Текст книги "Бесчувственные. Игры разума (СИ)"

Автор книги: Hello. I am Deviant

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 93 страниц)

Камски, Маркус. Маркус, Камски. Встреча лидера девиантов и создателя андроидов, взрыв. Взбешенные толпы машин, террористические группировки. Человек, что не желал встревать в войну между двумя мирами, теперь соглашается на беседу. Уж не стал ли Камски зачинщиком теракта в желании уничтожить того, кто уничтожил его? Разрушенное предприятие будет еще долго отзываться в напряженных струнах мужского «эго», уж я-то Камски знаю: он не показывает вида, и все же буквально кипит в скорби по утерянному детищу. Не говоря уже о его вчерашней утренней речи на тему «человеку свойственно уничтожать то, что принесло горький опыт».

Автомобиль медленно завернул на улицу, и тут же остановился под давлением тормоза. Я не желала вставать посреди проезжей части, пусть даже такой пустынной, но нога самопроизвольно нажала на педаль, и теперь впереди простилается асфальтированная дорога с низкими бордюрами. На территории каждого дома виднелась прорастающая трава, оттеняющая серый холодный бетон сочными красками. Вечер подступал незаметно, лучи уходящего солнца накрывали крыши коттеджей теплым золотым одеялом. Я смотрела вперед, старалась понять, как оказалась здесь, будучи ушедшей в ворох разнообразных мыслей. Почему-то знала, что большинство домов здесь пустует, знала, что стоит повернуть голову и перед взором предстанет двухэтажный бордовый дом с белой треугольной крышей. Увы, коттедж так и не был мною осмотрен, ровно как и стоящий на подъездной дорожке серый Reno. Я лишь под сбивчивое биение сердца сглотнула комок в горле и поспешила утянуть машину дальше по дороге. Дом девианта остался позади.

Взгляд старательно цеплялся за потухшие окна, пытался разыскать знакомые стены, может, даже лица. Уже у самого конца улицы я начала терять терпение, вознамериваясь достать телефон, однако последнее здание отозвалось в голове взволнованным шепотом второй личности.

Одноэтажный уютный коттедж с отсутствующим гаражом. Темного цвета двухдверный кадиллак стоит у бордюра, заехав передним колесом на дорожку. Я видела этот кадиллак в тот день, когда лейтенант приезжал к Камски в одиночестве. Еще раз машина предстала передо мной в вечер посещения детектива-андроида и Андерсона дома Элайджи, после чего в голове отозвались сотни встревоженных рефлексов, а из носа упали первые капли крови. Надо же… я как будто возвращаюсь к началу.

Припарковав ревущий автомобиль по ту сторону улицы, я неуверенно выползла наружу. Что-то подсказывает, что это будут не самые приятные минуты в моей жизни. Холодный просчет так и не смог договориться с воображаемым Хэнком Андерсоном, и затея пообщаться с лейтенантом уже не кажется мне такой хорошей. Но первый шаг сделан, теперь пути назад нет. И вот, ноги, выстукивая каблуками по асфальту, несут меня, запахивающуюся в плащ, к дверям домика.

Несколько робких звонков были проигнорированы. Не думаю, что лейтенант вне дома, учитывая, что одна из форточек открыта. В какой-то момент терпение начинало лопаться, и я допустила мысль о забавности ситуации, при которой я ввалюсь в дом через окно с криком «здарова, мужик, я от Рида!». Обреченная усмешка сошла с губ, и я уже хотела снова надавить на дверной звонок, как дверь лениво отворилась. На пороге стоял уставший Андерсон.

– Какого хрена… – прошептал офицер, всматриваясь в меня прищуренными голубыми глазами.

– Прошу прощения, лейтенант, – на секунду мне показалось, что язык был проглочен, однако как ни странно голос мой не дрожал. Я смотрела на мужчину учтиво, слегка приподняв брови вверх в знак интереса. Сама же не спускала глаз с его седой всклокоченной копны волос. Похоже, офицер был разбужен. – Я от детектива Рида. Он просил забрать у вас какие-то документы по андроидам.

Сказанные слова словно бы пролили свет божий на голову человека, и Андерсон, усмехнувшись, чуть вздернул подбородок. Серая просторная футболка была слегка заляпана уже присохшими жирными пятнами, длинные свободные шорты закрывали ноги до колен. Не так уж и представителен этот человек с таким звучным статусом в полицейском участке.

– Да неужели, – не без иронии произнес офицер. – И что? Ломанулась на другой конец города ради своего нового дружка?

– Я бы не хотела, чтобы наша очередная встреча превратилась в словесную перепалку. Давайте просто закончим с этим делом, и я покину ваши святые чертоги.

Как бы я не пыталась держать себя в руках – выходило плохо. Женские губы сжимались в тонкую полоску, зеленые глаза впивались в мужчину не без раздражения. Брошенные последние слова были полны язвительности, но лейтенант Андерсон не стал на них реагировать. Дверь аккуратно отодвинулась в сторону вместе с хозяином дома. Офицер кивком головы предложил войти внутрь.

Этот момент стал для меня куда волнительней, чем момент выхода из машины. А ведь я даже не знала причины такого странного чувствительного порыва. Ноги несмело несли меня в коридор, и дальше я заходить побоялась. Стояла у открытой двери, ощущая сквозняк спиной и осматривая темные помещения, освещаемые лишь светом из кухни и висящим телевизором в гостиной.

Здесь был беспорядок. У педантичного Рида бы, наверное, инфаркт случился от вида разбросанных остатков фаст-фуда на обеденном столе и наложенной кучей верхней одежды на диване. Я блуждала взором по представшему участку здания, цепляясь за все, что освещает уличный свет из открытой двери. Андерсон скрылся уже в то мгновение, как незваный гость вошел в дом, предоставив ему возможность украдкой осматриваться. Отодвинутые обеденные стулья, холодильник со стикерами, одна единственная фотография на столе. Содержимого не разобрать, но оно и не требовалось. Я знала, кто там изображен и кем он приходится офицеру.

Отец, что потерял единственного ребенка… я так много знаю о вас, офицер, и при этом не могу ничего о вас сказать. Знаю, как это будет выглядеть – ненавистная девчонка, что выкладывает едва ли не всю вашу биографию жизни, при этом по всем законам логики которая не должна о вас ничего знать. Сама побывала в этой шкуре, разве что в моем случае подобное привело к буре эмоций и жадным пальцам девианта на бедре.

Нечто мокрое и холодное коснулось обнаженной голени. Я испуганно отдернулась в сторону, приподняв руки, однако уже в следующее мгновение радостно тянулась к переминающейся с лапы на лапу крупной собаке.

– Привет, Сумо!

Ладони были уже в пяти сантиметрах от нетерпеливой грузной морды пса, как тут же были прижаты к собственной груди. Их словно ошпарило кипятком, и сербернар от такого движения даже настороженно замер. Его нос старался принюхаться ко мне, всем своим видом собака показывала уверенность в знакомых ему запахах, однако моя реакция ему показалась странной. Странной она казалась и мне, вот только основная странность была в имени, что произнесли губы. Благо, в следующее мгновение в проходе показался Андерсон, держащий в руках кипу белых бумажек.

– Фу, Сумо! – тут же гаркнул мужчина. Взгляд его сурово сосредотачивался на моем ошарашенном лице. Создавалось впечатление, что лейтенант говорит это не собаке, а мне. – Не трогай ее, еще амнезией заразишься.

Я была не просто обескуражена его злобной шуткой. Издеваться над человеком и его проблемой… этот лейтенант все ниже опускается в моих глазах. Выпрямившись и не сводя оскорбленного взора с мужчины, я приняла кипу документов в руки.

– По-вашему, это смешно? Вы всегда так «тепло» принимаете своих гостей?

– Получила свои вшивые документы? – офицер махнул рукой в сторону открытой двери. – Теперь выметайся отсюда.

– Сколько уже можно ядом плеваться?

– Столько, сколько понадобиться, чтобы перевоспитать твою дурную башку.

Наш разговор начинал переходить на крик, и это было спрогнозировано мной заранее. Дурная затея была ехать сюда. Вряд ли этот человек сможет мне что-то дельное сказать, кроме как полить отборной грязью из ржавого ведра.

Да ему можно свою фирму открывать! Так и вижу вывеску с мигающей стрелочкой по направлению к дому: «Только сегодня! Не проходите мимо! Изысканные оскорбления и унижения от старого маразматика всего за полцены».

– Да что я вам сделала-то?! – уже вовсю сокрушалась я, смотря на мужчину уверенно снизу вверх. Хэнк Андерсон скрестил руки на груди, с раздраженным видом выслушивая мои претензии. – Вы только и думаете, как оскорблять меня, ничего не объясняя! Я ведь даже не знаю вас, зато получаю столько необоснованного дерьма в свою сторону, что хоть год деревья в саду удобряй!

– Вы посмотрите на эту несчастную, бедную душеньку. Я сейчас расплачусь, – не спуская рук с груди, язвил лейтенант. – А ты езжай на улицу Томпсон, глядишь, прольется божий свет на твою макушку, макака ты несносная.

Я задыхалась от возмущения, буквально пропитывала окружающие темные стены своим негативом, лейтенант Андерсон делал это вместе со мной. Разве что я говорила громко и порывисто, сам же лейтенант надменно растягивал слова чуть приглушенным тоном. Была бы у нас возможность кипеть, и гостиная давно бы стала сауной. Пес от таких агрессивных порывов неспешно ретировался вглубь дома, однако не его движения заставили нас замолчать. Андерсон, нахмурено поиграв нижней челюстью, смотрел мне за спину. Лучше бы я не поворачивалась.

Детектив в синей полицейской униформе смотрел на нас тревожно, перекидывая взгляд карих искрящихся глаз с одного на другого. Злость, что плескалась в сосудах вместе кровью, молниеносно утихла. Теперь на ее место пришли страх, чувство униженности и ненависти к нему.

Закрыв глаза и попытавшись усмирить сжавшееся от боли сердце, я развернулась обратно к возвышающемуся рядом офицеру. Знала же, что могу его здесь встретить, знала, что он живет рядом, и все равно приперлась, заставляя свою самооценку под его взором падать еще ниже! Не выдержу этого больше. Еще вчера в ванной все молитвы были направлены на просьбы больше никогда не встречать столь прекрасное создание, и вот я снова стою перед ним, в этот раз вместо желания сблизиться испытывая желание провалиться сквозь землю от стыда. Не смотри на меня, пожалуйста, не смотри… не могу я стоять спокойно под твоим внимательным взволнованным взором, не могу договориться со взбешенным сердцем, что теперь пропускает удары. Ты его слышишь, уверена, что даже пытаешься проанализировать мой уровень стресса, возросший до девяноста процентов.

Не в силах терпеть это издевательство, я с яростью взглянула на Андерсона и с силой впихнула ему в руки бумаги. Мужчина этого не ожидал, отчего листы с шуршанием разлетелись по полу.

– Знаете что! Катитесь вы к черту! Вы и ваши чертовы бумаги! Сами отдадите своему треклятому Риду! – я шипела, буквально исходила на ярость, умудрялась затыкать вознамерившегося что-то ответить лейтенанта, при этом успешно игнорируя взор карих глаз в спину. Терпение окончательно лопнуло, как мыльный пузырь. Иначе и быть не могло. – Задолбало, что весь ваш гребаный отдел смотрит на меня, как на убийцу Кеннеди! Уже сил нет терпеть эти ненавистные взгляды и оскорбления без каких-либо объяснений!

– Так может, извилинами нужно пользоваться, а не задницей?!

– Сейчас задницей пользуетесь только вы, лейтенант!

Мы выплевывали друг другу в лицо все больше и больше дерьма, в то время как детектив за спиной боялся вмешиваться в эту словесную перепалку, хоть и предпринимал попытки открыть рот. Все же ему повезло, что он ничего не успел сказать: точно бы получил в морду. Неизвестно даже от кого именно: взбешенной меня или еще более взбешенного седого напарника.

Я уже хотела развернуться и уйти прочь, остановив поток ненависти на этом пороге, однако лейтенант Андерсон, видимо, был готов полностью погрузиться в омут из оскорблений. Мы могли остановиться, здесь и сейчас. Не дать себе пасть ниже плинтуса, показывая свои истинные не самые приятные сущности. Но кое-кому было мало сказанного, и потому в спину прилетело следующее:

– Беги, беги к своему гению-пижону, истеричка.

– Да лучше остаться с мистером Камски, чем работать с вами – кучкой придурков! – я резко обернулась, уже сойдя с одной ступеньки вниз. Если этот идиот и вправду не остановится, то я, как снежный ком, начну катиться без возможности затормозить. – Он, по крайней мере, грязью с ног до головы не поливает! Не знаю, как протекало наше сотрудничество, но теперь и знать не желаю!

– Ну и пожалуйста! – Андерсон, кинув оставшиеся немногочисленные листы на пол, громко захлопнул дверь.

– Ну и не за что! – в той же яростной манере крикнула я в ответ.

Яркие краски покрывали небо. Звезды начинали пробиваться сквозь пелену затянувшихся туч, как бы стараясь согреть своими тусклыми лучами город. Я могла бы сейчас смотреть на них, упиваясь красотой галактики, а вместо этого насыщаюсь яростью к Андерсону и ненавистью к стоящему за спиной детективу с удивительными чертами лица. Последний не решался нарушить мой покой своими движениями. Спина сквозь ткани плаща и рубашки испытывала на себе тяжелый обеспокоенный взор, отвечая сворой мурашек на коже.

Простояв в тишине не меньше половины минуты, я, не глядя на андроида, постаралась пройти мимо к своей машине. Руки судорожно сжимались в кулаки, мне было так злобно и страшно, что я готова была спрятаться в доме этого сраного Хэнка Андерсона, параллельно выгнав разъяренного хозяина на улицу. Я опять осознаю себя центром вселенной, на который со всех сторон тычут множество насмешливых пальцев. Я была практически уже позади детектива, как плечо ощутило мужскую ладонь, бережно заставляющую затормозить.

– Анна, стой…

– Не смей, – мой голос был больше похож на шипение гремучей змеи. Она настороженно смотрит в глаза нарушившего покой, грозно гремя своим хвостом. Так же и я: судорожно вырываю плечо из руки андроида, смотря ему прямо в карие глубокие глаза. – Никогда больше не приближайся, иначе в следующий раз я выстрелю.

Я не кричала, но голос мой дрожал. Я не прикасалась к детективу, но при этом меня била мелкая дрожь от воспоминаний отчужденного «Прости, но ты не Анна». Джон Майкл Дориан уверял в неважности поверхностных чувств, и я была с ним в некотором роде согласна, но как же мне было страшно рядом с этим существом. В его нахмуренных блестящих глазах и приоткрытых от невозможности все высказать губах можно было прочитать больше, чем если бы он оправдывался за вчерашнее. Умерщвленный внутри человек не позволял мне смотреть в лицо девианта слишком долго, и я, прикусывая губы до крови во рту, понеслась обратно к машине. Вскоре дверь за мной захлопнулась, сама же я откинута на спинку сиденья.

Так много чувств и в то же время пустоты внутри. Ненависть смешивается с обреченным осознанием своего принадлежания детективу, я ощущала все тот же поток противоречивых чувств целый день, и он успешно задвигал голод, сонливость, некоторое время даже шум крови в голове. Несколько часов назад я задавалась вопросом: что испытаю к девианту с темными жесткими волосами и тепло-холодными руками после того, как смогла остудить бушующую ненависть? И я получила ответ на вопрос.

Страх.

Я боялась. Тряслась, пыталась согреть себя руками, подавляла позывы наполнить салон автомобиля рыданиями. Губы дрожали вместе со всем телом, черные ресницы слипались от проступающей влаги на глазах. Мне не хотелось ехать дальше, желание искать свое прошлое на некоторое время поглотилось тревогой за собственное будущее. Нет, я больше не хочу видеть его. Никогда больше не хочу испытывать на себе щемящий сердце взгляд темных глаз. Руки девианта теперь приводят меня в паническую атаку, чувствую себя натренированной собачкой Павлова с выработанными рефлексами на раздражитель. Страх был тем самым защитным рефлексом. Детектив с прекрасным, но омерзительным именем – раздражитель.

Он блуждал по моему телу, заставляя сгорать в жаркой постели под синим светом телевизора. За стеной находился босс, что доверял своему сотруднику жизнь, и это осознание добавляло в кровь адреналина. Я готова была подчиниться детективу, с упоением впитывая искусственное тепло и истинный холод совершенного создания. Мне бы хотелось уснуть в его объятиях, прислушиваясь к биению имитированного сердца. Все эти чувства, желания, зависимости и чего-то большего были испытаны мной впервые за все осознанное время, и, кажется, они оказались моим личным наркотиком. Как жаль, что сам поставщик «запретных» эмоций решил раз и навсегда выработать во мне защитный рефлекс на столь прекрасные ощущения в груди.

Пассажирская дверь открылась, и кузов качнуло от усаживающегося на сиденье существа. Мне не нужно было открывать мокрые глаза для того, чтобы знать наверняка своего незваного гостя в лицо. Детектив сидел рядом, тревожно и виновато одновременно всматриваясь в мое трясущееся тело. Я же наполнялась желанием выпрыгнуть из машины, лишь бы сохранить мнимые остатки собственного достоинства.

– Я же сказала, не приближайся ко мне, – злобно шикнула я, стирая проступившие слезы с ресниц. Весь мир теперь вызывал у меня только отчуждение и незаинтересованность, и вновь это создание стало единственным, что будоражит яркие чувства. Даже лейтенанту Андерсону с его язвительным языком не под силу напрячь во мне все струны, как делает это девиант в синей плотной экипировке, молчаливо смотрящий на мой сотрясающийся облик.

Девиант нерешительно поднял руку с колена и уже хотел протянуть к моему лицу ладонь, как я, сама того не ожидая, резко вжалась в водительскую дверцу. Не хочу! Не могу! Его рука стала для меня точно символом приближающейся волны боли и унижений, я больше не хочу слышать в голове насмешливые крики вселенной, не хочу чувствовать себя мерзкой, никому не нужной дешевкой! Все во мне бушевало и просило не приближать к себе детектива, чья рука сейчас резко отдернулась назад. Я не смела поднимать на него взор, лишь вжималась в дверь и судорожно глотала воздух ртом. Какой же жалкой я сейчас была… и все же не такой жалкой, как вчера на похолодевшей постели.

– Ты боишься меня? – почти шепотом с удивлением спросил андроид. – Я ведь не хочу причинять боль.

Его голос как музыка звучит в моей голове второй личностью, и это единственное совершенное произведение, которое я была бы готова слушать с упоением всю жизнь. Но сейчас шелестящий мягкий тембр девианта, чье имя я больше никогда не смогу произнести, вызывал у меня только дикое отчаяние. Я как маленький зверек, загнанный в угол жестокими мальчишками-подростками.

Нет. Не так.

Я – несчастная овечья душа, единственная душа в стаде, что пасет волк в овечьей шкуре.

– Больнее ты уже не сделаешь, – хриплым и натянутым голосом прошептала я, со вздрагивающими ресницами глядя в упор на коленку детектива. Не знаю, что читается в его глазах, и знать не хочу. Самооценка была уничтожена, чувство собственного достоинства вот-вот грозится пробить днище машины и спуститься на несколько сотен километров вниз, намереваясь сказать «здрасти» ошарашенному дьяволу. – Что я тебе плохого сделала?..

Тишину салона нарушил стук первых капель по железному кузову. Мир плакал вместе со мной, поливался слезами, захлебывался в рыданиях вместо меня. Я не желала показывать этому сраному детективу своих душевных метаний, все еще держала себя на плаву, понимая, что в любую минуту разревусь от животного страха. Детектив молчал, впиваясь в меня умоляющим не говорить подобное взором. Но я больше не могла терпеть. Снова метаться в ужасе от осознания своей ненужности столь значимому существу? Хватило мне восприятия себя, как поганой дешевки в глазах единственно-важного малознакомого создания, которому я была готова подарить себя без остатка.

Девиант сидел на месте, не намереваясь покидать машину. На что он надеялся?.. не знаю. Я вот на возможность сохранить хоть какое-то достоинство и самообладание, при этом не испытав очередной приступ душевной боли через холод стола и жар постельного белья.

– Тебе так нравится издеваться? – постепенно наполняясь злостью, говорила я. – Ты и так сломал меня окончательно, вырвал все, на что я надеялась. Что тебе еще от меня нужно?

Стук капель усилился, темные тучи скрыли еще не ушедшее полностью солнце. Звезды больше не улыбались сверху, не приветствовали галактики и созвездия уходящий в сон город. Первые фонари начали освещать улицы, и я, все еще дрожа каждой мышцей, закрыла глаза.

Этот звон был бы таким восхитительным, а запах дождя прекрасным, если бы не растоптавший все внутри сидящий рядом девиант с настойчивыми губами и удивительными, такими реалистичными родинками на скулах. Он больше не смотрел на меня. Его суровый взор пронзал лобовое стекло.

– Оставь меня уже в покое, – срывалось с губ без каких-либо попыток обработать сказанное в голове. Он был мне нужен. Очень сильно. И сейчас нужен. Но Дориан был не прав: пусть ненависть и была поверхностной, скрывающей истинные чувства, все же страх быть униженной окончательно перебороть невозможно. – Уйди.

Последнее слово было сказано обреченно, устало. Я выжата в который раз за последние несколько дней, снова превращаюсь в апельсин в руках Хлои. Мне так и не хватило смелости поднять взор на детектива, чьи руки вчера ночью блуждали по телу, вызывая звон миллионов колокольчиков в груди и животе. Я ввергаюсь в воспоминания о требовательных поцелуях детектива, окрашиваю воспоминания о туманном взоре теряющего одежду детектива в черно-белые цвета. Но ведь мне ничего не остается делать, кроме как пытаться защититься от боли и унижений вселенной, действующей через главной цели моей жизни.

Я все же пересиливаю себя и поднимаю косой взор на девианта. Он же обреченно смотрит вперед, сжимая кулаки на коленях.

Ты все так же прекрасен. Удивителен. Притягателен. Я все так же вижу тебя своей галактикой, хочу раствориться в твоей тени и идти за тобой до конца, до края вселенной. Несколько дней назад я мечтала встретить того, кто заставит делать безрассудные решения и желать быть ближе хотя бы ненадолго, и вот, мне встречаешься ты. Тот, чье имя, кажется, выгравировано на женском сердце. По-прежнему хочу таять в твоих руках, хотя бы просто поглощать твое тепло всем телом, но, боже, как же страшно мне от одной только мысли снова быть брошенной на углях потухшего огня! Твои изощрения в пытках не знают границ: дать воспламениться и плеснуть ушатом холодной воды, заставить ассоциировать себя с грязной уличной девкой! Ты как будто намеренно уничтожаешь меня, как личность, ломаешь всевозможные границы самооценки, занижая ее до уровня расплавленного ядра Земли! Хочу к тебе так сильно, стать твоей капризной розой, чтобы с тобой каждый день встречать рассвет и наблюдать закат. Но тебе это нужно ровно настолько, насколько мне – мое одиночество.

Терзаясь в сомнениях и противоречиях, я смотрю, как девиант молчаливо открывает дверь и уходит в дождь. Сердце в груди кричит, рвется наружу, но все защитные рефлексы словно зашивают рот толстой ниткой, не давая мне получить очередную дозу унижений. Вскоре девиант скрывается в доме Андерсона. Вскоре, мне кажется, он навсегда исчезнет из моей жизни, оставив после себя лишь искусственное тепло прикосновений на коже и сломленное женское «эго».

Прийти в себя оказалось не так-то просто. Не меньше пяти минут я, содрогаясь от сдерживаемых рыданий, смотрела на дом со вспыхнутой лампой на крыльце. Знаю, он смотрит на меня через окно. Может, к нему присоединяются голубые глаза вредного лейтенанта, что еще долго будет находиться в возбужденном состоянии от злобной перепалки. Сердечный цикл еще долго сбивался, легкие прерывисто глотали воздух, заставляя меня с кашлем выдыхать углекислый газ. Все просится к нему, выйти из машины и броситься к двери в попытке получить еще немного тепла от главной цели всей моей жизни. Тем не менее, животный страх унижений не дает мне сделать первый шаг на асфальт. На кой черт этот детектив вообще надо мной издевается, показывая озабоченность в жизни человека, но при этом не имея стремления идти на сближение?! Ах да… я же не Анна. Я была не я.

Ключ зажигания пробудил двигатель. Сотня лошадиных сил взревела львиным рыком под давлением нажимающей на педаль газа ноги. Такие действия могли запросто спалить к чертям собачьим весь бензин, не говоря уже о ремнях двигателя. Но эти звуки вызывали во мне некоторое упоение от утихающего страха и злости.

– Я все равно тебя найду, тварь, – прошипев это ударам капель по лобовому стеклу, я рванула с места по направлению к выезду из жилого района. Дом лейтенанта со всеми его населяющими сейчас существами остался позади.

Разговор с офицером и впрямь выдался неприятным, более того: встреченный мною детектив, что прошлой ночью прижимался всем телом, окончательно дал мне понять мои реальные чувства и ощущения к нему. Страх, боль и нестерпимую потребность стать практически собственностью его рук. Я не смогла узнать ничего нового от старого офицера, кроме полученного в этот день очередного адреса: улица Томпсон. Сомнений не было. Педаль газа вдавливалась в пол все настойчивей.

Вечер близился к завершению, и редкие гуляки в лице девиантов и людей выползли наружу под шепот моросящего дождя. Здание мэрии не пустовало. Андроидов здесь становилось все больше, к моему не удивлению, митингующих даже восполнили ряды полицейских. Я бы могла сейчас судорожно искать среди синих униформ одного единственного детектива с блестящими зачесанными прядями волос и всегда ровной уверенной осанкой. Даже когда девиант сидел рядом на пассажирском сиденье, он все равно источал притягательные потоки стойкости и мужественности. Сейчас злость меня уже отпустила, рефлексивный страх развеялся из-за отсутствия раздражителя, и я не ищу взором спину детектива в этой толпе. Я и так знаю, где находится моя вселенная.

Надо же… все больше удивляюсь тому, насколько сложна человеческая психика. Многими веками поэты и певцы воспевают удивительное чувство, благодаря которому люди находят свою родственную душу. Как-то на просторах интернета я даже наткнулась на восхитительную историю, на деле миф древних времен. Строки тогда мне казались розовыми соплями, но сейчас они иронично воспроизводятся в голове. Все мы когда-то были едиными и целыми, все имели свое продолжение в том, кто держал нас за руку, не переставая. Но кому-то прогневанному сверху захотелось разлучить родственные души, вырвав их с корнями друг у друга и раскидав по всей планете. Кажется, я чувствую себя такой душой. Угнетенной, стремящейся стоять плечом к плечу с собранным из пластика созданием, которое по всем законам природы не должно иметь чувств и гендера. Но как же детектив прикасался ко мне прошлой ночью… как трепетно гладил волосы на подушке, как прекрасно сверкали его глаза, отсвечивая орущим телевизором. Он был со мной здесь, всем телом и программами, но при этом остался верен кому-то другому, чье имя теперь начинает разрушать все мои рамки. Я ненавижу ее, хочу найти и уничтожить, придушить собственными руками! Так сильно сцепить на ее горле пальцы, как сейчас они сжимают скрипящий от давления руль! И все же понимаю, что от этих желаний и этого гнева не будет проку. Окружающие настойчиво называют меня чужим именем, даже Дориан окликнул меня иначе, не как обычно. Я не готова была осознать эту истину, отталкивала от себя реальность, не желая признавать свое истинное «Я». Хоть и гнала машину сквозь сумерки и дождь, навстречу новым воспоминаниям.

Дорога заняла не меньше сорока минут. Перебраться из одного района в другой под поздний вечер стало той еще проблемой. Местные офисные работники, да вообще все медленно перебирались из рабочих зданий в жилые дома, и теперь приходилось торчать едва ли не на каждом светофоре в пробках. На одной из таких дорог я, уже успокоившаяся и раздраженная от безделья, принялась шариться в телефоне. Сообщение от Рида с адресом лейтенанта и улицей Зендер-стрит (кто бы сомневался), уведомление о кончающейся батарее и несколько пропущенных звонков. Как ни странно, я не испытала ни удивления, ни страха, увидев в адресной строке звонящего имя босса. Да и черт с ним. Я слишком задолбалась за этот день, чтобы продолжать вкупе с прежними эмоциями еще и вину ощущать. Пусть хоть сквозь землю провалится сейчас, я все равно не вернусь домой, пока окончательно не обрету себя саму.

Улица Томпсон не казалась мне знакомой. Я медленно проезжала мимо разноцветных и разношерстных коттеджей, которые в своей величественности, казалось, выросли прямо из земли. Большинство зданий были жилыми, по крайней мере во многих окнах горел свет. Автомобиль прогнал меня по дороге от одного конца улицы в другой один раз, и я, совершено ничего не понимая, припарковала кадиллак у обочины крайнего дома. Странно. Лейтенант Андерсон отчетливо назвал именно этот адрес, правда, не назвал номера дома. Однако я не могла перепутать слова даже в порывах злости.

Неужели подарки вселенной на этом закончены? Отрицательно мотнув головой вдруг возникшей из ниоткуда мысли, я заглушила мотор и выбралась наружу. Дождь продолжал идти, оставляя на темных волосах мелкие капли.

Хмурый взор блуждал по крышам коттеджей, тут и там потихоньку зажигались все новые и новые лампы на крыльцах, уличные фонари освещали дорогу. Я нерешительно сделала несколько шагов по тротуару, поняла, чего именно мне не хватало: пешего передвижения. Руки не могли привести меня к нужному месту, используя руль автомобиля – ведь я никогда не водила машину по этой улице… мозги не могли подсказать правильное направление – ведь память была разделена уже не пульсирующей стеной с огромными острыми краями наверху. А вот ноги… ноги могли. И именно они вели меня вперед, позволяя глазам блуждать по жилым участкам.

Вот свет в окне серого высокого коттеджа. Старушка в компании молодого человека с всклокоченными волосами мило пьет чай на кухне. Судя по лицам, оба человека приходятся друг другу родственниками: так много схожих черт. Меня интересовали не родственные связи. Меня интересовало клетчатое одеяло, скинутое на лавочку на крыльце ее дома. Такое знакомое, такое… теплое.

Спрятав нахмуренный взор, я прошла еще дальше. Окна маленького уютного домика с белыми стенами не горели, однако на крыльце сидели двое девчонок-близняшек в компании молодой женщины. Вся компания тепло укутанная и с кружками вкусно пахнущего горячего шоколада о чем-то беседовала. До ушей сквозь шум дождя доносятся обрывки слов, и главное их содержание – предстоящая поездка к бабуле на ферму. Я некоторое время стояла в отдалении, тревожно всматриваясь в семейку матери-одиночки (откуда я это знаю). Вот они – счастливые и светлые, улыбающиеся и любящие. Вот я – уставшая и съежившаяся, мокрая и скорбящая по убитому человеку в груди.