, неосознанно улыбнулась, на минуту другую позабыв о собственной угнетенной душе.

Вот оно – еще одно редкое единение двух душ, не подразумевающее сексуальное влечение. И я, и Дориан словно были тесно связаны из-за чувств от пережитой утраты, и теперь делились друг с другом душевными страданиями и воспоминаниями о прекрасном.

– Она общалась с молодым человеком. Ну, знаете, как и у многих девушек ее возраста. Я никогда не воспринимал его серьезно, видите ли, в этот бурый период молодым людям свойственно влюбляться по несколько раз за месяц, – Дориан рассказывал это таким легким и теплым голосом, как будто его дочь не умерла в страшных муках от разросшейся опухоли в головном мозге; как будто ему не приходилось долгие ночи и дни сидеть у кровати стремительно затухающего огонька, который сам же когда-то и зажег. Мне не казалось это странным. Как бы сильна не была боль от утраты, все же светлые воспоминания навсегда останутся светлыми, пусть и погруженными в черно-белые краски. – Но когда она оказалась на больничной койке, этот парень и не думал отходить от нее и на шаг. Даже когда дочь в осознании скорого конца пыталась прогнать его, он все равно сидел с ней рядом днем и ночью.

Почему-то мне казалась эта ситуация знакомой. Не желая примерять рассказ Дориана на себя, я мысленно отмахнулась от ассоциаций и удрученно подумала: должно быть, это страшно – смотреть на любимого человека, на шее которого смыкаются пальцы смерти. Видеть, как стремительно исчезает самое прекрасное на свете существо, как оно покидает тебя раз и навсегда, ускользает из пальцев, и ты ничего не можешь сделать. Только сидеть и смотреть посреди холодного асфальтированного пола, умоляя стоящего рядом друга сделать хоть что-нибудь…

На мгновение я вдруг застыла, отвернув взор от фотографии. Дориан, между тем, продолжал:

– Иногда я его встречаю на кладбище, даже пару раз выпивали с ним в баре. Хороший парень.

– К чему вы все это, Джон? – не в силах больше слушать о подобных страданиях, я вырвалась из чертогов разума, вдруг ощутив легкую боль в лобной части. Наверное, мне придется ее чувствовать каждый раз при внезапно вырывающихся порциях прошлого из трещин красной стены.

– Я психиатр, Энтони, – Дориан резко убрал фотографию в сторону, посмотрев на меня с серьезностью, даже суровостью. От него больше не сквозило чувством единения измученных душ, однако мне казалось, что последующие минуты будут решающими в жизни нас обоих. – И, как любой психиатр, считаю любовь и ненависть временным явлением. Любое стойкое чувство постепенно сменяется доверием и пониманием, либо злостью и неприязнью. Но то, что этот парень до сих пор ходит на могилу моей дочери в желании еще раз побыть рядом… это не доверие или понимание. Это нечто, что связывает людей раз и навсегда, даже если их общие нити обрываются на каком-то моменте.

Я не могла осознать его слов. Буквально пять минут назад я изливала ему душу, вожделея получить панацею от всех терзаний, и вот, когда долгожданная «таблетка» была предоставлена – не смогла понять ее действия. Джон видел мое смятение, и потому продолжал без каких-либо смущений:

– Вы считаете, что ненавидите Коннора. Считаете, что он поступил мерзко и оскорбительно, наверняка думаете, что являетесь лишь игрушкой в чужой игре, – произнесенное доктором вслух было похуже панацеи. Точно ужаленная, я резко вжалась в спинку кресла, не смея отвести испуганного взора от блестящих глаз посуровевшего Джона. Я не называла ему имя. Ни тогда, ни сейчас. Тогда откуда он его знает? Джон, неторопливо поправив сползшие очки, говорил уверенно и спокойно, – но спросите себя, как много людей вокруг вас пытаются вам помочь? И я говорю не о мнимой заботе мистера Камски.

Он говорил, и говорил, и говорил, заставляя меня ввергаться в пучину сомнений все сильнее. Я смотрела на него с ужасом и в то же время непониманием, старалась рассмотреть в его глазах ответы, однако все, что встречала – острое желание донести какую-то мысль, что не могла быть озвучена напрямую в силу установленных кем-то рамок. И я даже знала, кем.

– Я знаю, что такое ненавидеть человека, в котором так сильно нуждаешься. Утрата единственного ребенка делает из супругов самых опасных врагов, и, как бы не казалась нам с женой, что вот он – конец, мы все равно перебарывали все стены. Всякий раз ругаясь, мы оба словно ставили черту, и все же непрерывно возвращались обратно из-за обоюдного осознания: кроме нас никого ближе нет. В жизни каждых людей бывают моменты, когда приходится поступиться чем-то ради общего блага сразу двух людей. Так и мы: рвали и метали, уничтожали друг друга, сколько раз мы готовились подать заявление на развод! Мне даже, как психиатру, стыдно вспоминать каждый случай! – Джон сделал нервный смешок, как бы намекая на свою, оказывается, и не такую уж профессиональность. В его глазах подобное было неприемлемым: психиатр с порушенной семьей – это как сапожник без сапог. – Но как бы мы не ненавидели друг друга, все же понимали, что эта ненависть лишь поверхность. Там, гораздо глубже скрывается истина.

Мое молчание говорило больше, чем если бы с губ срывались многочисленные слова и вопросы. Я смотрела на психиатра ошарашенным взглядом, и видит только вселенная, как стремительно метались в мозгах мысли! Джон, что по всем правилам психологического поведения должен говорить спокойно и учтиво, сейчас доносил информацию прерывисто и со слегка сдавленным тоном. Он упомянул имя, что ни разу не было произнесено в этом кабинете мной, он доказывал важность глубинных чувств перед незначительностью поверхностных эмоций. Словно бы пытался заставить меня смотреть на всю ситуацию иначе. И буду честной: у него получалось, хоть я и не могла понять, чего именно от меня требует Дориан. Мужчина, всматриваясь в мои увеличенные от удивления глаза, вкрадчиво нарушил тишину:

– У вас же есть истина, верно?

Что я могла ему ответить? Ничего. Сквозь яростные порывы злости и ненависти я и впрямь ощущала все еще терпкую потребность снова оказаться рядом. Я не могла смотреть в свои глаза, но вот в глаза детектива взглянула бы еще раз. Разве что боюсь допустить подобное из страха испытать ненависть вместо желания подчиниться.

Мечась меж двух огней, я облизнула губы и отчужденно отвернула голову от психиатра. Рядом послышался едва уловимый, но такой теплый смешок, точно мужчина ожидал и понимал именно эту реакцию.

– Дочь часто бывала здесь в последние годы жизни. Приходила в гости, бродила по кабинетам коллег, любила со всеми общаться. Каждый раз, когда в мой кабинет приходили частные клиенты, она называла меня «монстром» и обижалась на меня из-за не совсем добродеятельных услуг, которые я оказываю людям, – доктор Дориан, снова вернувшись мыслями к своей семье, аккуратно взял со стола ручку. Тонкий предмет лениво вертелся и крутился в мужских пальцах, постепенно разбираясь на составные части. Сам Дориан смотрел на ручку поверх съехавших очков. – Не хотел бы я, чтобы она попала в руки такому человеку, как я.

Я не задавалась вопросом относительно оскорбления дочери в адрес отца. Мне казалось, что я знаю причину обид девушки и истину этих самых «не совсем добродеятельных услуг». Именно под этими словами Джон подразумевает прочистку мозгов, в результате которой людям вживляются далеко не самые настоящие воспоминания. Осознание, что помимо меня могут быть и сотни других людей заставило меня нахмурить брови и недобро взглянуть на Дориана. Мужчина, завидев такую реакцию, в который раз усмехнулся, блеснув тонкой металлической оправой очков.

– И все-таки вы с ней похожи…

Несколько секунд молчания, от которых зависело все. С неким облегчением вздохнув, Джон Майкл Дориан неторопливо собрал руку обратно, деловито поправил галстук и развернулся в ту сторону стола, где стоял метроном. Его рука потянулась вперед, и я уже ожидала услышать звук отбиваемого ритма, как вместо ключа метронома Дориан дотронулся одной сенсорной клавиши на компьютере. Монитор издал протяжный гул, выходя из длительного сна.

– На этом считаю наш курс гипнотерапии оконченным, – воображаемый детектив за моей спиной с малой толикой победоносности окинул психиатра благодарственным взором, и кому тот взор поистине принадлежал – мне или детективу – оставалось лишь гадать.

– Но мы же даже еще не преступили к сеансу, – запинающимся языком пролепетала я, стараясь справиться с кучей противоречий внутри. Вот уже месяц психиатр промывал мне мозги, и вдруг решил закончить дело раньше положенного. Слишком много недосказанности, которые уже начинают бесить.

Дориан вернул на меня суровый, укоризненный взор, точно я только что возжелала быть отлупленной ремнем. В его глазах, его движениях и плотно сжатых губах буквально читалось: «я даю тебе шанс, ты можешь бежать отсюда сломя голову, вот оно – то, что ты так долго желаешь, хватай и уноси ноги!». Голос второй личности в голове словно бы поддакивал его внешнему виду, раздраженно шепча о моей глупости. Мне бы бежать! Собирать вещи и нестись на всех порах к машине, подальше от кабинета, подальше от метронома с его ужасным тембром! Я должна ухватиться за единственный предоставленный вселенной шанс сохранить себя саму, и даже больше – получить возможность обрести себя прошлую. А вместо этого в полном недоумении от поведения Джона Майкла Дориана – психиатра и друга Элайджа Камски – сижу в кресле, не смея сдвинуться с места.

– Но мистер Камски считает, что мне все еще нужна ваша помощь, – наконец, выдавила из себя я, ощутив очередной укоризненный взор психиатра.

– Мистер Камски так считает, потому что беспокоится за свою жизнь, – тон Джона был отчужденным, даже заговорщицким. Как будто бы босс мог слышать его слова в этом светлом кабинете, и потому Дориану даже пришлось слегка поддаться вперед, говоря почти шепотом.

Дориан, заприметив мои нахмуренные брови, вернулся к компьютеру, оставив меня кипеть в собственном соку. Я через силу заставила себя встать с места, нацепить туфли и, с силой сжимая плащ с сумкой, скованно пройти к двери. Холодная ручка на некоторое время словно бы вернула меня в реальность, я даже начала просчитывать все варианты и пути отхода от стоящего за дверью Ричарда, однако услышанное в следующую секунду вновь вернуло меня в состояние потерянности.

– Анна.

Имя, как молния среди ясного неба, заставило меня резко обернуться головой на девяносто градусов. Я слышала, как сердце в который раз изменяет свой ритм, ощущала легкие позывы боли в голове, но ничто из этого не было мной же остановлено. Прошедшая ночь вернулась, я снова чувствую себя в постели в окружении света телевизионного экрана и искусственного тепла, что источал прекрасный во всех отношениях девиант. Но в этот раз в голове слышался не удрученный, полный мук и боли голос, напоминающий мне о том, что я не та прекрасная капризная роза из прошлого. Вместо него я слышала перепуганный тон детектива, что сжимал женское плечо, не давая встретившемуся на приеме охраннику пройти мимо.

Анна, это же я – Коннор.

Дориан смотрел на меня искоса, точно желая рассмотреть во мне определенные реакции. Кажется, именно их он и рассмотрел, учитывая, как быстро сощурились глаза и с каким напряжением были произнесены следующие наставления:

– Если ты и вправду желаешь узнать свое прошлое – не бойся головокружений или кровопотерь. Бойся боли от осознания, кто в действительности всадил нож в спину.

Сказав это, Джон поправил очки и, слегка приподняв подбородок, полностью погрузился в монитор.

Я несколько раз пыталась что-то сказать, однако вместо этого беззвучно открывала и закрывала рот. Ни одно слово не было мною проронено, напротив: понимая важность молчания сейчас, я туманно открыла дверь и вышла в коридор. Кабинет за спиной закрылся.

Здесь было куда темнее, чем в стенах у психиатра, однако эта тьма и окутывающая тишина позволили мне сосредоточиться на всем услышанном. Мысли в голове метались, как встревоженные летучие мыши, оставалось только ловить их и пытаться вернуть в общий ряд, дабы выстроить логическую цепочку. Но разве я могла в этом ворохе бессвязной информации найти что-то общее для основы?

Психиатр называл его по имени. Он и ко мне обратился, употребив треклятое «Анна», которая теперь начала не просто раздражать, но поистине, по животному пугать. Сам Джон Майкл Дориан говорил о головокружениях и крови, как будто бы знал, что именно я испытывала каждый раз, ввергаясь в пучину воспоминаний и галлюцинаций. Он знал о моих нестабильностях! Давал отчет о значимости детектива в моей жизни, наверняка как в настоящей, так и в прошлой! Он лично уверял меня вот уже на протяжении месяца в важности сеансов, поддерживал и помогал освоить проявляющиеся после гипноза воспоминания! И вдруг предлагает мне остановиться, взять себя в руки и ломануться за закрытую дверь, окончательно разрушив обломки красной стены.

Что ж… не знаю, кто эта Анна. Но узнать ее личность намерена до того, как покину эти сраные штаты.

Ощущая прилив сил и уверенности, я с боеготовностью взглянула на стоящего рядом Ричарда. Андроид возвышался бок-о-бок, его диод переливался спокойным голубым цветом, сама машина смотрела ровно перед собой. Реакций на мое появление не следовало, и это прибавило к уверенности еще и раздражительность.

– Ричард?

Робот продолжал смотреть вперед немигающим взором. Я провела несколько раз рукой перед его глазами – тщетно. Сделала несколько щелчков вблизи от правого уха – бесполезно. Ричард далеко и глубоко завис в своих чертогах разума, на этот раз уже сам представ слабым и беззащитным. Там, в стенах холодной ванной комнаты в бело-золотых тонах андроид сидел передо мной на корточках, стараясь вернуть в реальность. Это для меня с начала сна прошло всего несколько минут, после которых перед глазами предстал андроид с серыми радужками и совершенными чертами лица. На деле я могла лишь гадать, как долго вшивый кусок пластика вглядывался в испачканное кровью лицо, анализируя каждый удар сердца.

Но сейчас меня не волновала машина с ее странным поведением. В который раз подряд жестокая вселенная предоставляет шанс вырваться из тяжелого речного потока событий, самостоятельно выбрав путь. Столь неестественные для злодейки-вселенной подарки вызывали бы страх и непонимание, ведь именно эта тварь прошлой ночью тыкала пальцем в унизительном жесте, глядя сверху вниз на отчаявшееся забитое под раковиной существо. И вот, мне вдруг предоставлена возможность вершить свою судьбу собственными руками, точно и не было никакого садизма у того, кто смотрит сверху. И я свой путь выбрала еще в тот момент, когда перестала ждать следующего поезда, вопреки желаниям Камски и Гэвина бросившись за уходящим.

Не сводя с андроида пристального и опасливого взора, я сделала несколько шагов спиной назад. Ричард продолжал стоять, пронзая бездумным взором все мыслимые и немыслимые стены. Уже в следующую секунду мои ноги поспешно несли меня по помещениям и лестницам, выстукивая каблуками по деревянным панелям. Ветер встретил мое лицо по-особенному приветливо, на волосы спадали редкие капли дождя. Я даже и не думала прикрывать голову, лишь неслась к машине, поспешно вытаскивая ключи из сумки. Спустя минуту кадиллак катил по дороге по направлению ко второму адресу сообщения, что было выужено из корзины программного обеспечения телефона.

Пронизывающие дождь встречные автомобили неслись на всех порах, при этом не завышая скорости из страха уйти в кювет в мокрую погоду. Изредка попадая в пробку, я нетерпеливо постукивала пальцем по рулю, прикусывала губы и старалась унять внутреннее раздражение вкусом крови. Словно бы мне вчера не хватило этого противного ощущения железа на языке. Время от времени пробки начинали настолько сильно бесить, что кадиллак порывисто съезжал с трассы в первый же поворот, уводящий в глубины кварталов и менее оживленных улиц. В спину доносились разъяренные гудки водителей, но мне было настолько плевать, что я даже несколько раз показала средний палец. В голове от нетерпения проносились все известные оскорбления, удивлена, откуда я вообще могу знать столь язвительные слова. Пожалуй, сам Хэнк Андерсон с его «дружелюбием» позавидует.